Если смотреть извне, жизнь образует единое целое. А собственная
жизнь, при взгляде изнутри, кажется разорванной.
А. Камю
"Безумье, алчность и разврат гнетут нам душу, тело
разъедают, нас угрызения, как пытка услаждают, как насекомые и жалят и
язвят", - кажется, так сказал Бодлер во вступлении к "Цветам
зла".
Есть ли кто-нибудь?
Обрастать долгами, невыполненными обещаниями, данными самому себе,
искать что-то новое, но постоянно возвращаться к исходным точкам, растекаться
в нескольких направлениях, пока еще не сходящихся в один мощный поток,
кружиться словно снег в городе-шкатулке, так и не примкнуть к политическим,
музыкальным, литературным партиям… Останавливаться нельзя - незафиксированное
растворяется в ржавом течении времени. Дверь открыта: люди заходят, предлагают
свои истории, чаще грустные… Болезни, болезни, болезни. Физические. Психические.
Переживания утрат и приобретений. Я тоже корчусь в судороге дней: успеть
с утра на работу, успеть не заснуть к вечеру, успеть прочитать книгу, сочинить
стихи, встретиться с друзьями, сходить на концерт, в новый клуб, но часы
не бесконечны, встречи переносятся на другой раз, накапливаясь, путаясь
друг с другом, исчезая. Да, за этими перемещениями я исчезаю сам, двигаясь
выше скорости света, становлюсь невидимым для окружающих.
Больше всего я люблю неустановленные места: неожиданные маленькие дворцы
в сером тумане зданий, речки, мостики, озера с лебедями, пусть даже искусственными,
парки с фонарями в самом центре города и на окраинах, огоньки в далеких
темных окнах. Ты видишь это мерцание, может быть, мираж, и застываешь в
восхищении, боясь разрушить очарование.
Из полуосвещенного вагона взгляд простирается за окно - какая темень!
Деревья, гаражи - ни огонька, если погасят чуть тлеющую лампу, я окажусь
в полной черноте. Скорость и ночь: чувство смятения и боли; что-то должно
произойти, жизнь не может промчаться так быстро, бесследно. Редкие тела
домов, отдаленные магистрали - мне ближе до дорог, чем до людей, сидящих
рядом. Я сам - дорога, имеющая конечный пункт, мне неизвестный. Я бегу,
бегу, пока не остановит последний маяк: некогда разглядеть цветы, вдохнуть
запах деревьев, поцеловать ветер; туман крадется по земле, собирая воду
в озера, сбивающие с пути. Есть ли кто-нибудь, рожденный не для смерти?
Зимние хождения
Фонари бегут друг за другом по ленте ларьков: модная обувь, салон красоты,
цветы; я бреду по ночному зимнему городу, ничего не происходит, люди потихоньку
исчезают в своих квартирах, дамы в дорогих шубах, выходят из дорогих ресторанов
и садятся в дорогие автомобили, тут же набирающие скорость и пытающиеся
меня задавить, пьяницы все так же замерзают у ларьков в поисках денег -
деньги совсем рядом: кто-то просаживает их в казино напротив, а с чистых
витрин смотрят суровые манекены. Завсегдатаи собираются в клубах, просто
пьющие на квартирах - я разрываюсь между этими состояниями, оставаясь на
улице, так и не найдя достойного прибежища. Да, скоро утро, и рано вставать,
но бессонница вот уже который раз не дает покоя ногам; жизнь -- в движении,
в преодолении лени и привычек; много улиц, много радиостанций, а я один,
бегущий за круговоротом с наушниками и плейером:..
Побег
Наивысшая точка является началом стремительного падения. Только что
ты был наверху, терзал красоту мира и радость любви, творил, но вот ужасное
известие, роковой звонок или письмо бросают тебя об острые камни боли и
страха. За тобой начинается погоня, один неверный шаг - ты будешь пойман,
растоптан и обезличен. Пытаясь сохранить лицо, ты прячешься среди других,
каждую ночь меняешь места ночи, каждый день проводишь в разных городах,
но ты знаешь, где ты находишься ?
Ничто не способно остановить побег. Может быть, преследователи уже
забыли про тебя, у них ведь так много жертв, но ты все ждешь человека в
черном, условного стука в дверь, развертывания галлюциногенного кошмара.
Ты теряешь индивидуальность, капля за каплей, высыхаешь, прошлые увлечения
еле мерцают сквозь прутья решетки, и прутья растут, закрывая последние
отблески неба, практически, в полной темноте ты уже не различаешь бумаги,
ручка пишет по сырой земле. Наступает абсолютная чернота, может быть, ты
ослеп: трудно дышать, тело сдавливает стальной корсет, мысли мельтешат
со световой скоростью - умереть, ничего не успев, не оставив после себя
ничего, ни намека, ни даже тени. Бесконечность, раздумье размером в несколько
лет. Ты видишь проблески зари, ты ничего не боишься, ты впитываешь красоту
мира, снова выстреленную перед тобой, в последний или не в последний раз.
Костяк
Моя кожа - высокоскоростная трасса, прочих не интересует. На этом строится
привязанность, содержащая натуральные особенности анатомии. Она соблазняла
меня впервые, мне неловко с ней, несколько недель, снег, краснею - разница
в возрасте, не могу сексуально, даже если попробовать червей, вымоченных
в молоке и знающих себе цену. Медсестра выбирает между женой и любовницей
с огромными свертками. Весьма скрытная, ну и вкус у нулевки! Не лезет в
голову. Но все может измениться в любое время. Это всего лишь внутренние
соревнования.
Ночую у букинистов. Большую выдержку увели. Я люблю делиться своими
мыслями с приличными дамами, бордюрами. Кости великого писателя - капли
забытых снов. Попробуйте червей. Кровать - типография и этот постоянный
скрип. Пережеванная бумага энергетична. Я подглядываю за медсестрой в лупу.
Подайте пинцет! Перевернута. А как бы вы выглядели вверх ногами? Тут не
поможет лечебный воротник, сок слов и молчание губ.
В нашем городке птицы, выкопанные из снега, поют по очереди.
Добираюсь домой
Я хочу позавидовать честноприспециализированным. Думаю, как поскорее,
пешком, уезжая и возвращаясь, вижу город, развлечения, работу. Так мало
вечерних клубов: либо день, либо ночь, я - вечер, проститутки у шоссе,
дамы в длинных сапогах, пьяные электрики в синей форме, бомжи, собирающие
бутылку пива, ребенок, спрашивающий, что такое бог, незнакомец, вожделеющий
разговоров о литературе, но стесняющийся своего окружения, хиппи с гитарами,
все еще поющие песни "Битлз", снег, так и не выпавший в декабре,
запах твоей кожаной юбки и, наконец, засохшие чернила .
Станция ВДНХ. Радуясь количеству уютных ларьков, у "Стрелы",
встречаю людей, не появлявшихся года три, тихо ухожу рассматривая павильоны,
подыскивая интересную выставку, а колесо по-прежнему вертится, шашлыки
продаются, влюбленные целуются, клюквенная настойка пьется, пьяные блюют,
музыканты поют, роллеры катаются под самолетами, а я блуждаю по темным
аллеям, потеряв выход, да и не желая найти его…
Скаоги
Ты переживаешь, ты давно не видел ее. С кем она войдет: бандит, удачный
политик или ловкий музыкант. Ты нервно теребишь посуду на длинном столе,
смотришь в прозрачные бока графинов, время затягивается. Стрелка замирает
на старых часах, ты опрокидываешь рюмку, другую, вспоминаешь студенческие
годы, ее крепкую грудь и тощий зад в узких голубых джинсах, наливаешь еще:
сонная аудитория, рука на бедре, вздохи, чужие пьянки, не оставляющие ничего,
кроме утренней головной боли, упреки, ревность, - но жизнь растаскивает
в разные стороны, встречи также редки, как звезды для близорукого. С кем
она придет сегодня? Одна? Как повторить тот миг знакомства, когда мир обрел
иные краски? Расставание выбрасывает тебя к обычным проблемам так скудно
меняющихся лет, вряд ли что окажется красивей этих воспоминаний, реальная
девушка оттолкнет тебя. Наливаю еще. Прошлое так и остается прошлым. Она
не пришла. Ты удовлетворенно засыпаешь.
Ты знаешь, что этот раз - последний
Ты больше никогда не вернешься в эти сборища слов, героев воспоминаний,
фонарей, бутылок пива и водки, мостов, чьи опоры напоминают женские ноги,
разговоров, наводняющих скуку и тревогу.
Две группы, играющие музыку, вернее, с одной стороны - действительно
группа, а с другой - один человек, вокруг же толчется народ, образовывая
небольшие кучки пьяноголосящих, беседующих, играющих в ручеек, просто наблюдающих.
Все это действо разворачивается в плаксивый декабрьский день на маленьком
пятачке, окруженном цивилизацией: ларьками с дурнопахнущей музыкой, кафешками,
дорогами и машинами, многочисленными милиционерами, горожанами, спешащими
с работы к теплым телевизорам, да маршрутками с поднимающимися ценами.
Нагрузившись темным пивом, я взбираюсь по ступенькам, подхожу к одинокому
гитаристу и тихо стою, заслушавшись его голосом. Через некоторое время
подбегает человек пять с водкой, мы распиваем, дабы не замерзнуть, поем
уже русские песни, в основном Майка Науменко, но как-то грустно. Телевидение
нас на этот раз не снимает, кто-то предлагает сбегать за ромом и колой,
народу становится меньше, да и говорить не о чем. Я возвращаюсь с многочисленными
баночками, добираюсь до кондиции и незаметно исчезаю. Грязная маршрутка,
куда я влез, лишь присев у двери, везет меня к дому, ноги болят даже сильнее,
чем голова, девушка напротив зажала коленями пакет. Дорога заканчивается,
я выхожу под липкий снег, пытаюсь перейти шоссе, визг тормозов и удар прерывают
мои размышления.
Китай
Я вышел из метро. Только что машина сбила женщину. Несильно, но женщина
упала, запутавшись в своем пальто, долго барахталась, потом встала, погрозила
кулачком, и, ругаясь матом, скрылась в темном переулке. Я достал из трех
карманов пустые бутылки пива, метнул в урну, взял еще пару "Бочкарева",
посмотрел сквозь чистейшее стекло на людей в модном ресторане: дорогие
костюмы, жующие лица, безалкогольные напитки; застегнул куртку и быстро
пошел, разбрасывая грязь огромными башмаками. Сетью переулков, пару раз
немного сбившись, я, наконец, добрался до места встречи - дешевой китайской
забегаловки. Майкл уже расставил на столе пирамиду из баночек рисового
пива.
А что, вход платный?
Услышав цену, хиппи беспорядочно отступают, давая дорогу нагловатым
молодым людям и студентам, поднакопившим деньжат на поход в сей психоделичный
клуб. Мощные охранники ощупывают меня довольно продолжительно, задерживаясь
на внушительном кошельке, выпирающем из джинсов. На самом-то деле, кошель
набит мелко исписанными клочками бумаги.
Внутри заведения мой нос щекочет настойчивый запах анашки, я разглядываю
картины на стенах, портреты великих музыкальных деятелей прошлого века,
атмосфера выдержана в насыщенных красных тонах, кругом зеркала и двери
в чилауты, где уже притаились компании. Я первым делом исследую бар, беру
самого дешевого пива, но много, затем перемещаюсь в центральный зал и заваливаюсь
на диван. До начала концерта проходит долгий час, потом еще час настраиваются
различные инструменты, за это время в зале уже и негде сесть.
Высокая девушка в черном устраивается рядом со мной, вернее, я освобождаю
ей угол. Угощаю сигаретами. Хотя сам уже бросил курить, все же ношу с собой
пачку. Мое пиво становится нашим, мы молча напиваемся. Через час со сцены
раздается грохот, публика мечется по залу, ничего не видно и слов не разобрать.
Мы отчаиваемся что-либо понять, а вставать уже лень… Так мы и сидим, разомлев
от пива и жары, не переходя ни к действиям, ни к размышлениям.
Кибергород
Дома стоят полукругом, я каждый раз попадаю на разные тропинки, пытаясь
отыскать шоссе. Сначала здесь хотели построить круг из домов, в центре
- некий храм, но потом что-то нарушилось в магнитном поле, получились лишь
бетонные чудовища, готовые упасть на голову. Несколько объектов, огороженных
забором, удлиняют дорогу, огромные листья плюща съедают тропинки, я подолгу
блуждаю в тишине в этом маленьком лесу…
Сегодня время подшутило надо мной: автобус и метро оказались полупустыми
в час пик, кибергород отпустил свою хватку, сделав исключение для изучающего
траву, асфальт и перемещение объектов между ними.
Эка меня прихватило
Ничего не чисто в этом мире. Погружаюсь в лабиринт жутких снов, вложенных
бесконечной матрешкой, пот стекает ручьями, тело не способно пошевелится,
разум отчаянно бьется о горячие стенки черепной коробки. Так вот. Кто же
теперь будет спать со мной? Вначале я еще пытался выйти на работу (начальник
недоволен моими многочисленными болезнями), но мир плавился словно от мощной
дозы ЛСД, я неизменно находил себя в парках, на промерзших скамейках или
на заброшенных станциях.
Закутавшись в три одеяла, я кромсаю ножницами страницы своей книги,
прикладываю обрывки один к другому, подправляю карандашом связки. Во что
бы то ни стало …
Гениальный писатель и поэт конца простуды, то ли от похмелья, работаю,
причем, мой вид все хуже. Паталогическое. Самаритяне не сильно усердствовали.
Эль геморроя по мотивам Борхеса. Полно камней и песка и они обращаются
к водке. Впустую, разумеется.
Нет. У меня нет ружья
Магазин "Стрелок" с охотничьими трофеями, таинственное серое
здание с огромными окнами, сквозь которые струится синий свет. Я поедаю
шаурму, изучая зимний город. Сегодня - 21 декабря, самый короткий день,
поэтому я использую самую длинную ночь, пиво стекает по подбородку прямо
в куртку. El viento viene el viento se va. (1)
Изношенные личности спят на скамейках в троллейбусных остановках, река
Яуза прячется от меня между домами. Кто-то сказал, что рядом находится
аллея баобабов. Самое время начать поиски.
Длительный отрезок. Я вместе с рекой протекаю под железнодорожными
путями . А вот и национальный парк. Сейчас бы пригодились ружья из магазина
"Стрелок". Что-то очень много людей маячат между деревьями.
Поэты
Я отправился на фестиваль молодых поэтов, ноги слегка подмораживало,
но голова проветривалась замечательно. Мимо пролетали заиндевевшие школьницы
в капроновых колготках, я им не завидовал. Зажевав пиво Tic Tac'ом, я сумел
попасть в клуб и взять пару, опять же, пива, сел на свободную табуретку
и поставил на соседнюю артефакты. Тут же рядом возникла женщина лет сорока
с сигаретой и, извинившись, поставила пепельницу рядом со стаканами. Губы
были ярко накрашены, туфли начищены, она заглядывала в блокнот, где я записывал
происходящие безобразия. Что, впрочем, меня нисколько не смущало - я заглядывался
на соседний ряд, где сидели две подружки. Одна из них небрежно развалилась
на стуле, закинув ногу на ногу, демонстрируя мне бедра. Мы оживленно переглядывались,
пропустив начало фестиваля. Поэты оказались немолодыми, рифмы тоже, женщина
ушла, девушку заслонили, пиво кончилось. Выдержав четверых, не без основания
пологая, что четвертый был лучшим (почти угадал), я телепортировался в
бар. Пива не давали, только пищевые добавки, но хруст бумажек налил мне
кружку. У кого-то возникли проблемы, но я уже был на улице. На Садовом
кольце мне скалились чрезвычайно хорошие люди.
Верчусь
Камыши на балконе. Дождь до утра. Телефонные разговоры о твоих друзьях.
Два часа. Я лежу на полу, обмотанный проводами. Телевизор синеет в безнадежном
мерцании, перед закрытыми глазами мелькают трехмерные объекты, резко разворачиваются,
я кричу от головокружения, роняю трубку. Паровозные гудки. Вскакиваю, падаю,
умираю, тоннели, арки, внутренний свет заполняет комнату. Я закрываю-открываю
глаза, верчусь, но свет все ярче, боль, словно кто-то давит на веки. Кому-то
потребовалось сжечь меня?
Проходит еще два года. Пожалуй хватит. Но как это прекратить? Смотрю
на пластиковую бутылку в углу: жидкость сначала белая, потом темнеет, молоко
- пиво - кровь. Пробую на вкус. Сейчас - вино. Осторожно выхожу на балкон,
приседаю на корточки, чтобы не выпасть, ищу международные механизмы. Капли
бегают по телу как земляные блохи, разговариваю с черными маками. Дают
добро.
Звоню тебе, указываю адрес. Ты спишь, пытаешься меня успокоить. Нет,
не поедешь. Еще рано, метро не ходит. Десятки телефонных кабелей заползают
в мою комнату, закутываюсь в плед, меня трясет, катаюсь по полу, уворачиваясь
от червей. Дождь - ночь.
Узнаю свою жилетку, похоже я у себя дома. Да, на восьмом этаже. Новостройка.
Только у меня нет телефона. Я говорил с тобой последний раз четыре года
назад. Ничего не изменилось?
Что получается, когда зимой вспоминают лето.
Место моей жизни постепенно затягивал другой берег и царство разноцветных
палаток. Прохожие скалились рыбкам на предмет похмелиться, фотоаппарат
опоздал на полчаса. Нужная станция участников диспута - Раскидь. У костра
осталась девушка - читающая, а напротив - всего лишь несколько слов, но
каких! Она зажала сумочку коленями, ведь я ее не снимал.
Намерениям помешало перевешивание обыденности, местность казалась незнакомой.
Девушка пошевелилась, поправила платье-направление, вечные темы в утреннем
тумане. Я абсолютно не расшевелил ее, время летело быстро и задиралось,
заловимое. Зная, что спирт проводит нашу новую знакомую до дома, мы молчали.
Я трепетал словно птица, фотографируя воду, значительно дальше моей,
но я решил добиться нужной концентрации. Группа получила различные байденьки
и червяков, разрывные ботинки. Побежали фотографировать, черно-белые камеры,
об мою спину оперлись голые гады. В лесу много ядовитых гадов, а я тут
сижу в кабаке, кто-то заказывает мне воджи-палку, так что ничего девица.
Не шевелюсь. На сцене появляются в разгаре предположения, вполне правдоподобного
сходством с гитарой. Я медитировал, наверное, до сих пор, произошедшее
представляется мне ранее записанным. О чем поют деревья?
Я возвращался на первом поезде. На той же электричке находились приспособления
для ловли рыбы, содержимое моих карманов, гости с едой. Стихи на французском!
Просто чудеса! Дом - рядом, наш город богат на открытия. Вроде мы - далеко
не бесчувственное тело, нашел ключи, открыл, пощупал пульс…
В доме
Слышны малейшие передвижения: хлопнул лифт, включили телевизор, смех
и ругань, песни, скрип кровати сверху, лай собаки на два этажа ниже, возня
тинейджеров и бутылок на лестничной площадке - это внешние звуки, плюс
шум машин, электрички и ветра. Внутренний ритм задает вода, капающая из
крана, треск остывающего чайника, скрип будильника, кровь, бьющая в виски,
сердце, не желающее успокаиваться. Открываю ежедневник TASHEN DIARY на
следующий год, подаренный братом. Каждая неделя сопровождается необычными
фотографиями, большей частью пикантными. Теперь у моих записей - новое
место обитания, посреди цифр и слов, на четырех языках означающих дни недели,
я перекрываю национальные праздники густыми чернилами, левым глазом разглядывая
фотографию женщины (у нее весь рот в кетчупе), а правым следя за движением
фразы. Из меня вытекает синяя кровь. Интересно, о чем она думала, когда
позировала для фотографии?
Новое тысячелетие
Я стою на хмуро освещенной улице, длиннющие сосульки с низких домов
целятся в редких прохожих, гирлянды синеют впереди, новое тысячелетие все
ближе и ближе, а я завис на автобусной остановке с большой сумкой, набитой
пакетами белого вина. Похоже, водители уже празднуют, а мой путь неизмеримо
далек: автобус, электричка, метро и пешком. Через упавших людей, закрывшиеся
магазины, снежную грязь, пьяных мужчин и женщин, в легких нарядах высыпавших
на улицы. Пожилой господин просит меня открыть бутылку пива, поздравляет
с новым годом, дарит календарики. Мой ключ, изрядно сточенный, справляется
с заданием, молча стоим, потом я открываю еще одну бутылку, и мы расходимся
в противоположные стороны. Петарды и хлопушки сотрясают пространство непрерывным
грохотом. Я не знаю сколько сейчас время, ждешь ли ты меня, и что изменится
в наступающем тысячелетии…
Глаза цвета абсента. Зрачки вздрагивают, перескакивая через минуты:
ты прячешься за темноту, зрачки расширяются, я выпиваю рюмку, гости в полудреме
застыли в креслах. Ты потягиваешься, выставляя руки над головой, я наливаю
нам новое тысячелетие. Тихо включается радио, ты приглашаешь на танец,
моя рука прилипает к твоей талии, другая рука по-прежнему держит рюмку.
Мы медленно выплываем на свет, с потолка осыпается серпантин, кто-то разбивает
стакан. Я выливаю остатки абсента на картон и поджигаю, вода пламени растекается
по поверхности.
В КУАКСЕ
Теперь у меня есть старая черно-белая камера. Подношу глаз вплотную
к окуляру, ничего не видно, отодвигаюсь подальше, поиск объекта: окно,
белые деревья и черный дым трубы, мелкие фигурки спешащих людей. Выхожу
на улицу, сканирую, дальше, ближе. Захожу в магазин. Объект найден. Черные
туфли, черное платье с ободком вокруг шеи, черные глаза и волосы, белые
- лицо, шея и ноги. Увеличение.
Отправляюсь на концерт. Жара, давка, звон битого стекла. Осушаю бутылку
вина, забираюсь на стул и снимаю сцену. В кадр попадают руки фанатов, драка
прямо у моего носа, наконец, выходят музыканты, раздетые по пояс, безразлично
пьют пиво и ругаются матом. Стараясь не упасть вместе с камерой, я держусь
за потолок, жара невыносима. Люди бросают друг друга в толпу, лица разбиты
об пол, глотки разорваны криком. Декоративные лампочки свисают с потолка,
клуб полностью разрушен, меня ловят охранники и отбирают только что записанную
кассету. Уменьшение.
Огромные бобины со скрежетом поворачиваются, пленка проходит через
многочисленные валики, то и дело рвется, аппарат грохочет, исторгая убыстренную
черно-белую хронику. Съемки из машины, вертолета, катера, я с трудом успеваю
смотреть на экран и заниматься пленкой, а также регулировать нестабильное
напряжение. Архив старого материала, почти полностью пришедший в негодность,
высохший и пожелтевший, распространяющий характерный запах, помог скоротать
эту долгую зиму. Я курил, смотрел кадры прошлого века, кусочки истории
в ворохе пленок, мной овладело какое-то особое, романтическое состояние.
Мексика
В ритме танго скольжу по ледяным мостовым. Метель аккомпанирует мне
своим безумным снежным оркестром. То, что раньше проходилось за пять минут,
превращается в сорок, через шоссе вырос мост-жук, назойливо кружат новые
маршруты. Пелена снега расступается, и я попадаю в замечательное кафе посреди
вселенского хаоса. Огромные ряды веселых бутылок пива, мексиканская еда;
я взгромождаюсь на табурет рядом с людьми в грязных джинсах. Подсматривая
одним глазом за ними, другим - за официанткой, я заставляю магнитофон играть
нужную мне музыку. " Электрический стул пылает, и мое сознанье тает".
(2)
Городские рисунки ушедшей осени.
Я ехал в троллейбусе пляшущих домов, с грустью смотрел на вереницу
людей, их всегда верное стерео исторгало шквал, которому они посвящали
часть себя.
Необычная надежда на успех - я неприлично долго разглядывал ее. От
облика свободного времени сердце забилось быстрее. Когда наши глаза не
вызывали омерзения или страха, мы шли по Тверской-Ямской, я спросил: "какой
это район?". Альбом мне дал один знакомый - а он рядом - готической
музыки. "Может быть, 18. Или 30." - размышлял я. Через некоторое
время наши действия заставили меня повернуться. Из-за невидимых туч, казалось,
кто-то возвращал наш взгляд назад. Я не чувствовал капель. Наверное, это
дождь, смывающий городские рисунки ушедшей осени.
Классическая музыка
Сегодня у меня в наушниках играет Прокофьев. На Тверской в переходе
у стены выстроились люди в черных куртках, музыка становится тревожнее,
но я не убыстряю и не замедляю шаг. Свет чуть-чуть поярче. Русское бистро.
Водка. Пельмени. Становится жарко. Самый раз проветриться: зимний вечер
освежает. На противоположной стороне отгрохали автосалон, можно посмотреть
на машины. Переворачиваю кассету. А вот и театр, опять идет "Собачье
сердце". Рядом Charles Jourdan Paris. Обувь.
Без пива болит голова, но я не сдаюсь. Магазин компакт-дисков. Покупаю
Fabulous Thunderbirds. Гранд отель. Ну, это опять на другой стороне. "
Цветной детский мир". То ли смеяться, толи плакать. Джекпот, кафе
"Pepsi", "Бейгл", индийский ресторан, филармония, Маяковский
словно цыган, угрюмые прохожие, жующие на ходу, дамы, вслед которым хочется
смотреть, ресторан "Пекин", казино "Пекин", гостиница
"Пекин", прямо Китай какой-то. Из ларька доносится музыка, микшируясь
с моей, превращается в новую композицию. Парень и девушка улыбаются мне.
Приятно, черт возьми.
Патриаршьи пруды - кладезь воспоминаний. С фонарями они красивее. Народу
стало мало, наркоманы померзли и валяются в подъездах, на гитарах никто
не играет, лишь каток мерцает с другой стороны.
Я один иду неизвестно куда. "Искушение погубить себя и все отринуть,
не быть ни на кого похожим, навсегда уничтожить то, что нас определяет,
предаться одиночеству и небытию…" (3)
Ноги
Я сижу в пустом вагоне, читаю Варгаса Льоса и смотрю в, довольно-таки,
чистое окно. С другой стороны платформы электричка уже готова отправится,
и люди торопятся успеть. Одним она действительно нужна, другие хотят сэкономить
десять минут, третьи, наверное, просто подчиняются стадному чувству. Лиц
я не вижу, а ноги успеваю разглядеть: девушка на высоких каблуках, двое
мужчин в осенних ботинках, человек с огромной сумкой , старики с палками,
женщины с сумками, четыре парня и девушка прямо перед моим окном ругаются,
еще чуть-чуть и начнется драка. Один из них забегает в вагон, двери закрываются,
парень жалуется: "Я не обещал. Я только сказал, что помогу",
пути пересекаются и расходятся, снова пересекаются. Я не знаю, куда деть
пустую бутылку из-под пива.
Только один раз
"Только один раз. Вы можете попробовать это только один раз. Изменение
эпизодов прошлого в соответствие с вашим желанием ", - я наткнулся
на эту вывеску, блуждая по центру города в поисках публичного дома. Играла
боса нова. Любопытство взяло вверх: я проглотил картонку, выложив деньги,
предназначавшиеся совсем для других целей. Поначалу ничего не изменилось:
я шел по тем же улицам, растворяясь в потоке торопящихся людей, перебегал
улицы, заходил в магазины, рассматривал прохожих, отражающихся в стеклах
витрин, прятался в подъездах; в одной из подворотен два наркомана приставали
к девчонке - знакомая картина, но что-то заставило меня вмешаться. "Мы
отпустим ее, если ты съешь это", - ухмыльнулись они, протянув картонный
кусочек. "Только один раз", - последнее, что я услышал в раскалывающемся
мире.
В моей галерее зрячий боится каждый день
В наших домах отчаянно душно. Обходя друзей в затянувшейся пьянке,
я, наконец, вернулся домой. Сознание уплывает, хочется упасть. Я открываю
на кухне балконную дверь, расставляю на столе многочисленные подарки-зажигалки
и три свечки-шара. В таком ветряном полумраке под соответствующую музыку,
я рассматриваю свой ежедневник. Сегодня на странице женская рука с бокалом
вина.
Хочется нырнуть в форточку и раствориться. Время опять слишком ускорилось,
дни пытаются обогнать мои записи. Замедление. Два фонаря, два моих глаза.
Мы переглядываемся, останавливая ночь, останавливая строки музыки.
Дождь и река
Я едва успел добраться до остановки, как пошел дождь. Мы ждали две
недели, и вот сильный ветер разбрасывает капли во все стороны, водяные
стрелы целятся с неба, гремит гром, и молнии проносятся в плотном воздухе.
Я забыл про автобус, дышу полной грудью и радость наполняет сердце.
Очнулся в лесу: узкие тропинки, мокрые деревья, речка в пузырях. Стою
на мосту и смотрю вдаль, пока не заболят глаза: деревья застилают горизонт,
кажется, что речка вытекает из ветвей. Рядом со мной - песчаный берег,
а сзади - еще один мост, старый, неопределенного цвета и почти развалившийся.
Солнце садится где-то за ним, и вода там - серебряная, темно-зеленая в
начале и серебряная в конце. Здесь происходит превращение. Я вспоминаю
все свои дни, когда я подолгу стоял в лесу у речки, яблоневые сады, чувство
необыкновенной свободы и силы, рождающееся в красках лета, я накапливал
энергию и мог потом подолу не спать, бродить по городу и общаться с незнакомыми
людьми…Сквозь журчание воды я слышу шум отдаленного поезда, движения на
другом берегу, (возможно, поставили палатку), крики птиц. Неожиданно звуки
стихают, неслышно даже капель. Я встречаю закат в полной тишине, вдыхая
дождь.
Утро
Смесь спокойствия и тревоги. Со мной по-прежнему зимнее небо, морозное
утро, музыка в наушниках. Этот день похож на множество моих дней, и все
они воспоминаниями вплетаются в "сегодня".
Пивной бар " Спецодежда", теплый воздух вентиляционных шахт,
громкие утренние птицы, продавцы, копошащиеся у лотков, достающие инструменты
пыток, сонные прохожие - мне кажется, я подглядываю за миром через щель
дверного замка, так рано выползая из дома вовсе не по делам, не выбирая
маршрут. Улицы тянут меня по заснеженному асфальту, в конце концов, приводят
к футбольному полю, где я давным-давно гонял мяч. Только теперь вместо
поля роятся небоскребы. Я сразу же теряюсь в этом каменном лесу: арки,
переходы, аллеи с фонарями, ресторан и школа, скамейки, ларьки.
Какое-то время я тревожно ищу выход, лишь когда начинает светлеть,
наваждение пропадает…
Замочек
Есть люди, создающие традиции. К сожалению, сии опусы не мухоморы покоряли
просторы, как раз перед размножением я принялся за фантастику и детективы,
содомия и некрофилия героических сыщиков и мерзких убийц. Твой день рождения
барахтался в течении, помогая нам, если мы застревали, прежде чем одна
сороковая бочки исчезала из вида. Я двигался по обходу главной части замысла
над границей скольжения. Меня еле вызволили оттуда. В дверь начали стучать
арфой, она устала и легла на спину. Колокольчики. Я посещал машины, телефонные
книжки с силиконовыми кодами, вообще, путешествовал, пока не растворился
на солнце. Аналог передачи новых лиц, немолодая женщина-клоун, нелучшие
песни. На этот раз друзья за мной следили, я печатал их на отцовской печатной
машинке в последний альбом, сестра подшивала картинки. Дебри, тебя хлещет
по пяткам, по лицу, ты все равно ползешь в Интернет, первая медицинская
помощь благодаря случайным прохожим, формулы на дне бутылки - их лучшие
снимки. Я забросил остальное и засел за литературу, изобилующую повторами.
В углу льющегося
Долгая спешка, дела, дела, хаотические перемещения, тысячи лиц, не
запомненных глазом, столкновения машин, центр в огнях, черные окраины,
вокзалы, пропахшие отбросами, люди, валяющиеся на тротуарах, калеки и пьяницы:
город - это большой кроссворд, на разгадывание которого не хватит всей
жизни. Печатаю все, что попадается: дороги, бутылки, электрички, зиму в
начале ноября, ремни на рынке, то что мужчина хочет от женщины и то, что
женщина хочет от мужчины, очертания домов и людей, красные кирпичные трубы,
как черви выползающие из земли, огромные котлы ТЭЦ, свалки, свалки, горы
песка, котлованы, заполненные водой, мосты, светофоры, галлюциногенные
грибы, казармы военкомата, демонстрации, переодевание в женскую одежду,
подглядывания и разглядывания, хлопающие руки, зависть, смерть, рождение,
входы и выходы, ожидание, соблазн. Я не могу сопротивляться.
Ты сидишь в Яузе, небрежно раскинув намеки на скамейках, в троллейбусных
остановках и на предметах, оставшихся в единичном экземпляре. Нажимаю кнопку
"стоп" и в полной тишине прокладываю маршрут по безлюдным переулкам
сквозь сетку забора в окна, огромные разбросанные вещи, смотрящий вверх
и оказывающийся утрамбованным в деревьях грязью, другими домами, невольно
умирать как во сне.
Снег
В темных, темных сплетениях деревянных домишек, разбавляемых лишь палатками-светлячками
я ползу домой с работы. Музыка привычно льется из наушников, сугробы хватают
за ноги. Промокнув и отчаявшись, я захожу в теплое помещение, беру пивка,
сухариков за шесть рублей; продавщицы обсуждают предыдущего покупателя,
мужчину лет сорока, набившего пакет водкой, пельменями, газированной водой,
жевательной резинкой и презервативами. "Какая сука!". Не понимаю,
о чем это они, выхожу на холод. Забрасываю в рот сухарики, жадно глотаю
пиво. Срезав пару сугробов, я догоняю человека с пакетом и даму неопределенного
возраста в коротком пальто и рейтузах. Она спотыкается, смеется, обнимает
озабоченного в предвкушении выпивки спутника. Слов не разобрать. Пока я
меняю батарейки, пара неожиданно исчезает, и передо мной раскрывается поле
чистого, незатоптанного снега.
Каркас
Гостиница "Каркас", вход - 50 баксов. Я, сплевывая остатки
пива, вошел в странное заведение и углубился в сквер. Работа курьером несла
в себе много радостей, одна из них - похмельные прогулки. Деньги, выданные
на проезд, я тратил на пиво и добирался окольными путями. На этот раз заведение
было солидным, охранник затребовал паспорт и задумчиво взглянул на мои
потертые джинсы. Я все правильно сказал и попал в лифт. Медленно, до тошноты,
проявился пятый этаж, где меня встретил звонок, секретарша, еще одна секретарша
помоложе (причем обе в джинсах), ожидание в кипе журналов, в конце концов,
босс. Я - понимание, выполнил задание и вовремя убрался. На улице весна
еще только расставляла свои сети, бесчисленное количество приманок, начинающих
свой день с грима, прически, и одежды.
Куба
До клуба надо было еще добраться. Постояв час в пробках, мы примерно
подъехали, выскочили из машины и в темных переулках искали выход. Точнее,
вход. Прямо перед клубом раньше проходило шоссе, теперь же мы с изумлением
наткнулись на котлован с множеством переходов, лестниц и строительной техники.
Другая сторона вместе с вывеской виднелась за грудой металлолома. Снизу
из котлована доносились крики заблудившихся людей в касках. Взяв в палатке
топлива с сигаретами, мы двинулись покорять лабиринт, и через бутылку были
на месте. Нас не обыскали, взяли деньги за вход и выделили столик. Музыкант,
точнее два музыканта, уже пели. Нам хотелось согреться, официантка в короткой
юбке была к нашим услугам. Брали много и разное. Несколько графинов водки,
пиво (к сожалению, в графины не наливали), дамы предпочли мартини. Закуски
приносили прямо на сковородках, языки, шашлыки да шаурма обильно украшали
стол. Я предпочел нечто под названием "Куба". По-моему ром, по-моему
с колой. Суть да дело, первое отделение пролетело. Музыкантов никто не
слушал. Не знаю, сколько им заплатили, но лица казались печальными. Ко
второму отделению я выложил на салфетку пять трубочек и заказал еще пару
стаканов. Вот так пропивается сразу вся зарплата. Бармен поинтересовался:
"Может сразу кувшин ?" Кое-кто в зале уже отключился, кое-кто
неожиданно кричал о чем-то своем, остальные тихо беседовали.
Я решил послушать песни. Про китайских ученых оказалась ничего. Потом
вышли другие музыканты. Самому, что ли, спеть. Я отдал Майклу деньги и
выбрался наружу. В темноте приходилось падать, хорошо что не в котлован.
Немного испачкавшись, я дошел до ларька, выпил пива и побрел к метро. Меня
приветствовало окончательное запустение и надпись " Пользуйтесь другим
входом". После некоторого провала я вспоминаю себя у ларьков. Другой
вход. И надпись " Пользуйтесь другим входом". Белая горячка.
Я плюнул на метро и пошел пешком. По бокам распластались пустые палатки,
обветшалые ларьки. Я вспомнил, что не ел сегодня, но еда нигде не продавалась.
Решил еще пивка. Шапку где-то потерял, но холод еще не нашел меня.
Проспекты и переулки
Большие проспекты последнее время вызывают у меня тревогу. Я стараюсь
спрятаться в переулках, выбираю окольные пути. Сегодня случайно забрел
на Полянку, те самые места, в которых два года назад безуспешно искал издательство
для своих стихов. Вот и готическое здание: "Центр творчества на Полянке".
Напоминает Прагу. Я долго рассматриваю фонари у входа, потом следую дальше
- книжный магазин "Молодая Гвардия". Вот уж где я не был лет
пять. Около магазина притулилось странное заведение, опять же с фонарями,
"Игровой мешок". Напротив - церковь, дальше - еще одна, и еще.
Не помню, были они тут раньше или нет.
Наверное, первый раз я ничего не купил в книжном, достала толкотня
и ширпотреб. Переулки беспорядочно заметались: зеленые и желтые обшарпанные,
полуразвалившиеся дома, старые советские магазины, изредка перебиваемые
кричащими барами, люди с ломами, раскалывающие лед, множество стариков
с тележками… Я оглянулся, посмотрел на церковь. На улице потеплело.
День святого
Патрика. Ответила она молниеносно. Светило солнце, шел снег, народ
в рыже-зеленых шапочках пил пиво, сваренное в Дублине. Я купил себе такую
же за полтинник и направился в гущу событий. Выступали русские народные
ансамбли, клоуны, танцующие вприсядку… а причем здесь ирландцы? Выяснилось.
Когда русские девушки стали танцевать джигу. На это стоило посмотреть.
Да и девушки были ничего. В завершение: краснознаменный оркестр вдарил
марши и пустился в пляс. Смех, да и только. Милиция выносила из толпы пьяных,
вместе с основной группой гуляющих меня вынесло на Арбат. Тут попадались
ирландцы, напившиеся виски, и их русские, уже не способные произнести по-английски
ни слова, друзья. Замерзнув, я взял пиво "Очаково", поделился
с ребятами, поющими Янку, и, посетив бесплатную сеть туалетов "Макдональдс",
сел на троллейбус "Б". Солнце оказалось весенним, и меня быстро
пригрело. Я катался по кольцу и просто радовался жизни.
Район
Постоянно тот же самый район: одна широкая, освещенная улица, на которую
я выбираюсь множеством переулков, иногда превращающихся в тупики. Найти
это место не удалось ни днем, ни ночью, но где-то три раза в месяц сон
заводит меня сюда. Потом несколько дней я не могу отделаться от ощущения,
что происходящее… Впрочем, неважно. Вчера я, как обычно, пошел по темным
дворам, в одном из них знакомый старик протянул мне какие-то пожелтевшие
листы с расчетами и сказал: " Человечеству осталось не больше ста
лет, а потом - все сначала". Что сначала, я не понял, старик исчез.
"На мой век хватит ",- прикинул я, несколько обрадовавшись, и
бережно сложил бумаги в задний карман брюк. Кстати, в этом районе всегда
жарко, я хожу в одних и тех же легких брюках и рубашке.
В следующем дворе на столике стояла бутылка пива, недопитая мною в
прошлый раз. Тишина следовала со мной в странствиях по лабиринту темных
дворов и подъездов. Наконец, я выбрался на центральную улицу. Люди здоровались
со мной, но я не видел знакомых лиц. Девушка в синем крикнула: "Пойдем
в кафе ". Мы постояли, взяли матэ и сели за разные столики. Я заметил
недопитую бутылку пива, оставленную в прошлый раз.
Девушка заснула - для нее наступила ночь. Я вспомнил, что скоро подойдет
троллейбус, и вышел на улицу. На этот раз до дома меня вез трамвай. Медленнее
медленного. Я испугался: так ведь может пройти сто лет, а я и не замечу…
Дебри
Идешь по лесу, забираешься в самые дебри, тебя хлещет по пяткам, по
лицу, срывает шляпу, комары облепляют открытые участки тела, паутина свисает
синими нитками, но ты все равно лезешь под елки, сбивая сучья, радуясь,
что сапоги защищают от гадюк: ты ищешь грибы - они уводят ближе и ближе
к болоту; вязкий мох, серебристые ветви, ты попадаешь в сказку и есть время
записать то, что видишь в блокнот, пока трясина еще не поглотила руки.
Шцуль
Затеваю каждый день реорганизацию, меня болтает, разбрасывает, не дает
написать ни строчки, под глазами смеются бутылочные ночи, буквы в блокноте
не расшифровываются. Я принял и не смог воспроизвести прозрение. Меня приняли
за сумасшедшего. Может быть, я хотел бы им стать, странное влечение заставляет
меня записывать происходящее. Чем отличается сумасшедший от смерти? Мы
лишаемся тревог, проблем, желаний, мы лишаемся вожделения. В созерцании
нет жизни. Должен быть конфликт, стремление узнать, разрушить, взломать.
Ты медленно идешь, ты участвуешь в происходящем, ты режиссер и актер, ты
влюбленный и бросивший, ты создающий и критикующий, ты снаружи и ты внутри,
ты невинен и ты порочен, ты талант и ты салат.
Закончим, выпьем, наверное, поможет, позавчера мы еще работали, а сегодня
уже завтра. Шцуль. В каком-то поселке. Последние 3.50 или 4.50. Посреди
странствий - сегодняшний выпуск. Я вдали от дома, потому что мне хорошо.
Девушки с разрезами и ребята с кока-колой. Ну и что? Я продолжаю смеяться.
В этот раз в 49 минут. Пиво булькает в обоих карманах. Напротив - девушка,
лет 16, говорит подруге, размахивая сотовым: " Ресторан, потом к друзьям.
Он - начальник ж/д. ". Подружка достает гамбургер. "Я тебя умоляю".
"Давайте пообщаемся," - это уже я. Отдыхаю. У нее на сумке -
миниатюрные наручники. Подходит продавец книг на чешском и исповедуется.
"Гражданский брак", - последнее, что я слышу.
Пиво и розы
Солнце светило как-то сзади, я шел к одной знакомой дарить цветы, поздравлять
с 8-м марта. Перед ее домом сверху посыпались ледышки, а затем и небольшой
сугроб метр на метр. Человек был стар и соскребал с балкона снег лопатой.
Розы немного засыпало, старик хлебнул пивка и обрушил на меня новую порцию
хлопьев. Я немного постоял и зашел в подъезд.
Вообще-то я с ней не договаривался о встрече. Дверь долго не открывалась,
я настойчиво звонил, наконец, появилось не очень довольное лицо. Дальше
- обычный разговор, как дела, то се. На полке я заметил новые интересные
книги. Взял китайские притчи. Тут пришел какой-то мужик. Познакомились,
выпили вина. Он обнял и поцеловал ее. В принципе, я тоже это делал раньше.
Они собрались на концерт. Меня не звали.
Стоя у подъезда, я смотрел, как остановилась машина. Девушка даже не
обернулась. Старик сидел на балконе и пил пиво. Кажется, он подмигнул.
Я перешел дорогу, купил два "Амстердама", воблу и пачку LM. Побрел
к небольшой речке, любимому месту наших встреч. Вода приветливо блестела
на солнце, размывая остатки льда.
Гюаниоа
Давно не садился за эту чертову книгу, тут нет сюжета, скорее итог,
хотя итог чего - непонятно. Ужасно, жизнь-то вроде продолжается. Преступление.
Первая теплая осень на моей памяти, вот даже недавно купался, загорал,
подглядывал за девчонками в кабинках, словно догадываясь устроили настоящий
стриптиз. Поиграл с ребятами в футбол, попил пивка в спокойные хорошие
дни, встретил старых знакомых в неожиданных местах, возможно, скоро встречу
тебя на Арбате. Очень опасно.
Просыпаюсь и брожу по кухне (просыпался в клубах или на вечеринках
с элем в руке), холодильник полон пивом и воблой, проснусь с больной печенью.
Путаница в голове, читаю Пинчона, увеличивается, сидя неплохо. Мон шер,
ложусь и начинается какая-то мерзость. Шериф, кладбище, грибы, работал
целыми днями, депо закрыли, дверь неожиданно вспыхивает. Мысли в голове
крутятся, а сказать ничего не могу. Гюаниоа. Обрывки на листочках постоянно
теряются, истории наполовину обрываются, гвозди ломаются, а вдохновение
ушло из грибов и кружек и летает под яркой луной.
Виртуальная реальность
"Крысиные хвостики, крысиные лапки в придачу к настоящим. Крысята
- малые ребята.". Интересно, что она продает. А вот рядом голосят
"Три за десять!". Тоже неясно. Прохожу мимо знакомых обшарпанных
домов, особо выделяющихся в ярком весеннем солнце, и вижу свежую табличку
"Интернет-кафе ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ". Похоже на реальность
американских фильмов, показывающих будущее в мрачных, развалившихся тонах.
Изнутри слышны крики ребят, играющих по сети. Заглядываю. Пьют пиво, хрустят
чипсами. Как-то шумно. Покидаю виртуальную реальность, прохожу мимо огромного
стеклянного банка, двери которого открываются при моем приближении. Утренние
алкоголики выпрашивают денег на пиво, в подворотне четверо пристают к негру,
и он, в конце концов, убегает. Чувствую, что их злость перекинется на меня,
скрываюсь в овощном магазине. Рядом с картошкой продают шины. Продавщица
не может сосчитать сдачу. А ведь я беру всего лишь пиво…
Марьино
Жизнь продолжалась, яркое солнце обеляло грязные камешки и стреляло
в глаза. Я плыл по ручьям в районе Марьино, направляясь к новому развалу
компакт - дисков. По счастливому совпадению, практически, напротив поселилась
моя сестра, так что я мог заодно и новоселье отметить, вспомнить наши хулиганские
проделки - давно все-таки не виделись, а ведь когда-то жили в одной квартире.
В электричке меня разморило, я спал, прислонив голову к теплому стеклу,
во сне мы с сестрой бегали по Патриаршьим прудам, играли на гитаре и голосили
рок-н-роллы. Собирали дома огромные тусовки, ругались, мирились главное
не скучали. Было ли это наяву? Сейчас мне трудно сказать. Каждое утро открывает
новый день, а "вчера" стирается из памяти. По очередной счастливой
случайности в метро я встретил брата, он тоже ехал на новую Горбушку.
- Что ты читаешь, - спросил я, заметив у него мятую книжицу.
- Да это твой Джимми Хендрикс, помнишь, три года назад я взял. Недавно
нашел под столом, - ответил брат.
"Надо купить диски Хендрикса", - понял я, растолковав сей
эпизод как знамение.
- Слушай, а мы не изменились. Правда, может, чуть больше радуемся солнцу.
- Дисков больше покупаем, - рассмеялся брат.
С ним-то я более менее вижусь, поэтому мы не можем обнаружить друг
в друге каких - либо изменений.
- Значит мы остановили время.
- Может, время остановило нас.
Тут мы вышли на улицу, где во всю свирепствовало солнце, и наткнулись
на сестру с нашим общим другом Алексеем.
- Там концерт уже, Скляр с балкона поет, - обрадовала нас сестра.
Бесплатный концерт, да в такую погоду, что еще надо человеку для полного
счастья.
Осы курили кокосы
Май начинался просто замечательно: осы ели кокосы в депрессионной воронке.
Простейшие разработки - печальные последствия по прошествии неизвестно
чего. Тут - зона отдыха из дыма и непонятных частиц, любовники в виртуальной
среде - не секрет, это ухудшение качества. Беготня снималась на пленку
отображением знаний о предметной области. Осы курили, мы проваливались
под землю и сидели в баре, многие держали в руках резиновые перчатки, а
диагноз передавался половым путем. Возникла необходимость в качественном
питье, они зарабатывали на дискотеку из-под каждого куста. Знания людей
использовались над проходом месторождения подземных вод, нам приходилось
в машине, по-походному, но чертова молния внезапно сломалась, создание
сна остановилось. Избыток железа вышвырнул девчонку из постели.
Вид из окна
Мы сидим в маленькой комнатке на последнем этаже и сквозь большое окно
смотрим на город, взгляд упирается в соседние дома, я вспоминаю чудесные
крыши, на которых мы в свое время славно повеселились: считали звезды,
занимались любовью, в тайной надежде, что за нами наблюдают, просто пили
пиво; я помню гладкую поверхность прозрачного платья, нежный запах духов,
волосы, сговорившиеся с ветром, теплоту губ и упругость тела, я помню беспечность
июля - все это приходит мне на ум при виде крыш. Теперь на них уже не забраться
- многочисленные двери с замками преграждают путь наверх.
Необычайно тихо, соседи выключили музыку. Не надо никуда идти, я почему-то
спокоен и наливаю ром. Невозможно передать окружающим состояние, вызываемое
воспоминаниями, у них другая скорость. Каждый замкнулся в своем измерении,
конструируя миры.
В Куаксе -2
Я, в своем любимом старом поношенном жилете и не менее поношенных джинсах,
бегаю по рынку в поисках воблы и натыкаюсь на человека с камерой. У него
открыт рот и он старается. Рядом снуют сумасшедшие ребята с микрофонами
и табличкой "местное телевидение". Абсурд довершает музыка двадцатых
годов, достающая с площади. Оператору удается выцепить господина в дорогом
костюме, но тот не желает общаться с "журналистами". Я достаю
губную гармошку и задаю немного блюза. Появляются люди в шляпах, гудок
паровоза совершенно вовремя. Где же ты, я так долго ждал твоего поцелуя.
Смотровая площадка
Барабанщик, трое трубачей разрывают этот жаркий майский полдень громкой
музыкой. Жених и невеста отплясывают под что-то очень знакомое. Собирается
толпа желающих повеселиться: нетрезвые личности, фотографирующиеся дети,
хиппи, носящие друг друга на плечах, школьницы с пожилыми дядечками. Одинокие
девушки томятся на скамейках, одинокие парни читают Борхеса, иностранцы
участвуют в сомнительных экскурсиях.
К вечеру на парапете остались пустые бутылки шампанского, коробки конфет
и взорванные петарды. Борхес закончился, путаны приступили к работе, а
у меня куда-то подевались деньги.
Проснувшись
Жарким днем я иду по улице и натыкаюсь на девушку, безумно знакомую.
Я подхожу, она смотрит в глаза, а мой взгляд проходит сквозь нее и останавливается
на красном, похожем на пламя от зажигалки, огоньке в соседнем доме. Я не
могу оторваться от него и проваливаюсь в оцепенение.
Проснувшись жарким днем, я смотрю на часы, но их нет, на руках морщины.
Трогаю лицо. Что-то незнакомое, не могу вспомнить кто я на самом деле.
Охота
То оттуда, то отсюда бежал на озеро купаться. Сотни уток наполнили
воду. Охота
Они - молодые. Мы - севшие. Некому позвонить. Дома никого нет. Чищенные.
Семь вопросов. Свет погас, потом зажжется. А если нет? Она очень любила
червей, то есть креветок. Привозит человек семь, он - испанец. Корреспонденция
в три часа дня, зеленая улица. Зерно. Не то открыл. Чисто экологический
продукт. Женщины с морожеными волосами. Охота. Сам решай, бабе не доверяй,
руки дай, не отпускай. Два литра техники. Я немножко думаю легче. Мы -
севшие.
Красная постель
Напишу-ка я о природе. Гуляю по лесу, запах желудей, листьев, рядом
бурлит речка, пиво в рюкзаке еще теплое. "Вот черт", - деревья-то
пронумерованы, кто-то считал лес. Сажусь на пенек, смотрю на скрюченные
ветки дубов - вечером при свете луны здесь, наверное, жутковато. Люди проходят
по аллее до моего пенька, а потом поворачивают назад. Может, я неправильно
выгляжу? Сегодня от меня ушла очередная девушка. Пиво кончилось, урн нигде
нет. Красные полоски заката. Я собираю в пакет листья застелить пустую
постель.
Одна сороковая бочки
Я - в центральном доме литераторов. Вместе с фляжкой и номером 526.
Возможно, мне досталось последнее приглашение. Одна сороковая бочки. Зарегистрировавшись,
посидев в древних креслах, разглядывая посетителей и зверей, я выбрался
на улицу подышать. Зима набирала обороты. Я тоже.
"Вы организатор?", - поинтересовался человек в очках. "Нет",
- сориентировался я и убрал. Отошел. Вернулся. Услышал награждения. Объявилось
всего два или три человека, страдающих манией величия. Остальные постеснялись.
Выпил и спустился на фуршет. Поздравления. Познакомился, представился писателем.
Взял бутылку шампанского и отошел с компанией в угол. Поэзия наладилась.
Откровенные девушки с крутыми мужчинами получали денежные вознаграждения.
Я со своим 500-м номером сосал Майкловскую наливку из фляжки. Какие-то
немцы фотографировали появившихся бардов. Я совсем потерял голову и отплясывал
рок -н -ролл. Свои рассказы забыл, но нашел девушку c хорошим воображением
по имени Маргарита. Мы пытались проломиться в ресторан "Записки охотника",
в итоге оказались на улице. А стены падали, колени дрожали, и плащ развевался
на ветру. Шел мелкий противный дождь. Маргарита знала, где продается глинтвейн,
но я не расскажу вам все.
В сентябре
В сентябре я нашел то мгновение, когда осень и весна неотличимы, солнце
набирает силу, лес наполнен запахом костра, голосами бродящих людей, земля
так нежна и мягка. Я иду по аллее разбрасывая листья, заглядываю в многочисленные
ответвления, тропинки, охраняемые ровными рядами берез; вот уже и не слышен
шум электричек, но колокольный звон пробивается сквозь шелест деревьев.
Я ищу место для отдыха, поляна настолько жаркая, что можно загорать. Опять
углубляюсь в лес, нахожу пенек, достаю пиво, сигарет нигде нет, тут вспоминаю,
что курить бросил, ну и хорошо. Воздух свеж и жизнь прекрасна.
Закончилось
Закончилась вода как пиво в бочке хранилище бумаги - Вавилонская библиотека
- мертвые гиперссылки подлежат уничтожению наши старые связи с движением
небесного объекта наблюдения в Куаксе мы расстались с невинностью все началось
и закончилось.
Единственное, что в нем менялось с годами, так это глаза. Они становились
менее подвижны, смотрели в одну точку. Мы встретились в электричке, причем
он узнал меня по шляпе.
- Все еще пишешь? - спросил он, посмеиваясь над ветхостью моего головного
убора.
- Все еще пьешь? - спросил я в ответ.
- А то. Так сколько у тебя читателей?
- Из тех, кто меня читает, все лишь передают косяк, и только я - затягиваюсь.
На самом деле, человек пять.
- Тогда коньячку.
Беспорядок в мыслях волнует меня. Коньячку! Дрожь в теле немного унимается.
Мы идем к речке. Помехи магнитного поля, вспышки в небе - посреди этого
хаоса звучат слова: nothing you can measure anymore.
(4) Я тут же подбираю перевод: "И не измерить больше, не
догнать, и не понять". (5)
Большие деревья смотрят, как над нашей головой уходит день, приходит
ночь…