Speaking In Tongues
Лавка Языков

Джузеппе Куликкья
Всё равно тебе водить...


Перевод и комментарии Михаила Визеля



© Михаил Визель, перевод, 1998





Четвертая глава



1.



Вид на жительство



2.



В офисе появились горы формуляров. Новый закон о порядке получения вида на жительство для иностранных граждан вступил в силу. Разрешение выдавалось каждому, кто мог доказать, что он попал в Италию (продавать зажигалки, мыть стекла на перекрестках, сбывать героин) раньше определенной даты. Заполнять формуляры, конечно, должны были мы. Первую неделю их было немного. Потом, вместе с известием о новом нормативном акте, среди бездомных распространился и адрес СОБАК.





3.



Очередь по утрам начиналась с улицы. Лестницы, вход и коридоры были забиты толпой. Каждый день приходили сотни людей. В глазах у них читалось одно: ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО. Большей частью это были североафриканцы из бывших французских колоний, но хватало и кенийцев, аргентинцев, румын, турок, филиппинцев. У каждого за плечами были ночи и ночи, проведенные втридцатиром на чердаках, вчетвером в машине или в одиночку в темноте отцепленного вагона. До сего момента они жили в Италии более-менее незаконно, и на них изрядно грело руки множество добропорядочных граждан -- от хозяев пансионов до оптовиков, торгующих коврами, от производителей кож до торговцев наркотиками. Между прочим, никаких налогов -- как на подпольном катализаторе или у зубных врачей. Когда-то нам приходилось отправляться за ними аж в Африку, тратясь на корабли, матросов и работорговцев. Теперь они приезжают к нам сами, да еще и платят за билет. Значительный шаг на пути ко всеобщему благосостоянию.





4.



Мы должны были задавать всем одни и те же вопросы. Потом вписывать ответы в соответствующие места формуляров.
Мы сидели часами, работая исключительно ртом и правой рукой. После сотого или сто четвертого иностранца стоящий передо мной переставал быть не только личностью, но даже номером. Я сбивался со счета. У всех были разные лица -- так же, как и имена, места и даты рождения. Но довольно скоро я обнаружил, что передо мной возникает одно и то же лицо, одни и те же глаза, в которых читалось одно и то же: ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО, всех зовут на один манер, и родились все в один и тот же день в одном и том же месте. Конвейер иммиграции. Паскуале за соседним столом находился в таком же положении.
В конце рабочего дня мы относили формуляры Волчино. Они были разложены у него на столе по стопкам в алфавитном порядке. Волчино подсчитывал количество заполненных за день листов, а мы раскладывали их в стопки. Считая, он ковырялся в носу, пряча в бороду выуженные в ходе исследований материалы. Потом звонил своему другу-журналисту.
-- Привет, это Волчино. Да. Сегодня я заполнил шестьсот анкет на получение вида на жительство. Сейчас раскладываю их по алфавиту. Да. Можешь приехать сфотографировать меня для газеты завтра утром...
Он явно собирался снова баллотироваться.





5.



Я покидал СОБАК в состоянии психоза. Я слышал, как в голове у меня отскакивают друг от друга тысячи арабских, сенегальских, филиппинских имен, переплетаясь с бесчисленными «число-месяц-год рождения» и бесконечными номерами паспортов. Шатался по городу, сворачивая наудачу, без всякой цели, как всегда. Не видел больше ни Энцу, ни Чиччо. Старался не оказываться в районе университета, чтобы не напороться случайно на Беатриче. Разглядывал витрины магазинов, где продавцы шевелились как животные в клетках -- загорелые, хорошо одетые, улыбающиеся, но животные, животные в клетках, полные дикого желания быть где угодно, только не здесь -- улыбаться недоумкам-покупателям, добрый день, синьора, что желаете, синьора, вам очень идет, синьора, спасибо, синьора, до свидания, синьора, пошла в жопу, синьора, позвольте приколотить вас к полу и сжечь заживо, синьора. Эти визиты в зоопарк немного меня развлекали. Но на каждом углу я обязательно наталкивался на бродячего продавца платков, губок, прочей чепухи. Возможно, всего лишь час назад я заполнял его анкету... Он преследовал меня, преследовал несколько грошей, которые сможет послать в Алжир оставшимся детям, пожалуйста, синьор, пожалуйста, зажигалка, тысяча лир, пожалуйста, и моя голова поворачивалась, чтобы заполниться Мохаммедом Аль Каримом Аль Идрисом, родился 20 июля 1962 года в Касабланке, каким было 20 июля 1962 года в Касабланке? Плакала ли его мать после родов от счастья либо от горя? Дул ли ветер той ночью в Касабланке?





6.



Пока мы с Паскуале заполняли одну анкету за другой, нам сообщили, что имеется возможность попасть на курсы машинописи с последующим трудоустройством в городской администрации. Если мы пройдем конкурс, нам предстоит годами отстукивать на машинках всякую фигню, восемь часов в день, с понедельника по пятницу. Конечно, это спокойная работа. В госучереждениях не бывает неожиданных увольнений и черной кассы. Единственная опасность состоит в том, что однажды утром ты начнешь выводить собственное имя на побелке.
Я откладывал всю неделю. Наконец решился участвовать в конкурсе. Окончание моей службы приближалось. Мне недолго еще оставалось пользоваться щедрым довольствием отказника по убеждению.





7.



Неожиданно отношение Паскуале к работе вообще и к Волчино в частности совершено переменилось. Однажды в пятницу, в пять часов, когда мы уже собирались уходить, в офис вошел Волчино. Под мышкой у него были заполненные за всю прошедшую неделю анкеты. Огромная, увесистая пачка. Наверное, двести или триста листов, исписанных с обеих сторон.
-- Ребята, -- сказал он, -- учтите: в понедельник к полудню у меня должно быть по пять копий каждого экземпляра.
Я готов был расхохотаться ему в лицо, но Паскуале меня опередил.
-- НЕТ! Я САМ! Я СНИМУ ЭТИ КОПИИ ПРЯМО СЕЙЧАС! -- закричал он, расстегивая куртку.
Мы с Волчино с ужасом на него уставились. Паскуале судорожно схватил пачку.
-- Я ОБ ЭТОМ ПОЗАБОЧУСЬ! В ПОНЕДЕЛЬНИК МЫ СМОЖЕМ РАБОТАТЬ ДАЛЬШЕ!





8.



День письменного экзамена для зачисления на курсы машинописи всё приближался и приближался и вот-вот должен был наступить...
Каждое утро Паскуале приходил на работу заранее -- так, чтобы хватило времени вытереть стол шефа и приготовить ему хороший кофе... Каждый вечер он оставался на сверхурочные часы, чтобы оказаться впереди всех с работой завтрашнего дня...





9.



Выглядело это так, словно Волчино выбил, наконец, ставку секретарши, в которой на самом деле ему отказывали годами. Правда, у Паскуале была длинная борода и он никогда не ходил в мини-юбке и на каблуках. Но часто приносил с собой на работу загадочные маленькие пакетики. Я обратил внимание, что вечером их уносил Волчино. Однажды, пока Паскуале был в туалете, мне удалось открыть один. Я постарался не надорвать бумагу и не встряхнуть содержимое. Это оказались компьютерные дискеты. На первой из них было написано: АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ОРИГИНАЛ. На второй я прочитал: АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ПЕРВАЯ КОПИЯ. На третьей разобрал: АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ВТОРАЯ КОПИЯ. Подумав, я решил не трогать остальные дискеты. У Паскуале стоял дома компьютер, и Волчино решил не упускать возможности. Теперь у каждой анкеты было по десять копий. Конечно, у СОБАК пока что нет компьютера. Но кто знает, как всё сложится...





10.



На курсах машинописи разыгрывалось триста вакансий. Участвовало в конкурсе тридцать тысяч.
В назначенный день мы все встретились на городском стадионе для письменной проверки общей культуры. Трибуны были разбиты на алфавитные секторы. Меня окружали люди всех сортов. Домохозяйки, банковские клерки, безработные, тридцатилетние обладатели рубашек с обтрепанными манжетами и перезаложенных домов, приезжие проститутки, уставшие отдаваться практически даром, инвалиды, слепые, неполноценные, и у всех в глазах читалось одно: ПОСТОЯННАЯ РАБОТА -- работа, на которой держится все существование.
Когда остальные двадцать девять тысяч девятьсот девяносто девять человек были рассажены по местам, и командам оставалось только выйти на поле, появился чиновник из муниципалитета и затянул обычную обедню о честности и законности. Какой-то девушке с ногами от ушей, сидевшей в первом ряду, завязали глаза. Потом её попросили выбрать один конверт из трех, чтобы определить набор вопросов, на которые мы должны будем отвечать, прямо как в «ТелеМайке». На игровом поле на сей раз были миллионы лир, которые в случае выигрыша нам будут давать один раз в месяц, так, чтобы мы могли выжить и стучать по клавишам машинки до конца следующего месяца, месяц за месяцем, год за годом, лелея, как последнюю надежду, мечту о пенсии, о том, что ведь невозможно умереть раньше, от инсульта, между двумя письмами об оплате счетов за туалетную бумагу. Когда конверт был открыт, предлагаемые вопросы спроецировали на огромный экран.

ЧТО ТАКОЕ МИДИИ?
На разграфленном листке, полученном на входе, я пометил букву «В».

КАКОВА ТОЧНАЯ ВЫСОТА МОНБЛАНА?
Они называли это «проверкой общей культуры».





11.



После экзамена я сравнил свои ответы с ответами Паскуале. Они были совершенно идентичными. Потом вывесили результаты. Моё имя стояло на 1434-ом месте. Паскуале возвышался на 278-ом. Я был отстранен от участия в устном экзамене. Он -- допущен.





12.



Моя альтернативная служба кончилась.
Прошло почти два года. Это время растворилось в длинной череде телефонных разговоров и ксерокопий, как будто я не жил вовсе. Часы, дни, недели и месяцы ушли сквозь пальцы, как песок. Ни с того ни с сего меня охватила тоска, которой не было названия. Что я пропустил, что проходит в мире мимо меня? Скольких людей я не встретил, в каких странах не побывал? От какого опыта, сам того не зная, отказываюсь?
Эти два года ушли навсегда -- как и то, что оставалось от моей молодости. Протяни я ещё хоть до восьмидесяти, всё равно моя жизнь закончилась. То, что я растратил, никогда уже ко мне не вернется.
Я съехал из своей комнаты. Вернулся домой. Больше идти мне было некуда.





13.



Дома я нашел все таким же, как оставил.
Кот потер о меня спину. Мать, обнимая меня, всплакнула.
-- Ну вот, со службой ты разделался. Подумай-ка теперь о карьере, -- сказал отец. Ничего не изменилось абсолютно.
Какое-то время я просто пробездельничал дома. Смотрел телевизор. Играл с котом. Слушал музыку. Читал Хемингуэя и Буковского. Начал писать рассказы. Это было трудно. Я тратил часы, чтобы написать простую фразу или даже одно слово. Если мне это удавалось, если мне удавалось довести до конца историю, я бывал просто счастлив. Я почти никогда не узнавал сам себя, когда смотрелся в зеркало, а в этих рассказах -- узнавал. Так вот чем я хочу заниматься в жизни: писать. Но надо было зарабатывать на жизнь.
Однажды утром я увидел, что последняя страница газеты полностью занята рекламой Первого Книжного салона. До его открытия оставалось около месяца. Мне нужны были деньги. Наверно, они ищут персонал, подумал я. Может быть, я смогу там познакомиться с разными писателями. Кто-нибудь из них возьмется прочитать мои рассказы. Но кто захочет их читать? Какое-то время я просидел в раздумьях, но так ни на что и не решился. Кому могут быть интересны мои дурацкие истории?
Несколькими часами позже, когда я играл с котом, мне пришло в голову, что в таких местах всегда полно красивых девушек. Я решил туда пойти.





14.



На собеседование, 2-го мая, я надел старый отцовский пиджак. Мне было очень жарко(1). Пиджак был из какой-то очень плотной ткани, полушерстяной или что-то в этом роде. Я обливался потом. Это был единственный пиджак, который мне подходил -- и то если не считать слишком коротких рукавов.
Менеджер, который должен был оценить, брать ли меня на работу, хотя и не был одет от Армани, щеголял чрезвычайно комильфотным загаром(2) и вид имел весьма представительный.
-- Вы где-то учитесь? -- спросил он.
-- На философском факультете.
-- Сколько экзаменов вы уже сдали?
-- Четырнадцать, -- ответил я.
Я не сдал еще ни одного.
-- И с каким средним баллом?
-- Тридцать!(3) -- выпалил я. -- Точнее говоря, десять на «тридцать», и четыре на «тридцать с отличием».
-- Превосходный балл, -- улыбнулся он.
-- Позавчера я отказался от «двадцати девяти» по латыни. Буду пересдавать в июне.
Я молил Бога, чтобы менеджер не попросил меня показать зачетку. Из-за этого проклятого пиджака я обливался потом, как морж в Сахаре. Я увидел, как моё имя вносится в список.
-- Хорошо. Салон открывается через две недели. Мы позвоним вам и сообщим, когда вам следует явиться. Вы будете работать за стойкой администрации. Это тонкая работа.
-- Спасибо, -- сказал я, поднялся и пожал ему руку. Потом хотел высвободить руку и уйти, но он продолжал сжимать её в своей. Я удивился.
-- Ладно, мой дорогой, увидимся на Салоне, -- сказал он.





15.



Работа была действительно тонкая.
За стойкой администрации Салона мы должны были раздавать чемоданчики из прозрачного пластика посетителям-специалистам. Специалистами считались писатели, издатели, книготорговцы, распространители. Но пластиковый чемоданчик хотели получить все, чем бы они не занимались: на Салоне он приобрел значение статус-символа. Те, у кого он был, выставляли его напоказ, расхаживая между стендами. Чемоданчиком хвастались, словно это был «Ролекс» или «Феррари Тестаросса-2»(4). Чтобы его раздобыть, все, разумеется, возвращались к нам. И как всегда, самыми несносными были учительницы -- всех оттенков и сортов. Я словно вернулся в СОБАК.
-- Здравствуйте, я -- преподавательница.
-- Здравствуйте, чем могу помочь?
-- Мне нужен пластиковый чемоданчик
-- К сожалению, мы не можем вам его дать.
-- Это почему? Я его здесь видела у кучи людей..
-- Мы даем чемоданчики только посетителям-специалистам.
-- Я преподавательница средней школы.
-- Я понимаю. Но преподаватели не входят в число посетителей-специалистов.
-- ХВАТИТ! НАД НАМИ ВСЕ ИЗДЕВАЮТСЯ. ОТ МИНИСТЕРСТВА ОБРАЗОВАНИЯ ДО ЭТОГО ГРЕБАНОГО САЛОНА!
-- Мне очень жаль. синьора. Если бы мы раздавали чемоданчики всем посетителям выставки...
-- ВЫ ДАЕТЕ ИХ ПСАМ И БРОСАЕТЕ СВИНЬЯМ!(5)
Нам было категорически запрещено вступать в какие-либо пререкания с посетителями. Просто посылать их куда подальше тоже было нельзя. Тонкая работа, чрезвычайно тонкая.
-- Видите, в этом чемоданчике всего-навсего каталог Салона. Если хотите, можете его взять.
-- ДА КАКОЙ ЕЩЕ КАТАЛОГ! Я ЧЕМОДАНЧИК ХОЧУ!





16.



Нас было восемь за стойкой администрации, каждый -- на грани нервного истощения. Училки не сдавались. Если у них не выходило раздобыть эту прозрачную пластиковую коробочку с первого раза, они возвращались попробовать как-нибудь по-другому.
Многие полагали, что они имеют право на чемоданчик, вплоть до мясников и монашек, но преподавательницы били здесь все рекорды. Порой мы с отчаяния пускались на разные хитрости. Бесполезно.
-- Добрый день, я -- преподавательница.
-- Здравствуйте, чем могу помочь?
-- Видите ли, ваш коллега дал мне этот пластиковый чемоданчик, но я его уронила, и он сломался.
-- Что ж, бывает, они очень хрупкие.
-- Да-да. Так вот, не могли бы вы мне дать ещё один?
Некоторые отступали. Наверно, почасовики и недавно работающие. Но стоило им увидеть подругу или коллегу с чемоданчиком!
-- Добрый день, я -- преподавательница.
-- Здравствуйте, чем могу помочь?
-- Послушайте, вы мне говорили, что не даете пластиковые чемоданчики преподавателям.
-- Да, это так.
-- А откуда он тогда взялся у моей коллеги?
Разумеется, эта чертова коллега стояла рядом в подтверждение. Что до меня -- я бы дарил эти чемоданчики всем, кто их просит. Единственное -- они все были наперечёт. Если мы пойдем на поводу у преподавателей, что останется настоящим специалистам? Вряд ли кто-нибудь ещё начинал карьеру писателя с мечты о хотя бы одном лишнем чемоданчике из пластика.





17.



Прямо перед нашей стойкой был газетный киоск. Там посменно работали парень и девушка. Я не сводил глаз с девушки. Парень не сводил глаз с меня. Она была очень миленькая, с рыжими волосами, зелеными глазами и парой чудесных грудок. Из-за этого дурдома с преподавательницами и чемоданчиками у меня даже не было времени сходить купить газету. Но порой мне удавалось встретиться с ней взглядом. Я ей улыбался. Парень из-за её спины лучезарно улыбался мне.





18.



-- Здравствуйте, я -- преподавательница.
-- Здравствуйте, чем могу помочь?
Чтоб тебе сдохнуть, лоханка дырявая!
-- Ваш коллега дал мне этот чемоданчик.
-- Мне очень жаль, синьора, но если он сломался, мы не можем его заменить. Распоряжение начальства.
-- Нет-нет, он не сломался! Но у меня три маленькие дочки.
-- Да, синьора.
Чтоб им тоже сдохнуть!
-- Если я вернусь домой с одним чемоданчиком, они все перессорятся. Ну, знаете, как это бывает едетей.
-- Конечно.
-- Вы не могли бы дать мне еще три?
-- Три? Но один у вас уже есть, и вы сказали, что у вас три дочки.
-- Ах, ну конечно же я не хочу сама без него остаться. Вчера утром наша директриса вошла в учительскую с этим чемоданчиком, мы все обзавидовались.
Трёхнутые. Мы могли отличить преподавательниц от остальной публики прежде, чем они раскроют рот. У них в глазах читалось одно и то же: ДАРМОВОЙ ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК.





19.



Как-то вечером после моей смены я подошел к стенду одного миланского издательства. Пьер Витторио Тонделли(6) подписывал экземпляры своего последнего романа. Я ничего его не читал. У меня были с собой те десять рассказов, написанные после двадцати месяцев альтернативной службы.
Тонделли окружали молодые читатели. Все говорили о его романе. Он благодушно улыбался. Совершенно не казался знаменитостью. Ничуть не задавался. Я подождал, пока он освободится от какой-то девицы, явно страдавшей недержанием речи, потом подошел и протянул ему руку.
-- Привет, я -- Вальтер.
-- Привет, Вальтер, -- улыбнулся он, пожимая мне руку. -- Ты тоже прочитал «Раздельные комнаты»?
-- Ну, честно говоря, нет; я принес свои рассказы, чтобы ты почитал, когда у тебя будет время -- если захочешь.
Он перестал смеяться.
-- Напиши свой адрес на конверте. Я прочитаю и сообщу тебе, что я о них думаю.
-- Я хотел бы знать, стоит ли мне продолжать писать.
-- Этого я тебе сказать не могу. Ты сам для себя должен понять, чего ты хочешь. Но я могу сказать, срабатывают ли твои рассказы.
Я хотел поговорить с ним еще, но толпа фанов снова его окружила. Я заметил, что глаза у него, как у моего дедушки. Он производил впечатление честного, порядочного человека. Не был похож на модного писателя. Я летел домой как на крыльях.





20.



В последний день, вечером, когда мы уже собирались закрываться, девушка из газетного киоска ко мне подошла. Слова ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК молотом стучали у меня в мозгу, но я постарался улыбнуться, как Микки Рурк со своего Харлей-Дэвидсона. Она прислонилось к стойке всем, что у нее имелось. Я видел сквозь одежду её соски.
-- Можно я спрошу у тебя одну вещь? -- сказала она, зардевшись.
Готово, подумал я.
-- Конечно, моя хорошая.
-- Я заметила, все эти дни ты смотрел на меня из-за стойки, и я подумала...
Она прервалась. Какая робкая. Её околдовал мой взгляд.
-- Ну?.. -- сказал я, уставясь ей в соски.
-- Не будешь ли ты так любезен дать мне один из этих пластиковых чемоданчиков?







ПЯТАЯ ГЛАВА





1.



ХОРОШАЯ МАШИНА, СЧЕТ В БАНКЕ, МОДНАЯ ОДЕЖДА, СЛОВОМ, ДОСТОЙНАЯ ЖИЗНЬ! ЕСЛИ У ТЕБЯ НИЧЕГО ЭТОГО НЕТ, НЕ БЕДА: УМЕНИЕ УБЕЖДАТЬ, ОБАЯНИЕ, ПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ВНЕШНОСТЬ, ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ, ВОЗРАСТ 22-26 ЛЕТ -- ВОТ НЕОБХОДИМЫЕ КАЧЕСТВА, ЧТОБЫ НАЧАТЬ КАРЬЕРУ ПРОДАВЦА ПРОМЫШЛЕННЫХ ТОВАРОВ. НАПИШИ НАМ И НЕ ОГРАНИЧИВАЙСЯ ОБЩИМИ СВЕДЕНИЯМИ, А РАССКАЖИ О СЕБЕ ПОДРОБНЕЕ...
Я сидел во Фьорио перед чашкой горячего шоколада, и это объявление изучало меня с рекламного вкладыша газеты. Шел снег. Мои ноги в матерчатых тапочках отчаянно мерзли. Целеустремленность, обаяние, привлекательная внешность... Расскажи о себе подробнее... Куррикулюм витэ больше недостаточно, они хотят знать о тебе всё, чтобы можно было полнее тебя использовать. Ладно, я тоже хочу всё о них знать. Как им удалось развернуться? Сколько людей на них горбатятся, едва-едва сводя концы с концами? Сколько они укрывают в год от налогов? Кому вкручивают сейчас? Издевались ли над своими дочками? Насиловали ли своих секретарш?
За столиком перед моим беседовали двое мужчин северного типа и семейная пара из Азии. Один из северян играл роль гостеприимного хозяина. Я оставил в покое объявления о приёме на работу и стал просто его слушать, надеясь, что горячий шоколад рано или поздно доберется до моих ног и разморозит их.
Насколько я мог понять, этот хлебосол был голландцем. Он жил в Амстердаме и говорил со своими гостями по-английски, по-французски и по-японски. Распоряжения официанту, однако, он отдавал по-итальянски. Судя по тому, что он сказал не по-японски, похоже, он знал в совершенстве историю кафе Фьорио, движения Ризорджименто, вина марсала, напитка сабайон(7), Гарибальди, Джузеппе Томази ди Лампедузу и его рассказы. Я смотрел на него. Блондин. С усами. Начинает лысеть. Носит круглые золотые очки и одет со всей элегантностью.
Вдруг он принялся живописать историю Милана и его знаменитых панеттоне(8). Мне захотелось сделать что-нибудь -- не знаю, что. Голландец сравнивал аромат выдержанной марсалы с ароматом портвейна. Он работал в кинематографе. Намекнул на проблемы с продюсерами. Моя проблема состояла в том, что я не хотел становиться продавцом промышленных товаров. Мне не приходило в голову ничего, что бы я мог рассказать о себе. Я не говорил по-японски. Не жил в Амстердаме. Никогда бы не додумался сравнить марсалу с портвейном. Не мог рассказать ничего определенного об истории кафе Фьорио, хоть и ходил сюда много лет. Я бывал на Сицилии, но не читал у Томмазо ди Лампедузы ничего, кроме «Леопарда», и понятия не имел о его рассказах, в которых говорится о заведении, где сейчас находился. Я растратил время впустую. Шатаясь бесцельно по городу. Пытаясь соблазнить молоденьких киоскерш. На дискотеках. Перед телевизором. За видеоиграми. Валяясь в кровати до полудня. Годы и годы.
Я управился с шоколадом. Один из японцев говорил о своём фильме, который вот-вот должен был выйти в прокат(9). Он ждал важных известий из Нью-Йорка, где изучал кинематограф в университете. Маленький желтый японец, с плоским, лишенным всякого выражения лицом. Учится в Нью-Йорке. Снимает фильм. Это уж чересчур.
Я поднялся, расплатился и вышел. В ближайшем киоске купил свежий номер «Хастлера». Помчался домой заниматься онанизмом.





2.



Наступило Рождество. На подарки у меня не было ни гроша. Правда -- в качестве компенсации -- вручать мне их тоже было некому. Один и без денег: похоже, я нашел решение, как не поддаться священному и неотвратимому массовому потреблению. Большие и малые праздники, как, впрочем, и обычные воскресенья, меня угнетали. Все вокруг веселились до упаду, а я не знал, куда приткнуться(10) и в конце концов обманывал себя телевизором или наушниками моего «Сони». Образчик неудовлетворенной домохозяйки. Возможно, я и родился, чтобы быть неудовлетворенной домохозяйкой, и в основе моих проблем лежит ошибка пола, произошедшая в момент зачатия. Смущение, которое я испытывал перед куррикулюм витэ, было вызвано, если говорить начистоту, моей недостаточной самоидентификацией. Кто я, чего ищу, куда хочу идти? Я не знал. Я никогда точно этого не знал. Я уверенно себя чувствовал, только когда писал. Вдруг Тонделли уже прочитал мои рассказы? Но писанием рассказов себя не прокормишь.





3.



Улицы лопались, закупоренные одержимыми с работающей в мозгу одной-единственной программой: ПОТРАТИТЬ НА РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОДАРКИ ТРИНАДЦАТУЮ ЗАРПЛАТУ. «ТелеМайк» хорошо сделал свою работу. Вокруг были одни бесконечные слепки с Большого Брата Глобального Телевидения(11). Общественный контроль осуществлялся благодаря средства массовой коммуникации -- через стиральный порошок, горные велосипеды, подгузники и тому подобное.
Как-то вечером я снова повстречал Энцу. Она стояла на улице Карла Альберта, прислонившись к фонарному столбу -- исхудавшая, побледневшая, дошедшая до ручки. Узнав меня. она заулыбалась, но я видел, что она улыбалась в пустоту -- намного раньше, чем я пробрался к ней через толпу, обремененную подарками, жиром, психосоматическими расстройствами, неврозами и токсинами.
-- Ах, Вальтер, -- сказала она, -- знаешь, что мне подарил Чиччо на Рождество?
-- Нет, не знаю. Что он тебе подарил?
Она вытащила из правого кармана куртки завернутую в фольгу коробочку.
-- Первоклассная вещь. Ну не лапочка?
-- С ума сойти. Что вы делаете сегодня вечером?
-- Идем на дискотеку.
-- А завтра?
-- Идем на дискотеку.
--А на Новый год вы придумали что-нибудь?
-- Наверно пойдем на дискотеку.
-- Понятно.
От вопроса о Карнавале я воздержался.





4.



31 декабря я бродил среди веселящихся толп. Всё равно из-за петард не уснешь. Но ведь, если разобраться, бой часов и шампанское -- не от большого ума. Все чокаются, поздравляют друг друга, даже если год, только что ушедший, был для них очень удачным. Для многих так оно и было. Особенно для богачей, махинаторов, ловчил. Им-то всё лучше и лучше. На Карибах увеличивается опасность рака кожи из-за появления озоновой дыры? Не колебёт, изменим маршрут, прекрасно отдохнём на Мальдивах: вот и все Weltanschauung(12).
Каждое утро я раскрывал газету на разделе вакансий, но рынок труда много шансов не давал. Фирмы искали менеджеров, способных управлять не меньше, чем транснациональными корпорациями(13), или суперквалифицированных рабочих. Или же предлагалось торговать вразнос. Многие объявления просто были рассчитаны на то, чтобы заманить простаков на курсы информатики. Значит, находятся такие: мало того, что не могут работу найти, еще и готовы из собственного кармана платить за курсы, которые им никогда в жизни на фиг не пригодятся.
Мой отец при этом ходил кругами по комнате и кипятился:
-- В твои годы многие уже добились положения, отвечают за себя и зарабатывают кучу денег. -- говорил он моей матери, пока я завтракал.
Та уходила в магазин, не говоря ни слова.





5.



Не знаю, как это вышло, но в конце концов я устроился работать помощником электрика. Его звали Франко, и на вид ему было лет сорок. Он работал на ENEL(14), а в сверхурочные часы делал проводку в частных домах. Франко играл на скачках, проигрывал, и ему нужны были две зарплаты.
-- Сделай на этой стене штробу, от пола до потолка, -- говорил он мне.
Штроба -- это паз для трубки, через которую пропускают электрические провода(15). Надо было выдалбливать кирпичи и при этом постараться не угодить молотком по пальцам. Мы вкалывали с шести вечера до полуночи или до двух. Свои ставки на ипподроме он делал днем, пока работал на ENEL. Трудности возникали не столько с кирпичом, сколько с железобетонными участками стены. Железобетон поддавался с большим трудом и выстреливал прямо в глаза фонтанами острой крошки. Несколько раз мы делали проводку в подвалах и в гаражах, стены там были сплошь железобетонные. Франко укладывал провода с шутками и прибаутками -- он-то к зубилу не прикасался. Я матерился. Через неделю мои руки покрылись ссадинами и кровавыми волдырями.
-- Что, всю жизнь только книжки читал? Вот увидишь, у тебя тоже мозоли появятся, -- смеялся Франко.
В конце месяца он даже не обмолвился о том, чтобы мне заплатить. Я выждал несколько дней, потом напомнил ему об этом.
-- Мне деньги нужны, -- сказал я.
-- Конечно, -- ответил он. -- Извини, я просто забыл.
Он извлек из кармана брюк кошелек и протянул мне три стотысячные бумажки. Это за месяц работы, без всяких трудовых книжек. Я взял деньги в свои покрытые волдырями ладони.
-- Я выйду на минутку купить сигарет, -- сказал я.
-- Так ты ж не куришь!
-- Я быстро.
Я больше не вернулся. Я знал, что он не укладывается в сроки, о которых с ним договаривались. Мечтал, чтобы он сел в лужу. Но безработных хватает. На моё место он возьмет другого.





6.



На часть заработанных денег я накупил билетов футбольного тотализатора. Каждую неделю кто-нибудь становится миллиардером. Почему бы и не я? В воскресенье вечером, как приклеенный, от начала до конца просмотрел «Весь футбол» по телевизору. Много раз совпадали четыре результата из двенадцати, несколько раз -- пять, один раз -- семь. Я не только ничего не выиграл, но еще и потерял деньги за билеты.
На следующее утро я заполнил кучу бланков агентств по трудоустройству. Не прошло и месяца, как нашлись два подходящих предложения: «Air France» и «Martini & Rossi». Первое мне приглянулось потому, что, как я думал, можно будет уехать жить в Париж. Второе -- потому, что мне нравились рекламные щиты Мартини, и я подумал, вдруг мне удастся устроиться в их рекламную службу. Должны же они платить кому-нибудь, кто выбирал бы моделей для рекламных плакатов.





7.



Сотрудником отдела кадров «Air France» был француз с усиками и в синем двубортном пиджаке от Ива Сен-Лорана. У него был тик правого глаза, и это на короткие мгновения, но очень сильно искажало всё его лицо.
-- Итак, почему вы хотите работать в «Air France»?
-- Потому что мне нравится путешествовать.
-- «Air France» -- не туристский лагерь.
-- Да, я знаю, но ведь и не контора для бухгалтеров.
Лицо его дернулось от тика, превратившись на несколько мгновений в картину Пикассо.
-- А я -- бухгалтер, -- сказал он, преодолев спазм.
Пара шуточек -- и я упустил «Air France».





8.



Встреча с «Martini & Rossi» была назначена на следующий день. Сотрудником отдела кадров был итальянец с тоненькими усиками и в синем двубортном пиджаке от Валентине. У него был ужасный тик левой ноздри.
-- Так значит, вы хотите работать у нас, -- сказал он, бросая взгляд на куррикулюм витэ, приложенный к моей анкете.
-- Да.
-- Но опыта работы по этой специальности у вас нет?
-- Нет.
-- Нас интересуют кандидаты, имеющие хотя бы двухгодичный опыт работы в данной области. Это политика нашей фирмы.
-- Я понимаю. То же самое пишут во многих объявлениях. Штука в том, что пока не начнешь работать в какой-нибудь конторе, этот самый «двухгодичный опыт» ну никак не наберешь.
Тик левой ноздри обезобразил черты лица, обратив его в холст Мондриана.
-- Мы не КАКАЯ-НИБУДЬ КОНТОРА, синьор. Мы -- «Martini & Rossi».
С рекламой тоже не сложилось.





9.



Я позвонил в СОБАК. Вдруг меня каким-нибудь образом снова примут. Например, окажется, что городская администрация решила набрать не триста машинисток, а три тысячи. Мне ответил голос Паскуале.
-- Ты что здесь делаешь?
-- На машинке печатаю.
-- Тебя уже взяли?
-- Ну, понимаешь, в общем, по рекомендации Волчино...
-- А как же результаты?
-- Какие результаты?
-- Результаты конкурса.
-- Ах, конкурса... Теперь это не важно. Они просто набрали триста человек и аминь. А у тебя как дела?
-- Сдал экзамен на тридцатку.
-- Да ну?
-- Сейчас отдохну немного и займусь изучением инвестиционной политики.





10.



Я стал вдруг обращать внимание, что город полон бродяг, стариков, нищих, добывающих себе пропитание в мусорных баках. Этим еще хуже, чем мойщикам автомобильных стекол на перекрестках и продавцам ковриков и платков. Даже среди отверженных можно найти малозаметные, но очень важные различия. Тому, например, кто бродит по улицам с матрасом, по крайней мере есть на чем спать. Остальным приходится довольствоваться листами газет и кусками картона.





11.



Наконец я нашел себе место. Объявление гласило: СДЕЛАЙТЕ КАРЬЕРУ В ВОЛШЕБНОМ МИРЕ КНИГ. Волшебным миром книг был книжный магазин. Он назывался «Liberty Books and Arts». Хозяйка хотела, чтобы её магазин был изысканным и неповторимым. Гуляла она не с собакой, а с гамадрилом по кличке Кассий. Я выяснил, что мне не нравятся гамадрилы. Отовсюду норовят на тебя свалиться, хуже персидских котов, и никогда не стоят спокойно. Синьорина Альберта звала своего псевдопса Касьетто. Шагу не ступала без этого чертова гамадрила, нескладного и вонючего. Теперь я тоже должен буду с ним уживаться. Пятьдесят часов в неделю.
В первый рабочий день мисс Альберта сказала мне, что я должен буду соблюдать правила для работников. Она дала мне экземпляр для ознакомления.





12.



ПРАВИЛА ДЛЯ РАБОТНИКОВ



ДИСЦИПЛИНАРНЫЕ НАРУШЕНИЯ И МЕРЫ ПО ИХ ПРЕСЕЧЕНИЮ

Согласно действующим нормам законодательства настоящим перечисляются положения, устанавливающие дисциплинарные нарушения. За нарушениями указываются меры, могущие быть принятыми в соответствии с тяжестью самого нарушения. Лица, к которым в течение двух предшествующих лет уже применялись дисциплинарные меры, в том числе за другие нарушения, могут быть подвергнуты мерам, более тяжелым по сравнению с предусмотренными данным Положением.



НАРУШЕНИЕ ТРУДОВЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ

Данные нарушения влекут за собой выговор в письменном виде, штраф или временное отстранение от должности.



НЕСОБЛЮДЕНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ ТРУДА И ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ ДЛЯ ВЫПОЛНЕНИЯ РАСПОРЯЖЕНИЙ

Данные нарушения влекут за собой штраф, временное отстранение от должности или увольнение.



НЕКОРРЕКТНОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЛИЧНОСТИ

Данные нарушение влекут за собой временное отстранение от должности или увольнение.



НЕСОБЛЮДЕНИЕ ЛОЯЛЬНОСТИ ПО ОТНОШЕНИЮ К РАБОТОДАТЕЛЮ

Данные нарушения влекут за собой временное отстранение от должности или увольнение.



НАРУШЕНИЯ, ВЛЕКУЩИЕ ЗА СОБОЙ УГОЛОВНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Данные нарушения влекут за собой увольнение.



Соблюдая корректность по отношению к трудовому законодательству, мисс Альберта сочла за благо взять меня на работу нелегально, без документов, платя минимальный установленный трудовым законодательством оклад.





13.



Синьорина Альберта утверждала, что ей сорок семь, но была, надо полагать, несколько старше. В течение дня её пачками навещали подруги -- увешанные драгоценностями старые развалюхи, наштукатуренные так, что были похожи на рекламу Шанели в состоянии полного распада.
С подругами мисс Альберта болтала без передышки о своем дефективном гамадриле. Я слышал их стрекот из отгороженного для чтения книг угла, который на время визитов превращался в гостиную, где они пили чай с ром-бабами и опрокидывали порядочные бокалы портвейна.
-- Сегодня Касьетто так устал!
-- Ах, бедняжка...
Все они, как и полагается старым добрым шестидесятницам, нынче замужем за зубными врачами, архитекторами и богачами-адвокатами, жили на виллах со множеством зверей, но гамадрила еще ни у кого не было.
-- Он помог своей мамочке заполнить чек!
-- О, какой молодец!
-- Касьетто, ты слышал? Джоджина тебя похвалила. Поблагодари тетю!
Гамадрил чуть не выл. Они наседали на него часами. Мне же приходилось отбиваться от клиентов, поставщиков, маньяков, нищих, курьеров, наркоманов... Похоже, Касьетто все уже осточертело. У него были промыты мозги. Может, он действительно считал себя сыном синьорины Альберты. Достаточно было книге упасть с полки, и этот придурок начинал орать, словно его заживо сжигали в бензине. Забивался под стол. Прошел, должно быть, высшую школу выживания.
-- Касьетто! Что случилось?? -- кричала мамочка, которая в этот самый миг, пока я переделывал витрины, а курьер вносил двадцать коробов новинок, а два покупателя спрашивали меня что-нибудь про бонсай и что-нибудь о лофтах(16), а один тип старался засунуть под пиджак роскошное издание «Илиады», а факс не желал работать, заказывала по телефону дорогущее платье в Милане или в «Top Ten» -- самом дорогом магазине Турина.
-- Наверно, он испугался, потому что кто-то уронил «Перстень царя Соломона», синьорина.
-- Касьетто, золотце моё, не плачь. Иди к своей Альбертине.
Пятидесятилетняя тетка брала его на руки. Он глядел ей в очки -- потухший взгляд, хвост между ног.
-- Помоги мне договорить по телефону.





14.



К счастью, два-три раза в день мне надо было разносить книги по домам. Некоторые наши богатые клиенты не имели времени или охоты ходить в книжные магазины. Они звонили нам и заказывали примерно двадцать-тридцать томов об английских загородных парках, на наше усмотрение. Хозяйка потирала руки. Всё это были роскошные издания, часто иностранные, и стоили очень дорого. Часто она делала вид, что даёт постоянным клиентам скидку. На самом деле она постоянно удваивала или утраивала проставленную на обложке цену привозных книг, так что эта «скидка» была просто уменьшением грабежа на десять процентов. Покупатели, которые случайно натыкались в других магазинах на те же самые издания, у нас почему-то больше не показывались. Но тех, кто заказывал книги на дом, можно было облапошивать без стеснения. Теперь я понимал, как удается этой публике одеваться в «Top Ten».





15.



Я заполнял товарные чеки с перечислением авторов, названий, издательств. Проставлял наши утроенные цены. У нас оставалась копии всех бумаг. Хозяйка, старая мошенница, никому не доверяла. Богатые тоже забывают платить за книги.
Счастливый, что покидаю магазин, Касьетто и его мамашу, я плюхался в машину и погружался в автомобильный поток. Магазин находился в центре, и машины плелись от одного светофора к другому еле-еле. Водители с ненавистью глядели друг на друга. Постоянно возникали пробки. Где-то начали разгружать мебель, у кого-то что-то выхватили из машины, кто-то с кем-то столкнулся -- и готово. Трамвай, блокированный припаркованой на рельсах машиной, -- это была классика. Парализованные на жаре, среди ядовитой вони выхлопных газов и оглушающего шума сигналов, моторов и стереосистем, все отводили душу в ругани. Но мне было на всё плевать.
Мисс Альберта платила мне одинаково, потратил я час, три или четыре. Нашим богатым клиентам тоже было на всё плевать с высокой колокольни. Они были не из тех, кто доводит себя до язвы или до нервного истощения из-за пробок. К их услугам шоферы, телохранители, курьеры. Книги или шлюхи доставлялись им, прохиндеям, прямо на дом, пока они потягивали J&B или заряжались парой дорожек кокаина -- так, от скуки. Это вам не приём у посла.





16.



Тем временем я возобновил учебу. Стал посещать новый курс лекций по истории философии, с часу дня до трех, выделывая отчаянные сальто-мортале, чтобы не опаздывать на работу после обеда. Обед мой состоял из бутерброда с ветчиной в перерыве между двумя часами лекции. Однажды профессор, никого не предупредив, не явился, я оказался в университете безо всякого дела. Решил посидеть в вестибюле. В том году законодателем мод был Ральф Лорен. Я насчитал уже сто четырнадцать шмоток от Ральфа Лорена, когда некоторые из них отделились от стада и приблизились ко мне. Я узнал Кастрахана.
-- Привет, Вальтер! Ты что здесь делаешь? -- спросил он.
Поверх рубашки и галстука от Ральфа Лорена у него был костюм от Ральфа Лорена. На ногах -- мокасины от Ральфа Лорена. Борода, усы, косуха и куфия исчезли.
-- Хожу на Философию, сегодня лекцию отменили. А ты как? Всё с «Пантерой»?
-- Я тебя умоляю! Что за публика! Одно расстройство. Сплошная бестолковщина.
Его прервала трель сотового телефона. У него в кармане. Он извлек его из пиджака.
-- Я слушаю. А, привет, я в университете. Что-что? Полный набор для подводного плавания прямо из Швейцарии? Великолепно. В этот раз махнем на праздники в Таиланд.
Он убрал телефон и улыбнулся мне.
-- Ладно, извини, мне надо идти. Меня ждут на Холмах.
Он не попрощался и не протянул мне руки. Просто повернулся и исчез в стаде Ральф Лорен, из которого вышел.





17.



Как-то вечером мне надо было доставить заказ на Крочетту(17). Последний на этот день. Я наплевал на одностороннее движение, поехал напрямик по засаженному деревьями проспекту, едва увильнув от какого-то мудилы, и на полной скорости ворвался на приватизированную улицу. С обеих сторон стояли сказочные особняки со сторожевыми собаками. Через несколько метров я остановился у одной из калиток. Кажется, эта. У меня была дурацкая манера никогда не записывать номера домов, куда я должен был доставлять книги. А эта публика ужасно не любила писать собственные имена на дверной табличке.
Я вылез из машины и позвонил в дверь. Телекамера, вмонтированная над домофоном, внимательно за мной следила. Я знал, что в такие моменты лицо у меня перекошено, как в «Заводном апельсине».
-- Я вас слушаю? -- произнес нерешительный голос филиппинской горничной.
-- Я из книжного магазина «Либерти». У меня книги, заказанные синьорой.
Калитка автоматически открылась. В глубине засаженной деревьями аллеи показалась огромная вилла. Я переступил частную собственность. С полным собранием репродукций Роберта Мэпплторпа(18) в руках.
Прислуга появилась на пороге дома.
-- Проходите пожалуйста.
Ко мне вприпрыжку подбежал огромный доберман. Мы проделали путь до дома вместе. Всю дорогу он обнюхивал мне яйца. Я надеялся, что пахли они не слишком заманчиво. Пожалуй, на этот раз хоть какая-то польза оттого, что я обливаюсь потом в автомобильных пробках.
-- Располагайтесь, -- сказала мне служанка, когда я целым и невредимым добрался до двери. На ней было что-то вроде голубой униформы, с белым воротничком и передником. Наверняка, одна из тех, кто, получив диплом инженера-атомщика, в конце концов начинают мыть полы в США или в Италии.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице. Дом был убран со вкусом. Прошли через лабиринт комнат и коридоров. Здесь было всё, что богачи обычно держат в подобных местах. Гобелены, старинная мебель, объекты современного искусства, ковры. Качественные вещи. Всякий раз, как вылезаешь из своей двухкомнатной (плюс удобства) дыры, убеждаешься, что не все в этом мире жрут одно и то же дерьмо. Я узнал некоторые скульптуры, сделанные приятелем синьорины Альберты. «Искусство для бедных» -- так, кажется, поначалу это называлось. Теперь оно прошло испытание «Капиталом» и стало синонимом утонченности, светскости, культуры.





18.



Синьора была в своей студии. Рисовала.
-- Добрый вечер, -- сказала она. -- Еще два движения кистью, и я в вашем распоряжении.
-- Пожалуйста.
Шатенка, в стиле Келли Ле Брок(19), но за тридцать, с подправленным носом, а может, уже и с подтяжками.
-- Я так мечтала об этих книгах, -- вздохнула она. -- Положите их здесь где-нибудь, если найдете место.
По правде говоря, отыскать свободную поверхность, куда бы можно было притулить сумки, оказалось не просто. Везде лежали краски, мольберты, кисти, тряпки, картины. Картины были повсюду: на полу, на стульях, на столах, на стенах. И все -- портреты собак. Собаки бегали, прыгали, играли, ели. Еще одна сошла с ума от фотографий Адвоката(20) с его лайками, подумал я.
Она улыбнулась мне.
-- Ну, что вы скажите о моих картинах?
-- Лично я предпочитаю кошек.
-- А я просто без ума от собак.
-- Это я заметил.
-- А вы знаете, я рисую только моих собственных собак.
-- Серьёзно?
-- К сожалению, я не могу держать их всех в городе. Нельзя заставлять животных жить в стесненных жилищных условиях, вы не находите?
-- Ну конечно.
Я был уверен, что филиппинская горничная была бы того же мнения.
-- К сожалению, некоторых мне пришлось продать или подарить.
-- Вот как?
-- Вы себе представить не можете, как они ревнуют друг друга к своему хозяину. Хуже людей. Но в целом, конечно, собаки гораздо лучше, чем люди.
Она прекратила рисовать, и я протянул счет.
-- Я так говорю, потому что знаю. Собаки гораздо лучше, чем люди. Гораздо лучше.
Она подписала счет и возвратила его мне. Я собрался было уходить, но она меня остановила.
-- Постойте, я вспомнила: мне надо вернуть вам кое-какие книги. Подождите минутку, сейчас я схожу их принесу.
-- Хорошо, -- сказал я, пожимая плечами.
Она исчезла. Я прошелся вдоль окна, выходящего в парк. Весьма стесненные жилищные условия. Между деревьями виднелись бассейн и два теннисных корта. Ладно. Это тоже сделано. Теперь надо только завезти машину и оставшиеся книги в магазин. На стоящую перед окном картину, которую рисовала синьора, была наброшена тряпка. Разумеется, там не могло быть ничего, кроме собаки. Я приподнял тряпку. На холсте был изображен огромный черный доберман. Тот самый, что сопровождал меня вдоль дорожки, когда я входил. Он стоял возле женщины с длинными каштановыми волосами, как у Келли Ле Брок, и собирался срать.





19.



Из-за учебы я даже перестал писать. К тому же я не мог связаться с Тонделли и не знал, как там обстоит дело с моими рассказами. Так или иначе, я подготовился к экзамену. Я ответил на все вопросы, но забыл, что причиной смерти Сократа стала цикута.
-- Ну, что мы можем ему поставить, -- обратился профессор к ассистенту, -- восемнадцать(21)?
-- А вы посещали лекции? -- спросил меня тот.
-- Конечно.
Я выделывал сальто-мортале, чтобы успевать на лекции, пока в магазине был обеденный перерыв.
-- Дайте-ка вспомнить... -- профессор посмотрел мне в глаза. -- Я вас не помню.
-- Ну тогда лучше поговорим в следующую сессию, -- добавил ассистент. -- Следующий, пожалуйста.





20.



Хозяйка обычно приходила в одиннадцать, в сопровождении Касьетто. Чем бы я в этот момент не занимался, я должен был всё бросить и парковать её машину. После нескольких моих манёвров, как в ралли, на её боках появились царапины, но синьора этого ещё не заметила.
Согласно расписанию, я должен был находится на рабочем месте с восьми тридцати до часу и потом с трех до половины восьмого. По вечерам, однако, я почти всегда уходил позже, из-за тех посетителей, засранцев по жизни, которые заходили в семь-двадцать девять со словами: «Закрыто?», и торчали внутри по полчаса, чтобы купить открытку.
Подруга мисс Альберты, Лучана, помогала в магазине после обеда. Чай заваривала. Девушка-уборщица и бухгалтер появлялись в среднем раз в неделю. Я своей головой ничего не мог сообразить. Хозяйка командовала -- сделай то, сделай это. Постоянно. Без передышки.
-- Вальтер, заверните пакет для синьоры.
-- Вальтер, приведите полку в порядок.
-- Вальтер, не забудьте пропылесосить.
-- Вальтер, в ванной закончилась туалетная бумага. Сходите в универмаг и купите десять рулонов.
Не знаю, может быть в трудовом законодательстве и указано, в чьи обязанности входит пылесосить и покупать туалетную бумагу. Но мне нужна была работа. Куче ребят нужна работа. И хозяйка это знала. Пользовалась на всю катушку. Зарплата не достигала восьмисот тысяч в месяц. Сверхурочные не учитывались. Взносы в фонды социального страхования и в пенсионный фонд, естественно, за меня никто не делал. Я держался, повторяя себе все чаще и чаще, что у меня просто нет другого выхода, кроме как оставаться здесь.
Однажды утром, когда я возвращался в магазин, припарковав машину старой ведьмы, я чуть не умер. Пока меня не было, в магазине явилась девушка. Когда я входил, она посмотрела мне прямо в глаза -- да так, что я споткнулся на пороге. Я никогда не встречал такого взгляда.
Месяц вышел из тумана. Наступил конец света. Высокая. Уверенная в себе. Распущенные по плечам длинные черные волосы. Ей не было двадцати, и она просто излучала что-то... что-то невероятно сексуальное. Я поверить не мог, что в нескольких метрах от меня такая девушка дышит тем же воздухом, что и я.
-- Вальтер, что вы там стоите? Открывайте эти коробки, живее!
Я силился и не мог понять слова, которые произносил этот далекий, чужой, каркающий голос.
Она вывела прогуляться две потрясающие ноги, совершеннейшую попку, фантастические бедра. Её груди улыбались мне из-под майки. Хочу уйти отсюда, подумал я. Хочу уйти отсюда с ней. Она перелистывала на столе альбомы Брюса Вебера(22). Я не мог оторвать взгляда от её спины. Я в жизни не видел ничего подобного. Ни в кино, ни в журнале «Вог». Изредка она проводила рукой по волосам и смотрела на меня. На меня, именно на меня! Эти чарующие глаза протыкали меня насквозь. Они в чистом виде воплощали сексуальность в десять тысяч градусов по Фаренгейту, смотреть в них было всё равно что заниматься любовью, я мгновенно лишился девственности.
Я не мог понять, что делаю. Пытался разложить книги, которые доставал из коробки, по названиям и издательствам. Бестолку. На хрена мне всё это нужно. Мне нужна она. Я должен с нею заговорить. Познакомиться. Теперь, когда я знал о её существовании, я не мог дышать, не замечая аромат её кожи. Не мог слышать, не замечая звук её голоса. Не мог касаться чего-либо, не замечая её тела, не пытаясь представить, что оно чувствует. У меня была ужасающая эрекция.
-- Вальтер, сходите принесите эти альбомы по истории искусства.
Мегера протягивала мне листок с названиями. Я не двигался.
-- Это срочно. Для покупателя.
Я не понимал.
-- Вальтер, вы живы? Надо взять на складе книги по этому списку!
Удавил бы её на месте. Схватил листок и направился к двери склада. Прежде, чем открыть её, обернулся. Девушка мне улыбалась. Казалось, она сошла со страниц комикса для взрослых. Я же был смешная детская мультяшка(23). «Сейчас выйду и заговорю с ней,» -- думал я, подбирая книги для старой карги. Её глаза, её волосы, её попка. Моя жизнь стала другой с тех пор, как я их увидел. Я решил уйти, немедленно. Бежать, бежать отсюда на фиг. Я найду другую работу. Чего я жду, почему не оставлю такое место?
Я вернулся в магазин с альбомами. Она исчезла. Я огляделся по сторонам. Смотрел повсюду. Смотрел снова и снова. Она ушла.
-- Вальтер, заполните счет-фактуру, -- сказала ведьма.
Я выбежал на улицу. Пусто. Она исчезла, кончилась, пропала навсегда. Я чувствовал себя опустошенным. Вернулся в магазин.
-- Вальтер, можно узнать, что с вами случилось? Кто вам разрешил выходить? Я должна буду удержать из вашей зарплаты штраф за подобное поведение.
Ведьма продолжала что-то каркать. Я уже не слышал. Заполняя счет-фактуру, я не мог не бросать взгляды в толпу по ту сторону витрины. Я бы хотел быть где угодно, только не там. Вот наконец и я стал продавцом. Я глядел наружу из моей клетки, но смотреть было больше не на что.



1. Неудивительно: 2 мая в Италии -- уже настоящее лето (Здесь и далее -- примечания переводчика).
2. В оригинале сказано по-французски: «Загар очень a la page».
3. По тридцатибалльной системе.
4. Феррари «Красная голова» -- культовый полуспортивный автомобиль.
5. Похоже, преподавательнице не очень к месту вспомнилось Евангелие, которое ей, по-видимому, приходится читать часто. Ср.: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.» (Матф. 7.6)
6. Пьер Витторио Тонделли (1955-1991). Романы: «Прочие распутники» (1980), «Пао Пао» (1982), «Раздельные комнаты» (1989). Не просто реальное лицо, но настоящий «крестный отец» Куликкьи. Он опубликовал в своей антологии «UNDER 25» (1990) пять его рассказов (из десяти, посланных Куликкьей) и именно он предложил начинающему сочинителю «написать что-нибудь подлиннее» -- т.е. тот самый роман, который мы читаем, и который становится, таким образом не просто автобиографическим, но чуть ли не документальным. Правда, первое знакомство реального Тонделли с реальным Джузеппе произошло несколько по-другому, чем с Вальтером: Куликкья послал свои рассказы по почте из Лондона, куда, по окончании альтернативной службы, он уехал на год, в отличие от своего героя.
7. Очень похож на гоголь-моголь.
8. Миланский рождественский кулич.
9. Вряд ли японец, учащийся в Нью-Йорке, говорил с голландцем по-итальянски. Фраза эта свидетельствует скорее не о образованности Вальтера, а о том, что знание разговорного английского стало в современной Европе вполне естественным атрибутом.
10. По-итальянски «приткнуться» имеет более четко выраженный сексуальный оттенок. Не сразу бросается в глаза, что эта фраза звучит как бы эхом последних слов предыдущей главки.
11. Похоже, что автор соединяет здесь знаменитого оруэлловского Большого Брата с не менее знаменитым в Италии произведением Франциска Ассизского «Песнь о брате Солнце, или Славословие творений», в котором Франциск благодарит Создателя за Брата Солнце, Брата Ветра и так далее вплоть до Сестры нашей Смерти Телесной.
12. Мировоззрение (нем.)
13. В оригинале сказано просто «мега-топ-менеджер». Переводчик не решился обогатить этим русский язык.
14. Итальянская государственная энергосеть.
15. Переводчик благодарит инженера-строителя Павла Пирогова за этот специальный термин.
16. Loft (англ.) -- чердачное или складское помещение, переделанное под жильё.
17. Фешенебельный район Турина.
18. Роберт Мэпплторп (Robert Mapplethorp, 1945-1989) -- известный фотохудожник.
19. Получить представление об этом стиле можно, например, здесь.
20. Джованни Аньелли, владелец «Фиата».
21. Слабенькая троечка.
22. Bruce Weber (1946, Гринсбург, Пенсильвания) -- всемирно признанный фотограф моды и режиссер. Более всего известен по фотокалендарям фирмы Пирелли. Подробную информацию о нём по-русски можно найти здесь.
23. В оригинале сказано: «Вышла из-под пера Мило Манары. Я же -- с карикатуры Ханны и Барберы.»