Председатель

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Леонид Зейгермахер

Председатель





Председатель ехал в трамвае.
Его толкал в спину какой-то бессовестный гражданин в черном пальто. Председателю удавалось не реагировать. Все пассажиры смотрели в окно. Председатель вспоминал клинику, где их запирали на ключ и не разрешали смотреть на улицу. Врачи забирали сигареты и (это уже доказано) лишние сумбурные мысли.




В цепких мозгах председателя сохранились кое-какие эпизоды, он помнил, как больные кричали и кусали врачей. Вчера он смотрел фотографии из семейного альбома, наивные снимки были настолько древними, что маленький серьезный мальчик в матроске воспринимался словно покойник. Мальчик сидел на руках у своей бабушки на балконе, внизу были магазины, пивные ларьки -- размытые очертания и забытые события. Мальчик держал в руке пистолет.
Крутилась интеллигентная пластинка, грустное эхо той самой музыки, которую интеллигенты всегда слушали стоя, вспоминая любимые голоса и мечтая разгромить категории.
А потом снежинки растаяли, все вдруг улетучилось и надвинулось тяжелое и липкое время. Героев арестовывали, оглушительно гудели паровозы, друзья говорили басом на кухне, народ терзали догадки, точнее, сомнения, но нервничать совсем не хотелось.
Раздавались телефонные звонки в пустых квартирах, но никто не подбегал к трубке -- слишком сложным был маршрут. Хозяева этих квартир больше не выскакивали из ванны, не выбегали на лестницу и не отвечали выразительной скороговоркой невидимому своему собеседнику. Пылились коллекции марок, удивительных жуков и бабочек, да и книги стояли аккуратной бесполезной грудой. Висели старые безутешные пальто и куртки, оглядываясь на дверные проемы. На столе в кабинете ожидали хозяина хрупкие точные карандаши, полученные когда-то в штабе армии. Карандаши предназначались для нанесения секретных пометок на военных картах и проведения обезоруживающих ударов.
Можно было с математической точностью догадаться, что распоряжался и заведовал карандашами толстый мясник, который заворачивал их в бумагу, требовал расписаться за них в казенных документах и смотрел, чтобы вокруг не было посторонних.
Если бы хозяин кабинета мог рассказать, что произошло с ним в ту ночь, он бы обязательно упомянул милиционеров и председателя.
Тут не было ничего особенно неприятного -- гости покурили, порылись в вещах, осмотрели мусор.
Потом взяли хозяина с собой, позволив снарядить чемоданчик, который действительно в дороге пригодился.
Приближалось какое-то военное событие, такое уже случалось, заговорщики многозначительно шептали друг другу подробности вчерашних допросов. «Результат отрицательный -- он ничего не сказал». Это была особая эстетическая тема -- опять кто-то уходил на глубину, его снова обвиняли, боролись с ним, намекали, склоняли к сотрудничеству, многократно унижали, используя мудрые расчеты.
Председатель был равнодушен к допросам, он не переживал за чужую судьбу, даже если бы это был его начальник, с которым он проработал достаточно много лет в одном отделе.
Хотя, признаться, было бы неуместным как-то сочувствовать этому человеку или даже просто дружески улыбнуться ему, когда в морозном подвале его дергали придурковатые палачи -- это было невозможно, потому что тогда министерство заинтересовалось бы уже председателем, а ведь он давал клятву, пил мазут, получал патроны.
Считалось, что бить заключенных -- почетно, но председатель долгое время не мог никого ударить, он смущался, прятал кнут в шкаф.
Председатель был еще молодой человек.
Друзья утешали его, говорили, что он может бить кого угодно, когда пожелает и сколько угодно раз. Безнаказанно. Кнут ему вручал генерал дорожных войск, моложавый с густыми усами профессионал в новом мундире с дубинками в петлицах.
Однажды председатель сидел на скамейке и разглядывал прохожих. Кнут у него случайно оказался с собой... Председатель рассуждал, что незнакомого человека избить гораздо легче, когда нет привычного освещения, а тренироваться нужно все равно.