Speaking In Tongues
Лавка Языков

Рафаэль Левчин

СУМЕРКИ ПРЕДАТЕЛЯ
непоэма

(Фрагменты публиковались в альманахе «Ойкумена», Кенигсберг)





…он омыл своё тело…
Эпос о Гильгамеше


…крича от жажды…
София Парнок


…и в огонь полетели мы вместе.
Юрий Зморович




1.



Взгляните, как мы хорошо поём,
как мы великолепно предаём,
как наших крыльев радостный окрас
страшней в ночи пульсирующих трасс!


(Вносите деревянного коня!
Огня сюда, сограждане, огня!
Но не затем, чтобы подарок сжечь,
а чтоб видней, где под колёса лечь.)


Вот и сейчас --
ты ищешь точных слов,
ты молишься своим полубогам,
а памятью твоею правит кровь,
она уходит в землю по ногам.
И, как всегда, торгует кровью ложь,
блестя, как заражённая вода…
Ты снова здесь.
Ты снова предаёшь,
к предательству прикован
навсегда.




2.



Ещё хлещет струя, ещё пенится жёлтая смесь:
кровь и совесть моя, кровь и соль, кровь и сон, кровь и смерть.
Ещё тычется пульс, ещё кожу стремится пробить --
этот путь, этот путь, этот путь, этот путь,
на котором ни петь, ни любить.


В море тонет перчатка, но пальцы ещё над водой.
Воздух тянется сладко, и я за стеклом -- молодой.
И не ведает тело, что осуществлён приговор,
и томится по крови и пеплу, и вяжется в спор.
Это время журчит, по камням и асфальту струясь,
это там, это тут, этот путь, эта тьма, эта грязь…




3.



…сон, еда, сон, еда, сон…


…постоянно твердит, что хочет-де пить…


…дин, дин, дон…


…постоянно твердит, что не хочет-де жить…


…еда, сон…




4.



Расскажи мне, пожалуй, о Всё Видавшем,
Всё и всех повидавшем, себя предавшем.
Предавал сначала чужих и голых,
чей сквозь линзу часа чуть близок голос.
Предавал бессонно, самозабвенно,
как звериный зов предаёт антенна.
Предавал и закон с вершины Синая,
и тебя, любовь моя нутряная,
предавал…
А когда о предел запнулся,
то приснилось предателю, что проснулся.
И во сне пробужденья, бесплодно-длинном,
был разъят и съеден, омар в гостиной,
облепиховый мастью, бунчужный телом…
И трясина всосала скелет по темя…


Так расскажи мне о Всё Видавшем…




5.



…он, подобный латной перчатке,
жёсткий снаружи, пустой внутри,
раздраконенный на сто четыре части,
позабывший в сердце ноги свои;


я, подобный нежной медузе,
чья кровь -- синильная кислота,
что ни сделавший в этом странном союзе,
всё не то, не туда, не так;


ты, потомок вихря (рабы его -- флаги --
отступают в полном порядке вниз,
в цитадель изз веленевой плотной бумаги…)…
-- Не шагни на карниз!


(Жест, должно быть, сильнее всего на свете,
жест спокойно выводит из тупика,
жест легко раздирает все липкие сети --
но для жеста, как минимум, нужна рука.)


Солитер солярию не товарищ.
Друг Народа народу враг не всегда.


-- Ты убьёшь меня?
-- Да, убью.
-- И зажаришь?
-- Нет, сварю.
-- И полюбишь?
-- Да. Навсегда.


…ДАЙ-ТО БОГ!!!
Наконец я забуду голод,
горечь в горле, тоску и наглую боль!
(Он -- броня; я -- изнанка, не то что голый.)
Наконец, наконец я стану
Тобой!




6.



А если б жажду можно было утолить,
когда и кто её бы жаждой называл?
А если б тело -- не затем, чтоб кровь пролить?
А если б жизнь -- не меж смертями интервал?


Вокруг всё та же дивная страна.
Трамвай грохочет, под названьем «скорый».
Романс жестокий слышен из окна:
«Прошла любовь, завяли помидоры…»




7.



Изменения, конечно, происходят, но все они бывают только к худшему. Когда видишь из окна троллейбуса юношу и девушку, идущих, взявшись за руки, и лица у них…не скажу: счастливые… человеческие!.. так хочется выбежать к ним и сказать: «Расстаньтесь, расстаньтесь немедленно! Вы сейчас на вершине счастья, дальше будет только хуже… Нет, конечно, будут ещё хорошие минуты -- но всё будет хуже, хуже и хуже…»
Время безжалостно, безжалостней даже человека -- хотя безжалостней человека трудно кого-нибудь найти. Становится грубой и дряблой нежная кожа -- на лице, на груди. На шее, в ложбинке, куда так любят целовать влюблённые и втыкать нож убийцы.
Мы все хотим иметь много денег, но сколько это: «много»? Тысяча, десять тысяч, сто? Большинство из нас никогда не держали в руках больше зарплаты, но много -- это нечто совсем иное.
Это такое количество, когда отношение к тебе меняется качественно.Когда тебе доступно практически всё. Когда ты мчишься в своей машине на красный свет, и тебя останавливает постовой, а ты даёшь ему купюру, и он козыряет тебе -- можешь ехать на любой свет: красный, зелёный, фиолетовый.
Так вот, имея такое количество денег, можно приобрести огнемёт. Именно огнемёт. Можно собрать в одном месте всех, кого ненавидишь (а таких за жиззнь накопилось немало). Можно купить людей, которые приведут их в нужное место. Можно купить людей, которые сделают так, что это пройдёт безнаказанным. Кто не купится на тысячу, купится на сто тысяч. Кто не купится на миллион, купится на сто миллионов. Купить можно всех и всякого, только у каждого своя цена. Ну, почти всех.
И вот, когда э т и собраны в одном месте, можно их сжечь. Своими руками.
И вот тут-то начинается самое страшное.
Что дальше?
Ненависть хоть как-то питала жизнь, но теперь, когда объек ненависти уничтожен, как жить? Зачем? Человека, сжираемого ненавистью, можно уподобить дереву с дуплом. Дупло всё растёт, становится больше ствола; это чёрная дыра, засасывающая всё…
И вот, оказывается, некого и нечего засасывать более… разве себя…




8.



Ошибся ты, старик Хайам:
я пил вино и не однажды;
оно (о Господи, отдам
всю кровь!) не утоляет жажды!


Как жажда сушит изнутри,
несёт, раскачивает, мучит!
Ну что же трусишь ты? Смотри!
Ты думал: спящим будет лучше?


Смешались гнусность и жара,
сравнялись голод и отвага,
и только жажда, как вчера…


Сильней по-украински:
«жага»!




9.



…Национальность. Партийность. Степень владения русским языком. Данные о родителях. Отношение к выполнению общественных поручений. Нравственные качества, интересы, связанные с воинской службой.
Трудолюбие, добросовестность. Самостоятелен, способен вести за собой, подчинается чужому влиянию, общителен, держится отчуждённо. Реакция на критику товарищей и старших беззраззличная, агрессивная, адекватная.
Наблюдательность, сосредоточенность, отвлекаемость. Сообразительность, понятливость. Целеустремлённость, решительность и другие волевые качества. Уверенность в себе. Преобладающее настроение. Поведение в сложных и конфликтных ситуациях. Громкость и раззборчивость речи. Особенности почерка. Устойчивость к укачиванию.
Курение, употребление алкоголя, наркотиков. Странные, необычные поступки и наклонности. Неискренность, лживость. Социальная зрелость…




10.



Я иду, не задумаываться стараясь над тем, почему ступня
такой малой площадью вертикальное держит тело.
Я иду; время тоже ходит внутри и вокруг меня.
«Плод срывается спело».


Я иду; дети лижут мороженое, зубы у них целы;
колбаса уходит в фольклор, ей приветливо улыбаются ананас и рябчик.
Я иду, и вращается время внутри и вокруг бензопилы…
-- Друже, позычь рупчик!..


Ох, какая ретруха! теперь говорят не так;
Что-то шепчет мне старомодный металлорок, он же -- электрический фатум.
Старший товарищ убедительно просит меня не бояться, разжать кулак
и, когда я отказываюсь, вежливо покрывает матом,
словно глазурью. Видеть теперь трудней,
но я продолжаю двигаться, ведь не каждый день вдохновение, не всегда такая везуха.
И, конечно же, пляшут на пляже нежные девушки -- эй! --
и бритвы им раскрывают рты от уха до уха,
словно на широком экране, и светятся зеленоватые волосы их, сами знаете почему,
знаете все, только говорить не хотите;
и всё это уходит в копошащуюся полутьму,
город стыда и страха, безаварийный Китеж


И если раньше жил в камере смертников, апелляцию за апелляцией посылая вдаль,
то теперь узнаёшь, что приговор утверждён и апелляций больше не будет,
но зато патронов не завезли, так что дыши покамест и прицепи медаль
как-нибудь поинтересней, -- ну, например, подмышку! -- пусть побалдеют люди.


Так ничему и не научился.
А ненависть не даёт плодов.
Это тебе не магический реализм вдоль всех Америк.


Я иду. Уголками губ улыбается командор
Витус Беринг.




11.



…невыносима лёгкость
чудовищной, сосущей пустоты.


Куда теперь свою направить лопасть?


…зачем ещё вообще летаешь ты?


И гибели ощупывая прелость
(ох, надоел!), предсказанной стократ,
кого призвать, чтоб уничтожить тело


…хотя об этом вслух не говорят…






12.



М.


Отец мой, ты так на меня похож,
как бред походит на бред.
Так пусть же меня не отыщет нож --
я должен в огне гореть.


Стальное стекло --
виноват ли, рад,
Что дотянул до седин.
Но это тебя не касается, брат --
я должен гореть один.


Сестра и душа моя, будь добра --
живи, говори с травой!..
Пусть боль моя движется до утра,
я должен гореть живой.


Спустился по ниточке паучок --
разбить письмо, уметреть…
Тебе-то зачем это, дурачок?
Я должен один гореть.


Твоя паутинка -- радужный луч --
проткнёт мне мозг и плечо
и капнет бензином в одну из луж --
гореть
отвратней
ещё.


В красивых словах ни смысла, ни зла,
и сердца не излечить.
И скулы, и лоб сотлели дотла,
и смрад от костра в ночи.