НИША В СТЕНЕ

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Василий Геронимус

НИША В СТЕНЕ





* * *



И мелькают свободно планеты, деревья и птицы,
многомерны явленья в огромной поэме нуля.
Не имеют от века отчётливой ясной границы
в ускользающем свете созвездий большие поля.


Молчаливым дорогам наверно одно непонятно:
ну куда же в молочном тумане впадает река?
только эхо звенит, повторённое десятикратно,
только падает снег, отчего же такая тоска?


Почему всё не так, я, увы, не пойму до сих пор;
чтоб развеять тоску я зажгу среди поля свечу!
Только вьюжному ветру бы надобен вольный простор,
только грустному облаку вольная жизнь по плечу.




* * *



Где ты, жизни густой неостывшая мощь?
-- я задумался было однажды под вечер.
Над потухшим сияньем осиновых рощ,
не смолкая, со свистом проносится ветер;


и теряется солнце в прощальных лучах,
разукрасив траву золотистым пожаром.
Остаётся смеяться, осиливши страх,
И по жизни гулять, подобляясь привольным татарам.


Веселей, веселее во всю вселенную
полыхай же, отчайного счастия синий огонь!
И несётся по небу стопой военною
вдохновенья крылатый конь.




* * *



Белый аист свободен, как ветер в поле,
мчится-мчится за городом поезд ранний.
И задумался я над загадкой воли,
ибо нет у меня никаких желаний.


Я бы только хотел, чтобы звёзды горели,
чтобы на ночь одна не осталась бездна,
хотя я то уж знаю на самом деле,
как всё это напрасно и бесполезно.


Я бы только хотел не отстать от ветра
в нашей жизни безумной вагонной скачке.
Тишина. Только слышно за три километра,
как от холода звякает жесть водокачки.




* * *



В повседневной тщете просветленья минута
к сожаленью встречается слишком нечасто,
так устроена скучная жизнь почему-то,
всё труха -- по учению Экклезиаста.


Это праведный рок заключает в кавычки
земляные заботы, банальность почтамта
и расхлябанной прессы плохие привычки,
только тянется пригород там-то да там-то.


На поля понемногу садятся грачи,
поселкового тракта понятна тоска мне.
Заходящего солнца косые лучи
освещают, пылясь, придорожные камни.




* * *



Ярды, лье, необьятные мили и вёрсты,
велики межпланетные расстоянья…
В догорающем августе падают звёзды,
равнодушно роняя на землю сиянье.


Василькам не страшны поездов опазданья,
ибо в сжатые сроки конечно успеют
наступить неприметные похолоданья,
и ко времени поздние груши созреют.


Утопают окрестности в тающих звёздах,
где ты, где ты, видавшая виды жар-птица?
Человеку потребны пространство и воздух,
где могла бы бессрочно душа разместиться.




* * *



Шахматист наступает на клетку Е-2,
нашей жизни строитель несёт кирпичи;
я же в грустном бедламе слагаю слова,
гаснут солнца лучи.


Посмотрите, как низко плывут облака,
и блуждает мой конь между да и нет;
ноша мысли в такую минуту легка,
ровный теплится свет.


И я поднимаюсь как будто в гору,
исписавши множество грустных тетрадок;
всё ночь негаданная за синюю штору
прячет весёлый вселенский беспорядок.




* * *



на пустом перекрёстке спокойный стоит постовой.


За цветными киосками тень притаилась как тать,
и по улицам гулким трамваи идут не спеша,
замыкает пространство булыжника точная стать;
под семью небесами укромная жизнь хороша.


И едва различима на лицах молчанья печать,
замерзают фонтаны на торжище полуживом.
Скоро, скоро столетию новую зиму встречать
в голубых рукавицах, в мохнатом пальто меховом.