I
II
III
IV
00
Картина Третья
Я тороплюсь, спешу. Мысли мои несутся вдаль, не разбирая дороги - и не мне пытаться их остановить, что я - сторож мыслям своим? То, что я успеваю сказать вам - лишь часть увиденного мной; то, что вы успеваете услышать - лишь эхо - невнятный отзвук. Рождается ли из этого понимание - не знаю, однако тешу себя надеждой, что иногда достаточно лишь намёка. Удастся ли вам в этом хаосе, в этом скопище беспорядочных историй, нанизанных на ветхую нить моего рассказа - всю в петлях и узлах, увидеть смысл, туманную, но заманчивую перспективу? Удастся ли понять, куда ведут все дороги, где зарыто нечто - то, что я попрятал от нескромного взгляда, не без умысла рассовал по шкатулочкам и тайничкам? Ведь не зря же я тут творю невесть что на отведённой мне благосклонным мирозданием бумаге. Не зря уж давно и не без успеха испытываю ваше драгоценное терпение. А пусть, впрочем, и зря! Даже если это для всех бесполезно, то уж для меня-то самого, я думаю, полезно - что-то ведь со мной происходит, несёт ли меня куда-то и я смотрю по сторонам; лежу ли я под деревом или так и думаю о чем-нибудь - радость моя, загадочная радость бытия, не оставляет меня ни на секунду (батюшки-светы, а ну как и для меня это всё бесполезно!?!).
Однако полно - излишнюю откровенность почитаю грехом для себя - продолжим по-прежнему. Где загадка - там отгадка!
Непреложность прежде всего!
Путешествуя по лесу, забываешь обо всем остальном. Даже если удается забраться на самое высокое дерево (а их немало) и вытянуть голову, насколько позволяет шея, вверх - все равно, куда бы ни устремился ваш преувеличенно радостный взор, всюду будет лес, лес и только лес, да еще небо, но оно так далеко и по непонятной (я бы даже сказал обижающе-непонятной) для нас причине сдержанно, что принимать его в расчет, определенно, нет резона. Но, увы, лес закончится. Да! И пускай поклонники антониева цвета сочтут меня неистовым еретиком и глупым фанфароном, я знаю, что это так. Ибо вижу с высоты, как просветы меж деревьями увлеченно растут, милые лесные поляночки превращаются в необъятные поля, а пространства вокруг становятся холмисты и безжизненны. И вдруг наступает момент, когда мы с лисой оказываемся в новом круге бытия - сердце мое замирает от страха и почтительно трепещет (лиса же, напротив, полна флегмы и гипнотического безразличия).
Темы, предложенные мне лисой (чтобы я отстал от неё со своими расспросами) для написания:
Короткого рассказа
- Пушкарский кошмар
- Человек, продающий червячков
Новеллы
- Туманность колеса
- Сон старого водолаза
- Тень от вороны в полдень
Романа
- Весна в Рио-Некро
- Красавица-троглодит
- Двое в котовнике
Газетного репортажа
- Смерть чечёточника в лифте
- От змеи не родится канат
- Круглая книга, от корки до корки...
Фельетона
- Летучий талантец...
- Он пришёл в СОБЕС и с ним произошёл забес...
Научного исследования
- Моноложец и универсамка
- Скукоживающий фактор времени
Сказки
- Пузанок, усач и храмуля
- Ну что, нравится ли тебе это местечко? - спрашивает вдруг меня лиса, загадочно улыбаясь в усы. - Не хочешь ли, милый друг, пожить здесь подольше - годик там, полтора.
- Это ещё зачем? - удивляюсь я.
- Как это зачем, - говорит лиса, - будет время подумать, может, книжечку какую напишешь...
- Нет, нет! - кричу я и голос мой полон уверенности и силы. - Летим дальше...
Ландшафт сей загадочен и в то же время черезвычайно прост. Но назвать его умно и кратко - дело в высшей степени неблагодарное, да и неблагоразумное. Иногда - это степь от горизонта до горизонта - вкрадчивый ковер-душегуб, но неяркий и удивительно монотонный. Иногда - пустыня - собирательный образ верблюжьих грёз, устало пересыпающая себя из пустого в порожнее. Иногда - тундра или саванна. А, чаще всего - ни то ни сё, невразумительная протяженность без явных деталей - дом родной кочевника и отшельника, устремляющегося в пустынь для совершения богоугодных или, наоборот, богопротивных дел.
Климат здешний традиционно умерен - конец лета, начало осени. Днем всегда облачно, ночью же небо чисто, светит луна и видны звёзды (в лесу всё по-другому, и это добавляет загадочности атмосфере). Линия горизонта исчезает - земля и небо сливаются в неясной дымке. Направления отсутствуют - везде одно и то же. Не будь со мной лисы, восьмым чувством вычленяющей наш путь из великого множества вероятных дорог, я застрял бы здесь навсегда. Сидел бы, лежал, бродил без цели, шагами своими безнадежно расписывая пустыню унылым орнаментом окружностей и кривых - всё едино. Или, сделав барабан из кожи сайгака, бил бы в него, безуспешно вопрошая о чём-то бытие.
Вопросы лисы, на которые весьма трудно дать ответ:
- Что делать, если забыл как дышать, а всё ещё жив?
- Какая сволочь тебя укусила?
- Почему ты глупее, чем мог бы казаться?
- Что я могу сделать, если уже ничего не поделаешь?
- Чем похож ворон на конторку?
- Ах, - говорит мне лиса на очередном привале - степь да степь кругом, помню, как и я в юности бродила здесь, помню деньки и ночки, походные костры... Ностальгия...
- М-м-м... - мычу я с набитым ртом, - угу...
- А пойдём пешком! - в экстазе восклицает лиса и власы её всклокочены, - я вспомню молодость... ты поймёшь, как это здорово... я тебя многому научу...
- Нет, нет... - отвечаю я, удивляясь её загадочному порыву, - лететь, так лететь...
Впрочем, по собственной воле меня вряд ли бы сюда занесло. Надо быть одержимым, чтобы решиться в одиночку проделать путь от города до леса, или - дураком, чтобы бросить лес ради здешних длительностей и пустот. У меня же нет другого выхода - лиса не терпит возражений. Однако, следует все-таки признаться, что бытие в степи отчасти даже привлекательно для меня. Иногда одиночество кажется милее общества людей, равно как и их галлюцинаций. Здесь же встретиться с кем-нибудь практически невозможно, и в этом вижу я причину здорового оптимизма - чувства необходимого всем, а особенно пустыннику - существу постоянно блуждающему по пространству без целей и ориентиров. Куда идти? Зачем идти куда-то? Сомневаться ли в том, что надо куда-то идти? Вопросы отнюдь не праздные. Важно иметь уверенность хоть в чем-то, иметь мечту, которая днем освещает тебе путь и согревает ночью. Там, где внешний мир не отличается разнообразием, только внутренний стержень - стойкий образ, мысль, философская система - может спасти человека от полного слияния с реальностью - восторженного небытия.
Любимые песенки лисы
Коршун, коршун, покружись!
Бей ворона в барабан!
Воробей сыграй на флейте!
Выходи-ка, саранчук,
Пригодишься на закуску.
(На мотив «Киото в снегу»)
Я встретил Вас
И всё такое...
(На мотив известного романса)
- Пустыня - важнейший компонент реальности, - учительским голосом говорит лиса - все должны побывать здесь...
- Да, да, - рассеянно отвечаю я, думая о другом, - может быть...
- Не все, конечно, - продолжает она, - но те, кто хочет научиться ходить.
- Ты думаешь, я не умею ходить, - обижаюсь я.
- Тебя носит, - восклицает лиса, - в детстве - родители, сейчас - я. Сам же ты и двух шагов сделать не сможешь. Ты хоть знаешь, куда нужно идти?
- Нет, - гордо отвечаю я, - но знаю - идти куда-то нужно, тем более, что куда-нибудь всё равно придёшь - важно только идти достаточно долго...
- Всё это глупости, - сердится лиса, - ты не знаешь, о чём говоришь, вот взял бы, да и пошёл...
- Куда ж я без тебя, лапочка - ласково шепчу я, обнимая её за шею...
В пустыню попадаешь не сразу, но иногда случайно, невзначай. Дядя Темнеющее Око рассказал мне такую историю:
Однажды, стремительно перенесясь из леса в город, я застал его пустым. Тишина. На небе ни облачка. Медленно всходило весеннее солнце.
Улицы показались мне удивительно безлюдными, дома странно безжизненными - все окна были темны и закрыты.
- Раннее утро, - подумал я, - все ещё спят.
Я шел куда-то по проспекту, сверкающему чистотой, словно ночью армия дворников вымыла его до блеска, не встречая людей, машин и даже собак. Мягкий тёплый ветер слегка теребил ветви деревьев с набухшими почками.
Волны радости и тревоги попеременно накатывали на меня, лишая спокойствия. Озноб пробежал по коже - издали долетел слабый посвист - звон крыла огромной стрекозы - так мне тогда показалось.
Я замер и оглянулся вокруг - та же картина, только ветер вдруг стих, воздух стал плотен и осязаем.
Из-за угла красного кирпичного дома на перекрёстке, высоко, почти из-под крыши, медленно и беззвучно, как во сне, стала выплывать исполинская чешуйчатая голова древнего ящера. Зелёный глаз хищно глядел на меня.
Я в мельчайших деталях видел, как солнечный свет играет на радужке его насмешливого ока, как гипнотически сокращается зрачок, шероховатость кожных пластин, белизну зубов, золотые усы. Он повернул голову и плотоядно ухмыльнулся.
Огромный дракон пурпурного цвета смотрел на меня, не мигая, играл кольцами своего бесконечного тела, разворачивал и складывал вновь мощные крылья. Кончики их тоненько трепетали.
- Стой на месте, - прозвучал его рокочущий бас, - ты - моя добыча...
Я развернулся и побежал. Он устремился за мной.
Красный дракон гнал меня по пустынному городу прямо на восходящее солнце. Я бежал изо всех сил, он же не торопился, получая удовольствие от преследования. Его раскатистый смех, доносящийся из-за спины, подстёгивал меня и одновременно лишал сил.
Я бежал всё дальше и дальше, минуя знакомые дома и улицы, по прямому как стрела проспекту. Город кончался. И вдали, меж последними, домами я увидел отливающие золотом барханы, песок и небо, и красный слепящий шар солнца над горизонтом. Это была пустыня.
- Не пора ли тебе в дорогу, - прокричал дракон.
Пустынник - это призвание, одного желания здесь явно недостаточно. Это суровая необходимость подчинения внутреннему закону, невозможность поступать иначе и, одновременно, надежда на награду. Видал я столпников, пещерников, колодников, ползунов, ходульников, душителей с ясными глазами, но все они похожи так, что досужий инопланетянин-каталогизатор внёс бы их всех в одну графу своей классификационной таблицы. Будучи принуждены носить весь мир в себе, пустынники крепки, мускулисты и серьёзны. Они знают, что нужно поддерживать себя в хорошем состоянии и много, много работать - цель движения невообразимо далека. Однако видал я и других - то, что похоже внешне, не всегда сходно внутренне. Эти, другие, любят танцевать и смеяться. Сделают шаг - и они уже вдали, сделают другой - и скрываются за горизонтом, словно их и не было. Те, кто идут - уходят, те, кто не движутся - остаются. Различия коренятся в отношении - ведь пустыня не цель, а этап. Привыкнув, трудно не считать пустыню венцом эволюции. Не видя иного, поневоле считаешь доступное лучшим.
Даниил Молчальник говорил мне:
- В пустыне я стану Сверхчеловеком!
Блаженный Калека намекал, что бог часто награждает его за лишения и аскёзы. Он проповедовал окружающим:
- Покайтесь, по пять часов в день читайте молитвы, питайтесь только сырыми овощами, носите власяницу и после смерти попадёте в Царствие Небесное.
Марк Мрак кричал собравшимся вокруг него сайгакам (он был подслеповат):
- Я познал суть мира, я - бог, поклоняйтесь мне и я спасу вас всех... остальные сгинут в геенне...
Есть пустынники, которые любят награждать верных и бить неверных.
Что я, по мнению лисы, вряд ли смогу сделать:
- Поставить шоу-балет «Марсианские пляски».
- Испечь торт под названием «Аполлон и Крокозябра».
- Внятно, в двух-трёх словах выразить мысль типа: Мне кажется, что маленький человечек, которого я вижу в своих глазах, смотрясь в зеркало - отнюдь не моё отражение в зрачках того, кто на деле является моим отражением (его и вижу в зеркале); и не отражение в моих зрачках моего зеркального двойника, отражающееся в итоге на нём (т.е. он отражает меня таким, каков я есть с его отражением в моих глазах), а просто маленький человечек, ну просто маленький человечек и всё тут...
- Убедить себя в том, что я в своём уме.
- Много лет назад, - шепчет мне лиса, - я часто посещала одного поэта - молодого человека весьма приятной наружности. Мы с ним гуляли, беседовали на всякие приятные темы, пили вино...
- Он тебе нравился, - спрашиваю я, задумчиво глядя на небо.
- Очень, - отвечает лиса, - к тому же он писал хорошие стихи, а это такая редкость...
- И что было дальше, - говорю я первое, что придёт мне в голову, чтобы поддержать разговор.
- Я водила его в лес и мы там славно проводили время, - отвечает мне лиса, - но потом он увлекся пустыней - стал уходить туда надолго, отощал и оброс.
- А потом? - спрашиваю я.
- Потом его перестали печатать - он начал писать длинные занудные поэмы, - сказала лиса. - С тех пор я не видела моего поэта. Ах, где он сейчас...
Порой каждому пустыннику кажется, что он что-то потерял, или что он сам потерялся, или его кто-то потерял, а может быть бросил. И тогда он бежит вперед, сломя голову, или стоит, исступленно немотствуя в тиши и полумраке до тех пор, пока не придет в себя, или пока архангел Гавриил не сбросит ему на голову с неба стограммовую гирьку. Внутренне бояться смерти характерно для пустынника. Вдруг воздаяния не будет? А проверить это при жизни нельзя, остаётся лишь доверять тем, кто обладает общепризнанным авторитетом в данной области.
Однажды я, начитавшись книг одного безумного старика, тоже обезумел, и на полной скорости устремился в странствие. Но, глубоко задумавшись, не заметил низковисящий дорожный знак с надписью «STOP», ударился об него (весьма пребольно) так, что перехватило дух, и пришел в себя. Кто-то сказал мне потом, что я был недостаточно стоек. Может быть. Просто идея не успела меня так сильно захватить, чтобы я мог не обращать внимания на столь болезненные удары судьбы.
Но полно, хватит об этом, Все разумно и справедливо устроено. Каждому свое: им - степь с акридами и волками, вам же - мои записки. Мне - лиса, несущая меня, горемычного, все дальше и дальше. Лисе - ее лисья судьба, необходимость и свободная воля, неизвестная ни мне, ни вам, ни пустыннику.
Афоризмы лисы:
- Правда - это то, во что можно поверить.
- Надежда умирает до последнего.
- При всём богатстве альтернатив выбора нет.
- Это не логично - это необходимо.
Пословицы и поговорки лисы:
- Ну-ка дайте мне пращу, я вас мигом всех прощу...
- Алконост и Брюквенник вместе не сходятся...
- Нет дна без покрышки...
- Я не чудовище, а только учусь...
- Ну что, - спрашивает меня лиса в одну из холодных ночей, - тепло ли тебе, хорошо ли тебе? Радость твоя, загадочная, с тобой ли сейчас...
- Ты - моя радость, - отвечаю я ей, и голос мой не от холода дрожит, - с тобою мне и в пустыне рай!
- О-ля-ля, - восклицает лиса, - какой же ты милый...
Оглянусь, помашу им рукой и брошу вниз свою старую гребёнку из панциря черепахи-юань в надежде, что ее подберет случайно к вящей пользе своей какой-нибудь удачливый пилигрим и расчешет, наконец, спутанные волосы. Сбросил бы я и что-нибудь повесомее, да боюсь, не примут дара, хоть он и от всей души.
Прощайте, неприветливые братья мои, до встречи там, где все мы встретимся и сможем наконец-то поговорить запросто, не перебивая друг друга - без чинов и заслуг. До встречи в эфире.
Призрачно Ваш...
В этом месте без предисловий следует сказка.
Жила-была на свете птичка. Обычная такая птичка - маленькая, серенькая - а уж несчастная какая, не приведи Господь. Впрочем, о счастье, равно как и о несчастье, птичка, надо сказать, и вовсе не думала - жила себе, как живётся - спала, летала, искала пищу. Но вот крик у неё был так высок и протяжен, что всякий, кто слышал его невзначай или, наоборот, намеренно подвергая себя испытанию, непременно терял покой и думал с тех пор только о том, как бы хоть чем-нибудь помочь этому явно и глубоко страдающему существу. Сама же птичка, не задумываясь ни о чём, ничего такого в свой крик не вкладывала, выражая им свои незамысловатые птичкины эмоции (впрочем, поди же угадай, что чувствует маленькая птичка). И птичкина ли в том вина, что глупые люди принимали её щебетанье и песенки за безудержный плач.
Вот, постепенно наша пернатая проказница заметила, что стоило ей прилететь в любую из деревень и покричать, как сразу вокруг неё собирались давно и навсегда расстроенные жизнью поселяне, а какая-нибудь сердобольная женщина приносила хлебных крошек или пшена. Птичка начинала есть и умолкала, ибо даже птички не могут одновременно поглощать пищу и петь, а обступившие её люди тихо плакали от счастья, бросая друг на друга взгляды, полные тоски, нежности и сочувствия. Поев, птичка улетала восвояси, а, проголодавшись, снова устремлялась в деревню (ту или другую - неважно) - здесь их было немало. Постепенно люди научились использовать столь удачный, но, увы, так редко выпадающий случай проявить своё благородство, спасая несчастное, измученное чем-то существо от неминуемой голодной смерти.
Крестьяне знали, что необходимо держать это в тайне и даже, порой, ревновали друг друга, если птичка вдруг кого-то несколько раз оделяла любезностию, а кем-то пренебрегала.
Но что делать - все мы несовершенны. Нашёлся таки иуда, ирод и болтун без совести и стыда, чей длинный язык с лёгкостью разрушил идиллию. Об интересном природном феномене узнали в районном центре - понаехали корреспонденты местной газеты, потом столичные, а за ними уж ученые и туристы. Птичка же, в которой проснулось естественное желание блистать пред публикой, кричала теперь не за еду, а за удовольствие, повергая в страх и трепет толпы паломников.
Сначала, чтобы оградить уникальный объект от посягательств вероятных хулиганов и маньяков, вокруг птички образовался маленький зоопарк, а потом и вовсе - заповедник, куда доступ разрешен был лишь избранным или же за изрядную мзду.
Общественность взбунтовалась. У границ заповедника, которые тут же были обнесены бетонным забором с колючей проволокой наверху, постоянно собирались демонстрации индивидов, озабоченных идеей социальной справедливости. А деревенский дурачок, образовавший, кстати, партию «Птичкиного освобождения», вообразил, что птичка - это заколдованная принцесса, и он во что бы то ни стало должен её спасти и на ней жениться.
Народные протесты были пресечены в корне - ввели войска, район засекретили. Для успокоения населения каждый день стали распространять бесплатный бюллетень, где сообщалось о состоянии птичкиного здоровья, а также о мерах, принимаемых по поддержанию оного на должном уровне. Слухи множились. О птичке стали говорить преимущественно шёпотом, пряча глаза и зачарованно улыбаясь. В довершение всего она принесла птенцов, и птичкины дети, в полной мере унаследовавшие все её лучшие качества (отец предпочёл остаться инкогнито), уже с момента выклёвывания из яиц рьяно взялись за дело пробуждения человеческой совести. Персонал заповедника с трудом выдерживал подобный натиск. Текучесть кадров была огромная. Каждый день приходило две спецмашины: одна с молодыми научными сотрудниками и волонтёрами, вторая же - из психиатрической лечебницы. А после того, как застрелился профессор, всей душой привязавшийся к несчастным птичкам и целью своей жизни считавший необходимость найти лекарство от их страданий, в учреждении и вовсе наступил разброд и шатание. В предсмертной записке значилось:
«Я так и не подобрал ключика к её душе! Больше не могу! Простите. Ваш Н.»
Хоронили его всем коллективом на институтском кладбище, а затем разбежались кто куда...
Далее, в зависимости от аудитории, рассказчик предлагает один из изложенных мной ниже вариантов развития событий:
Пустынная сказка под названием
«Отрежут губы - стынут зубы»
Хитрая лиса сперва рассказала мне вариант 2-a, и я ужаснулся; потом 10-а, и я умилился. Затем я услышал от неё вариант 6-c и не знал, что и подумать. Потом она сообщила мне о четвёртом варианте развития сюжета, и я понял, что лиса меня дурачит. После я был посвящён в 1-b, 9-b и 2-c-ii и напоследок в 3-b-ii и 10-а, 10-b и 10-c вместе взятые. Мне стало сначала страшно, потом смешно. До остальных вариантов (кроме 11 и 12) я додумался сам, о чём и сообщаю с гордостью. А, когда лиса сказала мне, что птички - это, скорее всего, аллегория (вариант 11) я окончательно успокоился - чего и вам желаю.
Засим, продолжим.
Как вы думаете, что будет дальше?
I II III IV 00 |