Speaking In Tongues
Лавка Языков
КАК ДОГОРЕЛА ИНКВИЗИЦИЯ
любовь
грише
железные девы
ждут визитёров
любят железных инквизиторов
прекрасные рыцари
любят прекрасные панцири
их щиты украшают
волосы ведьм и чешуйки драконов
драконы любят
лежать под конями
наблюдая их злую мошну
ведьмы любят рожать пеликанов
и сжирать их в глухую пору
я люблю вгрызаться в глухую кору
железистых капканов
инквизицией плоти
расставленных на истуканов
в горючем плоти болоте
огонь
сожжённые воды;
жгут инквизиторов:
девы любят антрепренёров;
покорённые броды
любят лежать под ногами
корни любят скрипеть под конями
перешедшими воду вброд
кони любят ржать пред огнями,
чадом пеплом углём изошедшими,
и корявый урод-пеликан
любит ставить капкан:
на бессмертных любителей истины
будет свой костёр и елей
ересей несусветных
перевёрнутых дней
воспалённого века
негорящего человека;
полыхает река.
крылья
и когда окрылённые кони
корень паслёновый
топчут, плачет вода из огня:
и броня на коне --
простыня и попона --
сожжена, спалена и утоплена;
инквизитор вставляет ступню в стремена,
в ступе ведьма толчёт семена, --
улететь бы во времени! --
в пламени на водопой
углечёрной толпой по земле идут кони.
пепел, уголь
лёжа под корнем древесным
конь выпростал злое крыло
и на землю легло
бессловесное заклинание.
как на заклание,
на сожжение
привели молодого дракона:
одному монаху
было откровение,
что дракон -- человек в покровах
из чешуи, изготовленной ведьмой.
расплавленной медью
ухо залили коню,
и опало очарование.
глухо
стонет дракон, споткнувшись о корень,
воет ветер, монах просит пламени,
но получает огонь
инквизиции. дракон
вскочил в стремя, проворен,
как само время,
и быстрее, чем конь.
о, снова костёр разожгли
для невинного, а под виновного
угли
пухом и пеплом легли.
как спастись в ветре времени от огня инквизиции
и летят по времени кони!
затаивши дыханье монах
прижимается к холке и ветер
рвёт и мечет развеянный прах;
воет конь; ускоряет погоня.
сквозь свист времени светел
нож священника -- обдирает
кожу с дракона, скоблит чешую --
и под крови струю
подставляют чашу простёртую
в мокрой руке. налегке
инквизитор восходит в костёр.
одну руку простёр в заклинании,
вторую -- в знамении.
вознесясь над пространством,
плутает во времени, и в порхании этом
есть что-то от лебединой песни дракона
от чешуи пеликана
и от грома и стона
инквизитора-истукана.
какая разница, кого жечь и кто смотрит?
рыцарь, дракон, оруженосец и конь --
всё поглотит священный костёр и огонь;
инквизитор щипцами завьёт себе локон,
пока из всех окон быстр взгляд и остёр.
беспощадные дамы со шпицами смотрят в огонь,
как какие-то люди чьи-то голые груди пронзают спицами,
и со свистом выходит гар из палёного оловом лёгкого.
разгорается истинной веры пожар:
должно быть, рукоплескание -- дар
цивилизации от инквизиции, и мораль:
пусть отступников жаль, но дороже
сентимента -- хруст кожи сгоревшей, дотлевший
в ладонях, горящих от трения апплодисмента.
эпифания
освежёван дракон бескрылый
спрятан в саван и брошен на склон
между обломками креста
два аиста
суют рыла в пеликана
его горло как рана кровь извергает
сыромятный ремень рассекает кремень
вода точит камень
отошедшее время тянет камень на шее
в воду; небо темнеет, светает, выпь льнёт к удоду
в руке монаха лежит черепаха
на её темени он чертит знамение дня:
лети птицей
журавль стань синицей
колодец -- горлицей!
небо стало от огня ало
собственно история
великий инквизитор опускается в кресло,
жанна кладёт ему руки на чресла,
он за ногу закидывает копыто.
плавится сусальная плева, за стеной стонет стальная дева:
раскалённой стрелой её внутренность вскрыта.
наливают в корыто воды, остудить остриё.
жанна, смеясь, надевает колье и копьё,
вознаграждая священника за труды.
инквизитор, оскалясь, садится за стол
и чертит схему: костёр и кол, на который посадят деву.
жанна поднимает забрало, зрачки её алы сквозь прорези шор.
инквизитор подписывает листок козьей костью,
и не разбирая порогов, бежит на двор.
на следующий день его гостью сожгли.
отбрасывал тень
её стальной хребет на угли,
раздавали бесплатно шербет, пылал руанский
костёл и обители,
а зрители
из окрестных сёл
в креслах крестились,
и пили, и ели труп христианский.
и инквизиция тоже священнодействие
чернее угля
лебяжий пух
оседает на пепла седины.
на дне посудины, в самой её середине,
покоится вырванный слух с корнем уха.
лишённый слуха монах молится наугад.
в рану на месте уха вползает чешуйчатый гад,
заговоренный ведьмой. слуга бога
молится напропалую. стая седых лебедей
словно тайфун
уносит табун чёрных коней;
в их ушах -- топот погони. инквизитор-скакун
их торопит: скорей --
под тенью седых и почерневших лун
уже прорастает репей
сожжённых заживо дней!
и нежней касается струн
рука глухого монаха
и катается слово
по кругу
на скудельном покрове
догоревшего праха.
дева верхом на звере дракон
«и вот как бы чешуя сходит с глаз его»
Иван К.
вот пейзаж нарисованный ведьмой:
знойный пляж; ветер и влажный зной
заметают копьём след мой --
лишь след вод на песке и слышен их вой.
я плыву под водой:
закованный в латы
подо мной проседает горбатый
плывущий дракон, глаза его в шорах.
взрывается порох в нюрнбергской печи,
и ещё кладут кирпичи те же, кого в них сожгут.
в огненный пруд я ныряю в ночи,
чтоб протянуть стебелёк лука
тем, кого горящая мука
отлучила от бога, копья или плуга.
вытянув из пруда, я и дракон везём их туда,
где их ждут кирпичи обожжённой печи --
из огня ада в пламя земли, где на мели боли
грешники каются, лишаются воли,
и их смерть словно рай.
взвейся, огонь земной! ад, остывай!
связь времён
когда синим пламенем жгли софию
в последнем великолепном аутодафе
мальчик плакал скорчившись на софе
это был достоевский в пять лет
он уже начал ждать инквизитора
пламя сходит на нет
как затихнувший крик
и в валенсии пепел дотлевший дымится
догорел еретик умерла инквизиция
можно жечь и в колодце
еретик ребром встал в колодце
инквизитору поступившись честью пришлось
вычерпать пламя из книги монаха
чтоб огневая дымилась ось
чтоб без крови не ссохлась плаха
и топор приподняв и пожар раззадорив
инквизитор восстал как палач
и собрав среди дев немного праха
еретику всыпал в рот заглушив его плач
и мешалась водица с слезами
и смешались христианские лица
даже сами вёдра рыдали
об отравленных недрах
а воды плескали
об стенки колодезной кладки
и шуршали складки
в платье мадонны щедрой
пока подскакивала голова
дымясь додымлясь уже мертва
ужас открывает глаза на пороге дня или ночи
скинут труп коня на погосте в колодезь
среди неба воркует удод
под покровом лицо уроня
плачет всадник-урод всуе
и расправив крыла над огнём
мятежный дракон поднимается в воздух
где восторжен и нем
клубится закат, и в нём
инкизитору мнится роздых
но то не закат
и не восход,
а пылающий ряд
отправляется в ход
к плахе пожарищу и пепелищу
у них на руках
взалкавший монах
изменивший товарищу
и не закат а кострища полощут
тряпки огня
исподнее дня
в крови человека
поднимается алое веко
как крышка колодца
зрачком расколоться
вскрыли глаз словно лаз в подземелье
и в него влили горящее зелье
конь лишается зрения
воет пёс -- его нос обоняет благоухание тления --
из раскрытого глаза сожжённого
из его немого рассказа
восходит луна --
краснодонна
почему инквизиция уничтожала летописи
сквозь зелёное дно
лошадиного ока
светилась красная ось,
опираясь на отрока
теплилась летописца душа
и дрожала рука
на дне колодца книгою сокруша
тень костра -- книга остра
была как огонь и страданье,
и в неё было вписано лошадиное ржание:
это буйно скакал конёк-уголёк
красным пламешком в месте огня --
распылялся как ночь
распалялся как день
-- конь спотыкался и падала тень
«их сожгли, не распяли», --
так умоляли записать летописца в тетрадь,
но худые как спицы
его пальцы писали:
«их распяли, распнули, распинали,
как лист распинают в тетрадь,
а потом их снимали
и распинали опять...»
ожог бывает свежим не каждый день
на погосте темно и нескладно.
ересь дрожит в руке старика,
не желая вжигаться во строку:--
острым перстом летописец
грозит отроку с вострым лицом.
иконописец пеняет иконоборцу,
что мол ива крива; тот к осине стремится:--
на дне колодца, в самой его сердцевине,
плавятся лица костра в чешуях воды, в её тине.
тонет ведро в глубине:
так священник не может напиться
до рассветного дня,
так на погосте шелещет и злится
с дракона содранная чешуя,
так стило летописца рвёт из пальца
священника нож как ресницу
из глаза из лужи из медного таза
и на доску не ляжет изображенья
святого мученья, и в книгу
не впишут интригу с чужого двора
и вдовица вора не получит печёных сердец
птиц еретичек и изуверец
-- щебечет скворец --
инквизитор-старец с недовольным лицом
из вчерашних птичек ест холодец
полдник инквизитора
дева верхом на коне дракон
подносит на блюде печёную голову.
маятник черепа с сердцем из олова
в воздухе чертит коленный поклон.
кровь разлита по кувшинам,
вверх ползёт бровь
инквизитора-дегустатора.
я люблю называется слово любовь,
и у ног пантократора
в ход пускается божья машина
для изжарки на вертеле.
дева сидя на коле думает о метле.
поспевает жаркое.
инквизитор пробует мясо кое
-- какое --
-- из еретика --
из пустого в порожнее
из жилого в отхожее
капает кровь и кровь тоже
о, осторожно...
о, острожнее...
острог глазами змеи, чьё зрение засорено бревном
я тоже увидела, как цветёт
яд;
да, я чувствую привкус паслёна,
и на папоротнике из клёна
мерцающий лёд.
я как роза
вращаю в остроге
цветы
среди суеты
и коней и мороза
стынут дороги
замерзают кнуты
и коня
уж не гонят к месту костра
и позора.
для меня
не всплывает из осетра
озеро не из дракона. ах, пора-не-пора,
и без вида и повода
и топора
из глазницы роняю бревно под сидением овода
и мухой над головешкою
трупа:--
не слезая с крупа --
не оскопишь коня.
орёл ко мне тоже обращается решкою,
и вместо дракона жгут и топят меня,
и я тоже я тоже -- как роза -- я мешкаю --
и горю додымляюсь я огонь я земля...
сама земля совершила побег!
- «четыре чувства вспять пошли
- на все четыре края света
- и элементов тоже пять
- сползли с седьмого континента», --
так говорил инквизитор
ступив на облако тонкого дыма --
пока взоры острились
а розы астр змеились --
и из розы огня поднималась звезда-мытарь
огнём омыта, водой опалима...
а жители видели и смотрели
как возносились становясь небожителями
над их бесхитростными земными обителями:
четыре дракона, четыре коня,
пять девиц и семь искупителей,
три сотни монахов, шестьдесят шесть крестителей,
один оруженосец, один скопец,
рыцарь и служка его, конюший,
один иностранный одержимый гонец
и под конец -- целый венок пастуший...
...и от острова зарева
оттолкнулась земля,
и как от остова -- мясо сгоревшее,
так отпала она от него, и кругля
в дыме и гари весло, поспешно
от острова зарева в звёздное марево
долой с планеты поспешила земля,
тёмной ряской одета...
на драконьем кургане всходят зубы
и вот как бы чешуя сходит с глаз его
и развёрзт под ней скользкий лаз
и в него как в колодец падает конь.
и оттуда поднимается вонь и дым.
и тлеет напалм на водице под ним --
хочешь ныряй хочешь спасай остальное ребро.
на поверхности озера -- серебро.
а в колодце -- драконом поломаны сходы.
и над ними витают удоды.
всё равно.
...............................
над полями качаются всходы,
и забыты колодцы давно,
ах, пора не пора, ах была не была,
лишь бы в небе сияла дыра.
долго ли коротко --
но всплыла
среди поля в воде голова
и ребристое тулово дракона сутулого
изрекло огневые слова:
«где моя
чешуя
стынет мой
глаз слепой...»
.................................
похоронен кривой как земля
курватура куба
кривизна земли
изогнулась в драконьем глазу.
отразилась сквозь призму,
стекла в слезу.
слеза скатилась
и канула в варево.
над кипящим золотом вздрогнуло зарево,
словно в дереве, громом расколотом.
на дракона влез рыцарь
с булавою и молотом
в каждой руке.
(налегке
инквизитор восходит в костёр.)
рыцарь в латах держит циркуль из злата,
шар из золота в пепел растёр.
во все сопла дракон засопел, --
и как огненный шар
из него вышел пар! --
(инквизитор лежал, стёрт
в порошок, и неслышно рыдал,
и рыдание пел, хрупок стал,
сыпок стал, стар и мёртв...)
на закате дня зрители становятся сентиментальней
под землёю вдруг вздрогнуло злато.
оскопивши коня -- вспомнишь старца-кастрата
и научишься брать под узцы дракона.
время с жезлом в руке падает с трона.
на пространстве переплавляешь концы,
пока в чугуне на огне закипает расплата.
из красных глаз бронзового заката
выкатывается одна слеза.
в зрачке дракона плещется бирюза
сине-зелёной медью колодца.
если в челюсти камень не хочет молоться --
сталь щипцов на помощь зовёт стрекоза.
на огне калеют девины прелести,
а с костёла тем временем обламывается щипец,
падает, расшибает кому-то крестец,
и седлая коня,
гарь сдувая с огня,
оруженосец-кузнец
в летопись вплавит печальный конец
..................................
(угли дня заливает и гасит свинец)
из кострища — в игралище
камнем с петлёю замучен злой идол:
млечные зубы ему палач вырвал
из звёзного нёба, и в эту рану
(как в лунку семя) вложил истукана
раны края стали рваны, черствы
в почве отверзлись звёздные рвы
в них покатилась его голова
и во вращеньи пришли к ней слова:
камнем катился,
рвался ремень,
сеял и жал, плугом вспарывал день,
вырвал из неба движенье телесное, --
а умер во времени, во вращении тесном
пращи, на дне камня, в его глубине...
когда устаёт рассказчик, история теряет конец и смысл
и тогда истукан
кружку крови в колодец
проливает, полощет стакан,
умывается, зубом скрежещет уродец,
и седлает коня.
стрелы связывая пуком,
уроня
на плечо свой колчан,
она наполняет напалмом чан.
и упруго ворочая языком,
по кругу обклеивает ярлыком
пояс девственности.
(так получен бездонный колодец)
лев неприкосновенности в пух и прах
разорвал пеликана; два капкана
ему впиваются в пах, и зияет отверзтая рана.
лев сражается с тигром. змея жалит коня.
и двух дев догоня,
(так получена западня)
вырывает монах раздвоённое жало.
на пол капает разогретое сало
из глаза дракона.
истукан как ведро низвергается с трона
и ныряет в колодец его жёлтое рыло.
пламя пылает. время пробило...
(так получен конец - это неотвратимо)
................................
без конца и без времени
время стекло
мимо рта, по стеклу протекло, и всё мимо...
я сказала всю сказку, я всё позабыла
в памяти, пламени, в теле и тлене!