Speaking In Tongues
Лавка Языков

Алексей Старостин

МОРСКАЯ ИСТОРИЯ

Глава 1

«…Надо было взять рифы, а они вместо этого

поставили "геную", ну и конечно их опрокинуло,

там на траверзе…».

Разговор

Ничего не было слышно, а подслушивать через замочную скважину Камень постеснялся. Доносились только приглушенные раскатистые периоды Горовца. Потом дверь в кабинет резко открылась.

-- Не выпустил! -- быстро вышел Славик. От него пахло крепким «кепстеном», и небольшое облако дыма выдуло за ним в коридор. Лицо его было в красных пятнах.

Они открыли дверь на улицу, тут же ее подхватило ветром и с силой треснуло о внешнюю стену.

-- И дверь придерживай! -- заревел им вслед Горовец.

Камень прикрыл дверь, осторожно придержав. Ветер был такой, что с клубного плаца посдувало лужи, и плац был чистый, без единой пылинки. В штагах тесно прижавшихся друг к другу яхт, давно свистело не умолкая, а это значило что ветер перевалил за 15 метров в секунду. На крыше клуба болтались черные шары, -- штормовое предупреждение. Если смотреть на белый приветливый город, поднимающийся по зеленым склонам, то нет никакого шторма. Если смотреть в море, на черные, нависшие на северо-западе тучи, от которых протянулись вниз серые дымные ленты дождя, то и никакого предупреждения не надо, все ясно.

Камень со Славкой шагали по причалу к «малым» слипам, где ожидали остальные. Камень не к месту подумал, что можно бы и выкупаться, вода-то перед штормом самая теплая, кто ж не знает…

Они завернули за поднятую из воды на кренговку тяжелую двадцатитонную яхту, и молча подошли к своим лодкам. Все смотрели на них и ждали. Мирон презрительно сплюнул в воду. «Надо было самому к Горобцу пойти, а не поплевывать с причала», -- подумал Камень и присел на борт своего «финна», лежавшего на передвижной тележке. Славик на своей лодке рывком распустил линь, и грот тяжело осел вниз, вздрагивая и бессильно трепыхаясь. Все разом вздохнули.

-- Значит выходов не будет? -- спросил Мирон, и, достав расческу, тщательно зачесал назад гладкие светлые волосы. Все кроме старших смотрели на него и ждали. Начесавшись, он, сунул расческу в нагрудный карман белой джинсовой куртки, и вздохнув картинно развел руками. -- Разоружайтесь, пацаны!

Младшие заныли, потянулись к своим игрушечным «Оптимистам», старшие, презрительно сплевывая, собирались в кучки, обсуждая запрет. Камня кто-то дернул сзади и он обернулся, качнув лодку.

-- Не договорились? -- она разыскала-таки куртку, которую потеряла утром, и теперь куталась в нее, зябко подняв плечи. Выгоревшие волосы ветром закидывало ей в лицо.

Камень молча помотал головой.

-- А зачем тогда вооружались? -- она капризно поджала губы. -- Я вон мозоль натерла …У нас блок на оттяжке гика совсем засох.

Она подняла розовую ладонь с белым пятнышком отставшей кожи, и Камень, чуть поколебавшись, взял ее. Он нагнулся, рассматривая потертость, и чуть сжал мягкую ладонь, с тонкими разбегающимися в стороны линиями.

-- Лена! -- крикнул Мирон, от своего «луча», стоя со свернутыми парусами в руках. -- Ну ты идешь?

-- Нет! -- Она рассеяно ему улыбнулась. -- Глупости какие-то придумали.

-- Да ладно… Вон и Юля за компанию, правда? -- Мирон стоял нетерпеливо постукивая латами о колено.

Юля, ленкин матрос, расторопно скинув стаксель и грот, ползала по ним сворачивая тугие скатки. Подняв голову она тыльной стороной ладони убрала черные волосы со лба, и тихо улыбнулась Мирону.

-- Ну, а Горовец? -- протянула Лена глядя как торопливо, заминает Юля негнущийся дакрон.

-- Да он уедет сейчас… -- Мирон резко повернулся. -- Ладно как хочешь. Юлька, догоняй!

Торопливо схватив блоки и стаксель, Юля опустив глаза шмыгнула мимо Лены.

-- А ты идешь? -- Она посмотрела в глаза Камню и он смотрел ей в глаза, а почему-то ясно видел ее исцарапанные коленки, загорелые, с белыми полосами царапин.

-- Куда идти?

-- У Мирона же день рождения! -- удивленно она подняла брови. -- Привет, Камешек, ты что, забыл что ли?

-- Обязательно тебе идти?

В глазах у нее что-то мигнуло. В это время ветер рванул так, что она покачнулась, и он крепче ухватил ее за ладонь.

-- Ладно… я пошла. -- Она выдернула руку. -- Надумаешь -- приходи. В парусной я буду.

Она шла по бетонном причалу, переступая через толстые швартовы, ветер трепал длинные синие шорты, «парусные» как она их называла, и куртку она держала у горла, зябко подняв плечи. Грот который ей оставила нести Юлька, сразу подхватил какой-то новенький, с «кадета», и бросился следом.

-- Ты чего валандаешься, а? -- Славик подошел и с размаху хлопнул свернутый парус на его лодку. В руке у него были у него были длинные фиберглассовые пластины, латы, как из называли. -- Давай помогу….

-- Сейчас. -- Камень с неудовольствием покосился на парус лежавший на его лодке. -- Забери свой тюк.

-- Забери свой тю-у-ук, -- передразнил его Славик, но парус убрал. -- Пошли, Камень! Мирон вино там притащил, всех зовет. Ты уже пил когда-нибудь вино?

-- Нет, -- буркнул Камень.

-- Ну и вот -- надо же когда-то начинать…

Засвиристела тонко лебедка. Они разом оглянулись на звук. «Осколок» -- пластиковый «конрад», двенадцатиметровый бермудский коч, высокобортный, с добавочной «рулевой» мачтой, поднимал грот.

-- Во дают, -- неодобрительно покачал головой Славик. -- Штормовое же.

-- Правильно делают, -- сказал Камень. -- Пошли посмотрим.

-- Так лодка же твоя… -- попытался остановить его Славик. -- Эй, Камень, да что смотреть-то?..

Камень не слушал, просто повернулся и пошел по причалу. Ему всегда эта яхта нравилась, с первого момента, как увидел ее, входящую в ковш. Корпус был у нее из черного пластика и частично рангоут тоже. Во всю высоту борта большими белыми буквами было написано название -- «Осколок».

Грот быстро полз наверх, скоба наверху лязгнула о блок. Рулевой бросил лебедку и подобрал шкоты. Грот стал в левентик и, постояв неподвижно секунду, оглушительно хлопнул и начал полоскать по ветру, таская за собой длинный гик.

Тяжело мотаясь, яхта заворочалась на швартовах. Ветер усиливался. Чайки чуть заметно вздрагивая крыльями висели неподвижно в летящих с моря плотных потоках воздуха.

На «Осколке» еще двое в таких же, как у рулевого, оранжевых «штормовых» костюмах, копались на баке, навешивая стаксель. Лиц было не видно, ветер забрасывал им на головы капюшоны, и они раздраженно мотали головами, быстро работая. Еще двое баграми вылавливали из воды вытяжной конец, который шел от центра ковша.

-- Камень, -- пихнул его Славка, -- повалит твою лодку, и нок обломает, вот увидишь.

-- Не повалит, -- сказал Камень, но все-таки посмотрел в сторону слипов, и увидев торчащий из-за боксов белый треугольник с номером, успокоился.

Рулевой на «Осколке», повернувшись спиной к ветру, ловко закурил, и облачко дыма вырвало ветром из сложенных рук. Он курил и смотрел в сторону выхода из ковша, где кончалась тихая вода и кипели волны.

-- Камень, ну пошли, а? -- переминался Славка, поглядывая на клуб.

Славка хотел в парусную. Не вино пить, а просто поближе к Юльке. А только зря, подумал Камень. Ведь видно же, как она бегает за Мироном. А его Ленка? И вообще, «его» ли Ленка?

-- Эй! -- окликнули их с «Осколка».

Рулевой, стоял, опираясь на широкое никелированное колесо штурвала.

-- Концы скинете? -- попросил он.

Камень со Славкой подошли к швартовам. Остальные, выстроились вдоль борта, держа наготове «вытяжной», и смотрели на них. Камень наступил на толстый мягкий линь, и когда яхту чуть притянуло, скинул толстую петлю с кнехта, взяв ее в руки. Теперь все они стояли и ждали рулевого, и Камень подумал, что со стороны похоже, что все в одной команде. Рулевой сложив пальцы щепотью, обжигаясь, сделал последнюю затяжку, и сдавив в руке огонек, бросил окурок за борт.

-- Пошел! -- крикнул он, плюхаясь на высокое кресло, взявшись обеими руками за рулевое колесо. Камень со Славкой отпустили швартовы, они тут же выстрелили с причала и упали в воду. Яхта вытягивалась к середине ковша.

-- Поворот! -- услышали они, и яхта тяжело увалилась под ветер, накренилась, и тут же следующая команда: -- Стаксель пошел!

Опять завизжала лебедка, и белый треугольник разлетелся по ветру широким крылом. Рулевой чуть привелся, и мечущийся парус послушно обтянулся шкотами. Они снова увалились. Яхту положило, вода под форштевнем тут же вскипела. Теперь они полным ходом пересекая ковш шли прямо в противоположный берег.

-- Какой киль у них? -- спросил Славка, заворожено глядя, как черная махина несется, разгоняясь, на песчаный пляж.

-- Да метров пять, -- сцепив зубы, ответил Камень.

-- Поворо-от! -- донеслось до них, уже еле слышно, и, отбросив волну, яхта стала заносить корму, разворачиваясь, не доходя до берега метров десяти. Люди на набережной останавливались. Было слышно даже здесь, как «выстрелили» паруса на повороте, опять застонали лебедки, и рулевой пригнувшись пропустил метнувшийся гик над головой.

-- Дают… -- присвистнул Славик.

Разогнавшись, «Осколок» вылетал из ковша. Видно еще было, как он зарылся носом в пенную толчею волн на выходе, как круто завалило его ветром на борт. Потом долго еще стоял на горизонте, на фоне черных грозовых туч, наваливающихся на город, белый треугольник.

-- Сумасшедшие… -- сказал Славик и плюнул в воду. Cвободное место у причала теперь было только здесь, и под ногами у них валялась маленькая табличка, где по-английски было выписано имя -- «Splinter».

-- Нормальные они, -- сказал Камень и поднял табличку. Повертев в руках, он поставил ее на место, и они пошли к клубу.

Он подошел к своей лодке и присел на низкий борт -- и она шевельнулась, как живая, на выложенной войлоком «постели». Лодка олимпийского класса, официальный стандарт, раздел «финн». Десять с половиной «квадратов» парус, экипаж один человек. Он в который раз подумал, что хорошо было бы пересесть на «Летучий Голландец», или на «Звездник». Ленку взять матросом… Взять ее к себе в команду. Он даже зажмурился и представил мокрую челку, прилипшую ко лбу, закушенную в азарте губу, и гибкое тело откинувшееся за борт на трапеции.

Дежурный сегодня Славик, он окатил забортной водой слипы и подошел, топая ногами, выбивая воду из промокших кроссовок.

-- Камень, давай оттащим барахло, а потом я тебе помогу.

Камень взял перо руля, стаксель, шкоты со связкой блоков и понес вслед за Славиком в парусную.

Черные шары по прежнему глухо стукали друг о друга на мачте над клубом, а вот джипа Горовца не было, -- уехал на обед, как всегда, в «Веранду». Сидит со своим кофе и обозревает пустой ковш. А вообще зря к нему ходили, только разозлили, ясно было что не пустит.

Он потянул за дверную ручку, дверь опять хлопнула, врезавшись в стену, и он шагнул внутрь. Он плохо видел со света, и не сразу разглядел двоих, стоящих в дальнем конце у дверей парусной. Потом разглядел и не сразу понял. Ленка стояла, спиной облокотившись о стену, напротив стоял Мирон. Она улыбалась, и увидев Камня продолжала несколько мгновений смотреть на него бездумно, и спокойно, и поэтому он не сразу увидел, что Мирон положил ей руку на плечо.

Он молча прошел в парусную, и взвалил на стеллаж «финнов» снаряжение. Сзади затопал Славка, и Камень, не дожидаясь от него расспросов, повернулся и снова вышел в коридор. Они были там же, только руки на ее плече не было, а Ленка поправляла волосы, зажав зубами цветную резинку.

-- Камень, ты скоро? -- спросила она.

Он ничего не сказал, прошел мимо, стараясь не смотреть на нее. Ни на что не хотелось смотреть -- ни на нее, ни на Мирона, даже на Славку, который, бросив парус на стеллаж, поспешил за Камнем, окинув стоящих в коридоре презрительным взглядом.

Он догнал его на причале, они шли, и мелкие брызги от волн, разбивавшихся на той стороне мола, висели в душном тяжелом воздухе.

-- Поехали, Камень, ко мне… -- вздохнул Славка и, помолчав немного, добавил: -- Родители уехали за грибами, утром только будут. Посидим, картошку пожарим. Ну, давай я Ленку позову …и Юльку.

Действительно, позвать надо Ленку… Камень шел и думал, что, наверное, это ничего не значит. Подумаешь, руку держал. Это же его рука была, а не ее. Наверное это мало что значит.

Волны с ревом били в основание широкого мола, загораживающего ковш от залива, где бушующая вода была темной, изрезанная пенными баранами. Камень думал, что ничего не имеет значения: вечером они будут сидеть с Ленкой на широком балконе, а Славка с Юлькой -- на кухне готовить чай, и будет слышно, как после долгих пауз они шумно, по очереди кричат через комнату: «Ну вы идете или нет?»

Поэтому когда Камень, подойдя к своей лодке, неожиданно взялся за штанги тележки, он удивился себе. Тележка толкнула его в ладони, он развернул колеса, и потянул лодку к слипу.

-- Ты …куда? -- оторопел Славка.

-- Помоги, -- сказал Камень, всем телом повисая на ручках.

-- А-а-а… -- недоуменно протянул тот и взялся сзади.

Они толкали тележку к слипу, косо уходящему в воду, и порывы ветра налетали на полоскавшийся парус, и приходилось наваливаться животом, удерживая лодку, чтобы ее не завалило. На слипе Камень взялся за ручки на борту.

-- Да что ты делаешь? -- раздраженно толкнув тележку, возмутился Славик. -- Мыть что ли собрался?

-- Мыть… -- повторил Камень, и они вдвоем аккуратно стащили лодку, стараясь не ткнуть пластиковым корпусом о железные трубы стапеля. Камень подумал о том, что мыть, -- это хорошо придумано. Не хотелось идти сейчас в парусную… вообще ничего не хотелось.

-- Славка, -- сказал он, глядя вдоль причала на ровный ряд мачт, -- можешь принести ведро?

-- Ведро принести? -- Славка посмотрел на него и, более ничего не говоря, развернулся и пошел к клубу, и даже по его спине было видно, как он разозлился.

Но Камню было сейчас все равно. Он почему-то успокоился. В противоположность набирающему скорость шторму он был спокоен.

Вода в ковше тоже почернела, на укрытой поверхности появилась частая рябь -- ветер срывал мелкие брызги. Оглядываясь на море, он возился в лодке, пробуя открыть прикипевшие шпигаты самоотливной системы. Лодка была немецкой постройки, все железки никелированные, но соленая вода не давала спуску, постоянно что-нибудь присыхало.

Сильно рванул ветер, лодка накренилась, и Камень, навалившись на борт, удержал ее. Из носового лючка при этом выкатился его синий жилет. Камень, переждав порыв, выпрямил лодку и, подняв жилет, с силой швырнул его обратно. Жилет снова выехал.

Тогда он пнул корпус, и тот мягко и быстро заскользил со слипа. Он кинулся следом, по пояс в теплую воду. Он стоял в воде на самом кончике слипа, и держал ворочающийся, наваливающийся на него швертбот. Было стыдно за свою вспышку, и, оглянувшись, он украдкой погладил мокрую палубу. Лодку тяжело водило ветром, она выворачивалась из рук, как живая. Он оглянулся, но Славка все не шел. Вспомнив его обиженное лицо, Камень понял, что он и не придет. Все они там устроились в парусной... Поэтому он подпрыгнул, подтянулся и залез в кокпит. «Пошли вы все», -- подумал он. Он выпрямился во весь рост на прогибающемся настиле из толстой клееной фанеры, и почувствовал, как ветер схватил пока еще не развернутый парус.

-- Камень, ты что? -- Он оглянулся и увидел что Славка стоит на причале, держа над головой красное ведро, ярким пятном выделявшееся на черных тучах у него за спиной.

Тогда Камень взял жилет, рывками затянул на себе ремни, и сел на место рулевого. Больше он не оборачивался, хотя Славка и кричал что-то. Лодку сносило к центру ковша, и он развернул парус под ветер. Тут же забилась, заплескала под дном разбиваемая вода, лодка пошла по спокойной поверхности ковша. «Пошли вы все», -- пробормотал он вслух, и посмотрел в сторону «Веранды», где обедал сейчас Горовец.

Так же как до него «Осколок», он ловко переменил галс у самого берега. На этот раз никто из гуляющих не остановился посмотреть на маленькую лодку, идущую в море.

Берег скрылся в провалах меж огромными валами, которые сумасшедший ветер гнал с океана. А когда лодка оказывалась на вершине вала, пена, кипящая, сорванная с крутых гребней летела в лицо. Тяжелая туманная дымка висела над поверхностью.

Камень устал, глаза слезились от соли. Все это время он шел курсом в открытый океан. Не потому, что он хотел туда идти. Просто он не мог сделать поворот под таким ветром. Лодка шла против волны, узкий нос врезался в нее, иногда скрываясь под ней полностью, лодка лезла вверх, тонкая на конце мачта изгибалась, как хлыст, и, перебравшись через вершину вала, через толчею пенных водоворотов и гребней, снова проваливалась вниз. Неприспособленный к штормам швертбот постоянно набирал воду, Камень давно сорвал крышки шпигатов, и вода откачивалась за борт.

У него не было времени думать, все время уходило на работу. Каждая пройденная волна была для него победой, но Камень знал, что ему просто везет. Его спокойствие не проходило, только приняло другой оттенок, и теперь он, обреченно закостенев на руле, только ждал волну, которую не сможет победить.

Ветер давил без перерывов, без отдыха, Камень шел в самый острый бейдевинд, и даже в таком положении у него еле хватало веса «завалить» лодку. С вершины волны он уходил вбок, полого, чтобы не врыться окончательно носом в следующую, а потом уваливался на ветер, и лодку укладывало так, что вода неслась в нескольких сантиметрах от обреза кокпита. Он висел за бортом на «нижней» трапеции, и видел только черную воду летящую под ним. Голова его качалась сантиметрах в тридцати над поверхностью, и, конечно, он был мокрый насквозь.

Вдруг из мокрой пелены надвинулась смутная тень, и метрах в пяти от него пронеслась гигантская рейдовая бочка. Она была больше его лодки, тяжеленная, заросшая бахромой водорослей, и все равно ее нещадно било, запрокидывая так, что было видно облепленное ракушками дно и толстые цепи, уходящие отвесно в глубину. Камень понял, что он проходит внешний рейд. Он ясно увидел в голове карту, увидел прерывистый пунктир внешнего рейда, далеко от берега -- там, где ставили сухогрузы-гиганты. Дальше не было ничего. Три тысячи миль до первой земли, мелких и безымянных скальных выходов.

«Поворот», -- сказал он себе тут же, и не сделал ничего. Не было малейшей щелочки в плотной стене ветра, куда можно было протиснуть свои десять с половиной квадратов парусного дакрона. «Поворот», -- повторил он, и кулаком ударил по борту. Рукав свитера мокро и слабо хлюпнул по отмытому до блеска красному пластику. Вода летела навстречу, ветер, не путаясь в бухтах залива, здесь, у самой его горловины был жуткий, -- несся, как железнодорожный состав, тяжелый и громыхающий.

Он в очередной раз перевалил через вершину вала и, тряхнув головой, согнал соленую воду с лица. Он шел правым галсом, а это значит, что правая рука держала длинный румпель, в левой были шкоты. Шкоты он не мог заклинить в «лягушку», потому что постоянно ловил движения гика.

Решившись на поворот, он переложил руль, на миг поставив лодку носом к ветру, и парус послушно перекинуло на другой борт. Нырнув под гик, он откинулся на трапеции. Он еще успел понять что повернул, но обрадоваться не успел. Догнавшая его волна ударила в корму, развернула, и ветер легко положил повернувшийся парус на воду. В кокпит хлынула вода, и лодка лежа на боку начала погружаться .

Камень тут же выскочил на другую сторону. Обеими ногами встав на шверт, и откидываясь назад всем корпусом тянул лодку обратно. На спокойной воде она бы встала, как ванька-встанька, осталось бы только воду отлить. На спокойной воде она не тонет, вдоль бортов воздушные пазухи.

А сейчас ветер не давал оторвать парус от поверхности, прижимая его. Волны били в борт, и в конце концов перевернули лодку кверху дном. Камень, уцепившись за шверт, повис на нем всем телом, упираясь ногами в скользкое дно лодки, и видел мачту с парусом, косо уходившую в темную воду и слабо просвечивавшую оттуда. Опять неожиданно вернулось спокойствие. Снаружи он машинально и быстро делал необходимые вещи, а внутри слабо верил в то, что делает, внутри он сидел, спокойно сложив руки, и смотрел на себя внешнего, суетящегося.

Волна тяжело плеснула в развернутый лагом борт, и руки его сорвались. Спиной он тяжело упал в воду, и его тут же отбило от корпуса. «Опять!» -- с тем же спокойствием подумал он. Он просто не мог поверить, что это происходит с ним. С шести лет на море -- и плавать не мог. Тонул, как камень, -- отсюда и кличка. И сейчас тонул, но на удивление быстро. Он удивлялся этому, пока не вспомнил про груз.

Ему было полных шестнадцать лет, и весил он пятьдесят четыре килограмма, а предельный нижний вес для класса «финн» -- шестьдесят восемь. Его несколько раз пытался снять с лодки Горовец и все-таки оставлял. Потому что Камень неожиданно стал справляться с лодкой. Просто он одевал под одежду аквалангистские груза. Нанизывал пятнадцать штук на капроновый пояс, и поддевал под свитер, чтобы не видно было.

Теперь эти груза мягко и плавно влекли его вниз, и снизу косо поднимался туманный призрак черного илистого дна, и ему стало страшно, и он судорожно выпрямился, вытянув шею. Пальцами он рвал заклинившую пряжку пояса. Воздуха пока хватало, но он опускался в темноту, и гуще этой темноты была тень неизвестного и невидного дна. Он рвал и рвал пояс, тот не поддавался, и он уже не мог разглядеть, что случилось с пряжкой. Никто не знал про этот пояс, даже Славка. Даже Ленке он не сказал. Потому что разболтала бы Мирону. А тот побежал бы к Горовцу. Обо все этом он думал одновременно, он уже не мог остановить мгновенно разворачивающейся цепочки, и на конце ее он видел ветреный ясный вечер и алые перья облаков, подсвеченные снизу, озноб от приближающегося ночного холода. И надо было уходить с балкона, и они не шли, заворожено глядя на закат, чуть касаясь друг друга плечами и все равно ближе друг другу они были там, куда смотрели, среди пылающих громадин в вечернем небе.

Вспомнив яркий отсвет закатного солнца над морем и сине-зеленые прогалины, свободные от туч, Камень широко развел руки в стороны и сильно загреб ими. Что-то хрустнуло у него в плече, но ему показалось, что падение приостановилось. Теперь ему не хватало воздуха. Он еще раз широко размахнулся, и как птица крыльями оттолкнулся от воды. Он не знал, как надо плавать, никогда не пробовал учиться, и не знал, что надо делать. Но вокруг становилось светлее, он поднимался, загребая раз за разом, последний воздух выходил из него, и, вытягивая шею, он уже видел поверхность, а чуть в стороне под водой увидел вдруг опрокинутую погруженную в воду мачту с колыхавшимся вокруг нее парусом.

Оказавшись на поверхности, он, не прекращая грести и бешено болтая ногами, подобрался к швертботу. За это короткое время намокший парус утянул лодку глубже под воду, и Камень увидел, что плоское дно еле виднеется над волнами. Не раздумывая, он навалился животом, и злосчастные грузы глухо загремели о перевернутое дно.

Он увидел перед собой торчащий шверт и тут же ухватил его. Как раньше, налег на него, откинувшись спиной, но теперь он точно знал, для чего это делает.

Волна плеснула в лицо, в нос, он чихнул, но давил и тянул, дергая, и не бросая, и чувствовал, как отлипает мокрый парус от воды, и как ветер трясет приподнявшуюся мачту, и не отпускал все равно.

С шипением вода из кокпита хлынула ему на голову и за шиворот, и тогда осторожно влез он внутрь. Особенно и не надо было лезть, потому, что борт был почти вровень с водой. Он устроился на дне, волны били с разных сторон, и он старался поставить нос против ветра. Он сидел по грудь в воде, лодка тонула то носом, то кормой, и приходилось ложиться на воду, держась за мачту, пока лодка не подвсплывет обратно. Ветер гнал ее в открытое море.

Понемногу он разобрался, как взаимодействуют волны. Нет просто пика и нет просто провала меж ними. Есть верхушка, а в ней стоячая рябь более мелких гребней, которые скрыты летящей пеной. Меж волнами мечутся более мелкие, туда-сюда, пока не поглотит их большая, главная волна, тяжело летящая, подгоняемая ветром.

Подгребая рукой, держась за гик, очередной раз выравнивая полузатопленный корпус, он вдруг почувствовал, что лодка движется. Парус нес ее, даже такую, утонувшую, неуправляемую. Тогда он, дождавшись, когда лодка всплывет, подобрался к месту рулевого, и нашарил под водой румпель.

Он сидел, чувствуя как лодка опять опускается под его тяжестью, он был почти по шею в воде, но улавливал в сумасшедших размахах качки движение. Тогда он еще немного развернулся на ветер. Парус начало полоскать сильнее, лодка стала зарываться, и Камню пришлось уцепиться ногами за трапеции на дне, и ногами он подтягивал лодку выше, не давая ей тонуть. Потом неожиданно почувствовал что лодка стала всплывать.

Лодка всплывала, и уже нос ее не был погружен бессильно в налетавшие волны. Он увидел алый пластик носового настила, и навалился сильнее на корму, -- чтобы меньше черпать носом. Свободной рукой он часто и быстро плескал за борт. Каждая новая волна приносила больше, чем он вычерпывал, но он не прекращал работы. И теперь его уже не так заливало меж волнами.

Он не смотрел по сторонам. Он видел только парус и набегающие волны. Глаза перебегали с паруса на волну и обратно на парус, и еще -- на уровень воды в кокпите… Больше он не думал ни о чем.

Лодка сильно рыскнула, и он понял, что она начинает управляться. И тут же привелся еще чуть-чуть, и сразу лодка пошла.

Зашипела вода -- ногами он чувствовал плотную воду, бившуюся в дно. Пока еще тяжело, разрезая и наваливаясь на волны, лодка шла, медленно, просто влеклась по ветру, но с каждой секундой становилась все легче -- воду на ходу стало сильнее выбивать через шпигаты.

Камень расправил шкоты, осторожно потянул и спиной привалился к наветренному борту -- уже ветер забился в мачте, и лодку стало кренить. Как будто все налилось новой жизнью -- как мыщцы и сухожилия, сильные и ловкие, заработали, и Камень разулыбался, он был рад, что его лодка не болтается уже, как забытая грязная тарелка в раковине.

Он опять шел тем же курсом -- в открытое море. Просветы пропали далеко у него за спиной, теперь сверху нависло черное тяжелое небо. Брызги тоже пропали -- ветер покрывал волны плотной рябью, и, грузные, они раскатывались дальше, туда, где остался город. Надо было и Камню туда. Лодка теперь шла легко, вода отступила, и Камень перекрыл систему слива.

Теперь надо было поворачивать. Теперь Камень это сделал без сомнения. Ничего не могло с ним случиться. Если опрокинет, он знает что делать.

Как только нос перевалил через гребень очередной волны, он резко положил руль и, как в прошлый раз, нырнул под гик на другой борт. Только теперь он знал, что догоняющая его волна поставит лодку поперек ветра. Поэтому смелее увалился, и упал спиной на воду, повиснув на трапеции. Лодку сильно накренило, и он подумал: что хорошо, что он не скинул груза. Кому бы он был нужен без грузов?

-- Кому я нужен, а?!! -- заорал весело вдруг он. В шуме шторма было ничего не разобрать, но он продолжал кричать -- себе, волнам, ветру, лодке, и еще кому-то, кого не мог ясно представить. Он висел над водой, на борту, а парус, пригибаемый ветром, был внизу, под ним. Лодку кренило, вода неслась тонким стремительным слоем по палубе, но он, сжав зубы, не менял курса, пока пенный гребень не догнал его. Очутившись среди сутолоки пены, он еще набил грот и, осмотревшись, направил лодку вразрез волны.

Стремительная сила схватила за днище и понесла вперед. Среди пенистой сутолоки, едва не соскальзывая с волны, он летел, короткими движениями руля удерживаясь на гребне. Порывы ветра били в парус, и он амортизировал рывки рукой, в которой держал шкоты.

Потом волна медленно обогнала его. Он взлетел на гребень следующей волны, и проехал на ней еще дольше. Потом, перескакивая с волны на волну, он уже не думал о том, какой ветер, и где ветер. Его полностью захватила игра с волнами, и, не замечая, он разговаривал с ними, громко выкрикивая ничего не значащие слова.

Опомнился он только тогда, когда неожиданно близко увидел проблески створного огня на конце мола и город за ним, белые дома, разбросанные по склонам холмов, исчерченных прямыми линиями бульваров. Шел дождь. Ветер под берегом был тише, и волны мельче, хоть и круче из-за мелководья. Он обернулся и посмотрел туда, откуда пришел, -- и там, над самой водой он увидел неясный просвет, желтую полоску на фоне черных штормовых туч.

Камень сидел и улыбался, ему было легко, лодка летела вперед, и ему захотелось обратно, и он уже приготовился к повороту, но услышал звук сирены.

Прямо по курсу, разбивая мощным корпусом волны, вздымая огромные султаны брызг, на него летел личный катер Горовца. Он сам был на руле, стоял, ловко балансируя на уходившей из под ног палубе. Он, не отпуская, давил сигнал сирены, а когда она смолкала, неистово грозил Камню рукой, и Камень уже слышал его бешеный голос, разносившийся над черневшим заливом.

Камень не мог понять, смешно это или нет, но не стал сдерживаться и захохотал во весь голос, глядя на изумленное лицо Горовца.

Глава 2

-- Жаль, хороший был капитан, -- сказал Фук. --

Право, капиташа был в полной форме.

Тяжеловат на руку, да; и насчет словесности не стеснялся,

однако лишнего ничего делать не заставлял.

А.Грин. «Капитан Дюк».

Морозов Николай Павлович -- был охотником. Часто зимой у них в прихожей пахло дымом, елками, сгоревшим порохом и сырой одеждой. Навалены были вдоль стен свернутые брезентовые шатры, унты с толстыми пушистыми голенищами, кожаные перекрученные ремни, тяжелые куртки на меху, промасленные коробки с дробью и гильзами. Завернутые в толстую ветошь в углу стояли ружья и рядом лежали патронташи.

Собака Вулкан, белая зверовая лайка, веселая после охоты, носилась по комнатам, с разбегу запрыгивая на Камня. Елена Станиславовна Морозова, выбегая из кухни на звонок в дверь торопливо и рассеяно говорила, поправляя очки: «…проходи, Камешек, не стой столбом», -- и тут же громко кричала: «эй, а ну-ка стой. Фу!..» Вулкан, прижав толстые уши, отчаянно бросался в открывшуюся дверь кухни, где по стульям были разложены тушки рябчиков, или на столе вытянулись в струнку зайцы, а из большого таза торчала белая надломленная кость бедра оленя, или маленькой клыкастой кабарги, или просто дикого кабана.

Славка кричал через комнаты со своего балкона: «Камень, я здесь!» -- и, озираясь, он осторожно пробирался меж удивительных и необычных вещей, чувствуя себя, как Али-Баба в пещере разбойников.

Николая Павловича, трудно было застать в это время дома, он после долгого отсутствия пропадал в институте, на своей кафедре. Его джип, так и не отмытый от «охотничьей» грязи, двенадцать часов в сутки простаивал на служебной стоянке, забравшись шипастыми «всепогодными» покрышками на высокий бордюр.

Зимой Николай Павлович охотился, а ранней весной начинал ездить на рыбалку. На горные речки, высоко к подножиям Центрального хребта, на озера, просто на море. В марте, например, он ловил селедку, которая шла плотно сбитыми косяками прямо в берег, втискиваясь в узкие песчаные устья речек на нерест, скользя серебряными стрелами в чистой воде

Тогда по вечерам у Морозовых пекли рыбу в газете, по старому рецепту. По всем комнатам пахло горелой бумагой, сам Николай Павлович, ловко орудуя ножом, потрошил рыбу. Он хорошо знал, как готовить рыбу и мясо. Лучше, чем Елена Станиславовна. Только готовил всегда одинаковые блюда. Например, всегда селедку в газете, или кусок мяса на противне. Елена Станиславовна покорно стояла рядом, ожидая, когда надо будет подать соль, лавровый лист, или коренья. Тыльной стороной запястья она убирала со лба черные смоляные пряди волос и, привстав на цыпочки, через плечо мужа заглядывала в душное нутро духовки.

Славика, своего сына, он называл «балбес». «Двоек нахватал, балбес?» -- весело рявкал он, пролезая в дверь после недельной отлучки, царапая косяки застежками рюкзака.

Славику за двойки он отвешивал подзатыльники. А раньше, лет до четырнадцати вплотную, вытягивал из своих охотничьих штанов офицерский ремень. Сам он в армии не служил, но рассказывал про нее много. И вообще он много рассказывал. Дома у Морозовых была огромная библиотека, собранная в стеллажи под стеклами. Можно было брать любые альбомы и книги. Библиотека им досталась от отца Елены Станиславовны, а тому -- от деда.

От прадеда же Елены Станиславовны был стол в гостиной. Из кают-компании фрегата «Барс» -- об этом говорила табличка привинченная под столом. На потемневшей меди было выгравировано: «Городская флотилия. Фрегатъ Барсъ».

Стол раздвигался по непонятному принципу и в раздвинутом состоянии вмещал до двадцати человек и собаку Вулкан которая располагалась под ним.

Николай Павлович и отвел их, Камня и Славку, в яхт-клуб. «Заберешь к себе этих балбесов?» -- спросил он Горовца, подтолкнув их в спину. «Давай…» -- безразлично буркнул Горовец, и через месяц они сидели в маленьких учебных корытцах «Оптимистов» под трехметровыми парусами. Тогда им было по пятнадцать лет, а двенадцатилетние, «подрезая» им нос на «четыреста двадцатых», кричали грозно: «Не наваливай!».

Кроме всего этого, у Николая Павловича на причале стояла яхта -- и, может, самая лучшая из всех в акватории. Борта из красного дерева плавно поднимаясь, смыкались над рубкой аркой из черного небьющегося стекла. В самом широком месте, под плафоном была устроена кают-компания, и круглый стол, стоящий под этим плафоном был также из красного дерева. От кают-компании с низкими диванчиками по стенам расходились два коридора, и в стенах были двери, которые вели в маленькие, но отдельные спальни -- четыре в носу и три в корме. Под палубой стоял в специальном отсеке пятьсот-сильный дизель VolvoPenta. Называлась яхта -- «Вальс».

У Николая Павловича была солидная доля в этой яхте, и он часто выходил на ней капитаном. Вот откуда Морозов знал Горовца.

Когда Камня выгнали из яхт-клуба, Николай Павлович, весело сказал: «… и правильно, я бы тебе морду еще набил». Камень дружил со Славкой с детства, они подолгу жили друг у друга, и Морозов, наверное, имел право так говорить. Но просить к Горобцу он за Камня не пошел. И тот остался «без моря».

Целый месяц Камень не мог подойти к клубу. Он появлялся только на набережной, в отдалении, и смотрел, как белыми птицами качаются маленькие швертботы на мелкой волне «ковша», закрытого от волнений залива высоким молом. Он видел свою лодку, которую отдали Мирону. Он видел Славку на таком же «финне».

Иногда знакомая «470», с маленькой розочкой на парусе под реестровым номером неслась, сильно накренившись, и Камень угадывал Ленку, и ему не нужны было ее видеть, он и так знал, что она сидит, закусивши губу, и держит румпель смешно, наложив большой палец сверху на остальные. Юлька все также была у нее матросом, и однажды они развернулись очень близко от места, где он сидел, и Камень, не сдержавшись, выскочил к берегу и махнул рукой -- но она оглянулась только раз, и все.

Несколько раз он так хотел вернуться, что приходил в «Веранду», садился за столик и ждал там Горовца. Но так ни разу и не смог к нему подойти. Он не знал, о чем говорить. Он не чувствовал, что виноват.

Сегодня они со Славкой идут на «Вальсе» на Архипелаг. Николай Павлович вчера, сидя за столом, сказал: «Камень, завтра пойдете вон со Славкой матросами со мной на "Вальсе"».

Камень такую признательность почувствовал к Николаю Павловичу, что у него в горле застрял ком, и он закашлялся и сказал только одно «спасибо». Легли спать они со Славкой поздно -- и все равно Камень не мог заснуть и долго сидел на балконе, смотрел на звезды, и с берега тянул еле заметный бриз.

Было шесть утра, когда, перекинув с причала сходню, Камень со Славиком сошли на «Вальс». Слабая дымка лежала на поверхности моря, небо на востоке было зеленое, а на ночном западе -- серо-стальное и непроницаемое, и казалось, к нему можно было прикоснуться рукой. Ветра, как часто бывает здесь, перед восходом почти не было, поверхность «ковша» была гладкой, как зеркало. Камень по всем этим приметам знал, что будет хороший день и хороший ветер.

Он сразу суеверно прошел на бак и рукой коснулся приподнятой вершины, где сходились к высокому острому форштевню гладко изогнутые борта.

Славик распахнул люки, открыл парусную камеру, и они потащили наверх сырые и скользкие паруса.

На гладком, заметенном асфальте клубного плаца они развернули огромный грот, вставили в него гигантские латы, осмотрели стаксель.

-- Спинакер распаковывать, как думаешь? -- спросил Славик, ворочая тяжелые мешки с названиями парусов.

-- Спинакер? -- посмотрел на него Камень. -- А что, Палыч под спинакером пойдет?

-- А почему не пойдет? -- обиделся Славик.

Спинакер парус сложный. Огромное пузо для курса фордевинд или полных бакштагов. Он требует специальных спинакер-гиков, тщательного управления. И, конечно, матросы должны быть хорошие…

-- Да нет, -- сказал Камень. -- Просто кто еще с нами идет?

-- Да мы только, и гости какие-то… -- Славик рассмеялся и пнул мешок. -- Не будем распаковывать! Не пойдет он под ним.

-- Тогда понесли. -- Камень выпрямился и поднял за угол тяжелый грот. Он не хотел обижать Славика, но про себя подумал, что Палычу спинакер не понадобится.

Яхта была одномачтовая, но мачта эта возвышалась над всеми остальными мачтами на стоянке. Наверное, «Вальс» была самой крупной яхтой в ковше. Во всяком случае, так казалось.

Они заправили грот в пазы огромного гика, спустили парус петлями, стянув шкотами. Фаловый угол прикрепили к скобке и, заправив, оставили. Перешли на бак и закрепили стаксель.

Была пятница, и мимо них понемногу тянулись пацаны, собираясь у здания клуба. Выходы на швертботах начинались в девять утра, и до девяти все лодки должны быть чистыми и вооруженными.

Мимо прошел Мирон, потом Славка увидел Юлю и сбежал по сходням на берег. Они присели поодаль на перевернутых корпусах старых ялов, и зашептались. Камень отвернулся. Он не хотел смотреть, хотя точно знал, что Ленка должна сейчас идти на тренировку. Как всегда, она зевает, смешно морща нос, и сонно хлопает ресницами. Конечно, она в синих джинсовых шортах, и ее клеенчатая черная сумка с бутербродами -- на плече…

Камень бросил ведро с борта и, вытянув воду наверх, принялся натирать палубу.

Яхта была классическая, и палуба у нее была деревянная, из гнутых тиковых брусков. Тщательно набранная, она была укреплена деревянными заклепками, отшлифована, и залита лаком. Мыть узорчатое дерево было одно удовольствие. Камень знал, что такие, «чистые», палубы были на клиперах -- парусниках, которые ходили только с грузом пряностей, чаем или кофе, дипломатической почтой. На одном из таких клиперов однажды разлили бергамотовое масло на мешки с чайным листом, и получился сорт «эрл грей». Никогда в трюмы клиперов не закатывали бочки с салом или керосином, а капитаны вываливали столько парусов на лиселях, сколько считали нужным, не считаясь с соображениями безопасности.

Камень любовно намыл палубу, щеткой вычистил кокпит, вымел песок, набившийся в углах. Как обычно, когда он мыл лодки, он увлекся и готов был достать лупу, чтобы счистить всю грязь, даже не видную глазу.

Тряпкой из жесткого брезента, пропитанной зеленой пастой, он натер латунную оковку штурвала, петли, раму приборной доски. Сами приборы лежали у капитана в каюте в специальном ящике, под замком. Когда капитан приходит, он вставляет их в гнезда.

Потом он просто посидел на палубе, глядя на набережные, утренние, еще пустые, по которым вольно бродили толстые голуби, громко бормоча и раздуваясь.

Потом Камень спустился в парусную камеру, и там развесил и разложил в порядке страховочные пояса, жилеты и штормовые костюмы.

Он еще копался внизу, перекладывая комплекты запасной теплой одежды, когда на причале заурчали моторы, застукали дверцы, и раздались громкие голоса. Он вылез на палубу.

С распахнутой задней дверью стоял джип Морозова, рядом -- серый микроавтобус. Сам Морозов, нагнувшись, искал что-то внутри своей машины. Несколько мужчин, примерно одних лет с ним, стояли рядом, с любопытством озираясь. Из автобуса вышли две женщины -- одной было лет тридцать, другая немного моложе. Ей подали руку, когда она сходила из машины.

-- Эй, на палубе! -- крикнул Морозов. -- Бегом сюда.

Прибежал Славка, распростившись, наконец, с подружкой. Он подхватил коробки с продуктами и понес их на «Вальс». Осторожно балансируя, дядьки поднялись следом.

-- Давай, проходи! -- покрикивал Морозов. -- Славка, осторожно, пиво наше не побей, а то спишу на берег.

Славка оглядывался на него, улыбаясь. Утро было солнечное, яркое, и ветер разошелся и дул ровно, не отпуская, и флюгера на мачтах оставшихся в ковше яхт показывали устойчивый юго-запад. Все было хорошо.

-- Ну так что, отходим? -- спросил Славка.

-- Успокойся, -- добродушно протянул Николай Павлович. -- Дай отдышаться. Воду заправили?

-- Есть, полный бак почти. С прошлого выхода.

-- «…с прошлого выхода,» -- передразнил его Морозов. -- Тоже мне моряки. Знаете, что бывает от «почти»?

Камень со Славкой молчали. Камень подумалЮ что действительно, надо было проверить воду-то.

-- Давайте, старую спустите, цистерну промойте и залейте под завязку.

-- Ладно, -- проворчал Славка.

Включив насос, они слили за борт старую воду и, подтащив длинный брезентовый рукав от разборника, защелкнули переходник на горловине. Славик открутил вентиль, и вода пошла, вытесняя засипевший в клапане воздух. Воды надо было литров сто, заливалось долго, и Славка, перейдя на бак, длинной шваброй, наклонившись, стал подчищать борта. А что, подумал Камень, вполне можно и придраться к бортам. Вон зелень видна.

-- А вы, наверное, матрос? -- услышал он за спиной и повернулся.

Одна из женщин, та, что постарше, стояла, заложив руки за спину, и смотрела на него. В ушах у нее были тяжелые блестящие серьги, густые волосы высоко уложены на затылке, она вежливо улыбалась, глядя на него.

-- Ну да, -- сказал Камень.

-- Так вы и есть Слава? -- улыбнулась она блестящими накрашенными губами.

-- А… нет. Слава вон. -- И Камень показал рукой.

Вода громко булькнула в клапане, и, нагнувшись, он закрутил вентиль. Пока он возился, женщина молча повернулась и пошла по сходням на лодку. Она была в брезентовых шортах, похожих на те, что носила Ленка, но на ногах у нее были туфли на высоком каблуке, и она неуклюже взбиралась по щелястым пружинящим доскам сходни. Камень оттащил рукав на место и тоже поднялся на палубу.

Николай Павлович сидел, о чем-то разговаривая с гостями, рубашки у которых были по-пляжному расстегнуты. Бутылки с пивом стояли на палубе, а стаканы для удобства вставили в стаканы для приборов.

-- Нельзя сюда ставить, -- шагнул он вперед и вынул стаканы из гнезд.

-- Ох простите!,-- подскочил виновато один из гостей, и неуклюже подхватил стаканы.

-- Здесь контакты, -- пояснил Камень, -- они могут засориться.

-- Эй ты, командир! -- высунулся удивленно из рубки Николай Палыч. -- Это кто тут команды раздаёт?

-- Да я …

-- Брысь! -- рявкнул Морозов, и Камень, натянуто улыбаясь, проскользнул мимо него. -- Давай там наведи порядок внизу …и чай ставь. Попьем и отходим…

Камень набрал воды в чайник и, поставив его в специальное гнездо, зажег газ. Подниматься наверх не хотелось, и он заглянул в штурманскую каюту. На столике лежала большая расстеленная карта Архипелага, прижатая параллельной штурманской линейкой. Поверх всего этого был брошен цветастый женский купальник. Камень поднял линейку, чтобы не касаться рукой, зацепил ею купальник и отбросил его в угол. Повертел в руках линейку -- на ней была медная монограмма, на которой значилось «Фрегатъ Барсъ». Над столом висел хронометр, на котором было 10.45.

Потом пили чай. Камень сел наверху, есть он не хотел, смотрел, как белыми птицами носятся по ковшу швертботы.

Сидели долго, потом в кают-компании раздался взрыв хохота и выскочил Славка. За ним, отдуваясь и добродушно потягиваясь, вылез Морозов.

-- Ну что -- отваливаем? -- спросил с надеждой Славка.

-- «Отваливаем…» -- передразнил Морозов -- А приборочка?!

-- Так точно, -- подскочил Камень, -- на два раза….

-- Свистишь, -- прищурился Морозов. -- А если проверить?

-- Да Камень знаешь как убирается? -- насел Славка сбоку.

-- А пресной водой мыли?-- спросил Морозов.

Камень рассмеялся, но Морозов нахмурился и ждал ответа.

-- Как это? -- недоуменно спросил Славка.

-- Ручками, ручками!... -- загремел Николай Павлович. -- Матрос должен пахать… Давайте мойте, а потом, так и быть, отходим. Палубу и борта пресной водой! Все!

-- Николай Павлович, -- донесся снизу томный женский голос, -- не мучьте мальчиков.

-- Ничего, -- ворча добродушно, Морозов спускался вниз. -- Выросли балбесы…

Они молча пошли к рукаву. Отвинтив вентиль, опустив голову, смотрели, как вода наполняет ведра.

-- Камень, -- спросил Славка. -- А что это за обычай такой… пресной водой?

-- Не знаю, -- угрюмо ответил тот. -- Нет такого обычая…

Камень, подтащив ведро, остановился у сходней. Он смотрел на ковш, где, подскакивая на мелкой волне, как утки, «четыреста двадцатые» с новичками, бестолково маневрируя, упускали ветер, плелись, не поспевая за стремительными «лучами» и олимпийскими «четыреста семидесятыми». Небо было чистое, без облаков. У причала почти не осталось тяжелых яхт, море до горизонта было усеяно белыми парусами. Яхты шли в море.

Славка подтолкнул его.

-- Давай сполоснем быстро, -- сказал он. -- Чего возиться…

-- Да сам полощи. -- Камень вдруг швырнул ведро под ноги Славке. -- Никто не моет палубу пресной водой перед выходом.

-- Ты чего! -- отпрыгнул Славка от воды, хлынувшей на ноги.

Камень подумал, что Славка не виноват, потом поднял голову и зачем-то посмотрел на флюгер на мачте «Вальса».

-- Вынеси мои вещи -- я не иду.

-- Ты что, Камень!

-- Я не иду, -- повторил он раздельно, повернулся и пошел прочь по причалу.

Камень сидел на ялах, где до этого сидел с подружкой Славка, и старался не смотреть в сторону «Вальса». Сначала он хотел идти домой, но подумал, что будет жалко выглядеть со своей сумкой бредущим по набережной. Он не хотел, чтобы его жалели, и поэтому решил дождаться, когда «Вальс» отвалит.

Он все думал что Палыч крикнет сейчас ему с борта: «Эй, Камень, хватит придуриваться, отходим!» Может быть, тогда Камень подхватил бы сумку и побежал к сходням.

Но его не звали. Женщины расположились на носу, одна сидела на самом обрезе бака, где раньше сидел Камень, смеялась и размахивала на ветру какой-то косынкой. Угрюмый Славка, нахохлился на месте рулевого. Камень подумал, что было бы легче, если бы Славка ушел тоже. Но Славка тоже не смотрел в сторону, где сидел Камень.

Наконец, из кают-компании вылез Николай Павлович с гостями. Затрещали лебедки, стаксель медленно пополз вверх. Двое бродили по палубе, бестолково помогая, путая снасти, потом задрали головы, глядели, как треплет огромный треугольник ветром. Перепрыгнув на берег и обратно на палубу, Славка скинул швартовы.

Сначала незаметно, а потом сразу быстрее двинулся борт «Вальса». Они вытягивались, осторожно отжимая буйки багром, выбираясь на чистую воду. Потом чуть увалилась, еле слышно заорал что-то Палыч, наконец, «Вальс» пошел по свободной воде. Пополз наверх грот, еще несколько минут -- и яхта была у выхода из ковша. Камень даже засмотрелся на нее. Что бы ни было, а яхта красивая.

Подобрав свою сумку, Камень повесил ее на плечо и постоял, размышляя, куда пойти. В нем было сейчас два человека -- один, маленький и зареванный, был готов вплавь броситься за «Вальсом», а второй прикрикнул на него сурово и независимо сплюнул через плечо.

Он решил подняться в «Веранду» и посидеть там, глядя на океан. Если повезет, то увидит острова Архипелага, бессильно лежащие в воде, похожей под ярким солнцем на расплавленное олово. Ведь есть города, где моря нет вообще. Ничего, что нельзя выйти в море, зато можно смотреть на него, и это бесплатно. Конечно, так мог думать только тот, второй.

Он шел к воротам клуба, мимо разборника с рукавом, откуда брали пресную воду. У рукава топталась девчонка, силясь открыть вентиль. Камень остановился и стал смотреть. Девчонка была в шортах, но не длинных и широких, как у Ленки, а коротких в обтяжку, и смотреть на нее было приятно. Потом она повернулась, и Камень увидел, что это не девчонка.

-- Эй, а как тут работает штука эта? -- спросила она, дергая за вентиль.

Камень подошел, и налег на вентиль. Тот не открывался.

-- Да вроде работал сейчас.

-- А, это вы что ли заправлялись? -- Она нахмурилась. -- Зачем зажали-то так?

-- Да нет, нормально открывался, -- недоуменно сказал Камень и налег изо всех сил. Когда он уже хотел отпустить, вентиль поддался, и Камень, раскрутив его, пустил толстую, мягко ударившую струю в объемистый алюминиевый анкерок, который лежал у ног незнакомки.

Ей было лет 25, у нее были загорелые ноги и короткие черные волосы. На шее болтался медальон на цепочке -- английское слово, выдавленное на никелированной железке. Слово было незнакомое.

-- А ты чего не ушел с «Вальсом»? -- спросила она

-- Да так…-- нехотя пробормотал он и поднял сумку, собираясь идти.

-- А помоги до лодки донести, а? -- попросила она, и поглядела на него, приложив ладонь ко лбу козырьком, загораживаясь от слепившего солнца. Ладонь и два пальца были обмотаны бинтом.

-- Конечно. -- Он оглянулся и засунул сумку под ял.

Анкерок был удобный, хорошо рассчитанный, вытянутой формы, и нести было легко. Девушка шла, чуть наклонившись в сторону, гибко изогнувшись.

Они шли по причалу мимо здания клуба, мимо слипов, и до Камня вдруг дошло, что за целый месяц он идет здесь первый раз. Было бы еще хорошо, если бы его лодка лежала здесь -- можно было попросить остановиться и посмотреть на нее.

Но слипы были пусты, все швертботы в ковше, на тренировке, а на его лодке был Мирон. Валялся брошенный жилет, сломанное перо от руля.

Они шли дальше, в самый конец причала. Сначала Камень не думал, куда они идут, стараясь попадать девушке «в ногу», а потом стал думать, что надо ей предложить отдохнуть. Но она упрямо тянула, убирая челку со лба резким жестом. Они остановились, Камень посмотрел по сторонам, и увидел яхту к которой они шли.

Это был «Осколок», пластиковый двенадцатиметровый «бермуд». Тускло светясь черным пластиком бортов, он стоял, действительно напоминая неподвижный осколок черного камня, и мачта наверху, перечеркнутая поперечной краспицей, была впечатана крестом в синеву неба. Камень посмотрел на девушку и понял, что написано у нее на медальоне. «Splitter» -- то есть название яхты по-английски.

И все, что знал про яхту Камень, было такое же -- тусклое, темное и недвижимое. В прозрачной воде под бортом отражались буквы названия, выписанные белым во всю ширину борта.

Грохнул отодвинутый люк, и на палубу вылез парень в широких синих штанах, босиком. Рыжие волосы были у него коротко подстрижены, и как-то все равно торчали в разные стороны. Он мельком взглянул на них, и крикнул обратно в люк.

-- Сашка, два в параллель два последовательно, вот как! -- Он подумал и добавил: -- Сделай сейчас, а то без света будем…

Потом выпрямился и, подбоченившись, посмотрел на Камня. Лицо у него было круглое, зеленые глаза прищурены от солнца, так что от левого глаза осталось только узкая щель, как будто он смотрел в прицел.

-- Здоров! -- сказал он весело Камню.

-- Здравствуйте, -- осторожно ответил Камень.

-- Ты где бродишь, Светка? -- сказал парень, продолжая глядеть на Камня, девушке, стоявшей рядом.

-- Где бродишь!? -- воскликнула та вдруг так, что Камень вздрогнул. -- Морда ты татарская, я чуть не надорвалась с твоей водой!

-- Как же, надорвалась, когда небось вот парнишка воду нес.

-- Он помог мне только! -- возмущенно кричала Светка.

-- Конечно, небось глазки строила ему.

Светка уперла руки в бока и выставила подбородок. Парень невозмутимо щурился.

-- Я что, тебе глазки строила? -- зловеще спросила она у Камня тем же голосом.

-- Нет, -- ответил Камень и, смутившись, оглянулся. -- Извините, я пойду наверное.

-- Его на «Вальс» не взяли, -- вдруг сразу успокоившись, сказала Светка.

-- На «Вальс»? -- протянул парень, и глаз у него приоткрылся. -- А тебя Камень зовут, да?

-- Да, -- насторожено ответил тот.

-- Я тебя видел несколько раз, -- ответил тот. -- Ты с «финнов».

-- Был, -- нехотя сказал Камень.

-- Был? -- переспросил тот.

-- Ну, выгнали меня.

-- За шторм?

-- За шторм, -- удивился Камень

-- Знаю,-- усмехнулся тот.

Они помолчали. Снизу показался дядька лет сорока, с такой же короткой, как и у парня, прической, но с большими залысинами. Лицо у него было красное и потное.

-- Знакомься, -- сказал парень. -- Это Камень

-- Камень? -- Тот поднялся на палубу, вытираясь полотенцем. -- А что он не заходит?

-- Заходи, -- махнул парень рукой и уселся на гладко зализанную рубку.

Камень прошел по сходне и остановился на связанном из старых шкотов матике. Чуть замешкавшись, он стянул, не нагибаясь, кроссовки, оставив их на матике, и ступил босыми ногами на черную палубу. Палуба была горячая. Дядька хмыкнул, и протянул ему руку.

-- Сашка.

-- А… -- Камень растерялся, -- ...а отчество?

-- А будешь отчество спрашивать, за борт кину, -- сказал дядька.

-- Иваныч у него отчество, -- сказал парень. -- А я Антон.

-- Здравствуйте…

-- Ну, так что «Вальс»? -- продолжал Антон. -- Ушел без тебя?..

-- Так получилось, -- сказал Камень.

-- Ладно… -- посмотрел в море Антон и неожиданно спросил. -- А со мной пойдешь матросом?

-- Пойду, -- сразу сказал Камень.

-- Здорово, -- усмехнулся Антон. -- Тогда вещи тащи…

Камень, всунув ноги в обувь, выбежал на причал.

-- Кто-нибудь поможет затащить мне эту бадью на чертово корыто? -- услышал он сзади светкин голос.

Камень притащил сумку и прошел на палубу. На носу возился еще один из команды «Осколка». Камень кинул сумку внутрь и, не спрашивая, подошел к дядьке, который заправлял грот в пазы гика.

-- А-а-а, -- сказал тот. -- Готов? Вон, бизань надо вооружать.

Вторая мачта была намного меньше, но парус несла «квадратов» двенадцать. Разобравшись, Камень быстро приготовил грот и, увидев у подножия странное устройство, опустился на корточки рассматривая.

-- Авторулевой, -- проходя мимо, кивнул дядька. -- Интересная штука.

-- Понял…. -- сказал Камень.

-- Да ты спускайся вниз, -- обернулся дядька. -- Сейчас отходим.

Камень, подхватив сумку, спустился внутрь. Внутри было не так шикарно, как на «Вальсе», но Камню понравилось. Даже не потому, что его не взяли туда. Здесь все лежало на своих местах, меньше было дерева и медных ручек. Камню больше нравились нержавейка и пластмасса. Еще над большим полукруглым столом висел кусок железа неровной формы, и в нем автогеном была прорезана надпись -- «Splitter».

Света, подружка Антона, не пошла с ними в море. Неизвестно почему, но Камень обрадовался. Не было у него суеверий, но он почувствовал облегчение, когда Антон кинул ей на причал связку ключей и молча махнул рукой, отвернувшись. Подняв грот, они вышли на середину ковша, ветер вблизи берега крутил, пришлось сделать несколько галсов среди крутящихся швертботов, пока нос «Осколка» не оказался против прохода. Чем дальше вытягивались они с мелкой воды, тем крепче и устойчивей был ветер. Сейчас они были на траверзе прохода, меж наваленных бетонных тетраэдров, густо обросших длинными водорослями.

-- Эй, Антоха, смотри. -- Александр Иванович показывал на мол.

По молу, развевая за собой длинный шлейф песка, неслась зеленая машина, заставляя прижиматься к ограждениям редких гуляющих.

-- Вот сумасшедшая, -- проворчал Антон, глядя из под руки.

Завизжали тормоза, и близко, метрах в двадцати, у самого обреза над водой тонкая рука замахала из окна. Покачав головой, Антон махнул несколько раз. Они отходили от мола дальше и дальше, ветер становился сильнее. Море пока оставалось спокойным, но было ясно, что если ветер не стихнет, то разведет волны.

Море, насколько хватало видимости впереди, было покрыто большими и малыми парусами.

На руле сидел еще один из команды. Камень тоже с ним познакомился. Он был одет в черную майку с коротким рукавом, и на руке над локтем у него была странная татуировка: надпись -- «пиши поперек». Его звали Константин, и он удобно развалился на откидном стульчике, держа штурвал. Они догнали несколько яхт и некоторое время, пока шли параллельными курсами, Антон, и дядька «Сашка» разговаривали с ними. Потом они подобрали паруса и сразу пошли быстрее. Они пока всех обгоняли, и Камню было удивительно -- «Осколок», получалось, был одной из самых быстроходной яхт.

Снизу запахло жареным хлебом, и Антон крикнул:

-- Гренки кто ест?

-- А сюда можно? -- спросил Котя.

-- Сюда, -- ворчал Антон, неся четыре кружки на маленьком подносе с гнездами. -- Нагадите на палубу…

-- Ничего -- у нас матрос теперь есть….

-- Камень, -- подал ему кружку Иваныч, -- надраишь палубу?

-- Пресной водой? -- спросил Камень, криво улыбаясь

-- Почему пресной? -- удивился тот.

-- Да так… -- Камню не хотелось рассказывать. -- Продраю, конечно.

-- Ничего, -- Антон, отвернувшись, глядел на блестевший под солнцем залив. -- Найдем матроса какого-нибудь драить-то.

-- Вон надо было Светку брать, и пусть бы драила, -- сказал Котя, зажав коленом штурвал, и низко пригнулся к приборной доске прикуривая.

-- Точно, -- сказал Иваныч. -- Сначала она бы драила, а потом Антон бы драил…

-- Эй, эй, тебе только прощаю, Сашка, -- добродушно, сказал Антон. -- И то только оттого, что ты у нас международник.

-- Как это «международник»? -- спросил Камень.

-- Мастер спорта международного класса, -- объявил Антон и с удовольствием добавил: -- Вот этот старый хрыч.

-- Ладно тебе -- мастер, -- засмущался Александр Иванович. -- Так, бегал себе на «Драконах».

Ого! Камень посмотрел на дядю Сашу с уважением. Он увидел, что кожа на лице у него была темная, а глаза под седыми бровями неожиданно светлые и голубые. От глаз разбегались глубокие морщины, он держал кружку в правой руке, левой подбоченился, и напоминал в этот момент Тараса Бульбу.

-- Я знаю «Драконы», -- сказал Камень, -- то есть, читал про них...

-- Да вы теперь мастера, на пластике-то, -- сказал Иваныч. -- А мы по весне, каждую реечку из набора, наждачкой вылизывали. Борт-то наборный у «Дракона». Да рангоут добавь деревянный, да палубу, а это олифа, а сверху лак, а потом сушить. Так что к сезону готовились с апреля. Пирсов тогда не было, весь пляж в кострах, смолой пахнет, пацаны копошатся. Весело...

-- Не надо было этим заниматься тогда, -- Котя покрутил головой. -- Я бы не смог. Я раз циклевал на «Звезднике» перо руля, так меня тренер пять раз переделывать заставлял.

-- «Звездник» -- хорошая лодка, -- сказал Антон.

-- Шутишь? Лучше всех, -- рассмеялся Котя. -- Я три сезона отходил…

-- Все равно ушел же…

-- Ушел..

-- Меня, когда я на «Оптимистах» еще болтался, со щеткой тренер посылал ватерлинию на своем «Солинге» обтирать. Вплавь... -- сказал Антон.

-- Тебя? -- Иваныч посмотрел с усмешкой.

-- А что? -- Антон посмотрел на него. -- Я же тоже маленький был когда-то.

-- И что, обтирал что-ли?

-- Да нет. -- Антон повернулся опять к морю, рассматривая яхты в тяжелый восьмикратный бинокль с длинными трубами. -- Как можно?

-- Авторитетный, значит, был... -- И Иваныч втиснул пустую кружку в гнездо подноса.

Яхта шла в хороший галфвинд, крен был небольшой, и сидеть на подветренном борту было удобно. Солнце припекало, и все вдруг замолчали, слышен был только шум ветра и монотонное шипение воды под бортом. У Камня вдруг защипало в глазах от золотых бликов, рассыпанных по поверхности моря, и он сонно зевнул. Александр Иванович, кряхтя, потянулся, разминая спину, и тут Антон, все это время сидевший с биноклем негромко сказал:

-- «Вальс!»

Камень сразу очнулся. «Вальс» шел острее намного, и от этого они его нагнали.

-- Красивая лодка, -- сказал Иваныч с уважением, глядя на накренившуюся величаво в отдалении яхту.

-- Корыто, -- не отнимая бинокль от глаз, отозвался Антон.

-- Ну ты даешь. -- Иваныч, больше ни говоря ни слова, собрал кружки и поднялся.

-- Да корыто, -- со стуком положив бинокль сказал Антон. -- Одна видимость. У нее конструкция убогая.

-- Ну, это я не знаю, -- спускаясь вниз, примирительно сказал Иваныч. -- А выглядит внушительно.

-- Дайте посмотреть? -- попросил Камень, и Антон передал ему бинокль. Это был морской бинокль, длиннофокусный, чтобы легче было ловить объект при качке, и Камень сразу нашел «Вальс». На золотом поле, ярко освещенный, подняв высокую корму, он шел параллельным теперь галсом в открытое море. Камень подумал, что Иваныч правду сказал -- красиво.

-- А кого ты знаешь с него? -- спросил Антон -- Как там морячки?

-- А… -- Камень замешкался. -- Дружок у меня там. А капитаном -- его отец.

-- А как это дружка взяли, а тебя нет?

Камень покусал губу. Он не хотел говорить.

-- Да ерунда…

-- А все-таки? -- Антон смотрел на него и неожиданно перестал щуриться, и Камень увидел что глаза у него тоже голубые, но не ясные, как у дяди Саши, а бледные и выцветшие.

-- Да сказали мыть палубу пресной водой, перед выходом…

-- А ты не стал?

-- Ну, нет….

-- А дружок?

Камень промолчал, и отвернулся.

-- Ладно… -- Антон рассмеялся, и вдруг сказал: -- Ну что, дернем «Вальс»?

-- Запросто, -- зевнул Котя.

-- Тогда давай руль, -- потеснил его с места Антон и скомандовал. -- «Геную» готовить!

Выволокли на палубу генуэзский стаксель. Антон за штурвалом, часто посматривая на паруса, подправлял курс.

Накренясь, почти без всплеска, скользя грузным, прижатым к морю телом, «Осколок» шел без качки против волны, и чувствовалось, как он постоянно увеличивает скорость.

До «Вальса» было не менее мили, и Камень не верил, что они смогут их догнать. Оба шли одним и тем же галсом, почти в кильватер, у кого больше парусность, было ясно видно, только сбивала с толку бизань «Осколка».

Лодка стала приводиться, Антон забирался повыше, а скорость тут же упала до десяти узлов, и потом совсем сползла до восьми. Камень понимал, что делает Антон, он забирается выше на ветер, это понятно, но «Вальс»-то уходит, имея полный ветер.

-- Ничего, за мыс выскочим, а там вдоль пляжа течение отжимное сейчас, отлив, -- сказал Антон, видя как Камень с недоумением крутит головой.

Камень посмотрел в сторону берега. Минут через двадцать они действительно выскочат за мыс, которым оканчивался полуостров -- тогда сразу начнет валять на океанской зыби, которую нагоняет всегда через проливы Архипелага. Миль тридцать до первого острова, и все это время, ветер с океана будет сильный и ровный, а вот течение?

Он не знал, какие здесь течения. Вот если внутри залива -- то ему известно, что творится на каждом кусочке пляжа, в каждый час светлого времени.

-- Готова «генуя»! -- крикнул Иваныч с бака.

-- Приготовились «менять»… -- сказал Антон и стал приводиться еще, и еще, так что переднюю кромку стакселя начало заполаскивать, и яхта, теряя ход, стала раскачиваться на невысокой пока волне.

-- Примите стаксель! -- крикнул Антон, бросил на секунду руль, метнулся к лебедке и разблокировал ее. Вернувшись, он положил руль, и лодка подставила ветру корму, развернутыми плоскостями грота и бизани став в бакштаг, и стала быстро набирать ход. Стаксель валился вниз белой лавиной, и Котя греб его в кучу, растопыривая руки. На его место по другому штагу уже летела «генуя». Генуэзский стаксель похож на обычный, но его широкое крыло обнимает лодку чуть не по всей ее длине, почти до кормы. Только надо точно знать, когда его поднимать, нужен выгодный курс, на слишком острых он не работает, а больше мешает.

Генуя скользила вверх, и шкотовый угол с блоком и скобкой метался далеко за бортом, распущенный.

-- Хватит, Антон, -- крикнул Иваныч с бака, глядя, как лодка меняет курс. -- Не опускайся чересчур.

В этот момент с щелчком фаловый угол дошел до конца.

-- Набивай «геную», набивай грот, набивай бизань, -- выкрикивал Антон, и все разбежались по лебедкам. Камень стоял с Александром Ивановичем, больше стоял, чем помогал -- мощной лебедкой можно было работать одному.

Вот теперь лодка пошла! Камень почувствовал, как какая-то сила, сначала легко подтолкнула, и вдруг сразу взяла, как за руку, и потащила напролом. Запел, затрещал рангоут, застонали тросы, защелкали стопорами лебедки, корпус наполнился неясным скрипом. По пластику вдруг пошли волны деформации, было видно как «дышит» изгибаемая жуткими силами спрятанными в натянутых огромных полотнищах, палуба, как гнет крышу рубки.

С разгона, оборвавшись с гребня, яхта рухнула в первую прибежавшую из-за мыса крупную волну, и вода полетела на бак, докатилась до фок-мачты и разошлась по шпигатам. Водопады брызг полетели по бортам. Над кормой навис, грозя опрокинуться и не падая никак, пенный бурун, и видно было, как режет его острое перо руля.

Камень покрутил головой и неожиданно увидел «Вальс» совсем близко. Он были ниже по ветру корпусов на десять, и он опережал их метров на пятьдесят, не больше.

Он с уважением посмотрел на Антона. Как видно, тот был мастер. Действительно, выскочив из-за мыса, они успели сменить паруса и потом, используя течение, разом упали вниз, наверстав время.

«Вальс» мог бы поставить еще один стаксель, или так же, «геную», но время -- он бы безнадежно отстал, да и некому, видно, было ставить.

Но по ходу, по крену, Камень понял, что они гоняются. «Вальс» гонялся с ними.

-- Надо им менять паруса… -- сказал Иваныч.

Молчали. На глаз было видно, что «Осколок» догоняет. Действительно, они шли очень быстро, Камень посмотрел на лаг и увидел цифру восемнадцать. Он никогда не слышал, что можно так идти под парусами.

-- Геную только трепем, -- проворчал Иваныч, не спуская, однако, глаз с «Вальса».

-- Ну так что, -- спросил Антон весело, -- не корыто, что ли?

-- Да там вахлак какой-то на руле, -- упрямился Иваныч, на глаз меряя сокращающееся медленно расстояние.

Камень видел, что на руле Палыч, в клеенчатой шляпе, азартно пригнувшись, а гости стоят на лебедках. Вот он машет, они обтягивают шкоты. Славки было не видно.

-- Перетянулся, -- сплюнул Котя.

-- Да, ему наоборот надо «пузо» распускать, -- подтвердил Александр Иванович. -- А он «заплоскотил». Ясно вахлак…

Все! Еще чуть -- и «Осколок» выйдет на траверз. Вылез Славка из каюты. Камень замахал ему рукой. Тот, видно, не понял, что это Камень, и отвернулся от «Осколка». Теперь Камень видел, что в кокпите сидят женщины, приехавшие с гостями. Славка поднялся на палубу и еще раз всмотрелся в «Осколок». Камень снова замахал рукой.

-- Это дружок твой? -- спросил Иваныч.

-- Ага…

-- Может, ближе подойти?

-- Да нет, -- сказал Камень и крикнул: -- Эй, на «Вальсе»!

И тут неожиданно они увидели, как Палыч ни с того ни с сего поднял правую руку и заведя ее за спину, не оборачиваясь, залихватски сложил кукиш. До них донесся взрыв хохота. Кто-то подобрав пустую бутылку из под пива, бросил ее в их сторону.

-- Чего это с ним? -- спросил недоуменно Котя.

-- Не знаю, -- растерянно сказал Камень.

-- Ах ты сволочь, -- сказал Антон и сильно увалился, да так, что тяжелая вода ринулась на палубу, облив их до колена.

-- Эй, -- встревожился Иваныч, -- Антоха, перестань!

Антон не ответил. Камень видел, что нос «Осколка» был направлен на корму «Вальса», и удивленно посмотрел на Антона. Тот сидел так же и даже улыбался. Но на палубе стало тихо. Теперь лодки шли почти вровень, «Вальс» чуть впереди.

-- Трави грот, -- вдруг сказал Антон тихо, но Котя стремительно подскочил, и кинулся к лебедке.

-- Антоха, завязывай, -- опять сказал Иваныч, положив руку на штурвал.

-- Убери, -- тем же тихим голосом сказал Антон, и Иваныч убрал руку, быстро, как обжегся.

-- Еще трави! -- И Антон выровнял яхту.

Иваныч перевел дух. «Осколок» убрал свое преимущество скорости, и шел ровно с «Вальсом». Меж ними была ширина не более десяти корпусов, и две громадины, накренившись, летели, как единое существо.

Антон косился за наветренный борт, подолгу вглядываясь в море. Было непонятно, чего он ждал, но Камень чувствовал его напряжение и расположился так, чтобы вскочить и быть готовым ко всему.

-- Антоха, -- полушепотом спросил Иваныч, -- ты чего задумал?

-- Тихо, -- оборвал его Антон, глаза его щурились, на море. -- Приготовились! Встань, Сашка, к гроту.

Александр Иванович встал на коленях к шкотам грота. Антон смотрел на море, губы его были сжаты в тонкую полоску. Камень посмотрел в ту же сторону и сначала ничего не увидел, а потом -- увидел. Шершавая полоса более темного цвета, извиваясь прихотливо, скользила к ним, быстро догоняя. Это был шквал, небольшой, но шквалик. Ведь он и сам сколько ловил их на гонках. Вот только зачем он Антону?

Полоса темной воды резко приблизилась, Камень во все глаза глядел на Антона, спиной чувствуя, как налегает ветер.

-- Поворот, -- скорее себе, чем кому-то пробормотал Антон, и резко увалился. Нос «Осколка» был опять направлен прямо в борт «Вальса». Но, конечно, они не успевали догнать. Их путь был длиннее, и «Вальс» постоянно выскальзывал вперед. Антон опять привелся на расстоянии трех корпусов, не более, от «Вальса», но тот теперь был впереди. И в этот момент, шквал, налетевший сзади, кинул «Осколок» вперед.

-- Набивай! -- крикнул Антон, и Иваныч бешено закрутил ручку лебедки.

С первой волной шквала «Осколок» рванулся вперед и, сразу сократив расстояние, встал параллельно «Вальсу». Но расстояние было слишком мало, и «Осколок» громадой своих парусов перекрыл ветер «Вальсу».

«Вальс» тут же зарыскал на волне, быстро теряя ход. «Осколок» на крыле шквала пролетал так близко, что Камень видел заклепки в шикарных бортах красного дерева.

Палыч, заорав, вскочил со своего места, размахивая кулаками. Гости крутили головами, ничего не понимая. Конечно, Антон «навалился» -- нарушив основное правило, которое существовало столько, сколько существовали вообще парусники. Он перекрыл ветер! А главное нарушение было в том, что та лодка, на которую «наваливались», не могла срочно сбросить ход, развернувшись носом к ветру.

Палыч выкрикивал что-то, Камень близко видел его красное напрягшееся лицо, а лучше бы он сидел, потому, что «Осколок» пролетел вперед, и освободившийся ветер тут же ударил в неуправляемые паруса «Вальса». Его тут же положило на бок, споткнувшись, Палыч полетел спиной на дно кокпита, завизжали женщины. Отходя от них, Камень видел, как позорно трепетали в «левентике» выпущенные в неразберихе паруса, и невольно усмехнулся.

-- Вот так, Александр Иванович, -- сказал Антон, передавая руль Коте. -- А ты говоришь, не заводись…

-- Ну и мерзавец ты, -- прогудел Иваныч -- впрочем, с одобрением. -- Злой ты, Антон.

-- А что, надо было расцеловаться с ним? -- спросил Антон, подходя к рубке.

-- Да вроде нет…

-- Ну и все, -- отрезал он.

Сбежавши вниз по трапу, он неожиданно высунул голову и посмотрел на Камня.

-- Не обиделся за своих?

-- Да нет, -- сказал Камень.

-- Ты, если что не так, -- скажи.

-- Скажу, -- рассмеялся Камень.

-- Море сильных любит, -- сказал Антон серьезно. -- Точно?

-- Да. -- И действительно Камень сам так считал.

-- И ходить надо до конца, -- он подмигнул ему и захлопнул за собой крышку рубочного люка.

Солнце перевалило зенит, продолжало светить ярко, дня оставалось еще много, но по небольшим приметам можно было сказать, что время спускается к вечеру. «Осколок» продолжал идти, разваливая небольшие волны, в хороший бейдевинд. До Архипелага оставалось часов пять ходу.

Котя сидел на руле, Александр Иванович, прикрыв глаза кепкой, дремал на боковом сиденье кокпита. Сцепив пальцы на животе, он напоминал сейчас пенсионера в парке, и никак Камень не мог подумать, что этот человек ходил на легендарных «Драконах».

Антон загремел чем-то на кухне. Потом высунулся наверх.

-- Эй, команда, -- проворчал он, -- бездельники… Давайте обедать.

-- Автопилот, что ли, настроить? -- живо поднявшись, спросил Иваныч.

-- Зачем? -- спросил Антон, переводя взгляд на Камня. -- Вот тебе живой рулевой сидит. А мы втроем поедим хоть раз как люди.

Камень даже покраснел от неожиданности. На руль? Он огляделся, пытаясь понять, серьезно ли они говорят. Иваныч уже нетерпеливо топтался у люка, ожидая, когда Антон скроется внутри, а Котя, встав с кресла рулевого, приглашая, махнул рукой.

-- Давай, начинай отрабатывать… -- кивнул Антон и скрылся внутри. Следом за ним спустился Иваныч, потирая руки.

-- Значит так, -- руль, вот лаг, вот компас, -- объяснял ему быстро Котя.-- Держи курс 222. Смена галса каждых сорок минут. Проверяй ветер, -- если зайдет, сменим курс. Да, и вот еще повторитель, а то неудобно следить.

Он щелкнул какой-то кнопкой на пульте, и большая цифра 222 загорелась сверху на прикрытом козырьком окне.

Камень сел на сиденье. Он взял штурвал -- тот ходил легко, но сопротивление чувствовалось. Чуть крутанув, он почувствовал как лодка валится вбок, легко и плавно, тут же качнул назад, цифра на повторителе скользнула на 218, еще чуть -- и она замерла на 222.

И Камень замер. Он сидел на капитанском месте, прямо, вытянувшись в струну, не чувствуя напрягшейся спины. Он первый раз был за штурвалом большой яхты и весь превратился в слух, в зрение, слышал каждый скрип, всей кожей лица он чувствовал, как ветер «гуляет» в своем румбе.

Он был один на палубе -- Котя давно спустился, задвинув за собой люк. Ветер однообразно выл в штагах, нос ритмично поднимался и опускался, было тихо, и ветер на палубе не чувствовался из-за скорости. Лаг качался от 12 до 13 узлов. Еле слышно снизу доносились голоса, и Камень их перестал слышать через некоторое время.

Через некоторое время он перестал слышать многое. Он распластался от массивного, прижатого вниз, как у акулы, носа по палубе, до косо срезанного юта, и вверх до самого клотика, на котором застыл флюгер в виде черной стрелы. Кожа его туго растянулась парусами, и он, распластавшись, парил в высоте, над синим, ярко блестевшим морем. Цифра 222 была перед ним на повторителе, весь смысл его жизни сейчас составляла цифра -- и еще время. А время…

-- К повороту, -- заорал он, опомнившись, поняв, что чуть не пропустил время смены галса.

Люк отодвинулся, высунулся, жуя, Котя, осмотрелся, вылез на палубу и, утираясь рукавом, занял место у лебедок стакселя. Иваныч встал на гротовые. Антона не было. На хронометре кончалось время. Камень, вытянув шею, насколько смог, заглянул вниз и не увидел Антона. Время вышло. Он чуть увалился и набрал запас хода, чтобы не остановиться, пока яхта будет без ветра.

-- Поворот, -- крикнул он и резко крутанул штурвал, яхта тут же покатилась влево, по инерции занося тяжелые мачты с парусами.

-- Трави грот, стаксель трави. -- Быстро освободили шкоты из креплений правого борта, белые плоскости парусов заходили над головой, задвигались.

-- Головы! -- крикнул он по привычке, и тяжелое бревно гика, увлекаемое парусом, легко перепорхнуло с правого борта на левый.

-- Стаксель набей! -- и Котя быстро закрутил лебедку, стоя на коленях.

-- Грот набей. -- Затрещали лебедки бизани и фока. -- Еще чуть… еще… еще чуть.

Он кинул взгляд на лаг -- упал до 7, -- отметил, что сильно потерял на повороте. Яхта быстро разгонялась, и он, бросив взгляд на компас, торопливо крикнул:

-- На румбе 130!

-- Принял, -- неожиданно близко раздался голос Антона. Тот высунулся из люка и, опершись локтями о крышу рубки, с любопытством следил за Камнем.

-- Нормально повернул, -- сказал он удивленно. -- Только крутишь лодку сильно и потерял поэтому инерцию. Плавно надо входить в поворот. А то ты руль поставил поперек, он тебе и съел ход. Это ж тебе не твой «финн». На «пятке» не крутанется.

-- Точно, -- подошел Иваныч. -- Иди ешь, там на столе оставили.

Отдав руль, Камень спустился вниз. Он был доволен, хотя мышцы ломило так, как будто провисел за бортом на трапеции часа два. Потянувшись, он увидел сковороду и вилки в кружке, нарезанный хлеб и лимонад в стеклянных бутылках в ящике рядом. Он почувствовал, что голоден, сел за стол и взял вилку. Подумав немного, встал и, подойдя к люку, крикнул вверх:

-- Спасибо!

Сверху неразборчиво отозвались. Он сел за стол и стал есть подогретое тушеное мясо, густо перемешанное с луком. Сухой хлеб не лез в горло, и он открыл бутылку. Доев, он убрал все со стола, смел крошки, протер белый пластик и поднялся на палубу.

-- …пожалуется в клубе, и выгонят из регистра, -- услышал он обрывок разговора.

Антон, как в гамаке, устроился в провисшем «пузе» грота и, сложив руки на груди, по-хозяйски осматривался сверху. «Во дает, -- подумал Камень, -- а вдруг "хлопнет"?»

-- А где свидетели? -- спрашивал Антон. -- Да брось, Сашка, никогда не будут разбираться. Вот если бы я его стукнул, тогда, да. А так… это море, в нем всякое бывает..

-- Ты, Антоха… -- начал было Иваныч и, махнув рукой, вдруг замолчал.

-- А ловко мы его все-таки? -- опять засмеялся Антон, помолчав. -- Рожа у него была… А как он повалился!

-- Ну, ловко, -- согласился Иваныч. -- Бандит ты, и где только навострился...

-- Да ладно прибедняться-то… -- фыркнул тот. -- Уж ты бы молчал…

-- Да-а, -- с удовольствием пожмурился Александр Иванович и сказал вдруг: -- А ведь раньше так и долбали друг друга, когда паровиков еще не было.

Камень прислушался.

-- Раньше что главное было, -- неспешно говорил Иваныч, развалившись на мягкой баночке кокпита, -- ветер ухватить, а противника загнать наоборот под берег, ну, в общем, где ветра нет. Ну ладно если ты в знакомых местах, а если встретился в случайном месте? Ну и начинали крутить, кто повыше встанет, да кто поострей пройдет. Стреляли конечно, да, и на абордаж ходили -- но сначала-то подойти надо на дистанцию выстрела. Да и стрелять что -- оно же раньше как кирпич было, что толку стрелять… Вот и били по форштевням, чтобы кливера да стакселя уронить. Без носовых парусов любая лодка -- корыто, не пойдет, и не управляется…

-- А в кильватерных колонах как бились… -- Антон добавил, лежа с закрытыми глазами.

-- О! -- Иваныч встрепенулся. -- Это конечно. Сходились колонами и лупили, пока не повыбивают и не спутаются. Я-то говорю про одиночек. Ведь пираты вообще чтоб, вы знали, не ходили на больших кораблях. Ну, бригантина -- самая большое. А так шлюп, шкунка. Быстрая, маленькая, незаметная… Только дерзостью и брали. Куда большую-то лодку деть -- ни на кренговку не завалишь ее, ни спрячешься толком… вот и суетились.

Камень лежал на поднятом наветренном борту на спине, на теплой палубе с закрытыми глазами. Он еще не спал, но уже не мог точно отличить шум скользящей внизу воды от шума в ушах, от накатывающих, сонных, монотонных приливов.

…Серая, низко припавшая к воде шхуна, распустив темные паруса, на полном ходу влетела в тихий залив и, не меняя курса, неслась прямо в берег. За ней неотвязно тянулся большой высокобортный военный бриг -- он должен был вот-вот появиться из-за скалистого мыса. Пляж перед шхуной вдруг распахнулся, на остатках слабого у берега ветра, она вошла в узкий мелкий проход. Паруса обвисли -- ее окружили заросли травы, кустарник царапал низкие борта. Но шхуна продолжала двигаться, прилив нагнетал воду в бухту, прогоняя по рукаву массы морской воды, и увлекал ее за собой, легкую. Камень стоял на мостике, опершись о резное дерево, безразлично глядел в палубу. Следил, как тень от длинной боевой рапиры, воткнутой в доски перед ним, крадется от его ботфортов к борту, за которым буйно цвели пахучие тропические цветы.

Тяжелый бриг заметался в бухте, наугад открыл огонь. Гулкое эхо неслось над островом, отражаясь от прибрежных скал.

Через час шхуна пересекла остров по проливу и ушла в море. Серая и маленькая, она затерялась среди волн, и только паруса мутной тенью долго стояли над горизонтом, но стерлись и они…

Камень спал -- крепко -- и во сне положил ладонь на палубу, как будто хотел ее погладить.

Проснулся он от холода. Долго не хотел открывать глаза, крутился с боку на бок, но дневное тепло быстро уходило, наступал вечер, как всегда на море -- холодный. Наконец, он совсем проснулся. Он лежал на животе, тесно привалившись к низкой стенке рубки, уткнув нос в невысокий комингс. Шумела вода под бортом, он услышал тихий голос Антона:

-- …почему, думаешь, зовут так?

-- Не знаю, -- бурчит Иваныч.

-- Ну вот… -- Молчание. И снова Антон: -- Что так он пропадет, что так...

-- Смотри, Антоха, ты капитан -- ты и решай.

-- Ну вот это и есть мое решение, тем более, есть же свидетель.

-- Светка?

-- Светка…

Ничего не понимая, Камень все же шумно потянулся и медленно сел, подогнув под себя ноги.

-- Проснулся? -- спросил Александр Иванович. -- Здоров ты спать… просто наш человек.

-- Да, -- Камень растер помятое лицо. -- А скоро до Архипелага дойдем?

-- Да часа два, и до Безобразова добежим, а там заночуем, -- сказал Антон сверху. Он так и лежал в своем гамаке, только одел какую-то фуфайку. -- Ты как, не будут искать тебя?

-- Да нет, я ж на три дня ушел…

-- Ну и отлично.

Из люка высунулся Котя. В руках у него была кружка, и из люка пахнуло свежим кофе. Рот у него был чем-то набит.,

-- А почему тебя Камнем-то зовут? -- спросил он, прожевав.

Глава 3

Вино и гашиш, Стамбул и Париж.

Моряк, моряк, отчего ж ты грустишь?

«Агата Кристи», 1996 г.

Они стали на стоянку в полумиле от берега. Подходили, когда уже стемнело, когда берег превращается в еще одну трудноразличимую часть темноты. Для стоянки они вошли в бухту, где был поселок -- единственный на последнем острове Архипелага, за которым только море, еще острова и дальше -- открытый океан. В поселке светились, подмигивая, редкие фонари, доносилось тарахтение дизеля с рыбозавода.

Камень бывал раньше на острове Безобразова, названного так в честь контр-адмирала Безобразова, одного из бывших губернаторов Города. Плавно взбегающие холмы, поросшие короткой, мягкой травой, мелкие овраги, наполненные кустами орешника. С севера с высоты холмы обрывались крутыми скалами, к которым подойти было трудно и в тихую погоду. Там на скалах был маяк и вышки пограничников. По острову на свободе гуляли овцы -- большими стадами и просто так, кучками. Никто их не трогал, на острове все всех знали чуть не по именам.

Сбросив паруса, они увязали их на рангоут, протравили побольше якорь. Сидели на юте, пили чай.

Закат, который их застал в полутора часах от острова, был нехороший, солнце, показываясь и снова пропадая, тонуло в багровом нагромождении облачных башен. Никто ничего не сказал, но все знали -- плохая примета, плохая погода. Поздний вечер, здесь, внутри «подковы», которую на юге образовывал остров Безобразова, был пока тихий и безветренный. С берега волнами доносилась музыка, пропадала и снова появлялась, разносимая слабым ветром.

-- Рыбообработка гуляет, -- сказал Антон вглядываясь в темноту.

-- Некогда им гулять сейчас, -- отозвался Иваныч. -- Это так просто, молодежь.

-- Да нет тут молодежи никакой, все в город перебрались.

-- Есть…. Каникулы догуливают.

Под бортом плеснула рыба, снова стало тихо. Со звоном хлопнув кружкой о рубку, Антон поднялся, потянулся и ушел вниз.

-- Котя, ты спи, в три я тебя на вахту подниму, -- сказал он спускаясь.

-- А давайте я встану, -- заторопился Камень.

-- Конечно, встанешь, -- добродушно сказал Иваныч, -- в пять и встанешь. Барометр вон падает, начнет, пожалуй, валять к утру.

Они ушли вниз. Камень сидел, смотрел на берег, на море, слушал тихий плеск волн о борт. Неожиданно на палубу снова вылез Антон. Камень думал, он уже спит. «Сидишь?» -- рассеяно спросил он, и прошел на бак. «Включите свет!» -- крикнул он оттуда, и вспыхнул большой плафон, забранный в непромокаемый небьющийся колпак, укрепленный под краспицей, наверху.

-- Сейчас только рыбу и ловить, -- сказал Антон с бака. -- Камень, слушай, помоги мне?

Открыв носовой люк, он снизу с натугой подтянул большой брезентовый мешок. Камень взялся за капроновые ленты и держал, пока тот не вылез.

Они выволокли тюк на палубу, и Антон снова нырнул вниз.

-- Держи, -- опять сказал он снизу. Камень заглянул и увидел небольшой лодочный мотор. Взяв за удобную ручку он легко вытащил его на палубу и аккуратно положил на устроенный здесь реечный настил.

Антон покопался в середине мешка, развязал шнуровку, и тюк тяжело распался бесформенным свертком. Порывшись в его недрах, он резко дернул рукой, послышался резкий свист, который сразу перешел в шипение. Тюк начал распрямляться. Антон расправлял, разгибал жесткую ткань, пока на настиле не появились очертания лодки. На корме была толстая из клееной фанеры, транцевая доска.

-- Ну как? -- отвинчивая маленький баллон, спросил Антон.

-- Хорошая лодка… -- сказал Камень. -- А ты на ней, что ли, собрался?

-- Да, прогуляюсь… за продуктами. -- Антон кивнул Камню, и они, взявшись за ручки, устроенные на борту, вывалили лодку вниз. Она звонко хлопнула дном о воду. Антон подвел ее к корме и мягко и бесшумно, как кот, сполз вниз.

-- Давай мотор, -- сказал он, держась за скобы на корме.

Камень принес с бака мотор и осторожно подал вниз. Антон повозился внизу немного, потом поднял голову.

-- Ну, ладно, я скоро, -- сказал он. -- Давай не скучай, спать иди.

-- Да я нет… не хочу, -- ответил Камень, -- посижу еще...

-- Рыбу, если хочешь, лови, -- Антон копался на маленьком щитке, устроенном в специальном кармане. -- Удочки, внизу, где лодка была.

-- Ладно…

Застучал мотор, и лодка, распустив слабо фосфоресцирующие волны, ушла в темноту.

Камень прошел на бак, спустился вниз, нашел чемодан со снастями и выставил его наверх. Выбравшись, он открыл его и нашел короткую закидушку с четырьмя крючками. Наживки не было, и он спустился в кают-компанию. Двери в спальные кубрики были закрыты, Котя с Иванычем уже спали. Осторожно открыв шкаф, он отломил кусок хлеба и поднялся на палубу.

Наживив крючки хлебом, он опустил грузило с борта. Он медленно опускал, пока не ощутил, как, глухо стукнувшись, оно достигло дна. Он поискал место, где сесть, но тут же дернуло, и, вздрагивая, леска ушла под яхту. Удивившись, он стал вытаскивать. Леску водило кругами, дно здесь было неглубокое, метров десять, и скоро он увидел в ярком свете прожектора рыбу. Он приподнял ее над поверхностью. Это был черный каменный бычок, крупный, большеротый, с грозно расставленными плавниками. Подняв его на борт и сняв с крючка, он сходил вниз и принес пластиковое ведро для забортной воды. Одной рукой он зачерпнул воды, и опустил туда бычка. Наживляя снова крючок, он увидел, что на остальных хлеба тоже не было.

Сбросив за борт леску, он уселся, свесив ноги за борт. В этот раз он даже не успел опустить ее на дно, как клюнуло опять. Он не мог понять, почему так клевало. Вытаскивая, он чувствовал, как туго идет леска, и стал выбирать осторожнее.

В этот раз на конце была камбала, крупная, сантиметров тридцать в диаметре. Он вывесил также ее над поверхностью, чтобы рыба хлебнула воздуха и успокоилась, и в этот момент серебристое стремительное тело выметнулось из воды и торпедой пронеслось, ударившись о грузило. Он инстинктивно поддернул, спасая свою добычу, сердце у него застучало. Было похоже на тунца по размеру. Тунца он видел только ловленным в сетях. Быстро выхватив камбалу на палубу, он вырвал крючок, застрявший в жабрах, и, лихорадочно насадив крючки, опустил леску. Опять рвануло! Камень потащил…

Через несколько минут он забыл обо всем. Руки и живот у него перепачкались в рыбьей слизи. Леска путалась, он два раза обрезал «бороду» на ней и потерял один поводок с крючком. Он уговаривал себя остановиться на десятке, но все время сбивался и остановился только когда ведро наполнилось доверху. Вода внизу бродила и кипела. Рыба будто сошла с ума, носилась внизу, играла, прыгала и светящимися стрелами уходила на глубину.

Послышался тихий стук мотора, и в свете появилась лодка. Нос лодки был завален большими, туго набитыми черными пластиковыми мешками, на корме сидел Антон.

-- Рыбачишь? -- спросил он, заглушив мотор. Лодка мягким носом ткнулась в борт.

-- Да рыбы столько -- ужас! -- возбуждено сказал Камень, подхватывая швартов.

-- Да… -- копаясь в мешках, неразборчиво подтвердил Антон. -- На свет и осенью потому что.

До Камня, наконец, дошло. Рыба шла на свет! Надо же…

-- Да еще на рыбозаводе чаны промывали вечером. Вот она и слетелась на варево. Рыба-то ладно… краба сейчас сколько сползлось!

-- Краба!? А ловушка есть? -- азартно спросил Камень.

-- Да ладно тебе… браконьерствовать, -- рассмеялся Антон. -- Спать вон пора уже. Давай погрузим-ка.

-- Давай, -- согласился Камень. -- А что это?

-- Это? -- посмотрел на него Антон. -- Да… Сухари в общем.

Он, перебирая руками по борту, подвел лодку к носу и, взяв здоровый мешок, вдруг легко швырнул его наверх. Камень, отшатнувшись, зажмурился от неожиданности, но мешок поймал крепко вцепившись в пластик. Под руками затрещало.

-- Точно сухари, -- растерянно сказал он.

-- Я ж говорю, -- смеялся Антон, поднимая следующий. -- Кидай прямо вниз, я разгребу потом сам.

Они погрузили мешки. Вытащили лодку, и Антон открыл клапана. Воздух с сипением стал выходить. Антон спустился вниз, а Камень, со вздохом подняв ведро, потащил его на ют. Он нашел разделочную доску и, устроившись над самым обрезом кормы, шлепнул на доску первую камбалу. Отсек голову, плавник, хвост, взрезал брюхо.

-- Антон, -- крикнул он, -- вы молоки выбрасываете?

-- Да! -- ответил тот с бака. -- Да брось ты, утром почистишь.

-- Да нет, ничего.

Чистить надо было сразу, иначе часа через два камбала загорчит. Ее было больше всего, поменьше бычков. Еще были селедки, три совсем здоровых, две поменьше. Камень еле их вытащил, потому что леску сразу взял тонкую, на прибрежную мелочь. Селедку он положил сверху, чтобы отдельно приготовить.

Он отволок таз с чищенной и залитой рыбой и поставил на кухонный стол. Из ведра смыл корму, и протер ее насухо шваброй.

Время было два часа. Камень прошел в носовой кубрик. Стены здесь заметно сужались, по бортам были устроены две лежанки. На одной спал Котя. Горел маленький синий ночник. На потолке был обширный плафон из почти непрозрачного черного плексигласа, и из него лился рассеянный свет от прожектора. Камень открыл сумку и, достав сухое, переоделся. Он лег поверх застеленной клетчатым пледом постели. Щелкнул наверху рубильником Антон, в кают-компании стало темнее. Камень закрыл глаза. Чуть заметно покачивало, и в ухо билась несильная волна. Пахло парусами, солью, лавровым листом, связка которого висела в кают компании. Потом Камень заснул, и во сне его метались большие серебристые рыбы, красивые и сильные.

Разбудили его в пять часов, и он сразу сел на койке. Ощутимо покачивало, и наверху был слышен смутный непрекращающийся свист ветра. Переодевшись, он вылез в кают-компанию, зевая и протирая глаза. Открыв дверь маленькой ванной комнаты, он вместился туда и умылся холодной водой. Когда он вышел, за столом увидел сонного Котю, в руке у него была дымящаяся кружка.

-- Налей кофе себе, -- сказал он, покачиваясь на лавке.

-- Да я не хочу.

-- Налей… Проснешься сразу.

Камень налил, и Котя, сняв с полки пузатую бутылку, плеснул ему немного туда же. По каюте разлился терпкий запах спиртного

-- Что это? -- понюхал кружку Камень.

-- Ром, -- сказал Котя. -- Да ничего, для бодрости можно. Коктейль называется «собака».

Камень осторожно глотнул. Действительно ничего, ромом и не пахло, а соображать стал лучше.

-- Смотри за компасом, -- говорил Котя монотонно, и видно было, что у него слипаются глаза. -- Ветер как завернет, буди Антона, и вообще всех -- переползем подальше от камней. Проверяй якорный конец -- чтобы не потащило или не оборвало. А то выбросит на берег.

Последние слова он говорил уже в маленьком коридорчике, спиной. Потом вдруг остановился, и завозился у себя на поясе. Камень не понимал что он делает, потом Котя спиной вперед вылез обратно в кают компанию.

-- Держи, -- и он протянул небольшую кобуру. -- Если что, то вот -- стреляй в воздух. Это мелкашка.

-- Понял. -- Камень сразу проснулся и взял кобуру, тяжеленькую, пахнущую сырой кожей.

-- Через час поднимешь Сашку. -- И Котя ушел в носовой кубрик.

Камень поднялся наверх. Ветер разошелся, сменился на западный, и еще продолжал заходить на северо-запад. В воздухе отчетливо пахло холодным севером. Камня зазнобило после тепла. Волна в бухте была невысокая, но на скалистых мысах, невидный в темноте, отчетливо грохотал прибой. Камень осветил приборную доску, сверил направление ветра. Заодно посмотрел скорость ветра -- она колебалась от 12 до 15 метров. Походил по бортам, проверил, крепко ли принайтованы паруса. Забрался в кокпит поглубже. Ветер продувал насквозь, но он не хотел рыться в шкафах с одеждой, не хотел будить свою новую команду.

Он достал кобуру и, дернув ремешок, открыл ее. Тускло блеснула рукоятка и, потянув за нее осторожно, он вытащил пистолет. Это, как и сказал Котя, был мелкокалиберный, «Марголин» -- такие Камень знал и стрелял из них в школе. Он вытащил обойму и, прикрыв окно экстрактора, передернул затвор. Патронник был пустой. Выщелкнув верхний патрон из обоймы, он повертел его в руках. В борт плеснуло, и он инстинктивно прикрыл оружие, чтобы не забрызгало. Поставив на место обойму, щелкнул предохранителем и засунул пистолет обратно.

«В воздух стреляй, если что», -- вспомнил Камень. Он подумал, что, наверное, даже в воздух не получится, потому что военрук ругался на эти патроны, что половина из них -- с браком или испорченные из-за срока хранения. И Палыч, отец Славки, говорил, что «мелкашкин» патрон неудачной конструкции.

Камень вспомнил неожиданно Славку, большую квартиру в старом доме, разложенный стол, Вулкана, сопящего под столом. Зажигали торшер в форме лилии, а верхний свет гасили. Николай Павлович рассказывал, Славка сидел рядом, и иногда скулил сквозь сон Вулкан, которому снилась охота и всегда охота. Еще Камень вспомнил ту же квартиру и тот же торшер, но без Николая Павловича, и без никого, а на балконе, в старом кресле -- Ленка, и надо смотреть на закат, на падающее в сверкающее море солнце, а хочется смотреть на вздернутый задорный нос в веснушках, и белый локон, упавший из поднятых на затылок «пальмой» волос. Хочется повернуться вдруг резко и хоть раз застать ее задумчиво опустившей острый подбородок на вывернутую кисть, и глаза открытые, полные чистого, синего света, не прищуренные насмешливо и язвительно. Он видел ее один раз такой, только это было во сне, когда Камень спал, спал…

Он коснулся кожей подбородка холодной стальной молнии на свитере, и вздрогнул, очнувшись. Сразу посмотрев на часы, он увидел, что спал всего пять минут. Ему стало стыдно, и он встал и начал ходить по бортам, всматриваясь в берег и проверяя поминутно якорь.

В семь он поднял Александра Ивановича. Он так же, как Котя, разогрел чайник и приготовил кофе, и так же, как Камень, Иваныч, тяжело навалившись грудью на стол, сопел и молча тянул маленькими глотками кофе, и видно было, как медленно и тяжело ходят его набрякшие веки. Потом, кивнув Камню, он ушел наверх. Камень вошел в носовой кубрик, где было тепло, где был покой, и в темноте ровно дышал спящий человек. Он опять переоделся и лег на койку. В этот раз он заснул быстрее, и вокруг него все текло и кружилось понемногу, на дне колодца, но неглубоко. Прохладный, спокойно лежал, глядя на близкое теплое небо, на день, который был рядом, и вдруг колодец начал обваливаться внутрь себя, вода надавила на грудь и вдруг разом двинулась быстрым течением, и сгустился сам воздух над водой, и загрохотал, как жесть на ветру. Тогда Камень проснулся.

По палубе топали, бегали, он распознал целеустремленные энергичные передвижения, подчиненные определенной цели. Тогда он быстро прибрал койку и поспешил наверх.

Было десять часов утра. Серые тучи, опустившись к морю, неслись мутными длинными лентами. Море было такого же серого цвета. Здесь, в укрытой бухте, волн не было, но на мысах кипела пена, там сильно било в скалы, и было видно, как вода взлетает на высоту и оттуда низвергается по камням гремящими водопадами.

На палубе убирали паруса. Жесткая парусина хлопала, вздувалась пузырями, мотала углами, в которых были зашиты стальные люверсы. Их не складывали, просто забивали бесформенной кучей в парусные кубрики. Антон тут же отправил Камня одеваться в штормовое.

«Осколок» дергало на якоре в разные стороны, ветер бил в борта, и Камень заметил, что их оттащило немного с того места, где они стояли ночью.

-- Эй! -- услышал он и повернулся. Котя махнул и крикнул сквозь ветер. -- Работаем?

Камень перебрался к нему на бак. Иваныч кинул небольшой плоский мешок, и пошел на корму.

-- А что это? -- спросил Камень недоуменно.

-- Стаксель штормовой, -- ответил Котя.

-- Да? -- расплылся в улыбке Камень. -- Так мы что, выходим?

-- Конечно, -- буркнул Котя, но увидев улыбку Камня, рассмеялся тоже, и Камень увидел, что он ненамного его старше, может, года на три всего. Он тоже радовался, что можно идти туда, откуда пригнало эти лохматые валы, налетавшие на скалы мысов.

-- Нормально. -- Камень нагнулся, развязывая мешок. Он не знал, что ответить Коте. Хотелось пошутить как-нибудь, но он, как всегда, промолчал. Молчать для него было привычнее.

Штормовые паруса или «носовые платки», как их в шутку называют, -- маленькие, плоские, «непрофильные», то есть без «пуза», но крепкие. Это паруса для сильных ветров. Они обычно составляют процентов двадцать от стандартной площади парусности лодки, и они крепко прошиты, углы усилены вставленными пластинами металла или пластика. Обычно они раскрашены в яркие цвета -- красные, ярко-желтые, с белыми полосами. На «Осколке» они были серыми с непонятным черным узором, похожим на паутину.

-- Финны так укомплектовали, -- сказал Котя.

-- А лодка что, финская что ли? -- удивился Камень.

-- Да, финн…

Получается, что все равно он на «финне», подумал Камень. Вспомнил последний свой выход на швертботе. Тогда тоже был шторм и тоже «Осколок» черной тенью уходил в море…

-- Пошел стаксель! -- услышал он крик. Антон стоял, широко расставив ноги, положив руки на штурвал.

-- Есть стаксель, -- рявкнул в ответ Котя, и стаксель пополз наверх.

Хлестнуло шкотами, и Камень поймал и придержал их, пока не набили.

-- Якорь вирать! -- зажужжала лебеда, и трос пополз, наматываясь на небольшой барабан.

-- Сашка, примешь якорь!

-- Есть! -- И Иваныч перебежал на бак, вглядываясь в мутную воду, куда отвесно уходил трос.

-- Грот пошел! -- раздалась новая команда, и грот начал подниматься.

-- Якорь чистый! -- крикнул Александр Иванович, и тут же Камень почувствовал, как схватило и повлекло ветром лодку, занося ей корму вперед. Но Антон тут же положил руль, и, на миг остановившись, «Осколок», принявший в парус ветер, тяжело двинулся вперед. Через несколько секунд он уже набрал скорость, и вода бурунами пошла от низкого носа.

Выбрали грот, якорь вышел из воды, и Иваныч уложил его в металлическое ложе и пристегнул цепью. Скорость сразу увеличилась. Черная громада яхты, имея на мачтах небольшие, узкие, серые с разводами полоски парусов, кренясь, тяжело понеслась по гладкому зеркалу бухты.

-- Поворот! -- опять услышал Камень и понял, что это последний поворот перед выходом из бухты.

Яхта легла в циркуляции, широкая полоса бурунов оставалась за косо срезанной кормой, а нос уткнулся прямо в море. Они были на траверзе двух мысов, скалистыми плитам укрывавшими бухту от волнения.

Антон послал их вниз убираться, они закрепили газовые баллоны, зажали посуду в специальных распорках, ремнями затянули постели. Потом Иваныч выключил основные батареи и закрыл их герметичными крышками. Теперь работали только батареи для приборной доски и для небольшой рации. Потом Котя принес страховочные ремни с оттяжками.

Камень был на трапе, когда лодку сильно перекосило, и она рухнула вниз… Снизу его пихали, сильно толкая, Антон от штурвала что-то орал, глядя на бак, а Камень вцепившись в люк оцепенело смотрел, как за кормой вспухает крутой вал, нависает, и…

Корма взлетела вверх и ничего не произошло. Камень выбрался, наконец, на палубу.

-- Баллов восемь наверно! -- крикнул Антон.

-- Ты что застрял? -- толкнул его Котя. -- А если бы плеснуло внутрь?

-- Ничего. -- Иваныч, задвинув люк, прижал его сверху прочной пластиковой ставней и теперь завинчивал туго барашки. -- Теперь не плеснет.

Камень с застывшей улыбкой кивал и что-то отвечал, но глаза его были прикованы к морю. Оно было черного цвета -- и оно больше не было плоским. Он не видел берега -- только перекошенные, неистовые пенные башни, и вдруг острые зубы скал под сползшей пеной, мелькнули, быстро уходя за корму. Это был мыс острова Безобразова. Больше земли не было видно никакой. Волны постоянно загораживали небо, и пенные гребни нависали, как показалось Камню, над самыми краспицами, над мачтами.

Его сильно дернули за рукав, и он очнулся.

-- Давай оттяжку, -- тянул руку Котя, и, сообразив, Камень вытащил из-под одежды длинный обшитый брезентом трос. Котя, подхватив карабин, защелкнул его на перилах, идущих по периметру бортов.

-- Давай сюда, -- позвал Котя и Камень сел рядом с ним на борту, свесив ноги в кокпит и поставив их на лавки устроенные внутри.

Нахохлившись, прижавшись плечами друг к другу, они сидели и смотрели на летящие волны. Камень видел, как гнулись, пружинили борта яхты, и чувствовал всем телом удары воды о киль.

Антон стоял, широко расставив ноги, положив руки на большое колесо штурвала, и, часто сверяясь с компасом, смотрел, не отрываясь, вперед. Вода потоками стекала с его оранжевого костюма, и он часто встряхивая головой, рукавом вытирал глаза.

Камень сориентировался: они огибали остров слева, и берег был от них метрах в восьмистах...

Берег показывался на секунду, и снова яхта проваливалась и уходила меж волн. Антон уводил нос чуть в сторону, лодка стряхивала с себя в воду и шла навстречу новой волне.

-- Напрасно старушка ждет сына домой! -- неожиданно хрипло прокричал Иваныч.

-- Давай... -- крикнул ему Антон, отворачиваясь от пены, летевшей в лицо.

И тот запел. Тут же подхватил Котя, и даже Антон повторил со всеми последнюю строчку:

Товарищ, я вахту не в силах держать, --

Сказал кочегар кочегару. --

Огни в моих топках совсем не горят,

В котлах уже нет больше пару.

Они пели, или им казалось что они пели, выкрикивали слова. И Камень чувствовал, как из спины по каплям исчезает холодная студенистая вода, которая непонятно как разлилась там в тот момент, когда он увидел беснующееся море и нос яхты, развернутый в самый центр штормового верчения. Спине становилось теплее, и он вместе со всеми пропел последний куплет, единственный, который знал наизусть:

Напрасно старушка ждет сына домой,

Ей скажут -- она зарыдает.

А волны бегут и бегут за кормой

И тают, вдали пропадая…

Котя удивленно пихнул его локтем в бок.

-- Знаешь? -- спросил он.

-- Конец только, -- сказал Камень.

И в это момент Антон сказал: «Вон они!»

-- Подлюки! -- выругался тут же Иваныч.

-- Поворот, -- сказал Антон.

Камень, не разбирая дороги, бросился из кокпита, но вдруг остановился, как споткнулся. Александр Иванович и Котя сидели, не тронувшись с места. Они смотрели на Антона, и тот посмотрел на них внимательно, оторвавшись от управления.

-- Поворот, -- после паузы повторил Антон и улыбнулся. -- Да ладно вам …ничего…

Вздохнув, Иваныч хлопнул себя обеими руками по коленями и встал.

-- Давайте, пацаны, -- сказал он негромко и, взявшись за оттяжку, полез из кокпита, осторожно ставя ноги на перекосившейся палубе.

Повернув, яхта пошла по волне, в чистый галфвинд. Стало меньше болтать и заливать, но еще пять минут такого курса -- и они выйдут из-за прикрытия острова и начнут углубляться в море. Камень обернулся на пляшущий за кормой берег и внезапно увидел серый, прижатый к морю, с широкими ракетными шахтами, с круглой башенкой автоматической пушки на носу военный катер.

Он обернулся и увидел, что Александр Иванович и Котя смотрят туда же. Один Антон смотрел вперед, не оглядываясь. Взревела сирена. Видно было, как на короткой оттянутой назад мачте бился зеленый флаг.

-- Пограничник, -- сказал Камень.

-- Да… -- неопределенно протянул Котя.

Катер тоже било на волне, задирая корму, его с силой роняло носом, и было видно, как при этом утаскивает в сторону. На катере непрестанно работа ратьер -- фонарь с подвижными жалюзи. Без остановки светом по нему писали: «..ваш курс ведет…» -- потом неразборчиво и -- «…немедленно в дрейф... смените курс…». И потом -- «…государственная граница…»

Камень посмотрел на Антона, на Котю, на Александра Ивановича и понял, что курс менять не будут. Еще он понял, что скорее всего это с ними происходило не первый раз. Камень еще раз оглянулся. Они шли с вровень, катер отставал метров на сто -- сначала догонял, но чем дальше они выходили из-под прикрытия острова, тем больше становился разрыв.

-- Антоха …пишут, что открывают огонь. -- Иваныч, не отрываясь, смотрел на фонарь.

Антон только хмыкнул. Потом вгляделся вперед внимательнее.

-- Держись, -- сказал он и пошире расставил ноги.

Повернувшись, Камень увидел полосу темной воды, которую, как ножом, провел по поверхности ветер, летящий с материка, где он, наконец, освобождался от тесных скалистых стен острова и летел далее свободно.

В следующий момент они влетели в эту полосу. Яхту положило на бок. Вцепившись изо всех сил в борт, Камень оторопело увидел, как вода пошла по палубе, достигла мачты и как сама мачта своим основанием врезалась в воду, выбивая высокий бурун. Лебедки, приборная доска -- все было в воде. Антон стоял по грудь в буруне, вцепившись в штурвал, упрямо нагнув голову. Вода шла по палубе тугим потоком, разбиваясь о препятствия. Посмотрев за борт, он увидел кусок на миг обнажившегося киля, который резал воду далеко под ним. В следующий момент вода схлынула.

-- Круто взял, -- неожиданно спокойно сказал Иваныч.

-- Ничего, -- сказал Антон. И опять повторил: -- Держись.

В этот раз воды было меньше, и Камень почувствовал, как плавней скользнула лодка по краю волны и, вильнув, полезла на следующую. Он никогда не видел, чтобы так ходили на яхте, палубу постоянно заливало. Герметичные люки перекрыли входа, и, как поплавок, раз за разом она выскакивала наружу, стряхивая с себя тонны воды.

Вспомнив о катере, Камень повернулся и увидел далеко серую точку в обрамлении кормового буруна. Их труб катера стелился серый султан дизельного выхлопа, который сразу прибивало вниз.

-- Свернули, -- сказал Антон, так и не оглянувшийся ни разу, и презрительно сплюнул за борт. -- Моряки…

-- Точно, -- сказал Камень и добавил неожиданно для себя, -- крысы береговые…

Антон посмотрел на него и засмеялся.

-- Руль возьмешь? -- спросил он, подмигивая.

-- Да нет… -- ответил Камень, -- не смогу пока. Я еще так не умею.

-- Научишься, -- серьезно сказал Антон и повторил еще раз, твердо глянув ему в глаза: -- Научишься.

Застеснявшись, Камень нагнулся над приборной доской посмотреть ход. Шли пятнадцать узлов, изнутри из рубки под плексиглас была прижата карта.

-- А где мы? -- спросил Камень.

Антон взглянул мельком, посмотрел на компас, на часы, и отчертил ногтем по плексигласу. Камень посмотрел, куда он показал. Карта была подробная, с указанием глубин, отмелей, судоходных фарватеров, запретных зон. Ниже Архипелага, ниже острова Безобразова широкой ломаной линией проходила полоса. Через промежутки на ней было написано: «погр. зона -- 1.5 мили».

Место, где показал Антон, было за этой полосой. Они были за границей и удалялись от нее со скоростью 15 узлов.

-- …лодка-то хорошая, говорить нечего, только, конечно, с такими, как «Вальс» не сравнится. Ты не скажи об этом Антону. Ну, сам видишь, борт невысокий, а главное -- нос опущен.

-- А почему?

-- А кто его знает? Конструктор такой. Ждали мы ее долго, хотели взять «конрад» 5.5 , вдруг пригоняют на трейлере из Польши это чудовище. Корпус финский, а рангоут польский. -- Иваныч похлопал по палубе рукой. -- Видишь, черная вся и нос прижат к воде, форштевень опущен. Я и смотреть не стал. А Антон вокруг все ходил. Уехали мы, а ночью стучит ко мне в номер. Поехали опять... Приезжаем, темно. Стоянку осветили, а лодку откатили в сторону -- видишь черная она, цвет не очень хороший, спорный. Стоит сбоку, очертания только видны, и тускло светится в темноте. Походили еще, а утром поехал Антон и оформил документы. Ну, и с другой стороны дешевле, конечно, обошлось.

Они шли после встречи с катером уже часов пять. Сначала выбрали длинный галс на восток. Камень так и не спросил, куда идут и зачем идут. Ему никто не говорил, он и не спрашивал. Но по его расчетам, они ушли в море миль на сорок. Потом, сверившись с картой и компасом, Антон посмотрел на часы, и повернул на обратный галс. Час назад на горизонте появился берег и приблизился, проявляясь низкими очертаниями. Погода стихала. Первые три часа трепало сильно, но Камень скоро присмотрелся к странному «полупогруженному» ходу яхты. Все это время он просидел с Антоном, внимательно наблюдая за его действиями. Антон дал ему штурвал на пятнадцать минут. Камень за это время промок насквозь от пота, яхта сильно рыскала. Самое сложное было удержать ее под ветром в момент, когда нос начинал выходить из-под воды, лодку сильно уводило в сторону. Теперь он сидел на борту рядом с Александром Иванычем, и слушал его рассказ.

-- Первый выход сделали -- расстроились. Чуть что -- носом роет воду. И это при малом стакселе. А что будет когда геную поставишь? Потом ветер сильный как-то был. Вышли с Антоном. Коти тогда не было еще. Поставили геную. Роем и все. Антон приводится и приводится, ищет режимы. Не ходьба, словом. В общем психанул он. Да чтоб тебя! Увалился и пошел в бакштаг напропалую. Сашка, кричит, -- держись. Я на носу стоял. Смотрю -- а нос под воду уходит и заглубляется дальше и дальше! Подводная лодка и все. Оборачиваюсь, но молчу. А сам по пояс в воде. А Антон орет, матерится, но не сворачивает, уперся рогом. А она как встала на полметра под воду, так и пошла. Вода буруном вокруг меня, вцепился в штаги. Потом вынырнули. Подумали, задраились как следует, залез я в кокпит к Антону -- и снова в бакштаг. Ну и опять то же… Потом до нас дошло, что ей так лучше, под водой. Гидродинамика такая... А вот ошибся конструктор, или так специально сделал, не знаем. Может, рассчитывал на что-то специальное, на озера там, или на заливы свои финские. Антон поэтому и назвал ее «Splitter» -- отщепенец, обломок. А хотел до этого назвать «Стерегущий», крейсер такой был.

-- А я знаю, -- сказал Камень. -- Его же где-то здесь затопили?

-- Подальше на север... Японцы. Наши крейсера тогда тоже в черный цвет красили. Ну, и Антон считает, что обводы похожи у крейсеров того проекта на «Осколок». Тоже такие, носом вниз, упертые…

Иваныч помолчал. Яхта шла, ныряя в поредевшие волны, цвет воды поменялся, она не была больше синей или черной, как там, в открытом море, а пожелтела и стала мутной. И это была чужая вода -- и берег чужой. Но Камень не чувствовал ничего -- никакого интереса.

-- Вроде, дед или прадед у Антона на нем ходили. На крейсере этом. Нарвался он на японцев случайно. А у наших так было -- погибаю, но не сдаюсь. Стреляли, пока вода в орудия на стала заплескивать. Капитана тогда уже в живых не было, размазало где-то по мостику. Тонули на прямом киле, с дифферентом на нос. Какой-то механик из офицеров, из БЧ-5 только живой остался. Выволок из низов, кого смог, матросиков, свалил на юте. Стоит, а японцы катера спускают, сдачу принимать. Так пока они гребли, он на глазах у них кортиком кормовой флаг искромсал, и за борт спустил. Они бесятся, саблями своими машут, а он папироску курит, отвернулся и на море смотрит. Они на борт, а он достал наган, барабан крутанул и бац! Застрелился в общем.

-- А матросы? Выжил кто-нибудь?

-- Говорят, выжили, а кто говорит -- порубили мечами. Японцы-то угребли, а он еще долго держался, часов пять. Канонерщики на них случайно набрели, ну вот…

Камень неожиданно понял, что руки в карманах оранжевой штормовой робы у него сжаты в кулаки.

-- А японцы, что они -- так наших ненавидели? -- осипшим голосом спросил он.

-- Да кто их знает… Война, парень, надо выживать. -- Иваныч, отвернувшись, посмотрел на море и добавил. -- А вообще я их тоже не люблю. Война она и есть война, но мы-то пленных саблями не резали...

Сидели, молчали. Антон поставив Котю к штурвалу, взял бинокль. Камень чувствовал, что они подходят к своей цели. Но эти мысли были так -- далеко. Он смотрел на желтую мутную воду и видел задранную корму горящего крейсера с искореженной, сбитой с фундамента орудийной башней, дымящую эскадру, белые катера. Клочки андреевского флага на воде. Он видел одинокую фигурку офицера на корме, и Камень хотел умереть. Он хотел умереть прямо сейчас, в шестнадцать лет, лишь бы под ногами у него была перекосившаяся палуба несдавшегося крейсера.

-- Есть! -- сказал за его спиной Антон.

-- Точно они? -- спросил Сашка.

-- Больше некому.

-- Тогда... аврал?

Они начали работать деловито и быстро. Камень подобрал ноги, а потом вообще сел под мачту, где было самое спокойное место. Оглядевшись, он увидел черную низкую рубку и буруны у носа небольшого широкого баркаса. Он еще был далеко, но неожиданно на «Осколке» быстро и без предупреждения «срубили» паруса.

Сразу начало клонить и швырять с борта на борт, медленно лодку подворачивало лагом к волне.

Котя достал и сбросил за борт большой, похожий на зонт плавучий якорь. Иваныч, раскрутив люк, спустился вниз, в кубрик. Антон вытащил на палубу сумку и, посматривая на медленно, с трудом переваливающий через волны баркас, расстегивал и развязывал разные пряжки. Потом вывалил на палубу туго свернутый подводный костюм, ласты и еще что-то.

Камень удивился -- и вообще он не мог понять, что происходит. Но, как и раньше, его не покидало ощущение, что происходит это с командой «Осколка» не первый раз.

Вылез дядя Сашка, в руке у него был брезентовый сверток, в темных пятнах.

Котя грохотал на носу в парусном кубрике. Лодка развернулась носом к волне и понемногу дрейфовала к берегу, до которого было не менее пяти миль. Камень подумал и решил, что нужнее всего его помощь будет на носу. Тем более, он хотел поговорить с Котей, если удастся.

Котя выгребал из-под колом стоящих белых парусов черные мешки, которые привез Антон ночью, и складывал под люком. Увидев наверху Камня, он молча начал подавать. Камень без пояснений сваливал хрустящие мешки рядом.

Когда он поднял голову, Антон стоял на корме с Александром Иванычем, затянутый в толстую резину костюма, с короткой специальной трубкой на голове. Маску он держал в руке. На спине у него была маленькая торбочка.

Все это Камень увидел потом, потому что первое, что он увидел, был двенадцатимиллиметровый винчестер с коротким толстым дулом, резным цевьём, и темным прикладом. Патронник был затянут полиэтиленом. Ружье Иваныч держал хитро, вдоль тела стволом вниз, и было понятно, что он не хочет, чтобы его видели издалека, с моря.

Камень перевел взгляд на катер и увидел, что тот, выбирая моторами, стоит в дрейфе метрах в ста от «Осколка».

-- Китайса-а-а… -- протянул Котя, сплюнув.

Сказав что-то, что Камень не расслышал, Антон, не посмотрев более ни на кого, сильно оттолкнулся и боком упал в воду. Маску он так и не надел, и когда вынырнул под бортом, она была у него в руках. Прополоскав стекло, он надел ее и, опустив голову в воду, скользнул по направлению к катеру.

Камень подошел к кокпиту. На расстеленном брезенте лежал еще один винчестер, такой же точно, как у Иваныча в руках. Нагнувшись, Котя, не поднимая его, у лежачего передернул затвор и, повернувшись спиной, подхватил ружье так же, как и Иваныч.

-- Камень, -- Иваныч, нахмурясь, порылся за пазухой и достал знакомую кобуру. -- Ты уж извини… получается, втянули тебя. На вот. Если что…

-- В воздух, -- сказал Камень. -- Я уже знаю.

Он пошел на бак и сел рядом с Котей, ничего не спрашивая, только лицом на другой борт. Он не видел, как Иваныч удивленно смотрит ему в спину.

Лодку крутило, и когда в очередной раз Камню стало видно баркас, он увидел, что Антон уже на борту. Он сидел на корме, балансируя телом, отклоняясь при сильных размахах. Ему что-то подали. Он наклонился над небольшим свертком. Потом яхту опять утянуло, и Камень перестал видеть катер. Он тщательно осматривал море и сам не понимал, что должен увидеть. Таких же пловцов? Почему-то опять он ясно увидел одинокую фигурку офицера на разбитой корме тонущего крейсера.

Его толкнул в спину Котя, и Камень подскочил, озираясь. Антон с катера махал рукой. Котя, подхватив гроздь из четырех мешков с привязанными к ним поплавками, выбросил их за борт. Мешки подхватило ветром, и быстро понесло к катеру. Камень схватил вторую гроздь, и бросил ее, и начал безостановочно поднимать и бросать. Под пальцы ему попадалось содержимое, под пальцами хрустело, и он все время думал: зачем китайцам сухари? Когда мешки кончились, он распрямился, и Антона на палубе баркаса уже не увидел. Там вылавливали первую партию.

Сашка, положив ружье на брезент, сидел на корточках и вглядывался в воду. Меж волн скользнула наконец черная тень, и за руки они втащили Антона наверх. Антон чуть задыхался, но лицо было спокойное.

-- Паруса ставить, -- негромко сказал он. -- Котя, с пушкой, посматривай.

Котя бросился под самую мачту и, замерев там на коленях, вытянув шею, как локатор, вкруговую без остановки осматривал море. Паруса взлетали.

-- Прими якорь, Камень.

С баркаса раздался гулкий выстрел. Камень оглянулся. Оттуда махали руками несколько человек. Потом громче взревел мотор, и баркас, тяжело подлетев на волне, развернулся и пошел к берегу.

Камень подхватил якорь и, сложив полотнище «зонтика», опустил его в парусную. Повернувшись, он пошел к кокпиту. Брезента уже не было. Порывшись, он достал кобуру и протянул Антону. Тот взглянул напряженно.

-- Отдай Иванычу, -- сказал он. Паруса, щелкнув, стали на место. Положив штурвал, он подставил их под ветер. Лодка тронулась. Антон посмотрел на него веселее и, подмигнув Камню, крикнул: -- Котя, кончай дежурство.

Антон не переоделся, он так и сидел в костюме, и Камень увидел как мышцы перекатываются у него под резиной.

-- Сашка, прикури мне сигарету, -- крикнул он в люк, и сказал Камню шутливо: -- В следующий раз ты поплывешь.

-- Да я плавать не могу, -- засмущался Камень.

-- А я шучу, -- сказал Антон. -- А вообще тут тонуть легко, тут на дне наши везде лежат. Рассказал тебе Иваныч?

-- Да, -- кивнул Камень, -- рассказал.

-- Может, и прадед мой тут лежит. -- Антон смотрел на воду, желтую, мутную, не похожую на морскую.

Лодка шла в море, берег опять был за спиной, а в море впереди опять был шторм.

На этот раз, сделав небольшой галс, они прижались к берегу и шли вдоль небольших глубоких бухточек, где густые кусты окунались прямо в воду с невысоких каменистых обрывов. Берег из-за этого смотрелся странно, больше похожий на речной.

Лавировали между одиноко стоящих острых скалистых обломков, поросших наверху изогнутыми карликовыми соснами, и птицы, чьи гнезда были на скалах, вились за яхтой следом, и нескончаемый крик стоял над ними.

Здесь, под берегом было тихо, ветры неслись выше, над вершинами крутых сопок, подступавших вплотную к берегу.

Как только успокоилось, Иваныч отправился на кухню и, достав рыбу, начал готовить обед. Камень, наблюдая сверху через открытый люк, видел, как он переложил рыбу в большой глубокой сковороде слоями, вперемешку с овощами, нарезанной тонко картошкой, салом и, закрыв крышкой, поставил на медленный огонь.

Рыба тушилась, Котя спал, развалившись на баке. Камень, свесившись, смотрел за борт, и в прозрачной чистой воде, видел иногда, как, потемнев, смутно всплывали очертания дна и снова погружались. Это были каменные банки, во множестве разбросанные здесь.

Потом, спустившись вниз, ели, пили крепкий чай с каменными сухарями, сидели на палубе, дремали, разговаривали о кораблях -- разных, военных, гражданских. О всяких.

Подходили к городу в темноте. Город был виден издалека -- заревом, отраженным в низких облаках, разливами электрического света. Набережные светились ровными линиями, проспекты, рассекавшие город, были похожи на взлетные полосы в аэропорту.

Когда проходили мимо мола, с него, неясно видного в темноте, мигнули фарами.

-- Светка вон уже дежурит, -- буркнул Иваныч.

Антон свистнул оглушительно, фары еще раз мигнули, и машина медленно начала отползать, сдавая задом.

Скользили плавно, ветер почти стих. Зацепившись за вытяжной, оттянулись по нему к причалу. Паруса необмятой грудой дыбились на палубе.

Как только скинули сходню, маленькая, в тесных облегающих джинсах, в блузке, гибкая и быстрая, пританцовывая на высоких шпильках, Светка, скользнув по гибкой доске, взвизгнув, с разбегу прыгнула на спину Антону.

Антон не удержался на ногах, и они упали на кучу парусов.

-- Вот тигрица. -- Иваныч сматывал шкоты аккуратной бухтой. -- Антоха, загрызет она тебя когда-нибудь.

Камень, вытаскивая бизань из пазов гика, смотрел на них незаметно. Светка, прижав Антона, села на него верхом и тормошила, пока он не схватил ее в охапку и не потащил к борту.

-- Ай-яй-яй-яй, не вздумай! -- взвизгнула та на всю бухту так, что у Камня заложило уши.

Камень засмеялся и, собрав в кучу грот, поволок его на причал складывать. На сходне ему помог Котя, перегнувшись, принял тяжелый тюк, и они начали расстилать его на теплом, согретом за день настиле.

Иваныч возился внизу, Антон приводил в порядок носовую «парусную», Светлана гремела посудой на кухне. Ветер с берега нес обрывки музыки, смех с набережных, запахи жареного мяса из ресторанов. Потом они услышали шаги, громкие голоса, Камень поднял голову и увидел двоих, подходящих к ним быстрым шагом. Прожектора были у них за спиной, и он видел только черные тени, а потом услышал знакомое: «Ну, где эти балбесы?» -- и понял, кто это.

-- Николай Палыч, ты это… Давай, я сам поговорю, -- топтался второй, и Камень узнал Горовца, директора яхт клуба.

-- Да где этот балбес ихний-то?

Камень узнал и по голосу нарисовал портрет Морозова, Морозова веселого, идущего по причалу так, будто это его причал, со всеми стапелями, яхтами и кнехтами. Так, будто это тоже вдруг окружило его, подобно тому, как окружили его палатки, сети, патронташи, заляпанный джип, оптические прицелы, большой нож, которым он ковыряет мясо в духовке, прикусив углом рта сигарету и хищно щурясь левым глазом.

«Вальс», наверное, только что пришел. И Морозов спрыгнул с яхты, как только перекинули сходню, потому что он был в шлепанцах на босу ногу, в широких парусиновых штанах и расстегнутой рубашке.

Он подошел к сходне, остановился около нее, не поднимаясь на борт «Осколка», и засунул кулаки в штаны. Камень, волнуясь, вскочил на ноги, снова сел на корточки, снова выпрямился. Котя встал рядом с ним, крутил в руках капроновый шкертик. Морозов пригнулся, вглядываясь, и увидел Антона, который в этот момент показался из носового люка.

-- Эй ты, сопливый, -- громко сказал Морозов увидев его. -- Ну-ка иди сюда… поговорим.

На палубе вдруг стало тихо. Котя бросил шкертик и подобрался. Слышно было, как в кают-компании ахнула Светка.

-- Ты что, Коля, -- рядом взял Морозова за локоть Горовец, посматривая по сторонам. -- Ты что… ты что завелся?

-- Да я не завожусь, не боись, -- грохотал Морозов. -- Надо учить балбесов молодых-то.

Антон одним движением бесшумно выскочил из люка и пошел по палубе. Навстречу ему поднялась снизу бледная Светка, испуганно прижимая ладони к губам. Но он на нее даже не посмотрел, и ее отнесло в сторону. Камень хорошо видел его лицо: Антон постоянно смотрел на Морозова, но не в глаза, а куда-то в грудь. Почему то Камень подумал, что Антон не будет разговаривать с Николаем Павловичем.

Антон не сгибаясь, на ходу нырнул под гик висевший у него на дороге, и это было сделано быстро, очень быстро, и все это время он, не отрываясь, молча смотрел на Морозова. До сходни оставалось шага три и в этот момент в тишине неожиданно раздался спокойный голос.

-- Ты чего орешь, дядя? -- На сходне стоял Иваныч. Антон напоминал торпедоносец, идущий на цель, но неожиданно он наткнулся на широкую спину Иваныча, и, видно, обойти ее не было никакой возможности.

-- Ты не встревай, Сашка, -- хмуро взглянув на него, сказал Горовец. -- У нас вот с молодым разговор.

-- Да? -- И Иваныч пошел по сходне.

Шел он не так, как Антон, не быстро, ноги ставил носками внутрь, переваливался, плечи у него были подняты, как будто он вдруг замерз, и в правой руке у него вдруг появилась спичка, которой он ковырял в зубах. Он сделал еще шаг и встал напротив Морозова. Они были одного возраста, Иваныч -- пониже, но пошире в плечах, и был он как то ближе к этой земле, и доски просоленного причала льнули к его босым ногам.

-- Ну, давай чеши… шустряк, -- презрительно сказал он, наклонив голову набок.

Морозов открыл рот и снова закрыл. Он был охотник, у него дома стояли ружья, и в коридоре над вешалкой висела голова оленя с глазами, стеклянно устремленными в пространство. Он был заведующий кафедрой, и его джип мог стоять поперек разметки на институтской стоянке. И с ним давно, с самого детства так никто не разговаривал.

-- Вы мне ветер закрыли позавчера? -- спросил Морозов, не вынимая руки из карманов, и Камень удивился, что он вдруг назвал Иваныча на «вы».

-- Ну, мы, -- ответил Иваныч.

-- Ну, объяснитесь тогда, -- сказал Морозов, странно дергая локтями засунутых в карманы рук.

-- Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе? -- исподлобья, не выпуская спичку, задумчиво протянул Иваныч.

-- Ну, давай, давай, объясни… -- вдруг опять начал на «ты» Николай Павлович.

-- Действительно хочешь знать?

-- Давай, говори…

Иваныч подумал и, отвернувшись, ловко плюнул в черный провал меж бортом яхты и причалом.

-- Нормальному бы не закрыли, -- сказал он, медленно поворачивая голову обратно, глядя из-под прикрытых век.

-- Это кто -- ты, что ли, нормальный? -- Морозов уже не веселился.

-- Я нормальный, -- сказал Александр Иванович спокойно. -- Я на этом берегу с семи лет, а тебя не видел. И баб твоих не видел, и твое корыто краснодерёвое.

Морозов побелел и вытащил руки из карманов.

-- Ты так вопрос ставишь? -- медленно сказал он.

Горовец тут же попытался встать перед ним, но не было, не было уже там места для еще одного.

-- Я так ставлю -- а вот ты что скажешь? Ты… лопух? -- затвердел щеками Иваныч.

Вот теперь он, как и Антон, смотрел в грудь Морозову. Камень видел, как раздулись ноздри и набухли желваки на челюсти Николая Павловича. Один раз он видел таким Морозова, когда Славка принес в табели три двойки за четверть. С такими желваками выдирал из своих штанов тогда Морозов тяжелый офицерский ремень.

Он думал, что сейчас начнется драка, и не знал, что надо делать. Было тихо, еле слышно вода плескала внизу под пирсом, и каждый всплеск отмерял следущую секунду.

Потом Морозов осторожно сделал шаг назад.

-- Ну ладно, -- сказал он. Посмотрев по сторонам, он повторил севшим голосом: -- Ладно.

Быстро развернувшись, он пошел обратно. Руки в карманы он уже не засовывал и был похож сейчас на дачника, идущего по своему участку.

А Горовец не уходил. Некоторое время он рассматривал с непонятным выражением Иваныча.

-- Опять на нейтралку бегали? -- негромко спросил он.

-- Да не-е-е, -- прищурившись, сказал Иваныч, и он опять был большой, радушный и хитрый. -- Понимаешь, понесло от Архипелага утром, еле удалось прижаться…

-- Да не надо, -- так же негромко сказал Горовец. -- Не надо. Сам объяснишь пограничниками, если твой молодой напугается.

-- Сейчас ты у меня напугаешься… пень, -- не повышая голоса, сказал Антон.

-- А что, звонили? -- махнув на него рукой, спросил Иваныч.

-- А как ты думал? Все сообщили -- и точку выхода, и номер по реестру.

-- Ну вот… -- Иваныч развел руками.

-- Трепанга таскали?

-- Да ну… как можно, -- улыбался Иваныч, разводил руками, чесал в затылке, а Котя и Антон сдержано посмеивались.

Горовец развернулся и пошел по причалу. Повернулся он еще раз, когда отошел шагов на десять.

-- Будете бегать на нейтралку -- накроют рано или поздно. А еще раз бортанете кого-нибудь, выгоню со стоянки, -- крикнул он.

-- Ты, Пашка, слушаешь всяких… лопухов, -- крикнул ему в ответ Александр Иваныч, -- а старых друзей забываешь…

Но Горовец, не слушая более ничего, шел в темноту. Антон, насупившись, ткнул Иваныча кулаком в бок.

-- «Молодой напугается», -- передразнил он, выпятив челюсть.

-- Да ну тебя. -- Иваныч махнул рукой. -- Я через вас вот напуганным сделаюсь. Ты что на него вызверился… ну чтоб ты с ним делал -- драку, что ли, устроил?

-- Я? -- Антон подумал и, подняв правую руку, сунул в рот такую же спичку, как и у Иваныча. -- Убил бы…

-- Да ну тебя, -- махнул рукой Иваныч и отошел.

Камень скатывал парус, и ему было непонятно, серьезно говорит Антон или нет.

-- Эй ну долго вы копаться будете? -- обернувшись, крикнул Антон на берег. -- Давайте, Котя, закругляйся, поехали обмывать выход.

Они поехали в «Веранду» на машине Светки. По дороге она баловалась, выписывая петли по бульвару, но за руль никого не пускала. Камень сидел на заднем сиденье между Иванычем и Котей, смотрел в переднее стекло. Народу на улицах было много, вечера в Городе особенно приятны осенью, в это время с моря пахнет особыми томительными ароматами, и люди на набережных взбудоражены, часто оглядываются, и кажется, что все постоянно что-то разыскивают, всматриваясь с ожиданием в темноту аллей.

По серпантину поднялись наверх и оставили машину на заполненной стоянке. Яркая светящаяся надпись отбрасывала блики на сырой асфальт. У крыльца стояли несколько человек, с девушками. Их окликали, Котя и Иваныч на ходу пожимали руки. Кто-то позвал Антона, и тот отстал. Камень шагал в середине -- никто с ним не здоровался, поэтому ему было немного неудобно. Он подумал о том, что можно уйти потихоньку домой, если станет совсем скучно.

Неожиданно Света, оглянувшись, взяла его под руку, и так они и вошли в зал -- Камень со Светкой первыми, потом дядя Сашка с Котей, а Антон вообще затерялся сзади.

Играла музыка, у бара не было мест, и сквозь сизый туман от сигарет тускло поблескивали ряды бутылок. Они прошли дальше, к столам. Кафе было небольшое, и поэтому казалось, что оно набито битком. Многие приходившие сюда вечером знали друг друга и переговаривались столами, выкликая имена через узкие проходы.

А днем -- кафе как кафе. Можно пообедать, а можно сесть у окна с чашкой кофе и наблюдать за быстрыми яхтами в ковше.

Они выбрали стол, и официантка принесла минеральную воду и скороговоркой сказала меню. Камень есть ничего не хотел, да и никто не хотел, они все вместе заказали большое блюдо сушеного кальмара и пиво.

-- Иваныч! -- К столику подошли двое. Один был в черной форме морского пехотинца, перетянутый портупеей. Второй -- в гражданском, коротко стриженный, чем-то неуловимо похожий на Антона. Он сел, отодвинув стул, и оглянулся.

-- Где Антоха? -- спросил он у Иваныча.

-- Отстал, -- развязно ответила Светка, держа кружку с пивом. -- Потерялся.

-- Пошли, -- сказал пехотинец стриженому, не обращая внимания на Светку. Он не садился, стоял, глядя на Иваныча. В кулаке у него был зажат черный берет.

-- Как дела? -- спросил его Иваныч вставая.

Молча тот протянул руку, и они поздоровались.

-- Никак, -- сказал тот и, помолчав, спросил: -- С моря только что?

-- Да, -- сказал Иваныч. -- А что?

-- Как прошло? -- Не садясь, они говорили, не обращая внимания на людей, ходивших вокруг по тесным проходам меж столиков.

-- У нас нормально.

-- Патруль был?

-- Ну… да.

-- Надо Антоху найти.

-- А что -- проблемы?

-- Пока нет, -- сказал военный, -- но его ищет Генерал.

Он развернулся и пошел к выходу из зала.

Иваныч двинулся было за ним, но стриженый, подскочив, махнул ему рукой, чтобы оставался, и Иваныч, помедлив, сел обратно.

-- А кто Генерал? -- спросил Камень.

Иваныч глядел сосредоточено в кружку.

-- Генерал? -- поднял он голову. -- Ну, настоящий генерал…

-- А… -- И Камень закрыл рот, потому что не знал, как надо спросить, чтобы все уместилось в одном вопросе.

-- А что на вас этот курортник с «Вальса» напал? -- спросила Светка, выудив из тарелки сухое перекрученное щупальце.

-- Да навалились на него, -- нехотя ответил Иваныч. -- Учили, лопуха…

Камень не думал, что Николая Павловича Морозова можно назвать лопухом. Так можно было назвать дядей с лодок, которые гноили паруса на стеллажах, а ходили под дизелями не дальше рейдовых бочек и, встав на якорь, распивали пиво, бросая бутылки и объедки в залив. И вдруг среди них оказался Морозов. Все менялось слишком быстро…

-- Вон и пацана затретировал, да и вообще…

-- А-а-а… -- протянула Светка и с интересом посмотрела на Камня.

-- Ты что, сирота? -- спросила она, поставив острые локти на стол и отпивая из тяжелой кружки. Глаза у нее были зеленые, длинная челка падала на одну бровь, и золотые длинные серьги тяжело сверкали над острыми плечами.

-- Нет, -- обиделся Камень. -- Никакой не сирота.

-- Ага, -- наклонилась она к нему. -- А девушка есть у тебя?

Александр Иванович, посмотрел на нее и сокрушенно помотал головой.

-- Ты не набивайся к парню, Светка, -- сказал он нравоучительно. -- Его зовут Камень. Угадай почему?

-- Ох! -- кокетиливо повела она плечом, жеманно подмигивая. -- Прямо-таки и Камень.

-- А самое главное, Светлана, -- покачал головой Иваныч, -- возраст, понимаешь… Так что ты ему не мигай…

-- Так я старуха, по-твоему? -- возмутилась тут же Светка и швырнула погрызенным щупальцем. -- На, получай!

Смеясь, Иваныч ловко уклонился. Подняв кружку, он пил из нее долго, пока не выпил половину. Потом со стуком поставил ее и перевел дыхание.

-- Сейчас, Камень, найдем тебе подружку…

И неожиданно Камень вдруг увидел Ленку. Она была с Мироном, тот, как всегда, прилизан, в белой курточке, но в этом зале не смотрелся -- слишком примерным выглядел.

-- Вон моя подружка, -- неожиданно показал он подбородком и отпил немного из своей кружки.

Иваныч удивленно повернулся, посмотрел.

-- А, из клуба? -- сказал он.

В этот момент Ленка посмотрела в сторону их столика и увидела Камня. Она подняла руку и помахала одними пальцами. Он не успел ничего сделать, как Светка помахала ей в ответ и улыбнулась удовлетворенно.

-- Вот вам месть, -- сказала она. -- Вот иди к ней, объясняйся, как хочешь. И вообще мне надоело… где мой дружок?

Она встала, гибко изогнув спину, потянулась и огляделась.

-- Не скучай, старичок. -- Она нагнулась, чмокнула Иваныча в макушку, а тот оглушительно хлопнул ее широкой ладонью пониже спины.

-- Вот... оторва, -- рассмеялся Иваныч и заговорщицки наклонился к Камню. -- Давай, бортани, симпатичного.

-- Да нет, -- чуть отодвинулся Камень. -- Она же с ним пришла.

-- Ты вот что, -- посуровел Иваныч. -- Иди и приведи ее, и посади сюда. Знаешь, как надо? Подойди, сядь, и скажи… Первое, что придет на ум -- то и скажи. А потом говори -- пошли ко мне за столик. И все… Ты же не ферт какой-то, ты же с моря живешь! Да вот…

Он неожиданно полез в карман, вытащил непонятную увесистую штуку, и сунул в руку Камню.

-- Вот тебе, наемник…

Камень опустил глаза -- и увидел в руке туго свернутые в рулончик стянутые резинкой деньги. Сколько, он не знал, но рулончик был твердым и тяжелым.

-- Так за что…

-- Да за трепанга, чучело. Ну, за «сухари». -- Иваныч опять наклонился поближе. -- Так получилось с тобой неудачно, но все равно теперь. А китаезы за него знаешь сколько платят?

-- А зачем он им, в рестораны что ли? -- растерянно спросил Камень.

-- Да какие рестораны… От радиоактивности, лекарство. А живет только у нас. В общем, стратегическое сырье. Антоха знает… у него потом спросишь. -- И он ловко спихнул Камня со стула. -- Ты давай, веди подружку.

Камень пошел к столику, за которым сидела Ленка. Увидев его, она так же, как Светка, поставила локти на стол и положила подбородок на сжатые кулаки. Так она смотрела на него, пока он шел к столику. В голове у Камня крутились слова Иваныча: «ты живешь с моря», -- и он думал, как это -- получать деньгами за то, за что он еще три дня назад был готов сам платить. Он сел, поставив стул напротив Ленки. Она молчала и смотрела на него. Мирон что-то сказал, но они смотрели друг на друга и молчали. «Первое, что придет на ум…»

-- Я скучал без тебя, -- бухнул Камень, глядя на ее небольшие кулаки. Почему-то он не мог поднять глаза выше и посмотреть на ее лицо, поэтому он стал смотреть в стол. Он не видел ее целый месяц и сейчас не мог посмотреть ей в лицо. И больше он не знал, что говорить. Она вздохнула -- и Камень удивился, что он в таком шуме хорошо услышал этот вздох.

-- Где ты был? -- спросила она. Он хотел что-нибудь ответить, но сразу не придумал, и решил молчать. Молчать для него было привычнее, он машинально достал из кармана рулончик и стал катать его по столу.

-- Разбогател, я смотрю? -- сказал, усмехаясь Мирон.

Камень посмотрел на него: Мирон, как всегда, был причесан, и под белой курткой у него была водолазка, и он сидел, свободно откинувшись на спинку стула, и насмешливо смотрел на Камня. И у него была лодка, на которой раньше ходил Камень. И он сидел с Ленкой, с которой раньше ходил Камень.

Тут его хлопнули по плечу, он увидел Антона. В стороне его ждали, военный со стриженым.

-- Веселишься? -- И, наклонившись, спросил: -- Тебе Иваныч отдал... там…?

Сразу он увидел рулончик и удовлетворенно кивнул. Потом цепко и быстро посмотрел на Ленку, на Камня, на Мирона.

-- Ну, что скажешь? -- Он смотрел на него опять. -- Пойдешь с нами еще раз?

-- Конечно, -- ответил Камень. -- Мне без моря плохо…

-- Ну и ладно… -- Антон выпрямился. Потом еще раз посмотрел на Мирона, но теперь в упор, долгим взглядом.

-- Нравится тут, а? -- вдруг спросил он его дружелюбно.

-- А-а-а, -- замешкался Мирон и машинально провел по гладкому пробору рукой. -- Да… да, конечно.

-- Допоздна не сиди только, -- подмигнул ему Антон и, наклонившись, доверительно, вполголоса сказал: -- Народ тут, такой… идиоты, в общем, напьются, перецапаются, морды начнут бить. Тебе оно зачем?

Мирон сидел теперь очень прямо, на краешке стула, не глядя на Антона. Антон повернулся и пошел дальше. За ним двинулись военный с дружком.

Вообще Камень конечно мог и сам все это сказать Мирону, но дело было не в нем. Дело было в том, что он все никак не мог посмотреть на Ленку. Он катал и катал по столу свою радужную катушку, и играла музыка, вокруг шумело, и было душно, а из дверей вдруг донесло свежий запах моря.

Пусть уйдут. Стол будет пустой, он еще некоторое время посидит за ним один. Потом встанет и пойдет домой, тоже один. Пешком, по тихим сумрачным скверам, и по пути будет вспоминать зарывшийся в воду черный нос «Осколка», ночные ароматы цветов с острова, запах ружейной смазки, тяжесть кобуры за пазухой… И ему будет хорошо засыпать в комнате с распахнутым окном, где за крышами домов, невидное, притаилось его море.

Он поднял глаза и увидел, что Мирона нет, а Ленка сидит и смотрит на него, и глаза у нее остались такие же синие, и черные ресницы покрыли их загадочной тенью. Тогда он опять опустил взгляд в стол, но неожиданно на его руку легли ее смуглые пальцы, и он перестал катать тугой рулончик. Она опять прерывисто вздохнула.

-- Так где же ты был, Камень? -- спросила она.

Глава 4

« -- А кроме того, когда я почувствую,

что мне и в самом деле плохо, я не стану ни на кого рассчитывать.

Я сам выброшу себя на помойку.»

Гарсиа Маркес. «Полковнику никто не пишет».

-- Дождь пошел, -- сказал Славик и включил стеклоочистители. Скрипнув, они смахнули водяные дорожки со стекла, и стало видно бухту с серой водой, причалы клуба и яхты, прижавшиеся друг к другу боками.

-- В дождь пойдете? -- спросил Славик. -- В дождь-то какой интерес?

-- Интерес есть, -- тут же сказал Камень. Он сидел, нахохлившись, в углу большой кабины джипа, ночь он не спал и вздрагивал от утреннего осеннего воздуха.

-- Давно не виделись, -- сказал Славик.

-- Давно, -- равнодушно согласился Камень. Тут же ему стало неудобно, и он заерзал на сиденье.

-- Юльку давно видел? -- подумав, спросил он. Раньше постоянно Славик надоедал ему подобными разговорами, а Камень никогда не слушал.

-- Давно, -- ответил Славик и засмеялся. -- В июне здесь и видел, когда Палыч тебя с «Вальса»...

Он замолчал. Прошел сезон и теперь то, о чем они разговаривали раньше свободно, не складывалось. Все время куда-то все сворачивало, разговор цеплялся за неважные детали, за второстепенные подробности.

-- Холодно, -- поежился Камень.

-- А, сейчас… -- Славик протянул руку, повернул ключ в зажигании. Мотор взревел и тут же глухо застучал на низких оборотах.

-- Как двухтактный стучит, -- задумчиво сказал Камень.

-- Что? -- удивленно повернулся Славик.

-- Ну, двигатели такие есть …да неважно, -- махнул рукой Камень.

-- А, ты же в мастерские собрался. -- Славик включил печку, и поток горячего воздуха хлынул в кабину. -- Лодки ремонтировать?

-- Да, -- оживился Камень. -- Иваныч, с «Осколка», меня брал туда. Двигатели там ремонтируют, дизеля… Хорошие лодки есть.

-- А я вот водилой при Палыче. -- Славик простучал ладонями по рулевому колесу. -- В армию иду. Нормально -- буду в морскую пехоту проситься. А ты куда?

-- А я не иду… -- сказал Камень.

-- Да ладно, как не идешь? Бегать что ли будешь?

-- Я не иду, -- с расстановкой повторил Камень, и Славик, как с ним это часто бывало, растерянно замолчал. Камень опять с досадой подумал, что не получается разговора. Они прожили вместе четыре года, их родители знали друг друга с детства, и теперь, случайно встретившись в большом городе, им не о чем поговорить друг с другом.

-- А ты Ленку давно видел? -- после паузы спросил Славик.

-- Да нет… Например, ночью.

-- О! -- осторожно сказал Славик. Помолчали. -- А как день рождения-то справил? Небось с Ленкой сидел?

Да, точно, продолжал размышлять Камень. Когда не о чем говорить больше, начинают расспрашивать о подружках.

-- Да нет, в море я был, -- сказал Камень и потянулся. -- Ну ладно. Сколько время там?

-- Восемь сорок две, -- сказал Славик, посмотрев на светящийся хронометр на приборной доске.

-- Восемь сорок две, -- передразнил Камень, ткнув по-дружески Славика в бок. -- Морская косточка, а?

-- А что, -- разулыбался Славка. -- Походим ведь еще, а?

-- Конечно, походим. Сезон-то пропустил?

-- Да вот, -- поскучнел Славик. -- Отец засадил в джип, хочет чтобы я работал до армии.

-- Да надо было наплевать…

-- Да нет, -- бодро сказал Славик. -- Я и сам так хочу.

-- Понял, -- ответил Камень. -- Ну ладно, давай тогда. Спасибо, что подбросил.

Славик протянул руку, и он хлопнул по ней ладонью.

Он отошел шагов на десять и знал, что Славка сидит и смотрит, как он идет по пирсу, и он хочет в море, хочет сильно -- качнуться на волне, увидеть над собой белое полотнище паруса.

Потом сзади взревел мотор, и, взвизгнув покрышками, джип помчался по набережной.

Он был не первый сегодня. Яхта стояла с открытым люком, и с причала уже была переброшена сходня. Она заскрипела, прогибаясь под Камнем, и из люка высунулся Котя.

-- Привет!

-- Привет.

-- Ты на джипе приехал что ли?

-- Да нет. -- Камень засмеялся. -- Приятель подвез, на Институтской подобрал меня. Не накопил я еще на машину.

-- Я в следующий сезон возьму себе джипа, -- сказал Котя серьезно. -- Чай будешь пить?

-- Давай, -- согласился Камень и спустился в кают-компанию. Внутри было сыро и пахло газом. -- Замерз что-то.

-- Замерз? -- удивился Котя. -- Тепло же.

-- Да я ночь не спал.

-- А-а, -- Котя подал ему чай. -- Ну, кто зевает днем, тот не зевает ночью.

-- Точно, -- Камень отхлебнул горячего. -- Ты один?

-- Не было еще никого.

-- А кто идет-то?

-- Да как всегда… только Антон еще берет какого-то. С Ближней Скалы.

-- Так мы на Ближнюю пойдем?

-- Ну да…

Ближняя скала была первым островом Архипелага, если смотреть от города. В июле и августе они брали груз только на Безобразова, на Никольском и на других крайних каменистых островах Архипелага. Взяв, сразу уходили в запретную зону, и потом шли до точки рандеву.

Антон не любил, когда груз долго находился на лодке. Возрастала опасность налететь на неожиданный обыск пограничного патруля.

-- А груз-то будет? -- подумав, спросил Камень.

Это тоже был важный вопрос. Еще в августе они могли выбирать «качество», а сейчас, в конце сентября все резко изменилось. Китайцы брали все больше и больше трепанга, цены не падали, а наоборот росли, и контрабанда стала распространенным делом на побережье.

-- Абориген с Ближней Скалы доставит груз. Какой-то дружок Антона вроде.

-- Понятно.

Они посидели, налили еще по кружке. Привалившись к спинке низкого диванчика, Камень прикрыл глаза. Плескала вода близко, чуть не в ухо, слабо свистел ветер, и рангоут на палубе еле слышно поскрипывал. Теплую кружку он поставил на ногу и обхватил ее ладонями.

Как только он закрыл глаза, звук стал сразу отдаляться -- далеко все плескала и плескала волна… и он встал с низкого и широкого дивана, и надел джинсы.

Он так и хотел проснуться с вечера, и засыпая, твердил, «хочу проснуться, хочу проснуться». И проснулся, хотя спать хотелось так, что его шатало и побаливала голова.

Отогнув угол пледа, он осторожно убрал волосы с горячего лба Ленки и, подставив поближе кресло, сел в него. Ночник слабо освещал ее лицо, выцветшие волосы светились в темноте. Он смотрел на нее и думал, что она особенно красивая, когда спит. И во сне она не надувает щеки, и не чмокает сонно губами. Хотя Камень и не знал, делают ли так другие девушки по ночам. Даже не чувствовалось, что спит -- просто казалось, что на миг закрыла глаза и прислушалась к чему-то внутри. Камень любил смотреть на спящую Ленку. Потому что во сне она не могла оттопырить капризно губу, и сказать, например: «Да ты что, Камешек? Шутишь?»

Он закрыл глаза -- и продолжал видеть ее, спокойную, сильную, и, наплывая, шумело в ушах, и потом он понял, что это волна, и, закусив губу, она держала румпель за спиной, пригибаясь вперед, когда волна задирала нос швертбота. Потом лодка развернулась, солнце стало бить в глаза, он видел только ее профиль, вздернутый капризный нос и разлетевшиеся на ветру белые волосы.

Он открыл глаза. Он по-прежнему крепко сжимал кружку, и чай в ней был по-прежнему теплым. Он посмотрел на Котю, и увидел что тот, привстав, смотрит в прямоугольный иллюминатор. По причалу шли люди. Камень спал несколько секунд и удивился тому, сколько ему всего привиделось. Загремела сходня, затопали по палубе.

-- Ноги вытирай, эй, пассажир, -- весело крикнул кому-то Антон наверху.

В ответ что-то невнятно отвечали. Люк съехал в сторону, и вниз стал спускаться Иваныч.

-- А эти уже здесь, оглоеды, -- говорил он. -- Слышь, Антоха, они уже весь НЗ слопали, не дай бог нам в крушение попасть…

Через два часа быстрого хода они покрыли примерно две трети расстояния до Ближней Скалы. Ветер был хороший, и шли они в бакштаг, одним из самых быстрых курсов для любого парусника. На руле попеременно стояли Камень и Котя. Иваныч и Антон сидели внизу. С ними также сидел Коряга.

Настоящего имени своего Коряга не назвал, а Камень и не спрашивал. Поднявшись на борт и зябко подняв воротник кожаного пиджака, он походил по палубе и подошел к Камню.

-- Коряга, -- вдруг сказал он и протянул руку Камню. Рука была вялая, расслабленная, и держал он ее перед собой, как вещь. На одном пальце был перстень.

Камень поздоровался.

-- Слышь, Антоха, -- крикнул он, присев на лавочку в кокпите, -- а где девки-то?

-- Какие девки? -- недоуменно спросил Антон, высунувшись из люка.

-- Ну как -- на лодочке и без девок? -- И, оскалившись, он захохотал.

Антон задумчиво посмотрел на него. Коряга ту же развел руки в стороны.

-- Ну чего ты? -- смеялся он. -- Пошутить нельзя, что ли? Когда поедем-то?

Антон, отвернувшись, страдальчески закатил глаза и спустился вниз. Камень затягивал приборную доску герметичной панелью.

-- Камень, за борт его не скидывай только! -- крикнул Антон снизу.

Коряга снизу вверх, не вставая, посмотрел на Камня. Тот усмехнулся и продолжал затягивать тяжелой отверткой большие винты. Тогда Коряга повернул голову, продолжая смотреть на него в упор, и плюнул за борт, не отводя глаз. Камень отвернулся первым.

Теперь Камень сидел на носу яхты, свесив ноги по бортам, и смотрел вперед. Котя был на руле, волна была небольшая, качало несильно, вода поднималась к самым ногам и, не достав, уходила. Как всегда при бакштаге, ветра не чувствовалось, Камень сидел над черным форштевнем, серая поверхность моря летела навстречу и разбивалась ниже и чуть сзади о пластик бортов. Несколько раз они менялись с Котей, пока, наконец, плоский остров не вырос прямо по курсу, изрезанный скалистыми желтыми обрывами.

Якорь бросили в бухте Боярка. Вплотную к морю подступали здесь плотные кусты дикого боярышника. Сейчас, осенью, они были усыпаны красными плодами. Можно было обирать кусты, если подошел с моря, а вот продраться со стороны острова было трудно. Чаще бухта так и стояла до снега опоясанная облетевшими кустами с засохшими красными косточками. Дальше, примерно в миле по берегу, был небольшой поселок -- длинные бараки с холодильниками для флотилий прибрежного лова, около пятидесяти жилых домов и большой причал, куда три раза в неделю подходил тяжелый паром из Города.

Антон, устроившись один на юте, пил чай, сосредоточено глядя в палубу. Камень помогал Иванычу и Коте, они молча и быстро раскатали лодку, заправили двигатель. Собрали секции пола и вставили в дно. Двигатель повесили на транец, потом Котя несколько раз запустил его. Камень сидел на борту и смотрел сверху. Черная с оранжевыми полосами лодка плоско лежала на воде, и мелкая волна стукала в резиновое дно. Иваныч поднялся снизу со свертком в руках и с глухим стуком положил его на палубу. В одной руке он осторожно нес кружку. Он сел рядом с Антоном.

Коряга в это время был внизу -- наверное, спал. Камень не хотел спускаться вниз, пока он там сидел. Весь переход он хотел есть, утром он ушел из дома тихо, Ленка осталась спать в полутемной спальне, пропахшей ее духами, запахом ее волос и ее кожи. Утром на лодке он выпил кружку чая с сухарем. Он ждал, когда Коряга уйдет.

Коряга должен был уйти с Антоном, потому что Коряга жил на Ближней Скале. Камень подумал, что можно пожарить тушенки с луком и поспать час. Потом убраться и помыть лодку. Половить рыбу. Так было всегда, когда они ходили на Архипелаг по делу. Но в этот раз было не так.

-- Ну что, Котя? -- наконец, выпрямился Антон. -- Давай командуй тут.

-- Идем? -- вылез из люка Коряга. Он был бледный, лицо мокрое от пота, и Камень понял с удивлением, что его укачало.

-- Пойдем. -- Антон поставил со стуком кружку на крышу рубки. Как всегда, он подмигнул Камню, и тот неловко улыбнулся в ответ.

-- Счастливо, -- сказал он, подняв руку, пошел к борту и вдруг повернулся и спросил: -- А с нами не хочешь?

-- Хочу, -- тут же ответил Камень.

-- Да ладно, -- заныл тут же Коряга, -- что ты толпой такой, и так внимание привлекать будем.

Он стоял, засунув руки в карманы, подняв воротник кожаного пиджака, вывернув плаксиво губы.

-- Ничего, -- сказал Антон твердо. -- Пусть прогуляется хоть раз.

-- Ну, смотри, -- сказал Коряга и, неуклюже оступаясь, побрел на бак, к лодке. На ходу он икал, и часто сплевывал за борт.

Антон посмотрел ему в спину, и хлопнул Камня по полечу.

-- Пойдем, прокатимся… хоть на остров посмотришь.

Иваныч за их спиной молча поднял увесистый сверток и пошел за ними. Котя сидел на борту и держал швартов. Коряга уже пролез в самый нос и сидел там, нахохлившись, как черный тощий ворон. Они спустились в лодку, Котя сбросил конец. Завели мотор, и на малых оборотах, чтобы не заплескивало через нагруженные борта, пошли вдоль берега к поселку.

Камень всего пару раз видел «Осколок» с моря, когда купался, например, и удивился, как всегда, какой он огромный и как непохож на остальные легкие, белые яхты. С виду он напоминал утюг, своим странным форштевнем, опущенным вниз, и черным тусклым цветом.

Они вышли из бухты и скала на мысу загородила яхту и фигурку Коти на носу. Иваныч глядел через головы сидящих в лодке и правил вдоль берега, пересекая очередную мелкую бухточку. Коряга подставил лицо ветру и зажмурился, блаженно улыбаясь. Антон сидел напротив Камня на борту, спиной к берегу, вглядывался в море.

-- Оклемался что ли? -- спросил он у Коряги.

-- Да ну вас, -- открыл глаза тот и сплюнул в набегавшую воду. -- Лоханка у вас какая то… падучая.

-- Сам ты падучий, -- беззлобно ответил Антон.

-- Ладно... -- проворчал Коряга и опять зажмурился.

Пересекли еще две бухты, огибая остров. Наконец, за следующей скалой, выдающейся в море, открылась Причальная бухта, где на длинном низком берегу и стоял поселок. Коряга встрепенулся. Он открыл глаза и, встав со дна, сел на корточки, вытянув шею.

-- Так, Сашка, -- сказал он вдруг деловым тоном. -- Створ на вышке видишь?

-- Да вижу, -- проворчал Иваныч.

-- Вот влево от него по берегу до свай старых…

-- Вижу.

-- От свай там канал идет… туда.

Они развернулись круче к берегу, пахнуло водорослями, вода потемнела за бортом, проявилось дно, и в бухте вода была прозрачная, и видны были на дне большие морские звезды, распластанные на пятиметровой глубине. Когда они медленно шли меж черных покосившихся свай, Камень увидел в глубине, дальше, ряд гаражей, двери у которых выходили прямо на слипы, опущенные в прозрачную спокойную воду. Пристав к одному из них, они вылезли на гладкие доски, вытащили лодку. Коряга завозился с замком, Иваныч помогал ему, Антон с Камнем прошли по узкому проходу, выложенному досками, и вышли на дорогу. Впереди метрах в ста начинался поселок.

-- Антон, -- спросил Камень, -- а кто этот Коряга?

-- Учились вместе, -- ответил тот. -- А что?

-- Да какой-то он, -- замялся Камень.

-- Урод что ли? -- усмехнулся тот. -- Ну... есть немного. А так нормальный. Просто… придуривается, что ли.

-- Да нет, я ничего, -- смутился Камень. -- Мне ничего.

Вышли из прохода Иваныч и Коряга. Тот повеселел, опять у него была ухмылка на лице, плечи опущены и ноги он ставил носками в разные стороны.

-- Ну что, тихоходы, -- насмешливо посмотрел он. -- Двинули?

-- Пошли, -- сказал Антон. -- Только вы давайте вперед с Камнем, а мы за вами. А то толпа -- нечего светиться-то особо.

-- Да елки, -- с досадой сплюнул Коряга. -- Что ты суетишься? Вся деревня видела, как мы рассекали на резинке, а теперь…

-- Ты все сказал? -- спокойно спросил Антон.

-- Блин! -- Коряга топнул, открыл было рот, опять топнул и зашагал по дороге.

Камень пошел за ним. Молча они шли к крайним домам, Коряга шагал быстро, и Камень еле за ним поспевал. Потом тот остановился и расхохотался.

-- Что? -- озадаченно спросил Камень.

-- Я вам диван заблевал, -- сказал Коряга. -- Ты, небось, убирать будешь?

Камень повернулся и пошел дальше по дороге. Идиот, точно…

-- Да ладно, не обижайся. -- Коряга, догнав его, примирительно толкнул плечом. Потом сказал вздохнув: -- Не люблю я лодки эти, с тряпками. То ли дело моторы…

-- Какие моторы? -- спросил Камень.

-- Ну, какие …катеры с моторами, -- удивился Коряга. -- У нас как -- без катера-то? Все с катерами...

-- Ну и какой у тебя? -- насмешливо спросил Камень.

-- Норма-альный, -- глядя внимательно на крайние дома, рассеяно сказал Коряга. -- Хороший такой катерок…

Камень посмотрел в том же направлении. У крайнего дома во дворе на качелях сидела девчонка лет пятнадцати. На коленях у нее сидел котенок с завязанной на шее ленточкой. Он рвался у нее из рук, но девочка сидела, стиснув его, и неотрывно смотрела на приближающихся. Он снова посмотрел на Корягу.

-- «Тайфун» у меня, польский. А мотора два, по 150 сил, американцы, стационары, -- «Эвенруды». Знаешь? -- тронул его Коряга. В руке у него была пачка сигарет.

Камень посмотрел на него уважительно. Катер был хороший. На таком можно и до города ходить спокойно, если не в волну конечно.

-- Не, я не курю, -- сказал Камень. -- Так ты на нем ходишь сам что ли?

-- А ты думал, -- удивленно сбоку посмотрел на него Коряга. -- Конечно хожу. Где ж я «сухари»-то беру по-твоему? И на Безобразова надо слетать, и туда, и сюда. Потом самих «доставал» снабжаю, баллоны им вожу. Тут на море все -- как же без катера…

По немощеной улице поселка, где вместо грунта под ногами был песок с обломками ракушек, они дошли, наконец, до дома, сложенного из черных просмоленных шпал. Камень оглянулся. Иваныч и Антон, все время шли сзади и сейчас остановились, повернувшись друг к другу. Кажется они разговаривали.

-- Ну что, -- оглянулся на них Коряга, -- они что, не пойдут что ли?

Камень еще раз посмотрел на Антона и увидел, как тот махнул ему рукой в сторону дома. Камень пожал плечами.

-- Пошли, -- сказал он Коряге. -- Сами посмотрим.

Они прошли двором, где в углу были свалены крабовые ловушки и путаницы старых переметов с большими блестящими крючками. Коряга протянул руку к двери, но вдруг она открылась сама. На пороге стояла старуха в синем платке и ватной телогрейке. Из дома пахнуло застоявшимся теплом и еще чем-то неприятным. Старуха смотрела Коряге в грудь, бесстрастно, и ждала.

-- А, тетя Клава, -- сказал Коряга, оглядываясь. -- А дед-то где?

-- Убег до города, -- неожиданно сильным голосом сказала старуха. -- А тебе на что?

-- Как до города? -- возмутился Коряга. -- Мы ж с ним договаривались. Я же вот друзей привез за… ну, по делам.

-- Не знаю. -- И, помолчав, старуха добавила. -- А «сухари» неделю назад забрали у нас. Нету ничего. И нечего ходить…

-- Ну, ладно, ладно… я потом с ним поговорю, -- заторопился Коряга и потянул Камня. -- Пойдем.

Они опять вышли на улицу. Антон с дядей Сашей стояли там же и смотрели издалека на них. Коряга развел руки. Антон пошел к ним.

-- Ну что? -- спросил он.

-- Да вот. -- Коряга оглядывался независимо, поплевывая по сторонам. -- Дед уехал, не дождался. Разминулись…

-- Разминулись? -- переспросил Антон, исподлобья глядя на него. -- Начинается что ли?

-- Ну если он ушел! -- огрызнулся Коряга.

-- Бабка сказала, что «сухари» он неделю назад отдал, -- вдруг сказал Камень.

Наступила тишина. Слышно было, как над заливом кричит чайка.

-- Я тебе что говорил, -- сказал Иваныч Антону и презрительно плюнул.

-- Ну-ка иди сюда, -- быстро оглянувшись, Антон резко притянул к себе Корягу за пояс.

-- Да пошел ты, -- неожиданно ловко вывернулся тот, и отскочил назад. -- Что ты психуешь! Сейчас возьмем…

-- Где возьмем? Ты мне сколько должен, обалдуй?

-- Да я же тебе отдаю, товаром, чего ты…

-- Где он?! …Где товар, животное?..

-- Что ты сказал? -- уперся вдруг Коряга.

Антон шагнул на него, но Коряга резво скакнул в сторону.

-- Все, все, Антоха… Прости, все… Идем… Идем, есть человек, у него завалено… Завалено товаром просто… Все берем и уходим.

Антон, разжал кулак, и резко выдохнул воздух через нос.

-- Пошли, -- сказал он, кивая Коряге вперед.

Опять Коряга с Камнем шли впереди. Камень шагал, и у него было чувство, что ничего не выйдет, ничего они не возьмут сегодня на этом острове. Когда он был маленький, с отцом они так ходили на рыбалку. Отец ходил просто с удочкой посидеть, а Камень вязал крючки и резал мясо ракушки на приманку, а потом они долго сидели на причале. Отец читал книгу, а Камень бегал взад-вперед, закидывал, вытаскивал, менял наживку и смотрел, как дядьки вокруг вытаскиваю черных бычков и мелкую камбалу. Потом он к этому привык, только когда он шел с отцом на рыбалку, то уже знал: что бы он ни сделал, ничего не изменить, рыбы не будет.

Поднявшись выше от берега, они подошли к совсем маленькому дому, стоявшему на невысоком холме. Двор был замусорен, крыша на сарае провалилась, упавший забор открывал склон холма, заросший высокой травой, который упирался в лес. Когда они подошли к дому, их догнали Антон с Иванычем.

-- Давай, Коряга, -- сказал Антон. -- Открывай сундуки.

Коряга прошел во двор и толкнул дверь. Камень шел за ним. Помедлив, вошли Иваныч и Антон.

После небольшого темного коридора они оказались в еще более темной комнате с низким потолком. На середине стоял стол с остатками какой-то еды, пахло чем-то кислым, у стены стоял диван, и на нем лицом вниз лежал какой то человек.

-- Эй, -- тряс его за плечо подошедший Коряга. -- Вано, клиент пришел.

Камень подошел к окну и удивился, какой вид открывался от этого старого провонявшего дома. Море было как синяя чаша в обрамлении бухты с чистыми песчаными берегами. Прямой, как луч, двухсотметровый пирс, с которому приставал паром, когда выгружал машины, рассекал бухту на две половины. Камень подумал: плохо, что не видно яхты, черный «Осколок» смотрелся бы здесь очень красиво.

На улицах никого не было, свежий ветер посвистывал в щелях неплотно прикрытой форточки. Потом сбоку откуда-то выбежала девчонка, которую Камень уже видел, и побежала вниз под дороге. Котенка в ее руках уже не было. Камень проводил ее глазами.

Коряга полез по лестнице на чердак, возился там, сквозь щели в потолке сыпалась труха, старая солома.

-- Вот они, «сухари»-то, -- глухо доносилось сверху. -- Лучшее качество, Антоха, и в сарае ещё…

-- Антон, -- сказал Камень от окна. -- Смотри…

Антон подскочил, кивнув на ходу Иванычу, и тот незаметно, подвинулся к двери.

По улице, по которой только что пришли они, поднимались четверо. Четверо молодых сразу, на стареющем острове -- такое могло быть только в каникулы, а уже стоял конец сентября. И это были не солдаты из частей, расположенный на другой части острова. Сам Камень не мог сказать, зачем он позвал Антона. Он посмотрел на него. Антон только глянул -- и тут же опустил глаза вниз. Коряга слез сверху и толкнулся к двери, но там, загородив ее, будто бы осматривая полку над дверью, стоял Иваныч.

-- Коряга, -- спросил Антон, -- кто это?

-- А кто… -- Тот подошел и, глянув мельком, пожал плечами: -- Да, наверное, дружки Вано. Чего ты засуетился? Пацанам поговорить надо наверное…

-- О чем поговорить? -- Антон продолжал смотреть в подоконник, только сдвинулся, чтобы с улицы его было не видно.

-- Да обо всем, -- развязно протянул Коряга. -- У нас остров небольшой, а вы люди новые…

-- Со мной хотят, что ли, поговорить? -- поднял на него глаза Антон.

-- Да хоть и с тобой, -- исподлобья глядел на него Коряга.

В комнате стало тихо. Антон смотрел в подоконник, Коряга стоял напротив него, и плечи у него были подняты независимо, Александр Иванович перестал разглядывать банки над дверью, и тогда в тишине Антон вздохнул.

-- Ну, давай тогда -- веди их. -- И показал на дверь. -- Давай…

-- Ладно, -- оглядел всех Коряга и, дернув шеей, вразвалку пошел к двери.

Но как только он повернулся и сделал шаг, Антон с размаху подсек его сразу под две ноги. Коряга рухнул на пол спиной и тут же, оттолкнувшись руками, встал на четвереньки. Он приготовился прыгнуть к двери, но Иваныч сбросив на пол сверток, прикладом ружья, вдруг оказавшимся у него в руках, плашмя ударил его в голову справа. Коряга обмяк. Антон рванул Камня за плечо и почти отшвырнул его в угол к дивану. Выхватив из лежащего на полу свертка второй винчестер, он прижался к стене. Хлопнула дверь -- сначала уличная, -- и сразу открылась в комнату. Иваныч шагнул из-за двери и встал напротив проема. Ружье он держал наизготовку, приложив к плечу, и Камень видел, как у первого вошедшего стало стремительно бледнеть небритое лицо.

Они стояли на причале, на самом его конце, посреди бухты, и под ним море звонко плескало о сваи, мягко покачивая гривы зеленых водорослей.

Камень хотел, чтобы все скорее кончилось, чтобы можно было оказаться на теплой черной палубе «Осколка», и чтобы парус белым крылом вздымался у него над головой. Поэтому он смотрел в море и стоял спиной к берегу.

Антон стоял рядом, но смотрел наоборот на берег, на видный отсюда пологий холм, прилепившийся к склону, ровно покрытому густой и начинающей уже желтеть травой. Осеннее солнце грело напоследок, и воздух вокруг был полон запахов. Пахло цветами, и свежей водой, и морской солью. После того, как они закрыли за собой дверь дома на холме, Антон не произнес ни слова. И теперь он молчал, оглядывался быстро, смотрел на залив, и опять отворачивался.

-- Есть, -- сказал Камень, увидев краем глаза отваливающий от разбитых покосившихся черных свай катер.

Антон опять оглянулся, всмотрелся, полез в карман. Сверток с ружьем при этом он положил на сгиб локтя и стал похож на охотника. Он вытащил сигарету, прикрыв огонь, закурил и сильно затянулся, вдохнув дым пополам с чистым морским воздухом полной грудью. Кожа на тыльной стороне ладони у него была сбита, кровь засохла черными чешуйками. Закрыв глаза, он замер, запрокинув голову, задержав дыхание, и, наконец, шумно выпустил воздух пополам с дымом.

-- Вот так надо ходить, -- сказал он непонятно.

Камень посмотрел на него.

-- До конца -- понял? -- Пряча в щепоть сигарету, он затянулся еще пару раз и бросил почти целую сигарету в воду. -- Всегда до конца…

Камень смотрел на него, чуть покачиваясь от налетавших порывов. Качался, как дерево, которому безразлично, какие ветра его качают. Он просто хотел, чтобы уже все кончилось. Здесь, у моря, Камню стало лучше. Все осталось в доме, и там его больше не было, и ему казалось что он оставил в этом доме ненужную часть самого себя. Поэтому он не смотрел на берег, не хотел видеть дом, наполненный кислым, душным воздухом. Где на кровати лежал непонятный, так и не проснувшийся от шума человек по имени Вано, где пол был усеян черным и скользким пятнами, где слабо ворочались, тупо тыкаясь разбитыми головами в этот пол, те четверо.

…Он задвигался, замычал и на подгибающихся трясущихся руках пополз, как слепой, к двери. Антон, стоя у окна, повернулся, досадливо сморщился и, подойдя, толкнул его ногой в плечо, направляя обратно к стене. Через минуту тот зашевелился и опять упрямо зацарапался, слепо подтягиваясь к выходу, и тогда Антон быстро подошел и с ходу сильно ударил его «пыром» в бок. Всхлипнув, тот затих, и больше не двигался, только слабо икал…

Катер подошел к пирсу. Коряга, бледный, с наскоро замытой раной справа на голове заглушил моторы, и нос лодки, опустившись, слабо толкнулся в кранец. Бухта была пустой, и волны длинно разошлись двумя пенными «усами».

Иваныч вылез на пирс, подхватил швартов, накинул на кнехт, и вразвалку подошел к Антону.

-- Ну, все в порядке, -- кивнул он на черные пластиковые мешки, сваленные в кокпите. Через широкие мутные окна было видно что небольшой носовой кубрик тоже набит доверху.

-- Как катер-то? -- спросил Антон.

-- Ласточка! -- усмехнулся Иваныч.

-- Узлов сорок идет? -- спросил он у Коряги, стоявшего, зябко подняв плечи и засунув руки в рукава своего пиджака.

-- Идет, да! Конечно идет! -- торопливо ответил тот. Он как-то сбоку заглянул в глаза Антону. -- Слышь, Антоха, не забирай катер, а? Мне без него никак…

-- Да брось, -- бодро ответил Антон. -- Мы же друганы с тобой! Резинку нашу прибери пока, а до яхты добросишь нас, и иди куда хочешь…

-- Да? -- сказал Коряга и криво улыбнулся, отводя глаза. -- Спасибо. Вы ж взяли груз-то все таки. Я ж ничего. Это эти все… Я-то что…

Он еще говорил что-то, и затянувшаяся тонкой розовой пленкой щека у него лопнула, и капельки крови проступили на черной щетине. Он оглядывался, нервно хлопал себя по карманам, и не видел, как Антон, повернувшись к Иванычу, твердо и коротко посмотрел ему в глаза. Иваныч вздохнул и, чуть кивнув, отвернулся от Коряги.

-- Ну что -- поплыли? -- сказал Антон, присев перед свертком, и завязывая его поплотнее. -- Иваныч разгреби там…

Александр Иванович прыгнул в катер и стал разгребать место в кокпите. Он уминал мешки, и было слышно как хрустят под его руками сушеные тушки трепанга.

-- Очнись, Каменюга, -- сказал Антон, затягивая длинные ремни.

Камень, качнувшись последний раз, вздохнул и зашагал на деревянных ногах к катеру. Голова была пустая, его чуть морозило, и он несколько раз судорожно зевнул, ежась от свежего осеннего ветра. На краю причала он все-таки оглянулся на берег. Ровные холмы с пожелтевшей травой, длинные корпуса «холодильников», дома, прилепившиеся к склону, пара грузовиков у складов…

Он присел, собираясь спрыгнуть вниз, и вдруг Иваныч, медленно выпрямляясь в кокпите, глядя ему за спину, негромко выругался. Антон удивленно поднял голову, посмотрев на Иваныча, и резко оглянулся…

В облаке пыли стоял военный грузовик, и солдаты по двое прыгали из него и бежали к пирсу. Еще один грузовик с длинной антенной сзади вывернул с дороги прямо на песок и пошел по пляжу, разбрасывая широкими протекторами песок.

Коряга всхлипнув сел прямо на бетон. Морские пехотинцы, пограничники, поверх пятнистых комбинезонов были в длинных штурмовых бронежилетах. Пригнувшись, мягко ставя ноги, они бежали к пирсу, держа перед собой короткие автоматы, стволом вверх.

Иваныч вылез наверх, нервно застегивая пуговицы на рубашке. Антон, вздохнув, выпрямился, пнул ногой сверток.

-- Все, парень! -- сказал Иваныч. -- Не повезло нам.

-- Ерунда, -- отозвался Антон, засунув руки в карманы куртки. -- Катер не наш. Так? Груз не наш.

-- А дом?

-- А что дом? Там трупов нет…

-- Все равно год «без моря», -- сказал Иваныч и опять грязно выругался. -- Как пить дать...

Без моря? Камень так и стоял одеревенелый, и видел оцепеневшим взглядом все, будто со стороны. И длинный пирс, и бегущих по нему солдат, и катер на конце пирса, и три фигуры рядом с ним. Без моря!

Камень посмотрел на горизонт. Там через пять часов сядет солнце, там готова для него чистая и прохладная глубина, куда оно устало окунется. Солнце каждый день будет опускаться в это огромное свободное море, а Камня не будет рядом. Все белые чайки, и все рыбы будут продолжать лететь и плыть, а он всего этого не увидит! Сколько? Год? Камень тряхнул головой.

-- Я ухожу, -- сказал он.

-- Куда? -- Антон смотрел на бегущих солдат. -- Стой… не дергайся.

-- Я уйду на катере! -- сказал Камень громче.

-- Не уйдешь ты никуда, -- сказал Антон, повернувшись. -- Это не милиция. Это морская пехота. Они будут стрелять.

-- Я ухожу, -- повторил он последний раз и пошел к катеру.

Как только он сделал первый шаг, все в нем внутри рванулось, и полетело в сумасшедшем темпе. Ему казалось, что он не успеет, его схватил за рукав Иваныч, но, сильно рванув руку, он с разбега прыгнул в катер. Приземлившись на мешки, он плюхнулся на стульчик рулевого. Он слышал, как закричали на пирсе, не оборачиваясь, крутанул плоский ключ, щелкнуло реле стартера, и в эту последнюю тихую секунду он услышал быстрый приближающийся топот бегущих солдат. Потом он не слышал ничего, потому что взревели моторы. Включив передачу, он добавил газ, и катер, тяжело качнувшись, отвалил от пирса.

Ему все казалось, что он не успевает, что все происходит медленно, и он до отказа двинул сектор газа от себя. Катер рвануло, толкнуло, выбросив из под себя пенный бурун, он сильно рыскнул, стремясь закинуть корму вперед. Камень, схватившись за приборную доску, удержался и выровнял лодку. Моторы работали ровно, поднявши нос над водой, катер бил днищем о волны, и корпус звенел от этих ударов.

Тогда он оглянулся. Антон все размахивал руками и кричал что-то не слышное за пением «Эвенрудов», и показывал в море, пока набежавший солдат не прыгнул ему на спину. Камень сразу перестал смотреть. Он летел к выходу из бухты со скоростью сорок узлов, когда из-за мыса справа высунулся малый сторожевик с большим номером на борту, с высокими бурунами разлетающимися от его хищного острого носа.

Камень тут же положил руль вправо, и катер лег на борт в циркуляции. Описав почти полный круг, он развернулся в сторону каменных банок у левого мыса. Вода еле покрывала наклонные острые гребни, был отлив, и над пенящейся водой кружили чайки, выискивая рыбу на мелкой воде.

Левый, мыс загибался чуть внутрь бухты, плавно сходил каменной грядой в воду и так же плавно опускался в глубину. Ходовая осадка у катера была не менее пятидесяти сантиметров, и это было много, очень много, и не было надежды перескочить через гряду во время отлива.

Обернувшись, он увидел что сторожевик, продолжая перекрывать выход, на малом ходу втягивается в бухту. Взревела сирена, и из динамиков над водой разнеслись слова команды.

Камень опять посмотрел на банку, сощурив глаза, он всматривался внимательно в узоры волн на ее поверхности. Прохода не было, вода была слишком низкая. Налетев с разгона на банку, пластиковое днище лопнет, лопнут баки, расположенные в днище, взорвется сто пятьдесят литров бензина… Может, и не взорвется.

Камень направлял катер прямо в центр гряды. Моторы пели за его спиной на полном газу, впереди, за банкой лежало море, огромное, спокойное и свободное, и Камень хотел быть там.

Он так хотел быть с этим морем, что пропускал в мыслях то, что должно было произойти через несколько секунд с ним.

-- Ну, пожалуйста, -- сказал он про себя. -- Пожалуйста… Мне больше ничего…

Камни были прямо перед ним, в десяти метрах. Вцепившись в штурвал, он налег грудью на приборную доску, и хотел закрыть глаза, когда длинная волна скользнула наискосок справа, и трамплином нависла над самыми камнями.

Он успел только чуть принять левее, чтобы заскочить на этот неожиданный трамплин, и в следующий миг, сильно хлопнув реданом о волну, катер взлетел над поверхностью. Он тут же упал обратно, сильно грохнуло под ногами, скребнуло, подпрыгнула на транце с лязгом рулевая колонка. Уперевшись коленями в стенки кокпита, Камень сжав зубы ждал.

Одна за одной проходили секунды -- и ничего не случалось. Катер шел в открытое море. Он оглянулся и увидел, как длинная волна, пробежав еще немного за ним, растворяется в зыби, нагоняемой с моря. Сторожевик в бухте взревел моторами на «полный назад», взрыл воду, стал медленно разворачиваться в тесном пространстве бухты, и волны, длинные волны бежали от его корпуса и, выкатившись из-за мыса, тут же растворялись бессильно.

Камень счастливо засмеялся. Он посмотрел на мешки и нажал на стопор штурвала. Шагнув со ступеньки вниз, он споткнулся и упал на мягкий шуршащий под руками груз. Он опять рассмеялся и, взяв крайний мешок, бросил его за борт. Мелькнув черным, он растаял в кильватерной струе. Он кидал и кидал, и когда кокпит был чист, повернулся к рубке, и нога у него опять подвернулась. Он посмотрел вниз, и увидел размытые красные пятна на палубе, и брызги, и намокшую штанину, разодранную у колена. Еще он увидел ряд отверстий в борту, откуда острыми щепками торчал стеклопластик. Солдаты, -- вспомнил он.

Он тут же сел на палубу, и задрал штанину. Под коленом, была рваная рана, и кровь выбрасывалась оттуда толчками. Он сразу успокоился и, быстро подхватив какой-то шкертик, затянул его над коленом. Когда он заканчивал, кровь уже не бежала, и он подумав, решил не перевязывать. Опершись о борт, он осторожно встал и сделал шаг. В ноге пекло, но она послушно сгибалась.

Он посмотрел на рубку, и ему расхотелось таскать из нее мешки. Он хотел насладиться, наконец, морем, которое хотело уйти от него, почти убежало, почти исчезло, и все-таки в последний момент потянулось за ним прохладными сильными руками.

Забравшись на сиденье рулевого, он удобно откинулся, и положил раненую ногу на борт. Катер шел в открытое море, хотя ему и надо было поворачивать куда-нибудь к берегу, к людям. Но Камень не менял курс -- хотя бы некоторое время, немного ему хотелось нестись в брызгах туда, где горизонт не был замутнен никакими берегами.

Потом он все-таки приподнялся и чуть довернул -- так, чтобы нос катера смотрел прямо на опускающееся в воду огромное раскаленное солнце. Вот теперь все было правильно, и он смотрел на солнце открытыми глазами, удивляясь, что оно, оказывается, совсем не яркое, и на нем видны какие-то солнечные реки, и дороги, и даже моря. «Солнечные моря!» -- подумал он, и улыбнулся.

На самом деле, солнце было еще высоко, и до заката оставалось около пяти часов. Камень спал, откинув голову на жесткую спинку кресла рулевого. Хлопая днищем по мелкой волне, катер вздрагивал, и он тогда перекладывал голову поудобнее и, заснув, сразу начинал улыбаться. Катер уходил в открытое море, и прямо по курсу были видны невысокие прозрачные облака на горизонте, и горизонт изгибался чуть заметной дугой. А больше там ничего не было.