Speaking In Tongues
Лавка Языков

Леонид Зейгермахер

Создатель мясорубки




Сегодня утром меня разбудил орган -- самопроизвольно включилось радио. Я выключил его. Спать не хотелось, хотя я должен был спать еще добрых полтора часа. Я подошел к окну -- восходящая, неуклюжая еще галактика хватала молочные сугробы. Мне сегодня приснился старик, который назвался колдуном. Сны я обычно запоминаю плохо, но сегодня почему-то вспомнил нелепые слова, которые сказал этот старик из моего сна: «Поищи хорошенько в нижнем ящике». Я не верю в подобную чепуху и никогда в нее не верил, но любопытства ради все-таки выдвинул нижний ящик шкафа и обнаружил там записную книжку. Я взял эту книжку. Это моя старая записная книжка, которую я сам же когда-то закинул в шкаф. Я машинально перелистал ее. Промелькнули самые обычные записи -- телефоны моих знакомых и друзей, но на одной страничке я вдруг увидел слово: «Проникновение» и рядом чей-то телефон. Запись эта была сделана красными чернилами и, судя по всему, очень и очень давно. Чуть ниже было написано: «Как измерить шаг Эволюции?»
Я вертел в руках книжку и так и сяк, пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах я написал это. Как бы там ни было, почерк все-таки был мой. Я убрал кровать и отправился в ванную. Я хотел уже закинуть книжку обратно в шкаф, но решил насчет нее рассказать своему соседу, он очень интересуется разными чудесами, собирает всякие истории, значит, это ему будет интересно послушать.
Дверь у соседа была приоткрыта, и я услышал, как он своим булькающим голосом передразнивает каких-то людей: Ну, как твое самочувствие? Ну, что, чайку решил испить? Ну, как дела? А я изменила мужу! А я изменила мужу!
Он живет этажом выше меня, и я частенько слышу, как он передвигает у себя наверху мебель, что-то поутру приколачивает к полу или просто перекатывает какие-нибудь громоздкие вещи. Иногда он неслышно шелестит тапками по полу, словно крадется за кем-то среди ночи. Это полный человек с белым большим лицом, глаза у него постоянно прикрыты жирными брезгливыми складками. Сегодня он был на удивление аккуратно подстрижен, а его квартира была как будто массовая амбулатория. Поразительная смесь запахов -- чувствовались даже ароматы жареной рыбы и сырого белья -- в коридоре были вывешены на веревке простыни, а из кухни поступали клочья серого дымка. Тонкой обыденной ядовитой ниткой вплетался сюда запах медицинского спирта. В затяжной темноте коридора я успел увидеть бесконечные полки с пачками рифленого мыла. Здесь же, в коридоре, на длинной узкой лавке сидела невыразительная женщина. Она взбивала какой-то мусорный экстракт в кастрюльке. Она крепко держала кастрюльку в левой руке и отворачивала от нее лицо. В аквариуме нерешительно застыла стайка рыбок. Мне протянули птичьи солнцезащитные туфли.
-- У нас холодно.
Прошли на кухню. Там слуги -- небесные существа с лазерными устами и надоедливыми кнутоподобными именами чистили заржавевшие сосуды, на черной сковороде жарили карасей и готовили несмертельные бутерброды.
Дьявольскими клещами они вынимали розовые ломтики из многовекового рассола и бросали их на раскаленную сковородку. Сковорода весело и громко шипела, брызгая маслянистой слюной. Хозяин повернул ко мне свое вежливое рыло со следами больничных побоев:
-- Не обращай на них никакого внимания. Они поглупели до уровня контролируемых жаворонков. Скоро будет готов завтрак. Лучше посмотри, как я удачно подобрал гамму. -- Он показал на клеенку стола. -- Правда, кажется, что она освещена солнцем? Солнце-то сюда совсем не заглядывает...
Клеенка была желтого цвета, он словно вылит на нее неосторожной рукой; желтизна довольно странным образом распределялась по клеенке, некоторые участки оставались девственно-грязного цвета, словно нежная солнечная поросль брезговала поселиться на них. Клеенка потрескалась от времени и была прожжена, но цвет, цвет ее был цветом настоящего Солнца. За завтраком он пожаловался на своего сына:
-- Его ни в коем случае нельзя оставлять с моими драгоценными рыбками! Я тебя не обманываю, я ведь уже имел неосторожность оставить его одного. Вернулся, а он сделал из моей кошки чучело. От этого дракона не ускользнет ни один зверь! Она была такая доверчивая...
Действительно, прихожую украшало кошачье чучело. Со временем кошка приобрела весьма жуликоватый вид. Я помню, что был зачарован мастерством и изяществом, с каким это чучело было изготовлено. Сегодня же, когда мы шли в кабинет, я заметил, как хозяин украдкой погладил его и смахнул у себя слезинку. Кабинет был небольшой, в нем присутствовал стол, книжный шкаф был заполнен материальными прозрениями неведомого рода, на полу лежала пыльная медвежья шкура. Сосед мой ходил охотиться к руинам -- это ему разрешалось, у него даже имелась лицензия. Этого медведя они убили вдвоем с сыном. Я спросил его, где сынок. Сосед промолчал, сделав вид, будто не расслышал. Он снял со стены ружье, деликатно погладил его и повесил на место.
-- А? Каково? Оказаться сразу внутри всех процессов! Да об этом каждый с детства мечтает! -- воскликнул он.
-- Лично я ни о чем таком не мечтаю, -- сказал я осторожно. Я все думал о том, как мне начать свой рассказ.
-- Ты просто не хочешь признаться. А вот я однажды гулял, знаешь, гулял просто так, размышлял себе и нашел на обочине какие-то детальки, что-то наподобие пушечных бумерангов...
-- Я надеюсь, что ты сумел найти им применение? -- произнес я.
Сосед грузно встал, на цыпочках подошел к двери, прикрыл ее поплотнее и снова уселся в кресло.
-- Да, конечно. Я собрал из них машину времени, а мой сын отправился на ней в прошлое. Но я хочу, чтобы пока об этом не знал никто... Я могу тебе ее показать? Ты обещаешь мне?
-- Да, -- быстро сказал я.
В голове его словно проскочила спасительная абстракция. Он кашлянул, покосился на двустволку и погладил живот.
-- Смотри, а то нас тут всех торжественно арестуют раньше времени. Тебя, кстати, как соучастника... Ружье мое отнимут. А мне тогда придется уничтожить все чертежи.
-- Нет, я все понимаю, -- сказал я, оглядываясь на дверь. Я уже решил ничего ему не рассказывать. Мало ли что ему потом померещится!
Сосед нырнул под стол, покопался там некоторое время и извлек что-то, завернутое в бурую газету.