Если нечто мгновенное не пропадает зря -- тем лучше. И тем более вероятно,
что этого никто не захочет видеть.
Постоянно существует барьер и его осознание сиюминутного контакта с
миром. Если есть океан -- он лежит здесь. Или точнее, в промежутке весь
мир: вчера, завтра, Европа, Азия, Африка -- все вещи невозможные и отнятые,
башня церкви в Севилье, Парфенон.
Что они подразумевают, когда говорят: «Мне не нравятся ваши стихи;
у вас нет никакой Веры. Вы, похоже, не только не страдали, но, собственно,
и не чувствовали очень глубоко. В том, что вы говорите, нет ничего привлекательного,
но напротив, стихи ваши положительно отталкивающи. Они бессердечны, жестоки,
они глумятся над человечностью. Что, во имя Господа, вы имеете в виду?
Не язычник ли вы? Неужели вы лишены терпимости к слабостям человеческим?
Рифму вы, пожалуй, можете отнять, но -- ритм!.. его вовсе нет в ваших работах.
Это вы зовете поэзией? Это сама антитеза поэзии. Это анти-поэзия. это аннигиляция
жизни, над которой вы склонились. Поэзия, что прежде шла рука об руку с
жизнью, поэзия, интерпретировавшая наши глубочайшие побуждения, поэзия,
вдохновлявшая, ведшая нас вперед к новым глубинам терпимости, новым высотам
экзальтации. Вы современные! Смерти поэзии достигаете вы. Нет. Я не понимаю
этих работ. Не била вас еще жизнь. Настрадаетесь -- станете писать иначе»?
Пожалуй, это благородное воззвание означает для меня нечто ужасное,
я не уверен, но в данный момент я толкую это так: «Вы меня ограбили. Господи,
я голый. Что мне делать?» -- Они хотят сказать, что когда я испытаю страдания
(допуская, что до сих пор не испытывал), я тоже стану искать убежища; укроюсь
в мире фантазии. И притом я не говорю, что не буду. Чтобы приукрасить свой
возраст.
Но сегодня -- иначе.
Читатель знает себя таким, каков он был двадцать лет назад, и он также
имеет представление о том, каким он станет когда-нибудь! Но что он никогда
не знает и не осмелится узнать, это -- кто он есть в тот самый момент,
когда он есть. Ergo (1) -- кому есть
дело до того, чем я занимаюсь? И какое мне дело?
Я люблю своего сородича. Господи, как я его люблю: так и сяк, наперекосяк
и всяк -- но его не существует. Как не существует и ее. Существую я, эдаким
ублюдком.
К кому же тогда я обращаюсь?
К воображению.
Собственно, возвращаясь к моей теме на время: почти вся литература
доныне, если не всё искусство, была замыслена специально, чтобы поддержать
барьер между смыслом и тем летучим излишеством, которое отвлекает внимание
от его конвульсивных порывов к мгновению. Она всегда была поиском «прекрасной
иллюзии». Что ж, хорошо. Я не ищу прекрасной иллюзии.
И если я помпезно возглашаю, что обращаюсь -- к воображению, -- вы
считаете. Что тем самым я сам себя развенчиваю, я отвечаю: чтобы очистить,
прояснить, насытить то вечное Мгновение, в котором единственно мы живем,
есть лишь одна сила воображения. Это его книга. Я сам приглашаю вас прочесть
и увидеть.
В воображении мы отныне (пока вы читаете) сомкнулись в братском объятьи,
классическая ласка автора и читателя. Мы -- одно. Когда я говорю «я», я
подразумеваю также «ты». Итак, вместе, единые -- мы начинаем.