Speaking In Tongues
Лавка Языков

Леонид Зейгермахер

СНЫ

Средние формы



...Поезд приближался.
Его огни освещали городское
кладбище и оживленную толпу
на площади. Зазвенели ключи в
руках палача-сейчас он откроет
черную клетку...
«Казнь бременских музыкантов»




Давно это было. В каждом дворе была голубятня. Поставил я на патефон пластинку Рио-ритты и вдруг посреди привычного скрипенья раздается детское пение, райское, нежное -- тонкий голос исполняет какую-то песню Олега Митяева -- я начал плакать -- защемило сердце. Плачу и сажусь к компьютеру, компьютер стоит напротив окна, около него -- койка со ржавой спинкой. Во дворе играют в футбол. Я рисую графическим редактором. Светит солнце. Вдруг вижу -- двое ребятишек прямо под моим окном начали бороться за мяч. Сейчас, думаю, мне окно разобьют -- а живу я на первом этаже. Я на них прикрикнул, даже выматерился -- это редко со мной бывает -- но тут появился какой-то мужик и изо всех сил специально вбил мяч в комнату. Дальше наступил вечер. Во дворе жалуется дядя Володя -- совсем житья не стало. Я понимаю -- он хочет куда-то скрыться. Он воевал в Испании -- в руках у него ремень, на темной коже выдавлена свастика, а на серебристой пряжке -- орел. Вокруг дяди Володи мои родители и тот самый мужик, который мяч пинал. Все орут, чего-то советуют -- это при Сталине-то! Мужик -- провокатор громче всех. Я, короче, забираю у дяди Володи его ремень и приношу ему дедушкин. Теперь у меня проблема -- куда-то ремень спрятать, я начинаю искать место, куда выбросить -- понимаю, что пряжку надо отдельно от самого ремня и вдруг оказываюсь на секретном заводе, где толстые высоченные кремлевские с позолотой двери, эскалаторы и бдительные НКВДэшники на каждой мраморной лестнице. Куда ремень выбросишь? Только в туалет. Туалет, конечно, фешенебельный. Выбросил я ремень -- а они как-то об этом узнали, идут тайно за мной. Входим в зал (я иду не один, со мной друг детства), где на стеллажах выставлена всякая аппаратура -- черные стильные видеокамеры, магнитофоны, плейеры, телевизоры -- парнишка в белой рубашке объясняет «конверсия». Я начинаю рассуждать -- на меня сильно косятся -- на западе тоже что ли конверсия -- они готовы в любую минуту разбомбить советский союз, рабочие их тоже бастуют, но получают пособие... Друг детства -- у него с собой мина. Бежит куда-то наверх. Остановился у электронно-вычислительного шкафа, прижался к нему спиной (а может, это было в лифте) -- мину укрепил сзади себя. Его окружили энкавэдэшники -- один комсомолец -- молодой в очках уже бьет его по лицу. А остальные не стреляют -- им приказано взять его живым -- они брызгают в него из желтых тонких шприцов -- его дергает -- глаза у него стали желтые, но кнопку сзади не отпускает -- они промахиваются и попадают друг в друга. Вдруг сюда забегают посторонние -- на заводе была экскурсия -- иностранная делегация -- так вот эти иностранцы вбегают. НКВД, в принципе, готово и их тоже затоптать, но нет приказа, тут иностранец бросает камень и попадает в кнопку -- раздается взрыв. Мы бежим. А умельцы из НКВД знают где мы, один из них веревки сквозь стены метает -- друга повесил, но тот веревку разрезал ножом. Бежим -- куча каких-то пустынных лестниц, вращающихся дверей -- надо выбрать из четырех дверей одну, приоткрытую -- вдруг я проваливаюсь в снег, в низкую душную землянку и оказываюсь в женском общежитии НКВД -- бегу по спящим женским головам, по одеялам, по подушками. Переполох и визг...


А проснулся я -- знаете от чего -- от того, что мой сосед что-то приколачивал к моему потолку, чтобы потом выйти во двор с коричневым портфелем под мышкой. Он всегда так делает по утрам. Что характерно, сон такой четкий, невероятно!


А вот я вам сейчас сон расскажу -- закачаетесь. Привел я, значит, сына своего в клинику какую-то, какую -- не помню, да это и не важно. Ну, он очень непоседливый, беспокойный мальчик, убежал в туалет. Вижу -- возвращается -- голову держит набок, глаза сонные, из губы кровь идет. -- Меня, говорит, тетя уколола иголкой. Я скорей в кабинет врача -- на столе на стекле лежит маленькая иголка. А я -- следователь, точнее, дознаватель. Я им -- в кабинете несколько человек -- говорю, что против вас у меня есть улики (мы дело сейчас расследуем -- никаких вроде следов. Почти). Сбоку от меня какой-то седой человек. Я ему сообщаю информацию -- он очень испугался. Выбежал на улицу. Я за ним. Хочу ему это еще раз сказать, но так, чтобы не заметил человек из окна. На мосту перехватываю его и говорю ему фамилию человека, которого мы подозреваем. Человек в окне прыгает в мотоцикл -- спешит устранить меня или его -- неизвестно. Уже я вижу тигра, который взбирается на дерево и пляшущую раскрашенную птицу -- сумеречные предвестники...


Тут я проснулся. Ах, да! Во сне была еще женщина, похожая на Лайзу Минелли -- она сидела в очереди ко врачу.