Сергей ДОВЛАТОВ

Блюз Для Нателлы

     В Грузии -- лучше. Там все по-другому. Больше денег, вина и геройства. Шире жесты и ближе ладонь к рукоятке ножа...
     Женщины Грузии строги, пугливы, им вслед не шути. Всякий знает: баррикады пушистых ресниц -- неприступны.
     В Грузии климата нет. Есть лишь солнце и тень. Летом тени короче, зимою -- длиннее, и все.
     В Грузии -- лучше. Там все по-другому...
     Я сжимаю в руке заржавевшее это перо. Мои пальцы дрожат, леденеют от страха. Ведь инструмент слишком груб. Где уж мне написать твой портрет! Твой портрет, Бокучава Натэлла!
     О Натэлла! Ты -- чаша на пиру бородатых и сильных! Ты -- глоток родниковой воды после драки! Ты -- грустный мотив, долетевший сюда из неведомых окон! Ты -- ливень, который застал нас в горах! И дерево, под которым спаслись мы от ливня! И молния, разбивающая дерево в щепки!.. Ты -- юность прекрасной страны!..
     Каждое утро Натэлла раздвигает тяжелые воды Арагвы. На берегу остается прижатый камнем сарафан, часы и летние туфли.
     Натэлла уплывает, изменчиво белея под водой. Тихо шелестят на берегу кусты винограда «изабель». А за кустами в этот момент бушуют страсти. Там давно сидит на корточках Арчил Пирадзе, зоотехник.
     Час назад Арчил Пирадзе вышел из дому.
     -- Арчил, -- заявила ему старуха Кеке Пирадзе, -- я жду. Я переживаю, когда тебя нет. Вот смотри, я плюю на крыльцо. Пока оно сохнет, ты должен вернуться.
     -- Хорошо, -- сказал Арчил.
     Старуха плюнула и ушла в дом. Тогда ее сын начал действовать. Он вытащил из-под крыльца заржавленное ружье. Потом зарядил его и направился к реке.
     Теперь он сидит на корточках и ждет. Наконец смыкаются воды Арагвы. Натэлла ступает по гладким камням...
     Что на свете прекраснее этой картины?! Каково это видеть Арчилу Пирадзе?! Арчилу, который приходит в беспамятство даже от гипсовой статуи, изображающей лошадь?!.
     И тогда Арчил Пирадзе хватает свое заржавленное ружье. Он поднимает его выше и выше. Затем нажимает курок.
     Дым медленно рассеивается, смолкает грохот. Затихает далекое эхо в горах.
     -- Это опять вы, Пирадзе? -- строго говорит Натэлла. -- Так я и знала. Сколько это может продолжаться?! Я давно сказала, что не буду вашей женой. Зачем вы это делаете? Зачем ежедневно стреляете в меня? Как-то раз вы уже отсидели пятнадцать суток за изнасилование. Вам этого мало, Арчил Луарсабович?
     -- Я стал другим человеком, Натэлла. Не веришь? Я в институт поступил. Более того, я -- студент.
     -- В это трудно поверить.
     -- У меня есть тетради и книги. Есть учебник под названием «Химия». Хочешь взглянуть?
     -- Взятку кому-нибудь дали?
     -- Представь себе, нет. Бесплатно являюсь студентом-заочником.
     -- Я рада за вас.
     -- Так вернись же, Натэлла. У тебя будет все -- патефон, холодильник, корова. Мы будем путешествовать.
     -- На чем?
     -- На карусели.
     -- Не могу. При всем обаянии к вам.
     -- Я изменился! -- воскликнул Пирадзе. -- Учусь. Потом и градом мне все достается, Натэлла!
     -- Не могу. В Ленинграде, увы, ждет меня аспирант Рабинович Григорий, я дала ему слово.
     -- Я тоже выучусь на аспиранта. Прочту много книг. Можно сказать, я уже прочитал одну книгу.
     -- Как она называется?
     -- Она называется -- повесть.
     -- И больше никак?
     -- Она называется -- Серафимович!
     -- Лично я импонирую больше Толстому, -- сказала Натэлла.
     -- Я прочту его книги. Пусть не волнуется.
     -- Тихо! -- сказала Натэлла. -- Вы слышите? Из-за кустов доносились нежные слова:

Ты сказала мне -- нет!
И по снегу, эх, по снегу ушла.
Был суров твой ответ,
Ночь в мученьях,
ах, в мученьях прошла...

     По дороге медленно шел киномеханик Гиго Зандукели с трофейной винтовкой. Тридцать шесть лет оружие пролежало в земле. Его деревянное ложе зацвело молодыми побегами. Из дула торчал георгин.
     Завидев Натэллу с Пирадзе, Гиго остановился. Винтовку он теперь держал наперевес.
     -- Вы пришли, чтобы убить меня, Гиго Рафаэлевич? -- спросила Натэлла.
     -- Есть маленько, -- ответил Гиго.
     -- Все только и делают, что убивают меня. То вы, Арчил, то вы, Гиго! Лишь аспирант Рабинович Григорий тихо пишет свою диссертацию о каракатицах. Он -- настоящий мужчина. Я дала ему слово...
     Тут вмешался Пирадзе:
     -- Кто дал тебе право, Гиго, убивать Бокучаву Натэллу?
     -- А кто дал это право тебе? -- спросил Зандукели. Одновременно прозвучали два выстрела. Грохот, дым, раскатистое эхо. Затем -- печальный и укоризненный голос Натэллы:
     -- Умоляю вас, не ссорьтесь. Будьте друзьями, Гиго и Арчил!
     -- И верно, -- сказал Пирадзе, -- зачем лишняя кровь? Не лучше ли распить бутылку доброго вина?!
     -- Пожалуй, -- согласился Зандукели. Пирадзе достал из кармана «маленькую». Сорвал зубами жестяную крышку.
     -- Наполним бокалы! -- сказал он. Закинув голову, Пирадзе с удовольствием выпил. Передал бутылочку Гиго. Тот не заставил себя уговаривать.
     -- Жаль, нечем закусить, -- сказал Арчил.
     -- У меня есть луковица, -- обрадовался Зандукели, -- держи. Я захватил ее на случай, если меня арестуют.
     -- Будь здоров, Рабинович Григорий! -- сказали они, допивая...
     Две недели так быстро промчались. Закончился отпуск. В нашем промышленном городе -- тесно и сыро.
     Завтра в одном ЦКБ инженер Бокучава склонится над кульманом. Ее загорелыми руками будут любоваться молодые, а также немолодые сослуживцы.
     Натэлла шла вдоль перрона. Остался наконец позади стук колес и запах вокзальной гари. Забыта насыпь, бегущая под окнами. Забыты темные избы. Забыты босоногие ребятишки, которые смотрели поезду вслед.
     Девушка исчезла в толпе, а я упрямо шел за ней. Я шел, хотя давно уже потерял Бокучаву Натэллу из виду. Я шел, ибо принадлежу к великому сословию мужчин. Я знаю, что грубый, слепой, неопрятный, расчетливый, мнительный, толстый, циничный -- буду идти до конца.
     Я горжусь неотъемлемым правом смотреть тебе вслед. А улыбку твою я считаю удачей!