Не до половины, а до последнего шлагбаума пройдя отмеренный путь, и
не обретя ничего, кроме долгов и друг друга, мы остановились перед глухой
стеной с единственной тяжелой дверью, которая, мы знали, наглухо захлопнется,
стоит нам войти внутрь. Это был лабиринт, но позади мы оставляли лишь кредиторов,
дымящиеся развалины, холодную тоску и сухие, как мертвые деревья, желания.
Что мы тогда знали о непридуманных законах и изменчивых правилах лабиринта
-- только скрипучие слова старой ведьмы, которая показала нам тропку к
стене, и прокаркала в спину: не расцепляйте рук. Мы бы никогда и не расцепили
-- единственным дарованным нам умением было умение держаться за руки, --
если бы не зеркало. Узкое и высокое, оно нагло уставилось на меня за первым
же поворотом лабиринта, только на меня, ты не поместился в его ртутном
блеске, и я вдруг увидела, как изменилось мое лицо: горькие складки тянулись
теперь от ноздрей к углам губ, черные тени лежали под потухшими глазами,
и две глубоких борозды расчертили лоб. Я не поверила зеркалу, не узнала
лица, я схватилась за него руками -- обеими руками.
Стены лабиринта вырастают за несколько секунд в любом месте -- мы не
знали об этом. Целые институты изучали потом их повадки, выводили формулы
и строили графики -- открытие закономерности сулило огромные перспективы.
Я сама просидела несколько лет в команде сумасшедшего профессора, и сколько
раз казалось, что решение близко, что оно уже поймано в туго закрученные
сети уравнений, но в эту самую минуту новая стена вырастала совершенно
не там, где ее ждали и не так, как ждали, опрокидывaя все наукообразные
построения. Стена, разлучившая нас, была прозрачной, легкого сиреневого
цвета с переливающимися внутри кристаллами, толщину ее определить было
невозможно -- в лабиринте нет расстояний. Мы еще долго шли рядом, разделенные
толстым стеклом, хотя все уже было ясно; мы молчали, мы давно отвыкли от
слов. Становилось то светлее, то темнее, в воздухе оставалось все меньше
дыма, исчезали запахи, дышалось легко, и мерцала еще надежда, что сейчас
прозрачная стена кончится, и невысказанное пророчество старой ведьмы окажется
глупой шуткой. Вместо этого наша сиреневая стена уперлась в другую -- каменную
с облупившейся штукатуркой, тебе было вдоль нее налево, мне направо: в
лабиринте нельзя стоять на месте и нельзя возвращаться.
Я ненавижу зеркала, они предают и лгут. Они отражают уродство.
Сквозь уютные квартиры мы пойдем гулять по свету -- неизвестные
кумиры, бессловесные поэты. Будем брызгать акварелью по дождям и по дорогам,
дырку в небе, словно дрелью, пробуравим лунным рогом. Переругиваться с
миром заведем дурную моду, и на облаке пунктиром нарисуем божью морду.
Мимолетные как взгляды, землю обойдем по кругу, встретимся и встанем рядом,
так и не узнав друг друга.
Теперь я точно знала, зачем я в лабиринте -- я должна найти тебя, потом
выход. Сначала я просто ходила вдоль стен, несколько дней они стояли на
месте, и даже нарисовала на подобранном листке бумаги приблизительный план,
конечно не всего лабиринта, а только небольшого участка. Потом стены вновь
стали двигаться, все поменялось, и я стала встречать людей. С питанием,
ночлегом и другими нуждами было просто: за каждым поворотом в начале новой
стены располагалась маленькая келья, в ней кровать, ванная и немного продуктов.
Келий было гораздо больше чем людей: можно было надолго поселиться в одной
из них, но большинство обитателей предпочитало бродить по лабиринту и останавливаться
только тогда, когда хотелось есть или спать. Некоторых не устраивал такой
спартанский образ жизни, и они строили себе квартиры и дома. Материал находился
в лабиринте, инструменты тоже, но всегда оставалась опасность, что сдвинутся
стены, и только что выстренное здание рухнет. Такое случалось время от
времени, но обходилось без жертв -- кажется, в лабиринте не было и смерти.
У каждого обитателя имелась цель, но об этом избегали говорить. Было
и управление: в своих блужданиях я напоролась на муниципалитет -- в трех
смежных кельях сидели три девушки и усердно стучали на компьютерах. Они
вяло поинтересовались, как меня зовут, но у меня уже не было имени, тогда
они записали просто так. Я спросила, не регистрировался ли у них ты, на
что девушки хором сказали, что даже если регистрировался, сейчас не найти:
каждый вечер муниципалитет переезжает в новые кельи, а напечатанные за
день бумаги оставляет в старых. И служащие тоже меняются, я могу прийти,
если вдруг захочу у них поработать -- они не знают куда, но это неважно.
Девушки посоветовали найти занятие: в лабиринте есть несколько исследовательских
институтов, культурные учреждения и даже какое-то производство -- стойматериалов,
например. Я сказала спасибо, обязательно подумаю, но сначала мне нужно
найти тебя. Тогда самая толстая и некрасивая из девушек громко сообщила,
что здесь все ищут что-нибудь или кого-нибудь, но пока иди-ка ты, милая,
работать, а не то забудешь не только свое имя, но и кого ищешь. Я ужасно
испугалась, стала доказывать, что ничего я не забыла, что у меня действительно
нет имени, но толстая девушка только отмахнулась, и уже назавтра я сидела
в институте сумасшедшего профессора -- тоже в келье. Раздираемый стенами
и интригами институт носило по лабиринту в разные стороны, но я всегда
легко его находила, если хотела.
Лабиринт менялся, одни стены разрастались, ветвились, как молодые деревья,
другие усыхали и съеживались, возникали новые проходы, комнаты и целые
залы, привыкнуть к этому было тяжело, но у меня получилось. По утрам я
уходила искать тебя, но проплутав некоторое время, натыкалась на институт
сумасшедшего профессора. Меня там всегда ждали и очень ценили, говорили,
что готовится необычайно сложный эксперимент, и что без меня он обречен
на провал. Я не верила этим людям, думала, что они просто мешают мне искать
тебя -- я никому тогда не верила и ничего о тебе не рассказывала, но в
лабиринте все откуда-то все узнают. Подозрения оказались напрасными, никто
не собирался мне мешать, наоборот, вместе с институтом мы ходили по коридорам
и залам, и это было как раз то, что мне надо -- видеть людей и новые лица;
мы засекали время, за которое вырастают стены, измеряли плотность, амплитуду
и диэлектрическую проницаемость, стучали молотками и мячиками, пытались
даже сосчитать длину и толщину, но только для того, чтобы сумасшедший профессор
не сердился -- он ни в какую не хотел верить, что в лабиринте нет расстояний.
Снова стали попадаться зеркала; сначала я отворачивалась, не желая видеть
свое отражение, я боялась, что постарела и подурнела еще больше, но однажды
не утерпела -- зеркало выглядело таким спокойным и добродушным, что я подошла
к нему вплотную и стала рассматривать свое лицо.
Морщин больше не было, кожа натянулась и приобрела смуглый оттенок,
словно я месяц загорала на пляже, глаза смотрели ровно и ясно, я даже попыталась
улыбнуться, и улыбка получилась хорошая, почти как настоящая. Я бы понравилась
тебе в этом зеркале, ты когда-то любил меня веселую. Потом я стала перелистывать
лица тех, кто отразился в нем раньше. Там были ехидные старики, лукавые
старушки, несколько манeкенщиц с профессиональными взглядaми изподлобья
и чувственными губами, парочка прыщавых подростков. Одно лицо показалось
мне знакомым, и я, приглядевшись, узнала нашу стервозную соседку по лестничной
площадке. Соседка была одинокая и злая, у нее в квартире жило пять кошек,
и сама она походила на драную кошку с непроницаемой физиономией. В зеркале
тетка оказалась гораздо симпатичнее и моложе, по-прежнему в ее лице проглядывало
что-то кошачье, но уже не от дикой помоечной, а от сытой домашней избалованной
кошки. Тебя в зеркале не было.
Я стала приходить сюда часто, мне нравилось мое новое лицо, и я думала,
что вдруг тебе тоже захочется пролистать отражения, пока однажды не увидела,
что зеркало разбито. Весь узкий проход был усыпан осколками, несколько
крупных зазубрин торчало из рамы, я подошла поближе, пытаясь рассмотреть
себя в самом большом из оставшихся обломков, ведь я уже привыкла, я просто
обязана была видеть каждый день свое новое лицо. Осколок был пуст, и такая
же пустота открывалась в разбитой дыре, оставшейся на месте зеркала --
я раньше думала, что оно висит на стене, а там оказался длинный тусклый
коридор. Я перелезла через торчавшие зазубрины, до крови оцарапав ногу,
и, сделав несколько шагов по коридору, почувствовала, как за спиной вырастает
стена. Впрочем, можно было догадаться заранее, что так будет. На следующий
день я не стала искать институт сумасшедшего профессора, а потом и вовсе
про него забыла.
Зато теперь я видела тебя. Сначала это были следы: куртка, оставленная
на вешалке, твои любимые слова в разговорах незнакомых людей, размашистая
подпись в регистрационной книге. Потом, вместе со стенами, прозрачными
только в одном направлении, появился ты сам.. Ты изменился за это время:
в фигуре теперь проглядывала уверенность, исчезла привычка складывать губы
уголками вниз, которую все ошибочно принимали за высокомерие. Мужчины уважительно
замолкали, когда ты говорил, а женщины смотрели со смущенным обожанием.
Я ходила по соседним проходам, но ты ни разу не видел меня сквозь свои
стены, для тебя они были непрозрачны. Можно было попробовать докричаться,
иногда лабиринт пропускал звуки, но я боялась, что ты не узнаешь моего
нового голоса, а напомнить о себе я не смогу, у меня ведь не было имени.
Однажды я застала тебя одного. Этот был твой дом, отгороженный от меня
все такой же полупрозрачной стеной, ты кого-то ждал: раскладывал в вазе
фрукты, расставлял бокалы на низком столике -- конечно, я сразу поняла,
что должна прийти женщина, и нужно было наверное уходить, но она появилась
прямо рядом со мной, с моей стороны стены в том же коридоре, постояла несколько
минут, разглядывая твои манипуляции и, не заметив моего недоуменного взгляда,
спокойно прошла сквозь стену. Вы целовались, потом стали раздеваться отработанными
движениями; она была очень красивой, твоя девушка, и я почти не ревновала,
просто шла по лабиринту, куда глядят глаза, но это длилось долго, так долго,
что мне показалось, будто я умею управлять временем. Так оно на самом деле
и было: стены лабиринта обступали меня все теснее, я почти не выходила
из келий, людей вокруг становилось все меньше, и вдруг выяснилось, что
не нужно никого искать -- это было очень похоже на смерть, если бы она
только могла существовать в лабиринте.
Смерти не было, а жизнь требовала устройства, которое и появилось,
как только исчезли зеркала и прозрачные стены. Перестав искать тебя, я
вышла замуж за сумасшедшего профессора, на свадьбу пришел институт, который
на правах ближайшего родственника произнес трогательную речь и подарил
нам золотую мухобойку с оптическим прицелом. Мы с сумасшедшим профессором
жили долго и счастливо, немного мешали постоянные неприятности у мужа на
работе из-за завистливых козней разумных доцентов и то обстоятельство,
что чем лучше у меня получалось управлять временем, тем меньше смысла оставалось
в слове долго, но у нас было много детей и красивый дом, который -- да
-- долго стоял на одном месте, стены его не трогали, лишь огибали аккуратной
дугой. Мы были очень благодарны за это лабиринту, и когда ты окликнул меня
по имени, я не смогла тебе ответить, потому что у меня не было имени. Я
узнала тебя, но не услышала, и это правда, ведь в лабиринте нет притворства.
Стены не могут вечно сторожить дом: неприятности моего мужа закончились
победой, и он стал сумасшедшим академиком, дети переболели гриппом, поправились
и ушли в лабиринт, а однажды, вернувшись из парикмахерской кельи, я увидела
на месте дома стену, я давно ее ждала, поэтому не удивилась и не обиделась,
лишь поняла, что мне опять нужно искать в лабиринте -- на этот раз выход.
В черный зной, в дожди, в ненастье, разменяв на мелочь жизнь, сам
разорванный на части, я прошу тебя -- дождись той поры, когда беспечно
укорачивая бег, легкий и недолговечный на планету ляжет снег. Зной остынет,
мрак растает в нежном шорохе, во мгле белоснежных снов, и станет тихо-тихо
на земле. Вот тогда по блесткам бледным, по пузырчатому льду невесомо и
бесследно, как по нотам, я приду. Прозвучав на лунных струнах, будем сниться
ты и я тихой музыке в бездумном белом пухе бытия.
Это был огромный зал, я представления не имею, как он попал в лабиринт,
языки пламени лизали стены, но зал не загорался, только дым стелился по
полу и утекал сквозь круглые арки. Слышалось сухое потрескивание и шаги,
но мне было не оторвать глаз от огня -- я впервые видела в лабиринте огонь
и только сейчас поняла, как замерзли у меня руки, я подошла ближе к стене,
так что даже закашлялась от дыма. Потом стало теплее, и я разглядела в
центре на высоком помосте длинный нелепый стол, покрытый красной скатертью,
но совершенно пустой. За столом сидел Старик, напротив него ты, отблески
огня играли на ваших лицах, и вы разговаривали так тихо, что я не могла
разобрать ни слова -- в таком огромном пустом зале обязательно должно звучать
эхо, но в лабиринте не бывает повторений. Зал наполнялся людьми, они садились
у огня, грели руки и спины, о чем-то в полголоса переговаривались, но ни
ты, ни твой собеседник не обращали на них внимания, и тогда я догадалась,
что разговор со Стариком -- это то, для чего ты попал в лабиринт. И еще
поняла, что скоро найду выход.
Ко мне подошла женщина -- я сразу узнала твою возлюбленную, хотя прошло
уже много лет, впрочем, это неважно, ведь я теперь умела управлять временем.
Я не хотела с ней встречаться, но она окликнула меня, и тогда выяснилось,
что у меня опять есть имя. Она принялась сбивчиво говорить о тебе, о том,
какой ты красивый и умный, какая она сама красивая и умная, как вам было
хорошо вместе, и как ты мог жить с ней долго и счастливо, если бы не эта
ужасная стена -- глупышка, она надеялась, что если умела когда-то проходить
сквозь стены, то это навсегда. Я почти не слушала, я смотрела на тебя и
на Старика и думала, что очень скоро все изменится, что мне больше не придется
тебя искать, а нужно будет ждать. Я не знала, радоваться мне или огорчаться
-- ждать легче, особенно когда умеешь управлять временем, но если я не
смогла найти тебя в лабиринте, где нет расстояний и смерти, то хватит ли
мне сил ждать. Я видела выход и понимала, что не имею права медлить, но
перед тем как уйти, очень хотела тебя рассмотреть. Поймать твой взгляд
было невозможно -- ты не отрываясь смотрел на Старика, зато твой визави
поглядывал на меня через твое плечо, и один раз чуть заметно подмигнул.
Я прошла через весь зал, глядя прямо перед собой, и обернулась только в
дверях.
Это были та же стена и те же двери, через которые мы вошли много лет
назад, когда я еще не умела управлять временем, а ты не разговаривал со
Стариком, и было даже странно, как мы не догадались сразу, что выход ничем
не будет отличаться от входа, ведь мы же знали заранее, что в лабиринте
ничего не меняется.