Утро следующего дня выдалось удивительно теплым и солнечным даже для
сентября.
Птицы заливались вовсю, деревья, облитые червонным золотом, тихо шелестели,
а облака текли по пронзительно-голубому небу степенно и важно, и казались
уютными и мягкими. Где-то звонко пела вода. В воздухе витал тонкий и терпкий
аромат облетевшей листвы.
Мир блаженствовал. Чего нельзя было сказать о молодом человеке -- на
вид не более 25-27 лет, -- который, легко ступая, шагал через развалины
мертвого города. Он был неописуемо красив той редкой и удивительной красотой,
которую принято называть неземной. С его широких плечей струилась легкая
темная материя: не то плащ, скроенный по образу крыльев, не то крылья,
заменявшие в эту минуту плащ.
Дойдя до того места, которое еще накануне было центральной площадью
огромного города, а ныне являло собой безлюдное кладбище мертвых домов
и мертвых вещей, он натолкнулся на двоих.
-- Вот вы где...
Молчание.
-- Как же так, Господи? -- спросил с недоумением. -- Ты же не собирался.
Или я не прав?
-- Не собирался, -- качнул головой Господь.
-- Что же это?
-- Конец света, как и было предначертано, -- отвечал Господь сухим
и бесцветным голосом, каким говорят обычно те, кто испытывает сильнейшую
боль. -- Чем ты-то удивлен?
Сатана зябко поежился, кутаясь в крылья-плащ. Луч солнца успокаивающе
лег ему на плечо, словно желая согреть и ободрить, но тут же соскользнул
вниз. Не удержался.
-- Я как-то все иначе себе представлял, -- пробормотал он. -- Совсем
иначе.
-- Легионы Тьмы, последнюю и решающую битву? Так, что ли? -- вопросил
Господь.
-- Возможно.
-- Это было бы возможно в другое время и в другом месте. А здесь --
уже лишнее. Результат очевиден. -- Господь помолчал. -- Ну, как там у тебя?
-- Ты имеешь в виду Ад? -- уточнил Сатана. -- В Аду все по-прежнему.
Если ты хотел знать, многими ли душами я завладел в прошедшую ночь, то
вынужден тебя разочаровать. Не больше, чем обычно. И это меня удивляет
сильнее всего. Живых, похоже, не осталось. Неужели в мире было столько
праведников?
-- Горстка, -- скупо обронил Господь.
Сатана какое-то время внимательно рассматривал его, высоко подняв изогнутую
бровь, а затем обернулся ко второму, который до сих пор хранил молчание.
-- А ты что скажешь, Искупитель? Ты понимаешь, что произошло?
Иисус как раз кормил приблудного пса. Тот вилял хвостом, неуклюже прыгал
на четырех лапах, скулил и подвизгивал -- одним словом, как мог, выражал
свое неописуемое собачье счастье. Бог-Сын потрепал пса по загривку и отряхнул
с рук какие-то крошки.
-- Почти ничего не понимаю. Видимо, как и ты. Однако могу сказать:
мир прекрасен! Посмотри, Сатана, как он прекрасен. Такой мир заслуживает
права на существование, не так ли?
-- Конечно. Но тебе не пусто в нем теперь?
-- Пусто, -- согласился Иисус, и только теперь Сатана заметил, что
скорбные морщинки залегли в углах рта и вокруг глаз Сына, обычно такого
счастливого, такого сияющего и светлого. -- Пусто, страшно и одиноко.
-- Как же ты допустил?
-- Поневоле, -- невесело усмехнулся Иисус. Желтые и розовые бабочки
легким облачком окружили его, приплясывая в воздухе. -- Видишь ли, я всего
только богочеловек, искупитель. Я готов искупать грехи этих бедных заблудших
душ, но я столкнулся с тем, чего не понимаю. Ты и сам знаешь -- нельзя
пытаться искупить то, чего не понимаешь, не осознаешь и не можешь постигнуть.
Я внятно говорю?
-- Еще бы, -- кивнул Сатана. -- Рай не переполнен, но и Ад пуст. Они
пустили свои души в расход. Растеряли, растратили по мелочам.
-- Ты разочарован? -- спросил Господь, подходя. -- Лишился такого числа
приверженцев.
-- Ты пытаешься меня обидеть, а зря, -- тихо отвечал ангел Тьмы. --
Меня интересуют души, и это правда. Но души, а не жалкие огрызки душ. И
потом, хоть я могу жить Всегда и Везде, бесконечное Нигде и Ничто нравится
мне гораздо меньше, чем такая вот планета. Я тоже считаю, что этот мир
имеет право на жизнь -- почему бы и нет? И все же, как это произошло?
-- Впал в ярость, -- лаконично пояснил Господь.
Иисус внимательно -- словно впервые -- разглядывал страшные шрамы,
уродующие его изысканные запястья. Фиалковые глаза Сына были подернуты
дымкой печали, тоски, но не отчаяния.
-- Может, следовало дать им еще немного времени? Чтобы они одумались,
поняли?
-- Что?! -- скорбно спросил Господь. -- Что они должны были понять?
Что непонятного было в созданном мною бытии? На одной чаше весов -- созидание;
на другой -- разрушение. На одной -- любовь, свет, жизнь, торжество разума.
На другой -- ненависть, зависть, гордыня, бездумность. Они были созданы
по образу и подобию: каждый со своей Искрой! Я вдыхал душу, но ведь судьбу
и смерть они были вольны выбирать сами... Разве не так?
-- Ты забываешь, что это самое трудное, -- напомнил Сатана.
-- Но ведь по образу же... по подобию... Вечность впереди, целая вечность
-- огромная, непостижимая, прекрасная! Столько всего можно сделать. Чего
не хватало?
-- Думаю, легкости, -- вздохнул Сын. -- Ничего и никому не дается просто
так, в протянутые руки.
-- И что с того? Разве жизнь, счастье, любовь -- ничего не стоят?
-- Иисус прав. Это были слишком сложные правила, -- сказал Сатана.
-- Вот они и стали придумывать свои -- полегче. Попонятнее. Попроще...
-- Попроще?! Упростить все, сведя любое дело к уничтожению?!
-- Ну, зачем так? По-моему, сейчас упрощаешь ты.
Господь резко повернулся и зашагал в сторону городского парка. В тишине,
не нарушаемой ни шумом работающих двигателей, ни скрипом тормозов, ни гамом
недовольных и раздраженных людских голосов, ни прочими тресками, скрежетами,
грохотом и визгом было особенно слышно, как прекрасно то, что поют птицы.
-- Можно придумывать правила, можно даже следовать им, -- донесся до
Сатаны Его голос. -- Я бы не стал вмешиваться. Но недопустимо втягивать
в свою игру тех, кто не в состоянии ни придумать свои правила, ни играть
по чужим. Я поступил жестоко, и моя собственная жестокость терзает меня.
Но я не был несправедлив... Они устанавливали, не спросясь, свои правила
для всех - я тоже. Просто, обычно выигрывали они, а на сей раз -- я. Если
это, конечно, можно назвать выигрышем...
Некоторое время ангел Тьмы вслушивался в странные звуки, пока не понял,
что это Господь тяжело шаркает по асфальту.
-- Устал я, -- сказал Он внезапно. -- Ужасно устал. Наверное, это старость.
Он вошел в парк и свернул на боковую аллею.
Сатана обернулся к Иисусу.
-- Сколько тысяч лет терпел -- и вдруг на тебе. Интересно, что можно
было сотворить, чтобы так прогневить Господа?
-- Скорее, речь идет о последней капле, переполнившей чашу, -- мягко
возразил Сын. -- Ничего нового -- но так же ужасно. Ты газеты читаешь?
-- Время от времени, -- пожал плечами Сатана.
-- А Он не так уж и часто. Наверное, это тоже сыграло свою роль.
Бог-Сын еще раз погладил собаку и протянул Дьяволу обрывок старой газеты,
выглядевшей так, словно кто-то скомкал ее в порыве ярости.
Дьявол разгладил лист и пробежал его взглядом. В глаза ему почти сразу
бросились строки:
«... Лаос подарил пару слонов Кубе, а Гавана не приняла "сувенир"
из-за строгих требований карантинной службы. Согласно международным правилам
СЛОНОВ ДОЛЖНЫ БЫЛИ УТОПИТЬ В МОРЕ...»(1)
Август 1998
1. Цитата приведена
из статьи «Слон говорит по-английски», опубликованной в «Столичной газете»
9 июля 1998 года. (Прим.автора)