Speaking In Tongues
Лавка Языков
ПРЕДВОЕННОЕ
УТРЕННИЙ ЧАЙ
Убив трех змей, переступил порог
простого незнакомого жилища.
Просил воды, хотел любви. Звонок
прервал обиду, что и там он лишний.
Сон не ушел, все теплился в душе,
щекоткой унимал трагичность утра,
молчанье превращалось в неглиже,
глаза смотрели жалобно и мутно.
Сон все не шел из мятой головы,
хранящей хрупкость высушенной глины.
Явь отличалась вкрадчивостью львиной
и ненавистью молодой вдовы.
* * *
Общежитие страсти. Каждый спокойный предмет
утратил привычные свойства. Реальность сместилась.
Ночь. Улица. Женщина. В пальцах белеет билет.
Мне наплевать, но по-моему что-то случилось.
Нет незамешанных, как и случайностей нет.
Меня раздражает присутствие тайного смысла.
Два брата-тапера во время сеанса зависли —
ни слова, ни крови. Два брата — Стило и Стилет.
Между Стилом и Стилетом плыви, дурачок,
страви их друг с другом, пусть скрестятся так или этак.
А в бархате неба что ни звезда -- то значок
ударника прошлого века.
* * *
Наученный стандартным бытием,
теперь ты знаешь что и как не хочешь.
Поехали на мертвый водоем,
поверь, он не мертвее многих прочих.
Бери костыль из веры и вперед.
Машина пасть раззявила. Иона,
смотри, как одинаков небосвод
сейчас над нами и во время оно.
Ты, кстати, помнишь, что сказал тогда,
когдаљ сквозь ужас проступило Слово,
и смертный в оболочке из кита
пытался пересматривать основы?
Не помнишь. Не имел. Не состоял.
Бог дал, Бог взял, Бог дал. Вполне ритмично.
Все полюбили этот сериал,
поскольку он доступный и трагичный.
Не по злобе, а ради созерцания
колючего соленого сияния,
измученный приятием добра,
забудь о том, что делал ты вчера,
поехали, уже машина ржет,
почуяв норму в доме сумасшедшем.
Все, все, не будем больше о прошедшем…
* * *
1.
Тычется лист листопадный в пространство.
Щенком непрозревшим ищет тепла и корма,
ткнулся в ладонь. Состояние прострации
сменяется состоянием дома.
Долго сидеть на сусальной скамейке нельзя
впишешься в этот фальшивый покой и все.
Но и движение тоже фальшиво. Скользя
по глади осенней страшись -- засосет.
С детской коляской, наполненной ржавыми листьями
можно идти бесконечно -- аллеи, аллеи…
Сестра моя осень с повадками рысьими
тихо касается листьями -- шеи.
2.
Тычется лист листопадный в пространство и время,
тычемся мы -- содержатели новых идей.
Чужая жена этой осенью снова беременна,
с каждым ребенком -- грустней и грузней.
Монументальность фигуры на мокрой скамейке,
перхоть листвы и лисы дребезжащий мазок.
Все ниже и ниже гранитного неба камея,
все ближе и ближе декабрьский жидкий азот.
ПРЕДВОЕННОЕ
1.
Палестинское рваное небо,
пересохшая пыльная ветошь,
раскрошившаяся галета.
Взгляд пророка сух и несведущ.
Расползается время гнилое,
а в прорехах -- батальные сцены.
Если можно привыкнуть к вою,
я привыкла. Набухли вены
молоком прокисшим и медом
забродившим. А небо -- нёбо
той собачьей служебной породы,
что обычно верна до гроба.
Что за счастье -- гонять эпохи,
словно шавок у мусорной кучи
и смотреть, как слепая похоть
отымеет счастливый случай.
2.
Что ж, последняя теплая осень?
Окровавлены кончики пальцев
при разделке души страдальцев.
От призыва опять закосим,
будем холод терпеть и темень,
белый свет, белый ветер, бездонность,
и остывший покинутый терем
ощутит всю свою огромность.
Палестинское счастье недолго,
пасть заката уже закрыта,
красным шерсть облаков промокла,
небо тихо, спокойно, сыто.
Подожди до завтра, пришелец!
Жизнь и кровь -- все течет по кругу,
для их точного соотношения
обними боевую подругу.
ВОЛЧОК
Опять запнулась на простой дороге
О камень, что совпал с твоим путем.
Смеялись полулюди-полубоги,
Клялись, что совершенно ни при чем.
Закручивать пространство, как волчок
И в центре плакать -- вот твое умение.
При свете -- полудура-полугений,
Ты ночью лживый серенький волчок.
От трения о воздух и постель
Искрит пространство. Ты бежишь без цели,
И тянется твоя больная тень
Жевательной резинкой по вольере.
МАРКИЗА И САД
Светлая сущность уснувшего сада. Маркиза,
Не ждите любовника, он на дежурстве в морге.
Не ждите ответа. Не ждите прощанья. Реприза
Закончилась буднично. Слышите? Плачут волки.
Вот вы идете в благоухании ночи,
Между ступней и землей -- сантиметра четыре.
Кровопотеки на скулах не следствие порчи?
Просто упала? Все просто в просроченном мире.
Бывшие четкие линии так дребезжат,
Словно уже растворяются в воздухе сада.
Маркиза, скажите, куда вы хотели бежать
Позавчера, умоляя: «Не надо, не надо…»?
Разве друзья не шептали вам: «Брось его, брось!»
Те, что внутри, голоса самых преданных. Разве
Вам не хотелось унять тот болезненный праздник,
Рас-ша-ты-вав-ший прогнившую ось.
Эту прогнившую ось вашей странной любви,
Пахнущей пудрой и тленом. Да, пудрой и тленом.
Маркиза, вы растворяетесь в мутной вселенной,
Как сахар в голодной крови.