Объяснение в любви

Speaking in Tongues
Лавка Языков

Виктория Угрюмова

Объяснение в любви







Приблизительно раз в неделю я встречаюсь со своей приятельницей, и за чашкой кофе мы делимся всяческими новостями, рассуждаем о политике, вдаемся в экономические тонкости и вообще ведем активную общественную жизнь. И вот что меня поражает: каждую неделю эта, в сущности интеллигентная и милая женщина -- образованная, умная и тонкая, в свои шестьдесят пять по-прежнему окруженная толпой воздыхателей -- обстоятельно докладывает мне, как все плохо вокруг. Как грязно на улицах и непристойно в общественном транспорте, как грубо и невоспитанно ведут себя окружающие, как нелепа и отвратительна наша действительность. К тому же, по телевизору показывают плохие американские фильмы, и их страшно смотреть; а книжный рынок буквально заполонен дешевой литературой -- боевиками и женскими романами. И в принципе я с ней согласна.
Да, все отвратительно и нелепо, грубо и бестолково; да, неумно; да, грязно; да, сил больше нет и сколько же это все может продолжаться? (а здесь уместно вспомнить старый анекдот, когда евреи, не выдержав, отправились к ребе и вопросили: «Сколько же еще будет длиться эта невыносимая ситуация?» И мудрый ребе ответил: «Не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько вы можете вынести»).
Но когда я делюсь своими впечатлениями, моя дорогая подруга поджимает губы и обиженно говорит:
-- Это тебе просто постоянно везет.
Рискну возразить ей: не просто везет. Не может человеку везти несколько десятилетий подряд.
...Незадолго до Нового года, заходя в магазины за покупками, я с изумлением обнаруживала, что число посетителей, поздравлявших продавщиц с праздником, стремилось к исчезающе малой величине. Люди рывком открывали двери, на которых висели таблички « Закрывайте, пожалуйста! Холодно!», и с заранее свирепым выражением лица врывались внутрь магазина, как в осажденную крепость. Никто (почти никто -- чтобы не обидеть тех, кто эти правила все же соблюдает) не здоровался и не желал счастья и удачи, и радости; почти никто не хотел говорить по-человечески.
-- Сколько?! -- кричит продавщица.
-- Четыреста грамм!!! -- как оскорбление бросает ей покупательница.
А ведь они, продавщицы, работают в этих магазинах годами. Они знают нас с вами в лицо. Знают, чем мы болеем и что едим; с кем ссоримся и с кем миримся. В конце концов, они нас любят.
-- Это просто тебе везет, -- бормочет моя приятельница, когда я говорю ей, что уже давно не покупала прокисшего молока и несвежего хлеба; что люди всегда готовы посочувствовать и посодействовать; что все милы и внимательны.
Но прав был Иешуа га-Ноцри: злых людей нет. Более того -- и плохих людей тоже нет. Просто есть люди, уставшие от нашей плохости. Просто есть люди, задохнувшиеся от нашей с вами нелюбви.
Я люблю вас, милые продавщицы, с улыбкой спрашивающие о моем самочувствии и предлагающие самое свежее молоко и вкусный кефир, и безропотно взвешивающие несколько маленьких конфеток; и вас, заботливые аптекарши, отпаивающие меня дорогими лекарствами; и вас, добрые киоскерши, за так отдающие мне кипу газет.
-- О! Деньги дома забыла, -- растерянно сообщаю я.
-- Ничего страшного, хоть через неделю занесете, -- успокаивает меня хозяйка газетного киоска.
Конечно, занесу. Приблизительно через час.
Я люблю вас, старенькие вахтерши, бдительно охраняющие свой пост. Около месяца тому, посещая одно из учреждений, я была простужена -- и вот теперь одна из строгих и неулыбчивых бабушек вручила мне теплый вязаный жилет неописуемого цвета; чтобы грел в холода.
Я люблю вас, ворчливые дворники. Пробираясь в издательство, расположенное на краю света, за снежными холмами и ледяными равнинами, я немного потерялась. Прохожие только руками разводили в ответ на мои расспросы. А дворник в толстом сером ватнике и классической ушанке не просто довел до места назначения, но еще и метлой расчищал путь в самых труднопроходимых местах: «Иди, доченька. Осторожно, ласточка». Так и доставил до самых дверей.
Я люблю вас, милые мужчины, подающие мне руку при выходе из трамвая и автобуса; дарящие цветы на улице -- просто так, безо всякой дополнительной мысли, просто за то, что я есть. «Разрешите подарить вам букет?» -- краснея, спрашивает он. И разве можно отказаться от этого крохотного, слегка привявшего букетика, купленного на последние копейки? Я люблю вас -- и неважно, при деньгах вы или нет; шикарно либо бедно одеты; талантливы -- или не очень. Главное, что вы улыбаетесь и сияете, сталкиваясь со мной взглядом.
Я люблю вас, -- как же вас назвать, торгующие на базаре? -- за то, что вы так щедро дарите мне орехи и мандарины, картошку и укроп, яблоки и соленые огурцы. «На здоровье,» -- говорите вы при этом. «Дай тебе Бог счастья,» -- крестите меня, как родные. «Любви тебе вечной,» -- шепчете мне вслед...
Я люблю вас, уставшие от проблем редакторы газет и замученные начальством журналисты; сердитые усатые дядечки, так легко несущие мою неподъемную сумку; милые барышни, доверчиво делящиеся своими горестями и радостями; сочувствующие кондукторы, всовывающие целый билет обратно мне в руку...
Я люблю делать вам маленькие подарки и желать счастья. Я люблю поздравлять вас с праздниками и просто так -- даже если праздника не намечается. Я люблю спрашивать, как вы себя чувствуете, и говорить, что вы хорошо выглядите. Я люблю, чтобы вам было хорошо и радостно, светло и легко. Потому что, когда это так -- мне «постоянно везет».