С тех пор, как Рэндолф из Роанука пытался убедить Сенат объявить вне
закона выхолощенный текст Шекспира, которым в старших классах пользуются
до сих пор, грамотность американцев общественных местах сместилась в противоположную
сторону. Теперь из калифорнийских начальных школ выбрасывают Тарзана --
за то, что жил с Джейн во грехе. Это случилось во время рождественских
каникул, и поднялись вопли и контр-вопли. Гроссет и Данлэп уверили Республику,
что лорд Грейстоки мисс Джейн Портер из Балтимора были обвенчаны по всем
обрядам англиканской церкви на странице 313 «Возвращения Тарзана» -- второго
романа двенадцатитомной саги. Добрые жители Дауни, штат Калифорния, думали
о Тарзане голливудском.
На страницах Берроуза, когда мисс Портер официально знакомится с Тарзаном
-- до этого она видела его лишь мельком, когда он спасал ее от домогательств
примата Теркоза, поклонника неприемлемого для ла Портер, -- он умеет читать
и писать по-английски (чуточку слезливо), говорит «по-обезьяньи и немного
по-слоновьи» и на французском. К шестому тому эпоса Тарзан говорит на арабском,
английском, немецком, банту, свободно -- на слоновьем, на суахили, французском,
мартышечьем, среднеанглийском, львином, абиссинском и довольно сносно понимает
американский. И дальше в том же духе. Откройте «Франкенштейн» и послушайте,
как чудовище цитирует Эсхила; посмотрите, как оно байронизирует по поводу
величественности Альп; и взгляните на несчастную тварь в лапах Голливуда.
Ворчливый приверженец последовательности может стенать о том, что нечестно
вырождаться в обе стороны: позорить Тарзана одной рукой, затем запрещать
другой за то, что он стал вульгарной тенью своего благородного естества.
Тарзан же, если хотите, безнравственен. Для изучающего идеи он -- человек,
надменно попирающий закон, он супермен с высокомерно задранным носом. Он,
фактически, -- Шерлок Холмс, катализированный Руссо и Фенимором Купером,
помещенный в воображаемые джунгли Дарвина, физически развитый и борющийся
за выживание. Холмс же -- не кто иной, как Уолтер Патер, переодевшийся
частным сыщиком для того, чтобы британская публика могла соучаствовать,
в конечном итоге, в сокровенных деяниях Эстетов (из коих Холмс -- самый
преданный и последний прерафаэлит).
Но невозможно, чтобы все было так ясно, как вам бы этого хотелось.
Тарзан никогда больше не будет запрещен, поскольку вкус в тех романах притуплен
и нем, и зачастую неуважительно относится к тому неуклюжему правосудию,
с которым мы все вынуждены мириться. В создавшейся обстановке мы можем
только побуждать подлинного Тарзана мистера Берроуза двигаться дальше,
каким бы добродушным болваном и блестящим лингвистом он ни был; ибо, по
сравнению со своим диминуэндо на кинопленке, в книжке комиксов и электронно-вакуумной
трубке, он -- в самом деле возвышенное и благородное существо и, увы, нуждается
в защите.