Speaking In Tongues
Лавка Языков
Нацуки Икэдзава
Перевел Дмитрий Коваленин
Я держу динозавра.
Уход за динозавром требует большого внимания. Роста динозавр огромного,
и шея у него очень длинная, так что морда всегда расположена где-нибудь
страшно высоко над землей. Поэтому если держать динозавра в домашних условиях,
очень редко удается заглянуть ему прямо в морду. А если время от времени
не заглядывать ему в морду -- бдительность при уходе за ним так и норовит
притупиться. Постепенно перестаешь понимать, что у него за настроение и
как он там себя чувствует. А потом вдруг обнаружишь, что он захворал или
надулся на что-нибудь -- но уже поздно что-то предпринимать.
Впрочем, мне повезло: моя квартира расположена на пятом этаже -- как
раз на высоте динозавровой морды, -- и там есть балкон. Если на балконе
убрать перила и положить сушеной травы -- динозавр вытянет шею и начнет
эту траву поедать. Вот тогда и можно разглядывать, здоровое ли у него выражение
морды, а также поглаживать ее. «Поглаживать», правда, не совсем точное
слово: кожа у динозавра такая толстая, что приходится стучать ладошкой
по носу изо всех сил -- и тогда, похоже, он радуется больше всего.
Динозавр, которого держу я, называется диплодок. По-соседству с нами
больше никто не держит динозавров, да и места для выращивания сразу нескольких
динозавров у нас во всей округе не нашлось бы. Так что все ходят смотреть
на моего динозавра -- и тем довольны. А вот за городом, я слышала, кто-то
держит стегозавра и трицератопса. Кормить таких травоядных динозавров,
как мой -- дело не очень трудное. То ли дело хищники типа аллозавра или
тиранозавра: для безопасной кормежки к ним обязательно должен быть приставлен
специалист, иначе никак.
Клички у моего диплодока нет. Слишком уж это огромная зверюга, чтобы
называть ее Поч, или Пух, или Пафф. Когда я хочу подозвать его издалека,
я так и ору во все горло: «Диплодок!!!». И только когда колочу ладошкой
по носу, зову его просто Диппи.
Если нос диплодока потрогать ладонью, он холодный; однако из этого
вовсе не следует, что диплодок -- животное холоднокровное. У собаки нос
тоже часто бывает холодным, и ничего. Все утро диплодок спит. В среднем
часов до десяти. И хотя некоторые говорят, что вот, пока не потеплеет окружающая
среда, он не двигается, а значит, это животное холоднокровное -- я думаю,
что он просто соня и лентяй, вот и все. Даже среди людей немало таких встречается.
Утром я выхожу на балкон и ищу глазами, где уснул Диппи. Здесь у нас
совсем окраина города, поэтому с балкона открывается огромная поле травы,
за ним -- роща. А уже совсем у горизонта еле-еле виднеются сопки, но Диппи
никогда не забирается так далеко. Обычно я вижу, как он спит где-нибудь
в поле, свернувшись калачиком и спрятав голову под живот, а вокруг навертев
побольше хвоста. Если же я не нахожу его глазами, то достаю бинокль.
Примерно в десять Диппи начинает оживать: поднимает голову, вытягивает
шею и озирается. Встает он не сразу. Поднять из лежачего положения туловище
таких габаритов -- дело ужасно сложное: сначала он выпрямляет хвост и опирается
на него, потом напрягает каждую из ног по отдельности -- и только потом
медленно-медленно встает. Затем неторопливо пожевывает листики у ближайшего
дерева и ждет, когда он весь проснется окончательно. Весу в нем ни много
ни мало десять тонн, поэтому там, где он спал, а также там, где втыкал
свои ноги, вставая, остаются вмятины, которые при ближайшем дождике превращаются
в огромные лужи. И в дождливый сезон все поле покрывается такими лужищами
там и сям. Потом, когда дождь кончается, они очень красиво поблескивают
на солнце.
Когда светит солнце, Диппи ведет себя веселее. Кое-кто опять объясняет
это по-своему -- дескать, именно потому, что это животное холоднокровное,
его подвижность меняется в зависимости от погоды. Но я думаю, эти люди
просто не испытали на себе, что такое веселиться в хорошую погоду и грустить
в плохую. Когда идет дождь -- все ходят унылые; это никому не нужно доказывать.
И вот где-то после двенадцати Диппи, зевая, наконец прибредает к моему
дому. Конечно, там, в поле он может жевать свои любимые свежие траву и
листья с деревьев сколько душе угодно; и все же он прекрасно знает, что
только на моем балконе ему дадут особенно вкусной травы, подсушенной специально
для него. Так что время прихода он соблюдает довольно точно. Как только
я вижу, что он идет в мою сторону, я выхожу на балкон и, очень стараясь
не свалиться вниз, отцепляю поручни. Потом приношу из кладовой двадцать
вязанок сена и аккуратно раскладываю их по краю балкона. На день рождения,
который указан в его экстерьерном свидетельстве, и перед Рождеством я угощаю
его по-праздничному -- выкладываю тридцать вязанок. Уж не знаю, ощущает
ли он большую разницу между двадцатью вязанками и тридцатью -- но в эти
дни, мне кажется, он пожирает свою порцию с особо радостным выражением
на физиономии.
Из всех динозавров диплодок -- самый стройный: соотношение общей длины
к весу тела у него наименьшее. И все-таки целиком он огромный просто до
ужаса. Потому и ходит так -- извивая шею и впечатывая ноги в землю, очень
медленно и осторожно. Только я все равно различаю, как, направляясь к моему
балкону, он слегка ускоряет шаг.
Все соседи знают, что я выращиваю динозавра, и поэтому никому и в голову
не приходит оставлять под моим балконом автомобиль. Только однажды, когда-то
давно, ничего не знавший рекламный агент приехал чуть раньше полудня и
припарковался точнехонько под балконом. Диппи, который только и думал,
что о сушеной траве, даже не стал смотреть себе под ноги, наступил на автомобиль
и раздавил его в лепешку. Подошвы себе о стекло не порезал -- и слава богу.
А агент, я надеюсь, рассказал в своей фирме все как есть, и ему наверняка
выдали новый автомобиль.
Специальную траву для Диппи нам привозит грузовик раз в неделю. Трава
эта импортная, китайская, стоит довольно дорого -- но уж на Диппи папа
никогда не скупится. Пахнет трава замечательно. Я даже как-то подумала
приготовить из нее салат, но она была очень жесткая, и у меня ничего не
получилось. Грузовик доставляет траву к подъезду, а уж поднять сто сорок
или сто пятьдесят вязанок травы лифтом на пятый этаж, затащить в квартиру
и сложить в кладовку -- моя задача. Каждый раз на это уходит не меньше
получаса. Водителя грузовика я предупреждаю, чтобы он ни в коем случае
не приезжал около двенадцати дня. Если, поедая траву с балкона, Диппи вдруг
унюхает, что внизу привезли еще -- он запросто может наклониться к грузовику
и сожрать весь недельный запас за один-единственный раз. А попробуй грузовик
улизнуть -- чего доброго, еще и в погоню за ним кинется. Вообще-то Диппи
никогда не ведет себя агрессивно; но вряд ли можно ожидать чего-то хорошего,
если он вдруг увидит, как такое количество вкуснятины уходит прямо у него
из под носа.
Раз в месяц от Фермерской ассоциации приезжают грузовик с бульдозером
и собирают навоз. Каждый день Диппи ест много свежей травы и листьев, поэтому
его навоз -- отличное органическое удобрение. Грузовик с бульдозером разъезжают
по полю туда и сюда, собирают выпавший навоз, загружают его и увозят. Иногда
я подсаживаюсь на запасное сиденье в кабину грузовика, и мы вместе разъезжаем
по всему полю. Навоз у Диппи пахнет просто восхитительно. Я думаю, тому,
из кого выходит навоз с таким замечательным запахом, можно смело гордиться
собой.
Деньги от продажи навоза вовсе не идут мне в карман. Они поступают
в казну административного органа -- владельца поля. Да и то обстоятельство,
что Диппи выращиваю именно я, связано с небольшими юридическими закавыками,
как выражается папа. Если же говорить совсем просто -- я всего лишь кормлю
Диппи, но на его громадное тело и наивную душу прав у меня никаких быть
не может. Лично я на подобную логику просто плюю. Потому что шлепать Диппи
по носу ладошкой могу только я -- и больше никто на свете.
Если бы у меня было небьющееся тело -- такое, чтобы не покалечилось
даже при падении с пятого этажа -- я бы обязательно покаталась на голове
у Диппи. Просто уселась бы к нему на макушку -- и доехала бы с ним до тех
далеких сопок на горизонте. Оттуда, сверху, все вокруг выглядело бы очень
ясно, отчетливо и красиво. А голова Диппи, наверно, покачивалась бы из
стороны в сторону. И окружающий пейзаж тоже бы покачивался, и у меня, наверное,
закружилась бы голова. Но я бы все равно была первой девчонкой на свете,
которая прокатилась на диплодоке.
Что хорошо в ручных динозаврах -- так это их долголетие. Мой Диппи,
небось, проживет на свете лет сто. И когда я стану старухой, я все так
же буду кормить его сушеной травой. И если денег на траву почему-то вдруг
больше не будет, я, наверно, начну делать что-нибудь нехорошее. Сколько,
интересно, простят сумасшедшей старухе, которая делает что-нибудь нехорошее?