Почтальон в Волшебной долине

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Владимир Пузий

Почтальон в Волшебной долине



© Владимир Пузий, 1999







-- Что-то вы сегодня поздно, -- проворчал Тирхад.
Он оглядел меня с ног до головы, неодобрительно поджал губы и кашлянул:
-- Н-да, поздновато. Госпожа Джессика и так мне все уши прожужжала...
Старик сделал паузу, потом добавил:
-- Только ей об этом не говорите. Обидится. Да и ни к чему.
Я согласно кивнул.
-- Ну, есть что-нибудь новенькое? -- Теперь, когда возмущение по поводу задержки прозвучало, Тирхад счел возможным перейти к ритуальным фразам.
-- Сейчас посмотрим, -- ответил я в тон ему. -- Думаю, что-нибудь да найдется.
Но сегодня искренне следовать правилам игры не получалось -- и старик, похоже, это заметил. Он насупился, сдвигая к переносице длинноволосые седые брови:
-- Вижу, молодой человек, у вас не все в порядке. Вы чем-то расстроены. Не из-за опоздания ли, а? Не бойтесь, никто не станет жаловаться. Мы же понимаем...
Ничего они, конечно, не понимали -- откуда? И, наверное, никогда уже не поймут.
-- Спасибо, господин Тирхад. Вы всегда были очень добры ко мне. На самом деле, не хотелось бы, чтобы главный узнал. Могут лишить премиальных... ну, не мне вам рассказывать. А для меня премиальные значат очень много...
-- Помню, помню, -- прервал старик. -- А как же, помню -- вы рассказывали про эту вашу... как бишь ее? Розалинду, да?
-- Мою жену зовут Розалия, господин Тирхад, -- осторожно поправил я.
-- Разумеется. Именно так ее и зовут. Помню, помню... -- Он рассеянно постучал пальцами по набалдашнику трости. -- Розалия. И вы мечтаете о небольшом домике, может быть, даже в нашей долинке. Это великолепная идея, как мне кажется. Разумная идея -- жить вдали от грязных городов, шумных машин, среди природы. Знаете, здесь ведь совсем не плохо. Я бы даже сказал, хорошо. Только почта иногда запаздывает.
Я -- как и следовало -- покраснел и поправил ремень сумки. Конверты внутри зашелестели, и это отвлекло старика от дальнейших разглагольствований. Возможно, мне не нужно было подгонять его, но другие, наверняка, тоже ждали и тоже волновались из-за задержки.
-- Итак, посмотрим, что тут у нас, -- проговорил я, расстегивая сумку. Разумеется, письма и бандероли у меня всегда сложены так, чтобы можно было легко найти нужное. Тем не менее, я намеренно долго («предвкушение -- одно из удовольствий») перебирал по очереди плотные прямоугольники -- белые, голубые и оранжевые, -- небольшие коричневые свертки и серые металлические коробочки. Тирхад глухо вздохнул, почесал негнущимся пальцем мохнатую бровь и переступил с ноги на ногу. Жаль, сегодня я не мог «играть» с ним дольше -- нужно было спешить к остальным. Поэтому окончил «поиски» и вытянул из пачки два письма и бандероль.
-- Вот, господин Тирхад, -- это, похоже, для вас.
Старик цепко подхватил конверты, сунул под мышку сверток и кивнул:
-- Спасибо, молодой человек.
-- Распишитесь вот здесь.
Он поставил свои обычные закарлючки, я поблагодарил, спрятал пишущую ручку, бланк, застегнул сумку и посмотрел на часы. Ого! Так быстро мы с ним никогда не заканчивали. «Не раздражать -- это главное.» Но таких, как он, здесь два десятка. И все ждут.
-- С вашего позволения, господин Тирхад...
Старик занервничал, его желтоватые пальцы замерли, так и не надорвав до конца бандерольку:
-- Как, вы уже уходите? Мне казалось, вам на самом деле интересно знать, что пишет Сагон. И посмотреть... ну-ка, ну-ка -- глядите: вот так-так! Какая зверюга, вы только взгляните! Такие наверняка водятся на больших глубинах, ведь правда? На очень больших глубинах. Не исключено, что науке даже и неизвестны подобные существа. Многозуб Сагона -- звучит, согласны? А что он пишет? «Здравствуй, дорогой папа!»... Ну, это мы пропустим, как всегда, «здоров», «не болею» -- разумеется, не болеет, у нас в роду, слава Богу, хлюпиков не было. «Недавно открыл новый вид глубоководных пресмыкающихся, Polidontia tyrhaddy...» Нет, как вам нравится! Мальчишка еще не увековечил свое имя, а уже...
Старик сокрушенно покачал головой.
-- Ну, его имя увековечивает хотя бы то, что он открыл новое животное, -- рассудительно заметил я. -- А то, что ваш сын первым делом позаботился о своем отце еще раз подтверждает: мальчик получил хорошее, правильное воспитание. Впрочем, господин Тирхад, я надеюсь, мы обсудим с вами это чуть позже. Поймите, сейчас мне нужно бежать. Я бы с огромным удовольствием остался и по... поговорил с вами, но вы же представляете, что сделает со мной госпожа Джессика. -- (Уф, едва не сказал «поболтал бы»; хорошо, что не сказал).
-- Представляю, -- хихикнул старик. -- Так и быть, ступайте. И не расстраивайтесь, молодой человек, в следующий раз я расскажу вам, о чем пишет Сагон. Да и письмо останется, так что...
-- Благодарю вас, благодарю! -- конечно, прерывать Тирхада на полуслове рискованно, но в противном случае он мог трепать языком еще очень долго. Меня это совсем не устраивало.
Я поклонился и вышел, прикрыв за собой калиточку. Запрыгнул в велосипедное седло и помчался (пытаясь внешне сохранить неторопливость и солидность: они очень не любят торопливости), -- помчался дальше. Домики здесь, в долине, расположены на приличном расстоянии друг от друга, поэтому и приходится пользоваться велосипедом. Обычно возможность прокатиться по безлюдной пыльной дороге, поросшей по бокам густой непричесанной травой и высоченными деревьями, меня более чем устраивала. Жмешь на педали, глядишь по сторонам, радуешься каждой птице, объезжаешь замешкавшихся жуков -- отдыхаешь; благодать! Но сегодня, видимо, день не заладился с самого утра.
...Утро началось, в общем-то, неплохо. Если не считать того, что будильник зазвонил на полчаса раньше. Ну, теперь-то я мог только благодарить за это судьбу, но поначалу разозлился: ложиться досыпать уже не хотел, а ехать на работу было еще рано. Ну, однако ж выехал. Тогда-то все и началось...
Воспоминания пришлось прервать -- из-за деревьев выскочил пудель, похожий на седой и невероятно жизнерадостный одуванчик. Одуванчик махнул хвостом, и я -- в который раз -- затаил дыхание, ожидая, что шерсть с хвоста сейчас взлетит парашютиками и унесется прочь, в траву, откуда появилсь это чудовище. Но, само собой, никто никуда не улетел. Пудель, правда, почти добрался до моих штанин -- я энергичнее заработал ногами, пытаясь увеличить расстояние между велосипедом и хищником. Расстояние не увеличивалось. Даже, я бы сказал, наоборот.
Зато вдалеке показался домик госпожи Русланы -- мы направились к нему. После минутного колебания (зверь не отставал) я решился и пару раз продребезжал велосипедным звонком, сообщая, в каком бедственном положении нахожусь, и вызывая подмогу. Пудель лаем подтвердил все вышепрозвучавшее. И снова попытался цапнуть меня за штанину. Я увернулся, потерял равновесие, неловко взмахнул руками и рухнул в пыль под счастливые комментарии собаки и укоризненное дребезжание велосипеда. Сумка с письмами, естественно, оказалась под моим боком -- внутри хрустнули коробочки бандеролей, что-то надломилось. «Проклятый пес!» Вообще-то Черномор мне нравится. Он зверь хороший, хоть и немного взбаламошный. И в эту игру мы с ним играли раньше более удачно; просто сегодня день такой.
Пока я поднимался и отряхивал одежду, госпожа Руслана наконец услышала, что на дороге происходит «нечто». Старушка вышла из своего любимого садика, сжимая в одной руке корзиночку с тюльпанами, а в другой -- большие оранжевые ножницы. Она рассеянно огляделась, заметила меня и Черномора, швырнула корзиночку на скамейку и, с зажатыми в кулачке ножницами, помчалась к нам. То есть, не помчалась, конечно, а быстро и энергично зашаркала -- что было пределом беговых способностей госпожи Русланы. Я посмотрел на ножницы, пропихнул в горло застывший комок слюны и поправил сумку. Пудель радостно рявкнул и полетел к хозяйке. Я подобрал велосипед и последовал за собакой.
-- Бесстыжий! -- Старушка остановилась и обвиняюще указала концами ножниц на зверя. -- Как ты смел!
Черномор затормозил со всего разгону, приседая на передних лапах -- «кланяясь». Мелкая желтая пыль взлетела в воздух, покрывая седые старушечьи волосы, рабочий фартук и морщинистые руки.
-- Извиняйся-извиняйся! Все равно останешься без обеда! -- И, обращаясь уже ко мне: -- Здравствуйте! Что-то вы сегодня совсем долго добирались! Мы тут заждались, мы все! Но с Черномором вы бы построже, право слово! Нельзя так с ним, а то он совсем разбаловался! Построже, говорю!
Госпожа Руслана немного глуховата. В этом беда окружающих. Старушке кажется, что, как и она, никто вокруг ничего не слышит.
-- Ага! -- подтвердил я, -- обязательно буду построже! Стараюсь! Но Черномор такая хорошая собака, что...
-- Что?! -- она взмахнула ножницами; пес зашелся в восторженном лае.
-- Говорю, постараюсь!
-- А-а-а!.. -- протянула старушка. -- Да уж, постарайтесь! А то он на этой неделе!..
Я поставил велосипед на стопор и начал расстегивать сумку.
-- Что это вы делаете?! -- с подозрением спросила госпожа Руслана. -- А?!
-- Почта! -- крикнул я, ковыряясь в помятом содержимом. Все в сумке беспощадно перемешалось, теперь поневоле придется долго искать нужные конверты и пакеты. -- Почта для вас!
-- И что же, вы даже не зайдете ко мне отведать чаю с лепестками розы?! -- недоверчиво уточнила старушка. -- Молодой человек, подумайте, что скажут соседи! Они скажут: госпожа Руслана злобная черствая старая дева! которая не пускает на порог запыхавшегося путника! после того, как только что его не разорвала в клочья собака! госпожи Русланы!
Да, старушка любит немного перегнуть палку. «Разорвала в клочья»! Подумать только!
-- Но, госпожа Руслана, если я останусь у вас, соседи подумают другое! Они решат, что я намеренно задержался, а теперь еще распиваю чаи! Ведь другие тоже ждут писем! Более того, кое-кто станет обвинять вас!..
Старушка всплеснула руками, прочертив ножницами дугу перед моим носом; Черномор счастливо взлаял.
-- Боже мой! ну конечно! Как я не подумала?! Ведь верно!..
-- Ваши письма, госпожа Руслана! -- Я протянул ей пачку писем. -- Распишитесь вот здесь! и здесь! И осторожнее с ножницами! пожалуйста!
Она растерянно посмотрела на них, сунула в карман фартука, послушно расписалась, забрала конверты и уточнила:
-- Может, все-таки зайдете?! На минуточку?!
-- На следующей неделе -- непременно! И даже на часок! Вы же знаете, как я обожаю ваш чай с лепестками розы! Но сегодня не могу -- не имею права!
-- Тогда -- счастливого пути!
-- А вам -- счастливо оставаться!
Я взобрался на велосипед и отправился дальше! Нужно было спешить к остальным!
«Тьфу, гадость какая! Пора с этим заканчивать, с этими восклицаниями. Вот так намного лучше.»
Черномор обиженно лаял и прыгал вокруг старушки -- видимо, к досаде пуделя, ему не разрешили проводить меня до поворота.
...Да, денек выдался особенный! Стоило мне выехать из дому чуть раньше, как -- словно в отместку -- влип в автомобильную пробку. В которой и простоял на полчаса дольше положенного срока. То есть, практически опоздал на работу. Но было б это самым страшным -- тогда бы еще ничего. Так ведь...
-- Добро пожаловать, молодой человек! -- прогремело где-то у самой макушки тополя, что рос справа.
-- Заждались мы вас, заждались! -- громыхнуло в кроне могучего дуба, стоявшего по левую сторону дороги. -- Ай, заждались!
Отвечать не имело смысла --я и не стал. Только вежливо поклонился и ехал дальше.
До следующего домика добираться было что-то около четверти часа --если считать от первого громкоговорителя. А насчет зеркал не знаю, никогда всех не видел. Нет, молодцы все-таки эти братья Лэрроки, здорово придумали. До сих пор не понимаю, как им удалось соорудить подобную штуковину. Иногда мне кажется, что тут не обошлось без колдовства, хотя, само собой, ни о каком колдовстве не может быть и речи. Просто старики очень точно рассчитали и установили зеркала вдоль дороги так, что сидя у себя на веранде, они видят, как спешит-торопится, жмет на педали припозднившийся почтальон. Механизм действия системы? -- сам хотел бы узнать. И, не сомневаюсь, пожелали бы многие ученые. Но я им не рассказываю, а те редкие гости, которых допускают в долинку, зеркал попросту не замечают. Братья Лэрроки имеют собственные тайны и других посвящать в них не собираются.
Домик стариков заметен издалека: высокая тонкая жердь с красно-белым метеорологическим флюгером на конце растет прямо из крыши, возвышаясь над окружающими зарослями дикого винограда и яблонями. Флюгер отчаянно бултыхается в воздушных потоках и, наверное, мечтает о тихой уютной жизни внизу. Когда-нибудь его сорвет с жерди и унесет прочь, флюгер затеряется на горных склонах и некая птица подберет его, чтобы сунуть грязную тряпицу в фундамент будущего гнезда. Флюгеру, небось, обидно, но других вариантов для него не существует. Так, между прочим, частенько бывает и с людьми. Например...
-- Калитка открыта, въезжайте! -- сообщил громкоговоритель над моим ухом. Можно подумать, здесь когда-нибудь закрывали калитку!
Я оставил велосипед у заборчика, вошел во двор и направился к веранде. Веранда тоже поросла диким виноградом, из-за этого две массивные тени становятся заметны лишь когда подходишь очень близко. Я подошел очень близко, отвел рукой виноградные побеги и, склонившись, пробрался внутрь. Тени качнулись в креслах-колясках, шевельнули руками.
-- Ну вы даете, молодой человек, -- флегматично заявила левая тень. -- Неужели проспали?
Я смущенно кашлянул и отвел глаза.
-- Да нет, Ронуальдо, он был с женщиной, -- авторитетно сообщила правая тень. -- Ведь я прав, да?
-- Во-первых, Мариний, говорить о присутствующем в третьем лице невежливо, -- вздохнула левая тень. -- Во-вторых же, если молодой человек, как ты выражаешься, «был с женщиной», он, следовательно, проспал. И...
Правая хохотнула:
-- Я вкладывал несколько другой смысл в ту фразу. Но ты прав, Ронуальдо, говорить о присутствующем в третьем лице невежливо. Простите, молодой человек. А теперь расскажите наконец, что вас задержало.
-- Да-да, поведайте нам о причинах, повергших сию тихую долину в столь тягостное и вредное для старческого здоровья ожидание.
-- Если вкратце...
-- А не надо вкратце, -- прервала меня одна из теней; я так и не успел выяснить, какая именно. -- Вы обстоятельно, не торопясь. Хотите чаю?
-- Благодарю, мне уже дважды приходилось отказываться от чая и обстоятельных бесед, -- я развел руками. -- Что поделать, сегодняшнее опоздание сказалось на всех. И другие обитатели долины тоже ждут почтальона. Поэтому...
-- Подождут, -- лениво отмахнулась правая тень. -- Им сегодня есть чем заняться. По крайней мере, госпоже...
Левая тень качнулась в кресле -- едва заметно, но правая немедленно замолчала. И даже, кажется, чуть-чуть смутилась.
-- Одним словом, рассказывайте, -- подытожила левая тень. -- И вообще-то, простите за каламбур. Но именно одним словом рассказывать не нужно. Давайте-ка лучше в деталях. И садитесь, молодой человек, садитесь -- в ногах, как известно, правды нет.
Правая тень промолчала.
Сначала я собирался вежливо послать их подальше, отдать корреспонденцию и уехать, но потом передумал. Интересно, чем таким занята неизвестная госпожа, что ее мало волнует даже мое запаздывание? Старики получают почту раз в неделю и всегда ждут ее с нетерпением. Конечно, слова Мариния Лэррока могли оказаться простым блефом -- не исключено, что братья таким образом пытаются задержать меня, чтобы поболтать. Им здесь скучно, я их понимаю. И все-таки... Не следовало забывать, с кем имеешь дело. Сама возможность существования какого-либо неизвестного нам фактора...
Короче, я остался. Выволок из угла третье кресло-качалку, сел и уставился на тени напротив.
-- Начинайте, -- велел Ронуальдо. Мариний же ничего не велел, он ушел за чаем.
Всегда, сколько развожу почту этим старикам, удивляюсь: как можно, обладая подобными размерами, двигаться столь бесшумно и ловко? Братья Лэрроки не просто толстые люди -- они очень толстые люди. И похожи один на другого, как... да ну их, эти «две капли воды» -- похожи, как Ронуальдо на Мариния. То есть, с первого взгляда стариков не различить, но со временем начинаешь думать, что все-таки способен узнать братьев по голосу. И каждый раз, когда начинаешь так думать, понимаешь: ошибался. Такое впечатление, будто они сами, просыпаясь утром, не помнят, кто из них кто, и попросту тянут жребий, разбирая имена.
Через пару мгновений Мариний уже явился на веранду, поставил на столик перед нами массивный металлический чайник, три кружки, вазу с печеньем. У Лэрроков все вещи в доме большие и прочные, наверное, чтобы соответствовать хозяевам.
Сжимая в одной руке увесистую кружку, а в другой -- не менее увесистое печенье, я принялся рассказывать. Вернее, выдумывать не ходу.
Да, день точно не удался...
...Ведь говорил же Бернару, что могут возникнуть проблемы такого рода. А он только махнул рукой и ткнул пальцем в окно. К окну я подходить не стал.
-- Ты вообще понимаешь, какая катавасия заварилась? -- раздраженно спросил начохраны, тоскливо разглядывая висевший над столом портрет дальнего предка. -- «Общество поддержания общественного порядка» -- тьфу, гадость! А эти -- «Движение за людизацию»... или как там? И еще «Защитники безопасности нашей страны». И еще стайка мелких обществ, движений, организаций, которая сейчас обложила КПП со всех четырех сторон, трубит, скандирует и приобщает прессу. Вот только газетчиков нам здесь не хватало!..
Он посмотрел на меня, как будто я лично приобщил к митингу газетчиков. А может, сам являюсь тайным корреспондентом «Нашего времени».
-- Да, три года назад, когда принимали подобное решение -- про долину и прочее -- думали, что это лучший выход из сложившейся ситуации. И «представители общественности» вроде не особенно выступали против. Вернее, почти не выступали, всё больше за. Тогда почему сейчас положение переменилось? Нет, ты спроси меня, почему?
-- Почему? -- послушно спросил я. Я всего лишь почтальон, мне-то что?
-- А потому, -- назидательным тоном сообщил Бернар, -- что на носу очередные выборы. Кое-кто называет их «перевыборами», но мы-то понимаем...
Он не стал говорить, что мы понимаем. Мы на самом деле понимали.
-- Позвольте, -- вмешался профессор, -- но какое отношения выборы-перевыборы имеют к нашему... к нашей деятельности.
-- Ха! -- громогласно заявил начохраны. -- Еще какое! Вы ж ученый, должны разбираться!
-- Я и разбираюсь, -- холодно ответил профессор. -- Разбираюсь в той области, в которой являюсь специалистом. И поэтому...
-- И поэтому давайте-ка в той области, где я являюсь специалистом, решения предоставим принимать мне! -- рявкнул Бернар. Его, похоже, вопросы профессора «достали» окончательно. Конечно, будь здесь представитель любого другого НИИ, Бернар разговаривал бы с ним иначе. Но к нам давно уже не посылают перспективных. Долина «большим ученым» неинтересна, а на «маленьких» начохраны имеет полное право изредка, в особо сложной ситуации, покрикивать. Для снятия душевного и психического напряжения, так сказать.
-- Короче, оставьте нас, -- велел Бернар. -- Меня и почтальона.
Когда дверь за остальными закрылась, начохраны снова взглянул на портрет предка и пренебрежительно процедил:
-- Специалисты, понимаешь! Ну, чего молчишь, еще один специалист? Давай, расскажи мне, насколько необходимо, чтобы ты сегодня отправился в долину. Ну!
-- Все равно не пустите, -- сказал я. -- Хоть господа ученые и объяснили все с научной точки зрения, не пустите.
-- Ерунда! -- возмутился он.. -- Чушь собачья! Мне ж не известно, какие приказы я получу минуту спустя, по вот этому вот телефону, -- начохраны указал на черный пластмассовый корпус дисковика. Не знаю, почему его до сих пор так и не заменили на радиотелефон, ведь удобнее же. Ну, наверное, держат марку. Да и вообще, Бернар у нас консерватор, только не признаётся.
Он прогулялся кабинетом, взял с окна лейку, полил вазоны с традесканцией, пальму в кадке, снова уставился на предка.
Я кашлянул: время-то шло.
-- Долой! -- скандировала за окном толпа. -- Долой-долой-долой! Долой киборгов! Убийцам нет! Мы требуем! Требуем! ТРЕБУЕМ!
-- Вот так вот, парень, -- сказал Бернар. Похоже, крики толпы его немного успокоили. -- «Киборги», «убийцы» -- ничего больше.
-- Вы же сами знаете, они не киборги -- биороботы. И не убийцы. Просто... просто старые механизмы, которые могут -- потенциально -- выйти из строя. Ну, в смысле, начать проявлять агрессивность.
-- Короче, убивать, -- подытожил начохраны. -- Но гуманные люди не стали уничтожать биороботов, потому что биороботы -- существа... создания разумные, им тоже бывает обидно. Хоть и не бывает больно. И поэтому твои «старые механизмы» поселили в изолированной долине, за пределами нашего города. Так? Так, почтальон.
Ну, все было не совсем так, но я промолчал. Бернар и сам хорошо знал, что к чему.
-- Вот таким образом обстоят у нас дела, -- начохраны налил себе воды из графина, выпил, поморщился. Налил еще. -- Обстояли, если точнее. Потому что перевыборы-выборы на носу. Потому что общественность против. Потому что здешние научные исследования за три года не дали науке ни черта. Потому что вкладывать деньги в детские интернаты и дома для престарелых благотворительнее, нежели в долину списанных биороботов. Потому что, в конце концов, есть еще такой невероятно важный фактор, как мнение избирателей. И поэтому господин президент в любой момент может поднять трубку и набрать мой номер, номер этого кабинета, и сказать...
Зазвонил телефон. Он звонил резко и требовательно, по-хозяйски, но Бернар -- как я понял, нарочно -- расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и положил фуражку на столешницу, поверх стопки бумаг. Только потом взял трубку.
-- Да, -- сказал он, а затем, изменившись в лице, выругался: -- Это вы, Ормонд? Ну и что такого срочного выдал наш компьютер? Неужели сооб...
На полуслове Бернар осекся. Замолчал. И снова выругался.
-- Ладно, -- сказал он наконец. -- Ладно, Ормонд. Благодарю вас. Если будут вопросы, перезвоню.
Ормонд (он же, за глаза -- Квазимодуль) -- местный программист, один из немногих оставшихся. Найти нормальную работу программисту всегда легче, чем профессору биоробототехники. И все-таки Квази остается в Центре. Наверное, тоже по-своему консервативен. Его уважают, с ним считаются, но, естественно, в подобные минуты Бернар не склонен ни с кем раскланиваться, с программистом -- меньше всего. Интересно, что такого сообщил Квази?
-- Ормонд кое-что подсчитал, -- начохраны взял со стола фуражку и стал вертеть в руках. -- Компьютер провел вычисления... Короче, если в долине не появится почта, вероятность того, что «старики» «взбесятся» -- 89,3%.
Я -- в который раз -- посмотрел на часы и поднялся.
Бернар хлопнул меня по плечу, едва не усадив обратно:
-- Удачи, почтальон. Вернешься -- поблагодари Ормонда. Без его «статистики» черта с два ты б поехал -- рассказывай мне хоть тысячу раз, что отвезти почту необходимо, даже если бы профессор лично, головой своей ручался в значимости подобной акции. Потому что профессору не верю. И тебе -- не всегда. Цифрам -- верю.
Он замолчал, походил у окна:
-- Иногда задаю себе вопрос: зачем вообще ты ввязался во всю эту историю?
-- У стариков Лэрроков есть метеорологический... -- начал было я.
-- Потом, потом, -- неожиданно резко отмахнулся Бернар. -- Вернешься -- договоришь. Давай, ты и так опаздываешь.
-- А что же с версией...
-- Придумаешь какую-нибудь ерунду. Скажешь, Розалинда родила -- они поймут.
-- Вообще-то, ее зовут Розалия.
-- Да, конечно. Извини. Ну, давай-давай, поторапливайся. С версией что-нибудь придумаешь. -- Он покосился на телефон и портрет предка. И тот, и другой хранили пренебрежительное молчание. -- Придумаешь что-нибудь...
Но, естественно, Лэррокам я про роды Розалии рассказывать не стал. Все равно не поверили бы. И правильно бы сделали, между прочим.
Лэррокам я рассказал про автомобильную пробку, пробитую покрышку, внезапно закончившийся бензин. Про переучет на почте, из-за которого я очень долго не мог получить нужную корреспонденцию. Про Черномора. И в подтверждение потянулся за сумкой.
-- Нет, молодой человек, вы меня расстраиваете, -- сказал Мариний. -- Неужели нельзя было опоздать по более интересной причине.
-- Ты имеешь в виду женщину? -- ехидно поинтересовался Ронуальдо.
-- Не перебивай. А хотя бы и женщина. По крайней мере, лучше автомобильной пробки. Интереснее.
-- Это ты уже ворчать начинаешь, ворчать и придираться, -- зевнул Ронуальдо.
-- Еще бы не придираться! Между прочим, госпожа Джессика сейчас...
-- Ну что, что госпожа Джессика?! Оставь ты ее в покое, прошу тебя, братец. В конце концов...
«Значит, госпожа Джессика,» -- подумал я, не слушая дальнейших препирательств между Лэрроками. «Ну ладно, ты ведь знал, старина, что так все и будет. Если нечто отвратительное может произойти, оно обязательно происходит.»
-- Ваши письма, господа. -- Чтобы отыскать нужные конверты мне пришлось встать и подойти к перилам веранды. Здесь, в одиноких лучах солнца, пробившихся сквозь виноградные дебри, я сумел отобрать корреспонденцию Лэрроков. В том числе и две средних размеров коробочки, одна из которых оказалась помятой; внутри что-то дребезжало.
-- За письма спасибо. -- Ронуальдо принял конверты и спрятал их в каком-то из многочисленных карманов-складок своего комбенизона. -- А пришли ли заказанные детали?
-- Боюсь, господа, мне придется вас разочаровать. -- Я потер вспотевший лоб -- на веранде было невыносимо жарко.
-- Неужели не прислали? -- добродушно удивился Мариний.
-- Вот, -- я протянул ему бандероли. -- Прислали. Но по-моему, в одной что-то сломалось. Слышите, как дребезжит.
Старики вскрыли коробочки и исследовали содержимое. Странно, как им удается видеть в подобной темноте. Говорят, Лэрроков делали специально для подземных работ. Не знаю, правда ли это, но зрение у них хоть куда.
-- Да все в порядке, молодой человек, -- шумно вздохнул Ронуальдо. -- Не переживайте вы так. Нормально. Ничего не сломалось. Благодарствуем. Где расписаться?
Они расписались, я отхлебнул напоследок чайку и начал прощаться.
-- Смотрите, больше не опаздывайте, -- пригрозил Мариний. -- А если уж станете...
-- Да знает он, знает, -- зевнул Ронуальдо. -- Если будете опаздывать, придумайте нам историю про пылкую любовницу или про террористов, захвативших ваш небоскреб. Других вариантов не приемлем. Запомнили?
-- Запомнил.
-- Тогда счастливого пути.
-- Счастливо оставаться.
Я продрался сквозь сплетение виноградных стеблей, помахал старикам рукой и отправился дальше.
От Лэрроков дорога вела к домику госпожи Марты. Ехать было всего ничего, добрался я быстро. Но старушку дома не застал: на деревянной, выкрашенной в розовое калиточке висел клок бумаги. «Ушла в гости. Буду поздно вечером. Оставьте, пожалуйста, письма на веранде. А меня найдете у госпожи Джессики -- там и распишусь за них. Г-жа Марта.»
«Вот черт!» -- подумал я. Оставил письма и отправился дальше.
Честно говоря, меня очень заботило то, чем занималась сейчас госпожа Джессика. Все потому, что ситуация с долиной и изначально-то была не ахти какая, а сейчас вообще испортилась.
Вопрос о подобном пристанище для списанных биороботов возник три года назад, хотя технологию изготовления этих механизмов придумали намного раньше. Просто до недавних пор биороботы считались самым удачным решением многих производственных проблем: живых механизмов использовали ученые, шахтеры... да мало ли где найдется работа, которая слишком рискованна дли жизни человека. Правда, существовала еще проблема себестоимости, но в некоторых случаях без биороботов просто невозможно обойтись. Да и всегда отыщется какой-нибудь чудак-миллионер, желающий заиметь для своей загородной виллы экзотического механического садовника. Кроме того, живые механизмы не просто походили на человека, -- они обладали человеческим разумом и питались, как люди, но были управляемы. И, соответственно -- послушны. Так тогда думали.
Я не специалист по биоробототехнике, я почтальон. Знаю только то, что писали в газетах. Первая волна энтузиазма: «прорыв в науке», «человек становится богом», «возможность невозможного». Группу изобретателей, «подаривших» человечеству первого биоробота, носили на руках, отливали в бронзе и печатали на почтовых марках. Говорят, правда, при изготовлении живых механизмов не обошлось без запрещенного уже тогда клонирования, но ведь секрет производства биороботов изначально находился в руках одной-единственной фирмы, «Яхве», так что деталей никто не разглашал. Да и не интересовали никого детали -- интересовал результат, поражающий воображение, превосходящий все возможное до того времени, результат, который... ну и так далее.
Естественно, технология изготовления биороботов возникла не на голом месте. Но, говорят, это на самом деле был качественный прорыв в науке, бросок вперед. Первый механизм настолько впечатлил «широкую общественность», что никто не стал дожидаться окончания эксперимента. Человечеству всегда требовался идеальный слуга, покорный раб -- но одновременно и отпущение грехов за использование такового. Получили, что хотели. А три года назад состарившиеся механизмы начали сбоить. Ровно как старики, которых выводит из равновесия мельчайшая деталь: остывший чай, мятая утренняя газета, испорченный радиоприемник. Но если старый человек в лучшем случае вызовет у окружающих приступ головной боли и раздражения, то биоробот способен на большее. Например, на убийство.
Первые два случая списали на обстоятельства. После третьего газетчики насторожились. После шестого началась паника.
Встрепенулась и ожила молчавшая доселе церковь. «Ага, -- сказали священники, -- мы ж вас, между прочим, предупреждали. Не хотели слушаться? -- получите гнев Господен. То ли еще будет!»
Начались демонстрации, митинги, выступления в защиту и в знак протеста; имели место попытки уничтожить биороботов... ну, догадаться о последствиях несложно. Вся эта катавасия совпала с выборами президента. И нынешний (тогда еще кандидат) предложил: господа, убивать живые механизмы негуманно -- они ведь живые. Давайте-ка лучше мы их изолируем от общества и позволим доживать свой век. Ученые, к тому моменту погрустневшие, встрепенулись и поддакнули: «Давайте-давайте!» Ученых, как известно, хлебом не корми -- позволь понаблюдать. Так появилась долина биороботов, с небольшим исследовательским центром, службой охраны и прочее, прочее, прочее. Вход сюда имеется только один, что удобно: по отвесным склонам даже биоробот не сможет взобраться. Короче, всех все устраивало. В особенности, живые механизмы, которые считают себя обыкновенными старичками-старушками миллионерами на отдыхе. И если бы ситуация не изменилась, все так бы и продолжалось.
Но ситуация, так-растак, изменилась!..
...Домик госпожи Джессики стоит в центре небольшого озера, на островке, соединенном с сушей тонким дощатым мостом; всякий раз, когда я въезжаю, тот вибрирует и норовит скинуть меня в воду. Потом у дверей появляется хозяйка, упирает руки в боки и весь оставшийся путь я проделываю под ее пристальным взглядом -- до тех пор, пока не попадаю в зону поражения, то есть слышимости. Госпожа Джессика любит поговорить, много и долго, ей важен сам факт присутствия слушателя. Собеседники госпоже Джессике ни к чему.
Вообще-то, я старуху недолюбливаю. Есть на то причины, дело даже не в болтливости. Просто однажды она чуть было не сорвалась. Мы сидели и разговаривали, и вдруг госпожа Джессика встала и пошла на меня, медленно, угрожающе. И даже подняла руку для удара. Я сначала попытался спросить у нее, в чем дело, но старуха молчала и шла. Тогда я поднялся с кресла, намереваясь... а-а, сам не знаю, что собирался в тот момент делать. Короче, поднялся, а она возьми и остановись. И -- обыкновенным голосом -- сообщает, мол, ну вот, на вашем плече, молодой человек, сидела эта проклятая муха, за которой я уже полдня гоняюсь! Зачем же, мол, вы ее спугнули.
Когда я с перепугу рассказал про этот случай в Центре, там всерьез подняли вопрос о «ликвидации» госпожи Джессики. Даже моего мнения спрашивали. А я что? -- я сказал, все нормально. (Ну, на самом-то деле, конечно, если б без меня решили «ликвидировать», я бы вздохнул с облегчением, но очень не люблю, когда... короче, смертный приговор подписывать не люблю -- никому, даже биороботам, хотя многие и считают их всего лишь вещами).
После того случая в наших отношениях с госпожой Джессикой, по сути, мало что изменилось. Она, кажется, вообще не помнила о своей попытке убить муху (и меня заодно, чего уж скрывать), я же не заострял на «досадном недоразумении» внимания. Просто стал внимательнее следить за происходящим. Ну и, признаюсь, о симпатии между нами не могло быть и речи, только вежливость почтальона, не желающего потерять работу, да болтовня одинокой старухи, которой, по сути, все равно, на кого изливать поток мыслей.
-- Что-то вы припозднились сегодня, молодой человек. -- Наблюдательности госпожи Джессики не существовало пределов. -- Во времена моей молодости, между прочим, никто себе такого не позволял. Помню, несколько раз опаздывали на работу -- что было, то было -- но всегда, всегда страшно переживали.
«Но переживали же. Я вот тоже надеюсь пережить.»
-- Простите, не зависящие от меня обстоятельства...
Госпожа Джессика раздраженно отмахнулась:
-- Оставьте это, молодой человек! Какие могут быть «не зависящие от вас обстоятельства»? При нынешнем-то уровне развития общества? Нет, я решительно отказываюсь вас понимать! Заметьте...
(«Боже, почему у нее нету кнопки, которая бы выключала этот автомат по производству слов?! Почему вообще те умники из "Яхве" не позаботились о кнопке? Ну почему? ...Хотя, с другой стороны, тогда бы я...»)
-- ...Вы слушаете меня, молодой человек?
-- Да, разумеется, госпожа Джессика. Слушаю, внимательно слушаю.
-- Так вот, извольте наконец объясниться. И входите же в дом, не стойте на пороге, как истукан! Честное слово, иногда жизнь становится просто невыносимой!
Я оставил велосипед и последовал за госпожой Джессикой в дом, бросая во все стороны внимательные осторожные взгляды.
Мы оказались в гостинной, обставленной роскошно и безвкусно. Хотя, конечно, я всего лишь почтальон, мне сложно судить. И в любом случае госпожа Джессика моего мнения не услышит. Даже если я рискну его высказать.
За огромным, накрытым дорогой скатертью столом сидела госпожа Марта -- сухонькая, безобидная на вид старушка. Вообще-то, она у нас вторая по опасности в долине, но выглядит мирно. Мы поздоровались, я присел к столу и согласился отчаевничать со старухами, разрываясь между необходимостью ехать дальше и... -- чем еще? разве только, туманными подозрениями.
Пока госпожа Джессика ставила на стол четвертый чайный прибор, я рылся в сумке в поисках почты для хозяйки, а госпожа Марта расписывалась за получение своей и рассказывала о последних новостях.
-- Вчера закончила очередную главу. Самую-рассамую печальную, где Моника теряет сына. Мы как раз собирались сегодня почитать ее... вернее, я собиралась почитать ее Джессике, но, знаете, тут...
-- Тебе сколько ложек сахару, дорогая? -- вмешалась хозяйка.
-- Две, ты же знаешь. Так вот, о чем это я?
-- О том, как ты закончила вторую главу.
Я подумал, не уточнить ли. Не рискнул -- это могло вызвать кое у кого излишнее раздражение. Пускай все идет своим чередом, там разберемся. Никуда от меня этот кружок революционеров-конспираторов не денется.
-- А как вы, молодой человек? Как ваша жена? Кажется, ее зовут Розалинда?
-- Джессика, не хотелось бы тебя перебивать, но его жену зовут Розалия, -- с мягкой улыбкой сказала госпожа Марта. -- Или я ошибаюсь? -- повернулась она ко мне.
-- Нет, госпожа, вы не ошибаетесь, -- моя ответная улыбка содержала больше искренности, чем обычно. -- Ее на самом деле зовут Розалия. Что касается здоровья моей жены, то благодарю вас, она чувствует себя неплохо.
-- Ваш чай, -- промолвила хозяйка, пододвигая ко мне чашку. -- На здоровье.
-- Спасибо, -- она всегда опережает на несколько слов. Конечно, если собеседник настолько глуп и самонадеян, что пытается нагнать ее. Я не из таковских, нет.
Мы стали пить чай. Хозяйка проглядывала новые журналы, гостья в меру самокритично распространялась о достоинствах и недостатках законченной главы, я глазел по сторонам. Все как всегда. Вроде бы все как всегда. В комнате, естественно, кое-что переменилось: сухие цветы в вазе уже другие, фарфоровые фигурки на стеллаже передвинуты, то, сё, -- однако в целом ничего значительного. Кроме, само собой, четвертого чайного прибора. Использованного.
Интересно, чем это госпожа Джессика обязана сегодняшним визитам со стороны соседей? Раздает бесплатные билеты в цирк? Или изобрела эликсир молодости, которым и делится с лучшими подругами? Или...
-- К слову, дорогая, как там поживают твои золотые «конские хвосты»? -- Госпожа Марта закончила критический обзор собственного творения и ей стало скучно.
Хозяйка отложила в сторону свежий выпуск «Мира аквариумистики» и рассеянно взглянула на подругу:
-- «Конские хвосты»? А я разве не говорила? Отнерестились, завтра или послезавтра должны проклюнуться малыши.
-- Ты выпустишь их в озеро?
-- О, не знаю! Это очень сложно решить. Биологическое равновесие может нарушиться. Я отправила письмо в редакцию, но ответа до сих пор не получила. Тебе же известно, все журналисты ужасные зазнайки, делают вид, будто заняты, а на самом деле только точат лясы с утра до вечера да катаются по командировкам. Недавно читала, как один такой пишет о пираньях: поверишь, ни слова правды! Ни единого словечка! Так, словно он вообще не имеет представления об этих рыбах. А взялся писать -- вот ведь что обидно. Скажите, молодой человек, вы никогда не пытались сотворить нечто литературное? И правильно сделали, что не пытались -- («Нет,» -- спокойно сказал я), -- потому что каждый должен заниматься своим делом. Вы -- вовремя развозить почту, Мариний с Ронуальдо -- мастерить свои механизмы, Руслана -- выращивать цветы, Марта...
Задремавшая было госпожа Марта вскинулась и не открывая глаз пробормотала:
-- Конечно, конечно, я как раз собиралась сказать то же самое...
В ней что-то скрипнуло, звякнуло -- она снова заснула.
-- Одним словом, -- продолжала хозяйка, -- каждый должен заниматься своим делом. Понимаете, своим! Но этого мало, вот в чем соль. Не достаточно просто заниматься своей работой -- нужно еще и делать ее так, чтобы... чтобы...
Старуху иногда заедает -- и она способна отключиться на несколько минут, застыв статуей из музея восковых фигур. Вот как сейчас.
Я тихонько отодвинул стул и поднялся. Никогда не знаешь, сколько времени госпожа Джессика будет находиться в ступоре. Правда, в последние недели с ней подобное случается чаще и чаще, так что мне оставалось только надеяться, что успею.
В гостиной несколько дверей -- я выбрал расположенную в дальнем углу, справа. Как мне было известно, за нею, в длинном узком зале, старуха держала свои аквариумы. А в противоположном конце «рыбной комнаты» имелся еще один выход, к лестнице, ведущей наверх, в спальные покои госпожи.
В зале я был один-единственный раз, когда хозяйка, в невероятном приступе великодушия, позволила мне насладиться зрелищем ее питомцев. А дальней двери и вовсе не видел, только помнил по чертежу дома, где она находится. Я вообще способен с закрытыми глазами нарисовать план любого здания в долине -- заставили выучить, когда брали на работу. Правильно, кстати, сделали, спасибо им большое. Только бы еще успеть.
«Рыбная комната» поражает воображение. Вдоль стен выстроились и сверкают всеми красками стеллажи с аквариумами. И кого там только нету! Золотые рыбки (в том числе и особо любимые госпожой Джессикой «конские хвосты»), цихлиды, миниатюрные щучки, сомики... У дальней двери даже обнаружилось пару аквариумов с пираньями. Но у меня не было времени стоять разинув рот и глазеть на здешнее великолепие. По лестнице я поднялся наверх и вошел в спальню старухи.
Почему именно сюда? Почему не помчался на веранду, не заглянул на кухню? -- наверное, интуиция. Сложно объяснить, не могу. Не в этом дело. Дело в том, что я не ошибся.
Спальня у госпожи Джессики по сравнению с той же таки гостиной особого впечатления не производит. Во-первых, не так безвкусна, как гостинная, во-вторых, не так велика: средних размеров кровать, тумбочка с лампой, шкаф у стены, -- вот и все. Ничего, повторяю, особенного. Однако ж я застыл на пороге, словно у меня, как и у хозяйки, случился ступор. Было от чего.
На кровати лежал мальчик лет шести-семи, светловолосый, прилично одетый -- сразу видно, из состоятельной семьи. Только интересно было бы узнать, как эта семья допустила, чтобы ребенок оказался в долине!.. И мне что теперь делать, скажите на милость?
Я не придумал ничего лучше, чем разбудить мальчика. Тихонько подошел, осторожно тронул за плечо и сделал шаг назад, чтобы не напугать ребенка.
Он поднялся, сонный, взлохмаченный, с красным отпечатком ладони на щеке. Посмотрел на меня, как на привидение, оглянулся -- видимо, в поисках хозяйки.
-- Кто вы такой? -- спросил чуть растерянно. -- Вас же здесь не должно быть. А, понял! вы почтальон. Который приходит раз в неделю, да?
-- Ты угадал, дружище. Я почтальон. А вот ты кем будешь?
Он сразу погрустнел и скуксился, шмыгнул носом, но отвечать не стал. Вопрос пришлось повторить:
-- Так кто ты? И откуда, а?
Он не торопился признаваться. Поэтому и не успел. Дверь за моей спиной скрипнула, и я обернулся, заранее зная, кого там увижу.
Много раз мысленно представлял себе ситуацию, в которой госпожа Джессика нападает на меня, а я обороняюсь. Поверьте, ничего обнадеживающего в тех картинах не было.
Старуха стояла в дверном проеме и настороженно переводила взгляд с меня на мальчика и обратно. Потом шагнула в нашу сторону, и я почувствовал, как напрягаются ее мышцы, свитые из металлических веревок («Боже, вполне возможно, и из чего-нибудь другого, но такого же прочного и мощного!»). Я выпрямился, закрывая собой мальчика -- не то, чтобы я герой или что-нибудь в этом роде, просто так получилось. Это, если хотите, моя обязанность.
Но мальчишка вышел вперед, легонько зевнул и будничным тоном спросил:
-- Госпожа, скажите пожалуйста, который час?
Старуха остановилась.
-- Ты спал совсем немного, -- сказала она. -- Не беспокойся, внучек.
-- Понимаете, не хочу опаздывать, -- объяснил мальчик. -- А иначе влетит.
Здесь он запнулся, как будто решил, что сказал лишнее, и совсем не то, что хотел сказать на самом деле.
-- А?...
-- Подарок уже ждет тебя, -- сообщила госпожа Джессика, и клянусь, в голосе ее звучала самая настоящая нежность! Словно он и вправду был ее внуком! -- Я написала на листке, как нужно за ними ухаживать. И дам журнал -- почитаешь.
Мальчик покраснел, и я догадался, что читать он еще, скорее всего, умеет плохо. Интересно, откуда он такой вообще здесь взялся?
-- Вы проведете его, молодой человек?
Я неуклюже кивнул, хотя слабо представлял, куда это должен провести ребенка. Но хорошо, по крайней мере то, что госпожа Джессика, кажется, никого не собирается убивать.
Словно члены добропорядочной семьи («бабушка, папа и я»), мы спустились по лестнице в «рыбную комнату». Здесь хозяйка пропустила мальчика вперед и, подхватив меня под локоть (не сильно, но властно), попросила задержаться. «На пару слов.»
Я не знал, радоваться или огорчаться. Вернее, не так: бежать или надеяться на лучшее. Но, разумеется, задержался.
-- Молодой человек, я хотела бы попросить вас... -- Старушка замолчала, впервые за время нашего знакомства подыскивая нужные слова. -- Проводите, пожалуйста, ребенка домой. И... -- (Господи, сегодня поистине день чудес! болтушки становятся косноязычными) -- ...не досаждайте ему расспросами. А особенно -- не ругайте его и не позволяйте ругать родителям. Мне кажется, он попал сюда тайком от них, понимаете?
Я кивнул и словесно подтвердил, что, несомненно, понимаю всю деликатность возложенной на меня обязанности.
-- Это не обязанность, -- уточнила госпожа Джессика. -- Это просьба. А то... знаете, когда они уходят, всегда боишься, что они приходили в последний раз. И становишься невероятно раздражительной, все просто валится из рук -- жить невозможно!
Старушка помолчала, вздохнула и похлопала меня по плечу:
-- Ну, ступайте же -- мальчику нужно торопиться.
-- А как быть с другими?.. -- (похоже, я заразился от госпожи Джессики ее неспособностью связать вместе два слова). -- Мне ведь нужно развести почту, я и так задержался.
-- Не беспокойтесь, -- заверила старушка. -- Я им объясню, они поймут. Не сомневайтесь, поймут.
-- А знаете что, -- нашелся я, -- давайте-ка мы договоримся так: я оставлю вам корреспонденцию, а вы ее постепенно разнесете своим соседям. Хорошо?
-- Вы просто чудо! -- неожиданно и порывисто она обхватила меня руками и чмокнула в щеку. -- Ну, ступайте!
Черт! ту минуту я запомню на всю оставшуюся жизнь. Никогда еще не был так близок к смерти. Сдави она объятья посильнее... Даже когда думаю, голова кружится.
Наверное, я побледнел -- она спросила у меня что-то о самочувстии. Я пробормотал: «Все в порядке, госпожа.» И деревянно зашагал к выходу из «рыбной комнаты.»
Остальное время, до той минуты, когда мы вместе с мальчиком оказались на дороге, а остров госпожи Джессики закрыли деревья, -- до той самой минуты я словно спал. Двигался машинально, каждое сказанное слово выдавливалось с трудом, как будто тело стало шприцом с заклинившим поршнем, а слова -- безвкусный крем. Попрощавшись со старушками, я усадил мальчика на багажник, полупустую сумку повесил себе на плечо и поехал, двигаясь скорее по привычке, чем осмысленно. Наверное, подобным образом чувствуют себя люди после того, как пережили близость смерти. А может, это только у меня так, а у других -- по-другому.
-- Куда мы едем? -- спросил мальчик.
-- К выходу из долины. Куда же еще?
-- Нет, -- он пошевелился у меня за спиной, перекладывая из руки в руку целлофановый пакетик с двумя рыбками, подаренными госпожой Джессикой (рыбки, кстати больше напоминали миниатюрных восточных драконов желто-черных цветов). -- Нет, нам не туда. Остановитесь.
Я охотно выполнил его просьбу. Тем более, что у обочины дороги как раз лежало упавшее дерево, на которое можно было сесть и поговорить. А нам непременно следовало поговорить.
Я прислонил к стволу велосипед, повесил на руль сумку с «Миром аквариума» (тоже подарок госпожи Джессики) и опустился на поросшую бархатистым мхом кору.
Хлопнул ладонью:
-- Устраивайся.
Мне ответили настороженным взглядом из-под насупленных бровей:
-- Я опаздываю.
-- По крайней мере, расскажи, куда тебя везти.
-- Неужели не знаете? -- удивился он.
-- Как видишь.
Мальчик, не выпуская из рук кулечка с «драконами», вскарабкался на ствол и сел -- подальше от меня.
-- А теперь давай по порядку, -- предложил я.
-- То есть?
-- То есть, начни с того, откуда ты такой взялся и почему вообще находишься здесь, где находиться тебе, в принципе... Эй! спокойнее! Никто твоих рыбок не отберет, я просто хочу знать...
-- Зачем?! -- угрюмый выкрик загнанного звереныша.
-- Затем, что до сих пор был известен только один вход в долину. И вряд ли ты смог бы им воспользоваться.
-- Если вы говорите про тоннель, то смог! -- (Ого! а ведь он гордится этим!). -- Я же понимаю, в Волшебную долину просто так не попасть, нужно пройти испытание. Я его прошел. И поэтому заслужил то, что получил!
-- Подожди, подожди. Как ты думаешь, где мы сейчас с тобой находимся?
-- Шутите?
-- Разве похоже?
(Пауза, в течение которой мои слова проверяются: не фальшивы ли).
-- Ну ладно, в Долине. -- (Тест закончился успешно).
-- В Волшебной? -- уточнил я.
-- Ага, в Волшебной.
-- Так, и ты пришел сюда, чтобы получить подарок?
-- Ну да, зачем же еще? -- недоуменно спросил мальчик. -- Так все делают.
-- Кто «все»?
-- Ну... все наши.
-- А откуда ты?
Он пожал плечами:
-- Из интерната, конечно.
Ну да, конечно. Можно было и раньше догадаться. С этим интернатом тоже мороки хватило -- целая история. Его построили давным-давно, он считается одним из старейших интернатов для детей из хорошо обеспеченных семей. (Всегда удивлялся, почему богатые родители, способные не просто содержать ребенка, а и хорошо воспитать его, сделать так, чтобы тот ни в чем не нуждался... -- короче, с какой великой радости они отдают детей в интернаты? Зачем тогда было рожать? Престижно, модно, «как все»? И -- с глаз долой, как только немного подрастет. Малолетние старики в доме несовершеннолетних...) Ну, речь не о том. Когда подбирали место для моих клиентов, решили, что здесь самое идеальное расположение: долинка, окруженная со всех сторон отвесными горными склонами, с единственным проходом. Но при идеальном расположении имелась и одна заковыка (а когда таких не бывает?) -- рядом, на северном склоне, стоял интернат. Вроде и не близко, а с другой стороны... тем более, родители детей не какие-нибудь там «представители среднего класса», а зажиточные дяди-тети, которым могло очень не понравится такое соседство. Едва уломали, столько ушло на это сил и денег, что сейчас вспомнить страшно. Но договорились, гарантировали безопасность. А теперь я вот сижу рядом с обормотом, ухитрившимся сбежать из интерната и попасть в долину. Да ничего еще, если б он один -- но ведь «так все делают»!
-- Ладно, -- сказал я, наблюдая за рыбками в блестящем на солнце пакете: «драконы» повисли в воде мордочкой к мордочке и шевелили длиннющими зелеными усами -- «общались», -- ладно, поехали к интернату. Как собираешься возвращаться?
Мальчик посмотрел на меня, словно на умственно отсталого:
-- Через тоннель, а как еще?
-- Куда ехать?
Он показал. Поехали.
Сначала молчали, потом я не выдержал:
-- Слушай, расскажи, а зачем вы сюда ходите?
-- Неужели не знаете?
-- Нет. Иначе бы не спрашивал.
-- А кто вас разберет, -- резонно заметил он. -- Вдруг придуриваетесь.
-- Что, правдоподобно получается?
-- Ага, -- догадавшись о значении своего ответа, замолчал. Но вот заговорил снова (наверное, решил загладить вину): -- Мы ходим сюда к волшебникам, это-то вы понимаете. Первым был Ришар, он нашел тоннель -- не нарочно, а просто заблудился. Сначала играл, а потом потерялся. И не смог вернуться в интернат, перепутал направление... короче говоря, нашел Долину. И попал к толстякам. Вернее, они его сами нашли и позвали, хотя Ришар был далеко от их дома. Ну, волшебники -- вы же понимаете.
Я понимал, поэтому кивнул, поощряя продолжать.
-- Толстяки подарили Ришару самокатку -- такая машина, ее толкаешь, и она катится, пока на что-нибудь не наткнется.
-- А если не наткнется?
-- Так и будет катиться. Мы проверяли, сколько могли. ...Не в этом дело. Ришар, конечно, не хотел рассказывать, откуда взял самокатку, но в конце концов рассказал. И тогда мы нашли тоннель и стали ходить в долину.
-- А не страшно было?
-- Сначала страшно, но потом оказалось, что волшебники здесь живут только добрые, они нас любят и хорошо к нам относятся: поят чаем, угощают разными вкусными вещами, дарят подарки.
-- И часто вы сюда наведываетесь?
Он вздохнул:
-- Не-а, часто не получается. У нас воспитатели строгие, особенно одна, Злюка. Давайте побыстрее, а то она скоро заступит на смену.
Мы дали побыстрее и успели. Тоннель начинался в пещере на одном из склонов; мальчик вытащил из тайника фонарик, и мы отправились под землю. Вышли уже рядом с интернатом. Я проводил своего подопечного до лаза в заборе, пожелал удачи и пошел обратно, в долинку, за велосипедом. Ну и, кроме прочего, вернуться-то через пропускной пункт надо было...
Пока доехал, наступил вечер. На КПП я, как положено, отрапортовал, прошел беглый осмотр (все ли со мной в порядке, не пытаюсь ли чего утаить), а потом отправился к Квази. «Поблагодарить», как и советовал Бернар.
Ормонд сидел за компьютером и скользил пальцами по клавишам. Мое появление он встретил энергичным стрекотом-аккордом, после чего повернулся вместе с креслом и приветственно кивнул:
-- Заходи. Ну, как дела? Старые не буянят?
Я опустился в свободное кресло, оглядывая полупустой зал со столами и мониторами на них: так здесь всегда, даже в рабочее время, днем. Кроме Квази, с нами осталось еще несколько человек, остальные же разбежались по более удобным (высокооплачиваемым, не таким скучным) местам.
-- Старые? -- переспросил я. -- Нет, не буянят.
А потом взял и выложил ему всю историю про интернат и «добрых волшебников» -- не знаю, почему; на КПП не рассказал, вообще решил никого не посвящать в это, а тут -- словно прорвало. Ормонд молча выслушал, еще больше сгорбил спину (его за спину Квазимодулем и прозвали, кривая она у него от долгого сидения за компьютером), признался:
-- Удивительно! Если то, что ты рассказал -- правда, -- мы нашли пресловутый стабилизирующий фактор, которого так не хватало. Теперь...
Он воодушевленно повернулся к экрану, стал вводить какие-то данные, что-то вычислять.
Я кашлянул -- он не среагировал. Пришлось положить на плечо руку:
-- Подожди!
Ормонд уставился на меня туманным взглядом:
-- А?
-- Не торопись. То, что я рассказал, правда. Но никто, кроме тебя, не должен ее знать. Подумай сам...
Он подумал (это заняло полминуты), потом энергично кивнул:
-- Ты прав! Конечно, ты прав. Но... Хорошо, я просто буду учитывать его в своих вычислениях, не официальных. И сообщать тебе.
-- Это уже идея получше.
-- Значит, так и договоримся... -- Снова взгляд Квази приобрел туманность и глубину, означающие, что Ормонд размышляет. -- Удивительно, -- он недоверчиво покачал головой, -- как все-таки удивительно устроен мир. Помнишь, в школе учили «Круговорот воды в природе». А ведь здесь получается почти по той же схеме: «Круговорот добра». Дети из интерната и старики-биороботы... Кто бы мог подумать...
-- А что с митинговавшими? -- спросил я, чтобы как-то заполнить паузу.
-- Разошлись по домам, -- Квази усмехнулся: -- Кушать-то всем хочется.
-- Значит, завтра опять явятся.
Он пожал плечами:
-- Не знаю, может, явятся, а может, нет. Посмотрим. В любом случае я собираюсь последовать их примеру и поехать отсыпаться. Все равно с новой переменной сегодня не закончу -- поэтому даже не стану начинать. Иначе засяду и не вылезу из-за компа до полуночи. Слушай, ты ж на авто -- подкинь меня до метро, ага?
Мы вырулили к воротам, угрюмый охранник кивнул, приводя в движение невидимый механизм; створки распахнулись, я вывел машину на шоссе и повел к городу.
Некоторое время молчали, потом Ормонд повернулся ко мне:
-- Слушай, всегда хотел тебя спросить: ладно, я, допустим, здесь сижу, потому что ленив и консервативен. Но ты-то?..
Сначала я не сообразил, о чем он спрашивает, потом понял: о долине. И рассказал про флюгер братьев Лэрроков.
-- Вот и я, как флюгер. Выбора нет, понимаешь. Сейчас сложно найти нормальную работу, да еще -- хорошо оплачиваемую. Думаешь, я бы смог жить с женой на одну только зарплату обычного почтальона?
Мы доехали до метро, я высадил Квази и отправился домой.
Дома все как всегда. Розалия сказала, что заходила госпожа Никокириа, прибралась, посидела с ней и, отпросившись, убежала. Я в очередной раз пригрозил, что уволю ее ко всем чертям, если так будет продолжаться и дальше. Розалия просила, чтобы я этого не делал.
Мы поели, я выкатил кресло с женой на балкон (она любит любоваться закатом, даже в городе, с грязными небоскребами и шумными улицами), поговорили о том, о сем. Конечно, рассказал ей про мальчика из интерната. Обсудили добро, его природу. Потом Розалия попросила высадить ее из кресла на диван -- начинался какой-то фильм. Она смотрела, я мыл посуду. Помыл, присоединился к ней. Фильм не понравился, переключили, поискали по каналам -- ничего стоящего. Розалия села читать книгу, я -- работать.
Когда пришло время отправляться в постель, жена подъехала ко мне, едва слышно позвякивая креплениями кресла.
-- Ты идешь?
-- Да, сейчас уложу тебя. Но сам еще немного посижу, договорились?
Она легла в кровать; поцеловались; улыбнулась мне:
-- Ну, спокойной ночи. Не засиживайся допоздна, хорошо?
-- Хорошо, родная.
Я потушил свет, тихонько закрыл дверь и пошел к столу. Письмо господину Тирхаду от сына было почти закончено, оставалось еще ответить на вопросы госпожи Джессики и непременно подготовить посылочку для братьев Лэрроков -- въедливого Мариния и флегматичного Ронуальдо.