Speaking In Tongues
Лавка Языков

Евгений Шешолин

Избранное
(1985)





От публикатора:



Это -- дополнение к «Избранному-87», которое состоит из 29 стихотворений, которые, на мой взгляд, достойно представляют творчество поэта.
Почему Евгений не включил их в более поздний сборник?
Возможно, некоторые из них показались ему слишком откровенными, в то время как известная сдержанность чувств характерна для творчества поэта в целом; некоторые образы он мог найти банальными; некоторые недостаточно «профессиональными».
Несомненно, он прав в том, что они нарушили бы тот сдержанно-отрешенный стиль, который он выбрал для сборника 1987 года.
Несомненно, так же и то, что этот стиль не определяет поэтики Евгения Шешолина в целом.


А.Т.
июнь 2000
Псков




1 (1)



Показалось,
что долго-долго, --
бесконечный холодный глоток, --
я живу,
и вернуться можно,
показалось, -- в осенние сумерки...


Я себя обнимаю по памяти
и кусаю на всякий случай
можжевельника горькую ягоду.




2 (2)



Так и есть: этот храм, где решается эпос,
представлялся таким же. Теперь поединок
на улыбках пойдет, - на усталых и вялых.
И найдется поэт, и проверка сойдется,
и пройдут десятичные дроби народов;
вот и мы промелькнули, как тощие цифры
коридорами честных гуманных извилин,
и пружинка при галстуке рот открывает,
и вращается в сердце невидимый поршень.




3 (3)



По полигону новостроек
промчалась стая груздотелых переростков, --
навстречу счастью!...
Где-то гармонь заиграла.
Краски заката из детства
немного фальшивы и сладки.




4 (4)



Под святыми первыми снегами
Остывает терпкий вязкий шепот
С теплыми шершавыми губами


Открывалась мягкая равнина
На меду лугов как грезят дети
Чуть дрожа, блестела паутина


Это только кажется печальной
музыка хрустального покоя
Музыка равнины поминальной


Бабочка сухим крылом касалась
Солнце в облаках мерцало свечкой
Время шло и музыкой казалось


Улица дарящая намеки
На другой неуловимый вечер
Небывалый вечный и далекий


За коробкой грязного завода
Неизменно открывалось небо
Безобманной будущей свободы




5. ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР В ОКТЯБРЕ



М.А. (5)


Дерзает открыть и, характером в друга,
Потреплет лицо, замолчит, беспокойный,
Вдоль темной реки, как прощание с юга,
Несется широкой ржавеющей поймой. (6)


Намек на надежду клубящемся дымом
На миг прорастает до привкуса талых
Рассыпчатых снов-недотрог, где цветы мы,
И это дано нам, и это немало.


Легко мотылек умирает, крылами
Распахнут в сухие упругие струйки,
Слетают, шуршат под пустыми руками
Последних листов золотые чешуйки.


Уже без боязни, уже без оглядки,
С открытой душой на сомнительной карте
Несется в верховном своем беспорядке
Рожденных на смерть в неуверенном марте.


Последние воины тайного слова,
Хрустальные всадники мыслей напрасных
Идут напролом, и не ищут иного,
И чуть воспаленная синяя ясность.




6. ФАНТАЗИЯ ВЕСЕННЕЙ НОЧИ (7)



Тлеет молочная заповедь запада
Сквозь мириады сквозных поколений,
Как запоздалый спасительный рапорт,
Что прозревают ничтожные пленники.


И, безымянней, чем средний, в мерёжу
Дырчатой ночи, в судьбы околесицу,
Не отставая, как рыбы, и Божьи
Пальцы роняют невызревший месяц. (8)


И, как бутоны вечерние срезаны,
Слышим на миг голоса прабабок,
Брызжут, ломаясь о ночь, стрекозы,
Сыплется перхоть мясистых бабочек.


И сознаешь, что влипаешь в песню,
Где облетает без слов черемуха,
Ночь откупается синими перстнями,
Облачный сон смотрят ягоды черные.




7



двойное эхо тоски
ветром по траве
хохотом Пьеро
выпью


не дотянусь до соловья
за убедившихся в беде
выпью


за занавес
за черные глаза
и в одиноких небесах
выпью




8. БЕЛОЕ ОБЛАКО (9)



белое-белое облако
над разбитой дорогой
над такой ненужной
белое-белое облако
повеяло потерянным
вернулось забытое
давнее-давнее
огромное белое облако
белое-белое облако
каким счастливым я был оказывается
недорисованы белые башни
недолеплены снежные кручи
так умел не надеяться (10)
я частица страшного мира
таким недоступным легким
потемнело белое облако
расплылось серым дождем
над кашлем низкого ветра
над холодной тяжелой дорогой
над разбитой дорогой
приснилось белое облако
белое-белое облако
далекое белое облако




9 (11)



прощай прощай мой сад
никогда не было у меня сада
не скрипела синяя калитка
спелые яблоки упали
ночью в густую траву
кузнечики пели не мне
никогда не услышу
стона осенних деревьев
прощай навсегда
в аромате смиренных лип
осыпавшийся желтым крыжовником
никогда не приснишься
в стыдливых грешных цветах
не застигнешь неверной весной
не рассыплются солнечные лучи
в цветном гамаке паутины
не запомнит меня стрекоза
отпылают в сердце (12)
неспокойным огнем
настурции после дождя


10 (13)



...Но если ты останешься одна,
не бойся гулких и холодных комнат
пустого мира, -- в первой на стене
повесь картину небольшую, пусть
она не будет знаменитой, но
хочу я, что б на ней застыло
не слишком голубое небо, (14)
дорога и далекий лес.
А дальше делай все, как хочешь:
все поменяй местами, и не бойся,
и не смотри в окно, -- я буду
в наш мир заглядывать так осторожно,
что ты меня ни разу не заметишь;
я ничего нигде не переставлю,
но каждый раз ты будешь знать, что я
недавно был.




11. ДВОР-НАРЦИСС (15)



Бесконечные будни, не ведая пытки,
Он по жизни влачит, как во сне;
Он дотошно себя узнает до калитки,
И ни зги, и ни смысла -- за ней.


Как привык он к себе! Безотчетно знакомы
Эти пяди послушной земли,
Эта тень заскорузлого, властного дома...
Не гневи же судьбу, не гневи! --


Оставайся таким. Но весной, под цветенье
Моложавой повеет тоской:
Старый двор, сам себя не узнав, на мгновенье
Захлебнется своей красотой.




12. ВЕСЕННИЙ АКРОСТИХ (16)



Хрупкими льдами уплыли недели,
Рухнули шапки черемух апреля,
И распахнулась зеленая даль.
Синее небо на землю спустилось,
Тоненькой веточкой сердце забилось.
Осенью вспомнится, осенью -- жаль.


Снова порывистым криком грачиным
Вычерчен город по веским причинам
Общей с ожившей землей суеты.
Скоро на платье душистом и тонком
Крошка весна нарисует спросонку
Редкие, крупные яблонь цветы.


Ей даже мы удались, как растенья
С еле заметным друг к другу движеньем.




13 (17)



Когда мы шли через репейник,
И сумерки немного прибыли,
Я был, наверно, коробейник
В волненье радостном от прибыли...


Теперь смотри, какой дремучий
Тысячелетний сочный берег.
Букет мой странный и колючий,
Да вряд ли кто-то и поверит.




14 (18)



Прозрачная девочка
Строчка из Бунина
Глупая девочка
Думалось мне
Хватит надеяться
Вечно на чудо
Старый мечтатель
Время уходит
Бахус небритый
Умные книги
И за кустами
Хлынули капли
Прохладного горла
Весенней кукушки




15. РЯБИНА (19)



В хрустальное пространство осени
Рябины щупленькое деревце
Такой прощальной вспышкой бросилось,
Такой, что даже и не вериться!..




16. АВГУСТ



Холодный закат. Преображенье.
Холодное небо. Синяя глушь.
Серебряное отраженье
Еще неведомых душ.


Черные ели. Омут сонный.
Ни шороха, ни дороги нет.
И сироты войдут в бездонный,
Невыносимо чистый свет.




17. ВЕСНА 1985 (20)



Венозная хмельная бузина,
Лиловые заманчивые дали,
Подводит губы милая страна,
Опять -- весна, а многие не ждали...




18 (21)



О отец мой какие-то шлюзы
лопнули в сердце
где ты один из многих
гнилая земля под руками
пронумерован
о отец мир огромен
сейчас меня будет рвать им
комья земли и камни
перья и шерсть и кожа
собака что подло я продал (22)
подает мне послушную лапу
и просит меня глазами
моей нелюдимки забытой (23)
она зовет меня в поле
играть череп собаки узкий
можно пнуть ногой
мы уходим
и будто кто-то рассыпал
бессчетные полые шахматы
сыплются артефакты может быть хватит
играть в искусство (24)
никто не слушает
мир огромен
толпы бессчетные толпы
людей при гаснущих свечах
в тесном храме
руки воздеты
последний выдох
светятся руки
где же твои обиды
один из многих и многих (25)
девочки не рожденные
значит забудь сам себя
последний способ
вот в грозу под дождем
грунтовая дорога
что долго одна ждет Бога
как сказал поэт
и закроются шлюзы
и в вечной анестезии
отец улыбнется с неба
и тихо пройдет собака
мятными синими снами
с заплаканными глазами




19 (26)


«О нет, я не город с Кремлем над рекой...»
А.Тарковский


Прости, и свети, и смеяться учи,
Но я -- переулок в ночи.


Я -- дом в переулке, но некогда жить, (27)
И ветер пробил этажи.


И лица застыли, и губы грубят,
И я не могу без тебя.


С низиной сырой и холодной в груди
Счастливый, счастливый иди!


Сквозняк, темно-серого леса мазок,
Горит впереди огонек.


Мне губы сведет этот мир ледяной
И слепок с тебя, неземной.


Я счастлив. Мы вместе. Целуй и молчи.
Глухой переулок в ночи.




20. ТЕРЦИНЫ (28)



Не коснусь я крыльев стрекозы,
Мятных слов вовеки не предам,
Не смешаю привкуса росы.


По моим прощальным городам
Мы искать друг друга не пойдем,
Но я знаю, что всегда ты -- там.


Только бы за каменным углом,
Все равно, на улице какой,
Улыбаясь, ты ждала во всем.


Если есть бродяги за звездой,
Если не запятнаны слова,
Если даль должна быть за горой.


Если есть такая синева,
Что закроешь навсегда глаза,
Если эта синева -- права.


Это не улитка, не слеза,
Это не дыхание тоски,
Это -- на травинке -- стрекоза.


Это голубые лепестки
Покрывают легкую стопу,
Нет дорог, и звезды -- далеки. (29)


Ты нашла последнюю тропу.




ИЗ РУССКИХ ГАЗЕЛЕЙ (30)



21



Вот и вырвалось слово из города словно убийца,
Вот и в мертвой деревне не дали бродяге напиться.


Проведите меня на ненужное сорное поле, --
Там я буду крапиве и дикому тмину молиться.


Ваши души, поверьте, еще не пропахли бензином,
В небесах улыбаются ваши прекрасные лица. (31)


Принесите смертельных пасленовых ягод в ладонях, (32)
Белены заварите и дайте бродяге напиться.

Ничего, что завяли на ржавчине детские уши,
Никому напевает с отравленной ели синица.


На дырявом пергаменте пасынки-знаки не плачут;
Я пишу на последней, разорванной в клочья странице.


Быть крапиве и дикому тмину в небесных амбарах,
Вызревает мой голос, грядет лучезарная жница. (33)




22



Я у ночи расчесывал кос мумиё,
И звезда на ладонь мне упала её.


Будто чай золотистый пророс в голове,
Осветилось отчаянным светом жилье.


Как вокруг золотистого стебля судьбы
Сном тягуче-зеленым обвилось былье.


Черный мед слаще меда, и тень хочет спать,
Не гоните с насиженных мест воронье.


Закатилась звезда, пересохло былье,
Начинается черное время мое.




23



Опять голодные грачи -- зачем?
Такие в трауре врачи -- зачем?


Я наизусть печалиться умею, --
Не надо больше, не учи, -- зачем?
Прозрачная стена крепка меж нами,
Цветные шторы, кирпичи -- зачем?


Чернеет что-то впереди, как ночью,
Ночь беспросветная в ночи -- зачем?


Ум утешает, сердце плачет кровью,
Двум разлученным -- палачи -- зачем?




24



Пришел ко мне отец во сне, но даже взора не нашел:
Я сад души искать в глуши ушел за горы, -- не нашел.


Цветущий ароматный край, приснившийся родимый рай
В горшке цветок припомнить смог и в том позора не нашел.


Когда пришла ты за душой, она поладила с тобой:
Пахнуло сном, сверкнуло дном, в ночи я вора не нашел.


Стоит сосуд вниз горлом, пьян; течет туман, благоухан, --
Тот сон верни, переверни! -- но я опоры не нашел.


Цветок искал свой аромат, мир сам себе всегда не рад;
Среди людей искал людей, но -- вот умора! -- не нашел.


У нас запретны небеса, завязаны судьбы глаза;
В родной глуши, в лесу души и мухомора не нашел.


Искал тебя среди волков, -- из букв алмазных много слов
(В бензине след сошел на нет): кино, контора... не нашел.


Темно-зеленый кипарис над теплым морем рвется ввысь...
Среди осин стою один, себе я хора не нашел.


Мир скоро сам себя задул, за угол от меня свернул,
Звездой сверкнул, в глаза взглянул и ни укора не нашел. (34)




25 (35)



Проходит молодости сень, проходит!
Та царская святая лень проходит.


На сердце тлеет ссадина заката,
В короткой вспышке чья-то тень походит.


По шару неба золотую хорду
Покорно солнце, что ни день проходит. (36)


Нанизаны на луч цветы и тайны...
Не жизнь моя ли набекрень проходит?


Ее печальный взгляд меня под сердцем
Навылет, как пургой олень, проходит.


В воде стоячей времени иду я,
Как вдоль по улице сирень проходит.


Скажи: «Хорошая газель, мальчик, --
Как тучка в небе,» -- и поддень, -- «проходит».


Один он поднимается все выше
И много горных деревень проходит.


Евгений в башне из слоновой кости
Уже девятую ступень проходит.




26 (37)



Спустились сладостные сны пчелиного густого роя
И будто облако росы во время жатвенного зноя. (38)


К чему описок черный цвет? -- пусть едче женской злости -- жизнь,
Разъела радуга дворец и смыла вечные покои.
Алхимик-стих бесплотный прах навеки пересохших лет
Засыпал в русло строк и в них вино забило золотое.


Не выдохся сосудец-жизнь, грозд виноградный не загнил,
На полуострове надежд стоит нетронутая Троя.


Вот детства влажная лазурь безоблачный открыла глаз, (39)
И мальчик, словно Лазарь, встал, не чуя бездны за собою.




27



Уже кружат в крыжовниках шмели,
Уже цветы свой танец завели.


Еще дозволено щекой коснуться
Еще раз молодой щеки земли.


Черемуха все так же облетает
По всей Пскове, Непрявдве ли, Нерли. (40)


Летят, летят недели все быстрее,
И облаков пустые корабли.


Уже нам не понять, не оглянуться,
Уже фиалки нежные взошли.


Еще благоухает майский вечер,
Еще я слышу голоса вдали.


Кому -- тюльпан, кому -- букет сирени,
А мне обещан кустик конопли.




28. ГАЗЕЛЬ В СТОРОЖКЕ



Подождите меня, подождите немножко,
Я в избушке своей приоткрою окошко.


На дорожку ночную насыпьте потише, --
Я услышу ваш смех, -- золотого горошка.


Это ножки котят шелестят коготками, --
Замираю, иду -- осторожно, как кошка.


Это крошка-душа сладкой звездочкой медлит,
Желтым глазом в ночи обернулась сторожка.




29 (41)



Это только цветка небесного завязь,
Сколько помню, всегда цвести собираюсь.


Это только с другого берега отзвук,
Это я, сам себе, как во сне, улыбаюсь.


Ветер треплет цветы, срывается голос,
Удержаться на солнечном сне стараюсь.


Жизнь ослабила когти, вырвалась песня,
Ложкой меда в бочонок дегтя бросаюсь.



КОММЕНТАРИИ АРТЕМА ТАСАЛОВА
1. Стихотворение входило в «Сухой букет».
2. Это стихотворение -- как бы разговор про себя, очень тихий, но важный для понимания восприятия Поэтом потока становления.
3. В своем роде -- совдеповский лубок, который мертв, но все еще волнует глубокую память сердца...
4. Одно из самых просветленных стихотворений Евгения. «Время шло и музыкой казалось...» -- бессмертная строка.
5. М.А. -- Это прекрасное стихотворение посвящено, стало быть, Мирославу Андрееву, уже не раз мной помянутому. Жаль, что не мне, но что делать. А ведь именно в этом стихотворении как нигде почти более сказалось родство наших душ: я бы сказал -- стихийность творческого порыва, безоглядный выход на вызов ветра «с открытой душой на сомнительной карте». Сомнительна карта пути поэта, и будет бита она не раз и не два. Но «последние воины тайного слова -- хрустальные всадники мыслей напрасных, (ибо что более напрасно, чем дело поэта в этом приземистом мире?) -- идут напролом (а как еще здесь можно идти!) и не ищут иного (в максимуме порыва -- только единого на потребу!) и чуть воспаленная синяя ясность (неба-ума-судьбы...)
6. ржавеющей поймой -- поймой реки Великой, скорее всего, по направлению к Псковско-Чудскому озеру мимо на крутом обрыве Снятогорского, женского теперь, стоящего монастыря и прочих церквей по обоим берегам реки -- 20 км -- не более.
7. почему он не включил это прекрасное стихотворение в «Избранное-87»? Постеснялся яркости образов? Избытка экспрессии? Судя по всему, он сокращал себя в сторону сдержанного классицизма и это ему удалось благодаря отказу от восточного буйства красок, которое он позволил себе в переложениях с персидского в «Северном Диване».
8. Вот ведь накрутил в четверостишии! Попробую прозой: «Безымянней чем средний (палец), не отставая, как рыбы (от кого?) и (разжимаясь), пальцы Бога роняют невызревший месяц в околесицу судьбы, в сеть звездной ночи». Как такое перевести на английский, к примеру, когда и на русском не совсем ясно? Баловство, да и только!
9. БЕЛОЕ ОБЛАКО -- по данным Мирослава Андреева, это первый вариант стихотворения. Другой мне не известен.
10. Так умел не надеяться -- да, Женя научился не надеяться. Это помогало ему быть объективным. Это лишало его помощи свыше...
11. По данным Мирослава Андреева -- первый вариант. Другой мне неизвестен.
12. Последние три строки -- сейчас вдруг глянулось -- японская миниатюра в духе дзэн.
13. Я был полностью уверен, что это стихотворение есть в «Избранном-87», настолько оно в контексте поэтики Евгения. Но нет -- его там не оказалось. Почему? Если не ошибаюсь -- посвящено Марине, первой жене.
14. И все же -- «...не слишком голубое небо, / дорога и далекий лес». Таковы черты архетипа судьбы поэта... В этой связи отмечу, что образ Леса вообще, как я догадываюсь, есть символ Отца. Если эта догадка верна, то судьба Евгения запечатлена им самим как длящийся путь к Отцу.
15. Жене пришлось часто снимать комнаты в деревянных домах частого сектора Пскова, поселков и деревень псковской области, так что он успел внимательно вглядеться в этот образ смиренно вымирающей России.
16. Этот акростих был напечатан в псковской газете «Молодой Ленинец», когда мы еще учились в ПГПИ, и наделал много шума в застойном болоте города. Кого-то в редакции даже сняли с работы, если не ошибаюсь, а Женю совсем перестали печатать в местной прессе, и стал он у нас совсем диссидентом. Теперь Имя Христово смело полощут те чиновники, которые когда-то бежали от него, как черт от ладана.
17. По данным Мирослава Андреева -- первый вариант стихотворения, другой мне не известен. Первое четверостишие так «по-дурацки» смешно устроено, что пришлось его сразу и навсегда запомнить. Вот ведь незадача! В Жене и впрямь было нечто от купца-коробейника: удаль и сноровка. Несколько лет он с переменным успехом приторговывал с рук мумиё, которое поставлял ему через Мирослава еще один поэт из г.Фрунзе по фамилии Богомолец. Где-то и он должен всплыть, потому что талантливый парень. В архиве у Мирослава он должен быть.
18. Посвящено одной из учениц сельской школы.
19. Этот стих Женя вытащил из моей души, когда я спал! Думаю, из-за этого и не включил его в «Избранное-87».
20. Этот стих почему-то сцеплен с такой картинкой в памяти моей: Москва, март 1985, еду в троллейбусе по Каменному Мосту (от Дома на Набережной к Манежной площади). Сижу у окна справа: Москва-река, купола, звезды. На коленях «Литературка», раскрытая на Мартовском Пленуме ЦК КПСС. Что-то зацепило (понял, что умирать не обязательно?). С тех пор стал читать газеты.
21. Один из самых любимых моих стихов у Жени. Здесь он искренен, как никогда. Вероятно, поэтому и не вошел в «Избранное-87». Что здесь происходит? -- Миф личности рвется, не в силах удержать натиск совести. Необходим катарсис для воссоздания, примиренного с самим собой мифа личности. Так происходит рост понимания жизни -- духовный -- по сути -- рост. Катарсис достигнут; в последних строках ритм замедляется, и со слова «анестезия» образный поток затихает в плавных шагах собаки и примирено гаснет в ее же глазах. Ключевым остается образ отца, неизжитая тоска по которому не покидала сердце поэта.
22. собака что подло я продал -- шотландская овчарка Жэрри, о которой уже шла речь в «Избранном-87».
23. моей нелюдимки забытой -- первая жена Марина.
24. играть в искусство -- серьезная опасность для поэта, которую 99% пишущих даже не осознают, доверчиво полагая, что искусство и есть игра. Если это и игра, то в жизнь-смерть, на что, конечно, большинство не соглашается.
25. один из многих и многих -- для поэта, который как заповедь о себе оставил стих «нет, я не вливался в метрошную злую толпу! В уме придержите мою единицу-судьбу!» («Четверостишия Возвращения») такое знание о себе может стать причиной серьезного кризиса.
26. Стихотворение интересно как автопортрет.
27. некогда жить -- поэту всегда. Почему? Куда торопиться он уйти? Что не успевает здесь сделать? (Года шалунью рифму гонят -- стихает священная лихорадка и муза почти уже не заходит. Семья... Если не увидишь в детях нечто большее, чем поэзия -- уходи, поэт, из этого мира -- ты дал, что смог. Или трансформируйся -- в. Кого? Обывателя? Через этот ужас надо пройти. Надо учиться ежедневно умирать в семье -- в ближних своих, уповая на волю Божию, и тогда -- как знать -- не откроется ли второе дыхание, -- не дано ли будет высказать нечто еще. А если и нет -- смиренное молчание будет тебе к лицу -- молчание всегда к лицу человеку. Можно предать себя суетным словом, но не молчаньем.)
28. Эти почти невесомые стихи легко пропустить, а между тем глубоки они и тонки.
29. нет дорог, и звезды -- далеки. -- Казалось бы -- дорога -- сквозная тема стихов Евгения, но здесь речь не о земных дорогах. Он опять остается здесь, -- остается и смотрит в небо.
30. РУССКИЕ ГАЗЕЛИ -- о них сказано в «Северном Диване» и в «Избранном-87». Здесь представлено несколько ранних упражнений Евгения, которые хороши именно свежестью взгляда при первой встрече поэта с классической персидской формой стиха.
31. в небесах улыбаются ваши прекрасные лица -- к догадке о вечном прообразе каждой личности.
32. смертельных пасленовых ягод -- для растений из семейства паслёновых характерно высокое содержание ядовитой синильной кислоты. Дикий паслён (родственник помидора и картофеля) растет на территории Псковской области, -- его плоды -- большие красные ягоды.
33. грядет лучезарная жница -- эхо образа моего стихотворения из книги «Живая Земля» («В белом саване Жница...»). Вероятно, из-за слишком очевидного совпадения образа Женя впоследствии снял этот бейт.
34. и ни укора не нашел -- вспоминаю известные строки И.Бродского: «Но пока мой рот не забили глиной / Из него раздаваться будет лишь благодарность».
35. Моя любимая газель! Женя находил образы ее банальными и поэтому не включил в «Избранное-87». Я не согласен с ним. Здесь живет солнце нашей молодости.
36. золотую хорду... солнце... проходит -- не совсем удачно сказано: хорда -- отрезок прямой между точками на окружности, а солнце идет по дуге. Однако вспоминается есенинское: «Голова моя машет ушами, как крыльями птица, / Ей НА ШЕЕ НОГИ держаться больше невмочь». -- Тогда уж на НОГЕ ШЕИ или на ШЕЕ-НОГЕ, но так и пошло ведь в вечность...
37. Не помню уже, есть ли эта газель в Северном Диване, но она так мне нравится, что не грех повториться.
38. И будто облако росы во время жатвенного зноя -- сравни с «Облако росы во время жатвенного зноя» (Исаия, 18.4). И вот вспомнил эпизод с Библией: говорили мы как-то с Женей в его избушке о Боге -- спорили; и я предложил ему открыть на удачу Библию и прочесть стих специально для него от Бога. Он согласился -- не глядя, определил страницу и стих -- и вот я ему читаю: «Начало премудрости -- страх Божий». Он был под впечатлением.
39. Вот детства влажная лазурь безоблачный открыла глаз -- изумительная строка!
40. Пскова, Непрядва, Нерли -- реки русского мифа.
41. В этой отличной газели была одна совсем неудачная строка, которую я изменил.