Разбудит утро

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Николай Вячин

Разбудит утро

(рассказ молодого человека)





Наступило лето.
Убедившись, что мне на всех наплевать и что жизнь бессмысленна, я решил прожить эти три месяца на всю катушку. А там видно будет.
На самом деле ничего видно не было. Зрение падало. Я тоже. Почти каждую ночь я бродил по городу, забредая на все дискотеки, которые находил. Вечер начинался с «Балтики» (изредка смешиваемой с водкой и кока-колой), со старых друзей и новых подруг.
«Кончится лето...» - думал я и вспоминал Цоя. Почему везде пишут, что он погиб в автокатастрофе, когда он покончил с собой? Он же ясно говорит об этом в последнем альбоме. «Вы мне все надоели».
Конец августа был не за горами, а с ним - мой день рожденья. К тому моменту я уже знал, что застрелюсь. Каждый день я крутил «Чёрный альбом», поддерживая в себе мрачное настроение, и занимался разрешением дилеммы; до дня рождения или после? «Лучше после, чем никогда» - своекорыстно мелькнуло в голове, и я стал созывать друзей на праздник, с мыслью «а на хрена он мне сдался?» Мысль кричала и светилась, поэтому вовремя пришли только две подружки - Лена и Оксана, за которыми я раньше по очереди ухаживал, но без толку. Лена три года была моей партнёршей по бальным танцам. Несколько дней назад я предпринял активные действия, и она почти сдалась, и сегодня я рассчитывал на окончательный успех. Но в глубине души мне было наплевать как на неё, так и на всех остальных.
Остальные опоздали - кто-то на 1,5 часа, кто-то на два, а кое-кто решил, что дня рождения вообще не будет.
Хороший тост сказала мама: «22 года стукнуло-брякнуло...»
22 года... Тупой жлоб и ленивый балбес.
Я напился отличного коньяка и веселился от души. Лена отклоняла мои мягкие поползновения, а я внушал себе: «мне на неё наплевать». Наступала вторая фаза опьянения: глаза слипались, мысли мрачнели. Хотелось кого-нибудь «загрузить», но сил на это не было. Каким-то образом у меня с Леной зашёл разговор о стриптизе, и она с вызовом сказала, что станцует для меня стриптиз за 400 деревянных («в Москве вообще - тысяча»). Я знал её больше трёх лет и из самых эротичных движений в её исполнении смог припомнить только бутафогу. И я с вызовом согласился, не забыв при этом безуспешно поторговаться. Она меня заинтриговала. И мне было интересно, откажется она чуть позже или нет. Она не отказалась, а лишь спросила: «А как же наши отношения, как мы будем потом общаться?» Приятельские отношения меня больше не устраивали, и я сказал: «Потом поглядим.» Когда в 10 часов гости разошлись и мы остались одни в большой освещённой комнате, я включил прекрасную рок-балладу. С тех пор я не могу её слушать...
Мне было известно, что недавно Лена стала танцевать в ночном клубе, но я не ожидал ничего подобного. Это было потрясающе. Это не идёт ни в какое сравнение с ночными клубами, стриптизом «для всех»...
Свет... Музыка... Она... «Тебе хорошо видно?..» - «Да...» - «Точно хорошо?..» - «Да...» - «А так... Лучше видно?..» Страсть... Разжигается... Домой возвращается мама. Блин! Выключаю свет и закрываю дверь плотнее.
Музыка... Она... Вспышка молнии за окном... Идеальное тело, освещённое на миг... Отдалённый шум дождя... Да... в тот день шёл дождь... Она рядом... Я хочу её... Она знает, когда надо оттолкнуть... Игра... Неужели игра может свести с ума? Неужели это Лена?..
Она знает, когда надо оттолкнуть... И когда положение становится опасным, она отталкивает в последний раз. Всё. Конец.
Со мной никогда не играли. Я никогда не сходил с ума. Я думал, что в этой жизни не осталось ничего интересного. Как я ошибался.
Сбросив оцепенение, я кинулся вдогонку за упорхнувшей минуту назад Леной. Я столкнулся с нею в подъезде: она забыла зонт.
«Я хочу тебе кое-что сказать» - сказал я, пьяный во всех смыслах.
Мой друг пошёл за её зонтом, а мы остались в темноте на первом этаже.
«Что?» - спросила она, доверчиво склонившись в ответ на мой заговорщицкий вид. Только один факт объяснял во мне пробудившийся интерес к жизни. «Я в тебя влюбился» - сказал я. Ловким движением Лена не позволила моим пальцам сцепиться у неё за спиной и, отступив на шаг, горячо заверила, что мне это кажется, что это ерунда и просто сильное впечатление... Когда мы стали откровенны, она сказала с тенью печали: «Сердцу не прикажешь». Это была её главная фраза.
Конечно же, мне было этого недостаточно. Но я смог отпустить её. До следующего утра.


Маша, моя однокурсница и мой друг, которую я тоже пригласил на день рожденья, осталась у меня, т.к. жила далеко, а было уже поздно и шёл дождь. Мы хорошо поговорили с ней в ту ночь. Я излил эмоции, около получаса повторяя: «блин!», «ни фига себе!» и «чёрт возьми!». Всю ночь я ломал голову над тем, как же Лена по-настоящему ко мне относится. Я попросил Машу рассказать, о чём они с ней и Оксаной говорили в лоджии, когда курили. Оказывается, Лена очень переживала и всё колебалась, танцевать или не танцевать. Потом по её просьбе Оксана принесла оставшуюся бутылку крепкого вина с бокалами, и они распили на троих. Лена выпила два бокала (помимо прочего). А вскоре все засобирались.
Да, из рассказа Маши я понял, что для Лены это было немалым испытанием. Что это могло значить? Что она дорожила нашими прежними отношениями? Но прежние разваливались прямо на глазах, и инициатором был я. Или она меня настолько не переносила, что выручила бы только выпивка? Или всё проще? Я устраиваю её как хороший знакомый, но совершенно не в её вкусе. Поэтому для храбрости она выпивает (ведь идёт против себя) и - вперёд! Но тогда мотив - деньги. Только деньги. Это хуже всего.
Я пришёл к такому печальному выводу и в довершение глупо поссорился с Машей.


Утром я встал разбитый телом, но окрепший духом. Радио Ви-Би-Си объявило 10 часов. Мы с Машей, молча помирившись, позавтракали и посмотрели записанный на видеокамеру день рожденья. Сняли мало, но зато самое веселье; смотреть было интересно.
Потом я стал собираться, чтобы проводить Машу до электрички.
Жаркая ртуть, сновавшая в груди ещё пять часов назад, остыла во время сна и осела где-то глубоко холодной глыбой цемента. Я думал о Лене. Ночь расставила всё на свои места.
Незаметно от Маши я положил в сумку револьвер с одним патроном и вышел из квартиры с расчётом никогда больше не вернуться. Но сначала я должен был увидеть Лену. Проводив Машу до станции, я сел на трамвай и отправился к Лене домой. Я не представлял, зачем туда иду и что скажу. Уже у подъезда я придумал предлог и, возможно, отсрочку.
Я понял, что не просто вот так взял и влюбился. Это появившаяся с годами привязанность, желание в последние месяцы завладеть ею, случай на берегу моря и, наконец, интим-стриптиз, - всё наслоилось друг на друга и переросло в необычное чувство. «Но это не любовь...» И главная проблема заключалась в моём миропонимании, во взглядах на жизнь. Три месяца я камнем падал вниз, ничего не желая, забросив спорт и учёбу, и впереди не видел ничего, кроме пустоты. Теперь я привык к этой пустоте, и она сама тащила меня вниз, как магнит. Мне становилось легко от осознания того, что вскоре падение закончится и я обрету покой.
Я зайду к Лене и приглашу её на ужин. Если она согласится, я получаю отсрочку. Если нет - я иду к морю... Тут я вспомнил, что не вытащил из сумки организатор с двумя тысячами рублей. Когда менты осмотрят труп и личные вещи, они вряд ли оставят содержимое организатора в сохранности. Домой я возвращаться не собирался - тяжело. Что делать? Ладно, что-нибудь придумаю.
От Лены веяло снами и тёплой постелью. Я только что разбудил её, и теперь она была не против снова лечь, но из-за меня передумала и пошла на кухню. «Будешь чай?» - спросила она. «Буду». Внешне я сохранял спокойствие, но внутренняя энергия словно наэлектризовывала и взлохмачивала всё окружавшее меня. Лена почувствовала это и после короткого незначащего разговора спросила, зачем я пришёл и, вообще, в такую рань поднялся. Раньше она не спрашивала. Просто хотел увидеть тебя, Лена. Вслух я сказал: «Что ты делаешь завтра вечером?» Она, чуть удивившись, улыбнулась - «Не знаю... А что?» «Я тебя приглашаю к себе на ужин». Наверное, она не ожидала услышать подобное предложение, ведь она сказала вчера: «сердцу не прикажешь». Но я предложил, а она, смущённая, «вспомнила», что у неё завтра тренировки в клубе; а после завтра начинается учёба; а в субботу... да кто его знает, что будет в субботу - учёба или тренировки...
Что ж... Ну и пошло всё на хутор!
Теперь, как быть с деньгами? Оставлю организатор у Лены, попрошу занести завтра (мама будет дома). «Ладно, понятно. Тогда заходи завтра днём, просто поболтаем. Да, я оставлю у тебя организатор? Вот он, кстати...» - «Завтра днём?.. А зачем мне организатор?» Действительно, зачем? Где ты, правдоподобное объяснение? Понимаешь, Лена, я иду умирать и не хочу дарить ментам пару штук. Надо было так и сказать, как глупую шутку. Но я придумал другую, ещё глупее. «А там бомба... Рванёт, когда надо. Хочешь, покажу?» Я открыл организатор с одной стороны и показал край компьютерной дискеты. На дискету она даже не взглянула, а с застывшей полуулыбкой смотрела на меня как на человека, у которого под внешностью старого приятеля и давнего dance-партнёра скрывается нечто странное и неизвестное. Я ещё не видел её такой настороженной. Я понимал её, потому что был сам не свой с тех пор, как принял утром окончательное решение, и мной руководили злость и желание поскорее со всем покончить. «Да шучу я! Просто это гарантия, что ты завтра придёшь - чтобы занести организатор.» И тут меня осенило, что она может открыть его, увидеть там деньги и подумать, что я её покупаю. От этой мысли меня захлестнул стыд, и я схватил организатор со стола. «Нет, пожалуй, я возьму его с собой...» Чёрт! Но ведь можно попросить не заглядывать! А для надёжности сложить его в пакет. Но у меня нет пакета! «Лена, у тебя есть полиэтиленовый пакет?» - «Пакет? Эдик, с тобой всё в порядке? Ты сегодня какой-то странный...» Я вспомнил, как она дразнила меня вчера: «Тебе хорошо видно?», и мне захотелось отпарировать, пусть с опозданием на день: «Говоришь, я странный?» -«Странный» - «Я очень странный?» - «Очень». Я искоса посмотрел на неё. «А так... я тоже очень странный?». Она поняла и отвела взгляд, нервно посмеиваясь. Моё поведение ей казалось какой-то игрой, и она не знала, чего ожидать в следующую минуту и не опасен ли я в этом состоянии.
«Я положу в пакет организатор (ты в него не заглядывай), и завтра занесёшь...» - «Да не нужно мне его оставлять!» - «Почему?» - «А вдруг я завтра не смогу прийти?» - «Ну, послезавтра...» - « А вдруг послезавтра не смогу?..» - «Тогда после послезавтра... Когда-нибудь ты ведь всё равно занесёшь...» Лена озадаченно смотрела на психа, который в следующее мгновение выдал: «Интересно, много ли на свете честных ментов?» Она потерялась окончательно и сказала, что идёт выгуливать собаку, а организатор ей не нужен. Мы вышли на улицу. «Ну, наверное, я пойду» - сказал я и повернулся к ней. -«Ты ничего больше не хочешь сказать?» - «Нет...» - ответила она с улыбкой застенчивого непонимания. Я произнёс заготовленное «прощай» и испарился во время её недоумённого «до встречи». Я почти бежал в сторону Набережной, боясь, что состояние абсолютной готовности к смерти пройдёт, а сменит его желание кого-нибудь искалечить. Чёрт возьми, организатор с деньгами по-прежнему лежит в сумке... Всё-таки придётся заехать домой.
Дома я ощутил приступ голода и перекусил, вопреки намерению не есть в день смерти, чтобы в желудке нечему было гнить. «Теперь гнить будет, - думал я, запихивая в рот ложку денрожденного салата. - Ну и хрен с ним.»
Я уже собирался выходить, когда в дверь позвонили. На пороге стоял мой друг Андрей. «Куда идёшь?» - спросил он, увидев меня одетого. «Да так, прогуляться по Набережной... А ты?» - «А я просто в гости... Как ты после вчерашнего?» - «Нормально». Но Андрей заметил, что я какой-то «загруженный», попытался меня растормошить, но без успеха. И тогда мы пошли на Набережную вместе. Там мы посидели на скамейке, я выговорился, не признавшись, однако, в настоящей цели визита к морю; у нас получился мужской разговор, в котором мы сошлись во мнениях, что все женщины делятся на стерв и на дур. И кто кого предпочитает - дело вкуса. Я предпочитаю стерв. Поэтому сижу здесь на скамеечке и философствую.
Вернувшись вечером домой, я пожалел, что проявил слабость и не сделал намеченного. Пусть я остыл и чувства улеглись, но разумом я давно всё решил. Зачем тянуть? Я взял револьвер и несколько книг и вышел в лоджию. Я сел на стул, справа от себя положил оружие, слева - книги по философии и эзотерике. Я хотел убедиться лишний раз, что философия - просто трёп, а эзотерика - просто «липа». Я искал любую информацию о жизни после смерти и всё с этим связанное. Я ожидал найти пространные тупиковые рассуждения о Высшем Разуме, чушь о физическо-астрально-ментальных телах и т.п., потому что не верю в какой бы то ни было загробный мир. Смерть - и точка.
Философия не дала никаких ответов, хотя и заинтересовал Хайдеггер статьёй «Время и бытие» (несмотря на усиленные старания одарить читателя головной болью своей манерой изъясняться). Ответ дала теория «вечного возвращения» П.Д. Успенского. Я почувствовал, что она правильная. Она объясняла всё. И я передумал умирать. Вообще. Насовсем. Я даже удивился, как я мог раньше об этом думать?!
Время здесь рассмотрено с необывательской точки зрения, поэтому, рассказанная в двух словах, она выглядит несерьёзно. Но, прочитав всё, я поверил ей.
Суть теории в том, что мы проживаем свою жизнь снова и снова. «Умирая», мы опять «рождаемся» в том же году, в том же доме, у тех же родителей. И совершаем те же ошибки. Мы, как актёры, с каждым разом выучиваем всё лучше свою роль. (Отсюда «дежавю»). Наша задача - не делать ошибок в очередной раз, жить осознанно. Только осознанная жизнь может развить человека внутренне, обогатить его душу. Только люди, живущие осознанно, имеют реальное движение. Одни вверх - развиваются. Другие вниз - деградируют: самоубийцы с каждым разом проживают меньший отрезок жизни, пока однажды их душа не умирает насовсем, не исчезает. Жизнь людей, не погрязших в быте, ставящих на первое место развитие духа, становится всё совершеннее, «безошибочнее», правильнее, пока они, наконец, не вырываются из «круга времени» и не переходят на следующий этап. Все прочие люди - актёры, и жизнь их - театр. Им суждено вечно играть свою роль.
Приняв теорию, я сначала испугался и рассердился на то, что буду стреляться, вешаться и тонуть ещё сотни раз, пока сдохну окончательно, а потом решил, что с нынешнего дня я должен жить по-другому, - чтобы не было «мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Приносить людям пользу - и быть счастливым этим; думать головой, действовать сердцем - и быть счастливым этим. И не ошибаться (мне снова вспомнился Цой: следи за собой = живи осознанно).
Я заболел мыслью о смерти в 18 лет, излечился в 22. Помогла ли мне теория или что-то ещё, неважно. И неважно, что я могу показаться глупцом. Главное, что вечер зажигает для меня звёзды, и скоро я лягу спать. Ночь подарит мне сны. И разбудит утро.


11-23 сентября 1999 г.