Пошел пописять, значит. Второй день на работе после блистательного,
совершенно блистательного рождественского холидея в городе-герое Сингапуре.
В первый день -- только вернулся на родину, с поезда, едва подмывшись и
побрившись, покандюхал на трамвай -- и тут меня обосрали. Голуби мира.
Едва почувствовал себя белым человеком, едва захотелось быть английским
колонизатором и в тропическом шлеме на харлее рассекать с девчонкой между
пальм, как на тебе. Леонидыч, правда, сказал, что это хорошая примета --
он аж на табуретку сел от того, какая это хорошая примета. По-моему, даже
позавидовал немножко.
Н-да, а я, значит пописять пошел. Нет, на самом-то деле, я пошел покакать
в конце трудового дня. Но тут есть одна маленькая неувязочка -- никто из
консульских не знает, что какать я люблю, читая. И дома всегда так делаю.
А что в этом плохого. На работе лучше -- можно минут на десять-пятнадцать
пропасть в сортире с Нью-Йоркером. Сидишь себе, читаешь, оправляешься
по ходу дела -- красота, никто не мешает. Правда мимо секретарши приходится
шагать с ужасно деловым видом, свернув журнал в трубочку -- типа по делу
в коммерческую службу ушел.
Сижу значит, статью про Марселя Дюшена читаю. Кишечником двигаю помаленьку.
Тут какой-то страдалец в сортир вбегает. Мне его не видно, ему меня тоже.
Он быстренько кал метнул и ходу оттуда -- горит прямо парень на работе.
Вот только на выходе чего-то замешкался, замком пощелкал, и все стихло.
А замки, надо сказать у нас в конторе особые -- цифровые. Приехали
умельцы из спецслужб и везде понапихали замков с секретиками: хочешь в
лифт попасть -- один код набираешь, хочешь на балкон выйти покурить --
другой. Весело было, когда они в одночасье все коды поменяли: тогда как
раз наши могучие державы шпионов друг у друга из подмышек выкусывали. Девки
из коммерческого ходили, помню, от злости красные -- ни юбку тебе подтянуть,
ни локон, там, поправить. Никто ж не учил, что работникам госдепа еще и
память на цифры тренировать нужно.
Вот, ну а я свои дела закончил потихоньку, смыл полный бачок -- как
учили, -- ручонки сполоснул, принял снова деловой вид -- и на выход. Мол,
вернулся с важной встречи с коммерческим атташе. Не тут-то... за ту минуту,
что я с бачком возился и салфетку из хреновницы этой доставал, с хитрым
цифровым замком имени Госдепартамента США произошло что-то непоправимое.
А именно: он сломался. Собачка прощелкивается, а дверь не открывает. Ну
и не лает, не кусает, понятно. Опаньки, что называется.
Так, сказал я себе. Случай классический. Заперт в сортире. За день
до Нового года. Наверху девки уже отмечать начинают, а я тут. С Марселем
Дюшеном в кулаке. Так.
Аналитический мозг сразу начал просчитывать ситуацию. Пальцами замок
не открыть. Дверь крепкая. Этаж примерно третий. Замок надежный. Выхода
нет. Надо разбирать. А чем -- вокруг только туалетная бумага, да вонючее
американское жидкое мыло? Я походил по сортиру, заглянул в подсобку --
ведро с тряпкой, в шкафчик под умывальником -- какой-то насос, похожий
на клизму. Подергал за трубу с проводкой -- привинчена намертво, сука,
как и замок этот золингеновской стали. Тоже пальцами не вывернешь. А с
собой -- ни ножика перочиного, ни ключей -- только Марсель Дюшен с фотки
в Нью-Йоркере скалится. Пряжкой от ремня в шурупы потыкал -- гнется,
зараза. Ногтем попытался отколупать распределитель для салфеток с мыслью
поживиться какой-нибудь железкой -- куда там...
Ладно -- ржать будут, конечно, но надо на помощь звать. А что -- «хорошо,
что не с вами такое», скажу. В общем единственно верный способ избрал.
Стою, как дурак, прижав ухо к щелочке, слушаю. А наверху уже веселье начинается...
ну, думаю, счас кому-нибудь отлить приспичит... А им хоть бы хны.
Минут десять прошло. Я панике не поддаюсь, жду. Ага, шаги.
-- Эй, народ, говорю вполголоса, -- есть кто на лестнице.
-- Ага, это я только что на лестницу вышел, -- Леха из коммерческого,
обстоятельный такой. Но понял с лету: видать, подсознательно любовь к замкам
во всех сидит -- или же видиков насмотрелись: -- Ты там что, застрял?
-- Да тут, понимаешь, замок заело, скотину.
Попробовал он, пальцами кнопочки понажимал.
-- Ну что, -- спрашивает, -- открылся?
-- Какой там хер открылся, я же внутри... Ты поди Гранту скажи, что
их ебучий замок одним местом накрылся, пусть мне отвертку под дверь подсунет...
Пока он бегал, я щелочку под дверью проверил: нож столовый бы пролез,
да и отвертка, пожалуй, тоже пройдет -- только о-очень плоская. Двери,
видите ли, у нас тоже на совесть сработаны.
Тут на лестнице запричитали. Леха собрал всех -- уборщиц, коллег, охрану,
даже шефиня притащилась. Уборщицы простодушные, нервно прихихикивая, мне
сочувствовали. Коллеги думали, что я их разыгрываю: эй Макс, а чего ты
туда залез? Уж больно случай классический, им все никак не верилось, что
перед Новым годом такое может случиться. Шефиня по пути с какой-то культпросветфункции
истерично заржала и сообщила, что увидит меня на следующий год.
-- Зато я тут писать и какать вдоволь могу, -- только и смог отплеваться
я. Ладно, ей-то что. Мужиков жалко: на все консульство три женских сортира
и всего один мужской -- в соответствии с половой пропорцией.
Вот ребята и старались: Грант и двое его подчиненных тем временем пыхтели,
пытаясь вывернуть замок снаружи. От мысли спустить мне отвертку из женской
уборной сверху через незаделанную дыру в потолке они уже отказались: линолеум
сдирать перед Новым годом никому не хотелось. Двери выламывать -- тоже.
Решили обойтись малой кровью, но снаружи замок выворачиваться не хотел
-- говорю же, секретный. Собачка не шевелилась. За окном темнело. Сверху
доносились взрывы хохота: только ленивый не совершил уже экскурсию к мужскому
туалету на третьем примерно этаже.
Через полчаса Грант сказал:
-- Окей, Макс, мы сейчас поставим снизу лестницу, я приду и передам
тебе скрюдрайвер. Жди.
И потянулись томительные минуты ожиданья. Народ устал смеяться, поверил
в невозможность просходящего и разошелся по каморкам. За дверью всплыл
эфемерный голос Таньки-библиотекарши:
-- Макс, так ты там долго еще сидеть будешь?
-- А что? -- тупо спросил я.
-- Да тут зарплату авансом давать начали.
-- Так возьми же ее за меня, годдэмит! -- заорал я. Зарплата была нужнее
всего прочего. Кассирша Людка раздавала ее только потому, что деньги перед
Новым годом нужны были ей самой. А авансом -- потому что посольская бухгалтерша
в Москве за два дня до хэппи нью ера отвалила на больничный после какой-то
косметической операции и забыла прислать нам соответствующий кэйбл.
Тут пришел самый главный Джон, муж генконсульши, и начал координировать
спасательные операции. Делал он это так: сначала потычет пальцем в пумпочки:
-- Ну что, говорит, никак?
-- Никак, -- отвечаю.
Потом подойдет к окну:
-- Ты там Гранта не видишь?
-- Пока нет, -- отвечаю. -- А он с какой стороны появиться должен?
Может, он хеликоптер себе намылит?
-- Да нет, -- отвечает флегматично Джон, -- это вряд ли. -- И снова
код на замке набрать пытается.
Марсель Дюшен, глядя на меня с журнального разворота, открыто веселился.
Что ж это я, а? Сейчас ко мне народ вломится, а я тут с журналом, как
идиот? Не пойдет так, решил я. Рассупонился, засунул Дющена в трусы, сверху
рубашку припустил, щелкнул ремнем -- все, красота, замаскировался.
Смотрю в окно -- а там наши на Пушкинской уже оцепление выставили.
Машины тормозят, какая-то бабулька с тротуара глазеет: чего это американцы
на ночь глядя там затеяли. Я рамы от переплета отодрал, высунулся -- но
осторожненько, чтоб Дюшена в джинсах не помять -- еть твою на фиг... Где
ж они такую стремянку-то откопали? Дюралевая макаронина раздвижная, от
ветра качается, снизу ее два негра поддерживают, а наверх уже Грант героически
ползет. Да только ему до окна моего примерно метра не хватает.
Я ему кричу:
-- Грант, давай отвертку и спасибо, тут холодно очень, я сам.
А он мне, вися над бездной, вежливо отвечает:
-- Нет уж, Макс, позволь мне. Это моя работа. А кроме того, вниз мне
уже не слезть.
...Одно могу сказать -- подтягивался до моего подоконника он долго.
Я уже все фильмы про Шварцнеггера вспомнил, пока его за воротник куртки
втаскивал. Он только повторял:
-- Макс, итс олл райт. Итс перфектли олл райт.
Я ему говорю
-- Ох, Грант, я это... сорри, ты вон испачкался весь, давай я тебя
отряхну. -- А Грант у нас всегда ходит как истинный джентльмен, у него
даже курточка форменная отглажена, что у секьюрити вообще редкость. Пробор
седой у него, правда, и на пушкинском сквозняке при минус 15 не растрепался.
-- Нет, -- отвечает Грант, -- спасибо Макс, лучше покажи мне, где этот
факин сановэбитч у тебя тут заело.
Я таких слов от начальника охраны за полтора года совместной работы
не слышал.
Отстранил он меня, начал скрюдрайвер к замку прилаживать.
-- Да, -- говорит, -- у нас тут проблема. Но ничего, мы его заменим.
-- Конечно, замените, -- отвечаю. -- Может помочь тебе чем? -- Потому
что у него шурупчики эти секретные, Госдепартаментом США ввинченные в сихотэ-алиньскую
древесину, под мозолистыми руками поддаваться никак не желают.
Короче, следующие пятнадцать минут мы с Грантом на пару шурупчики вывинчивали
-- в среднем по пять минут на каждый. Джон в это время нам из-за двери
аккомпанировал:
-- Ну что, никак?
-- Как, как, отвечаем мы. Как накакал... -- Но это я уже по-русски
добавил, чтоб не обидеть.
Примерно через час, когда золингеновский секретный цифровой замок,
поставленный присланной из Вашингтона бригадой специалистов, повис на каком-то
стерженьке, я вышел из заточения.
-- Спасибо, джентльмены. -- Я пожал руки спасателям. -- Хорошо, что
этаж не шестой, а я не леди.
-- А знаешь что, -- ответил мне Грант, проникновенно глядя в глаза,
-- мы бы и тогда тебя спасли. Только через крышу.
Самое смешное, что когда в тиши своей конторской конурки я извлек из-за
пазухи довольно помятый номер Нью-Йоркера, ехидный портрет Дюшена
от вспотевшего живота пришлось отрывать: он весь намок и съежился, ошеломленный
благородством и эффективностью простых американских спасателей.
А вы говорите, что в консульстве работать хорошо. Тут покакать сходить
-- и то проблема.