Из книги «Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер»

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ричард Бротиган

Из книги
«Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер»

(1955)

Перевел М. Немцов





МОБИЛИЗОВАННЫЙ СКАЗОЧНИК



-- Ты -- дятел? -- спросил я.
-- Нет, -- ответила она. -- Я -- маленькая девочка. Где вы были все это время, мистер?
А был я в отделе художественной литературы публичной библиотеки и читал книгу Уотсона Т. Смита Браунли, в которой он излагал, притом весьма логично, что всем писателям и поэтам следует прекратить писать и вместо этого заняться кладкой кирпича. Я очень увлекся книгой, и тут кто-то принялся постукивать мне по ноге. Со мной впервые случилось такое: чтобы я читал в библиотеке книгу, и кто-то начал постукивать меня по ноге. Мне стало любопытно. Я посмотрел вниз -- там стояла маленькая светловолосая девочка в зеленом платьице, с синими глазами и постукивала указательным пальчиком мне по ноге.
-- Где твоя мама, маленькая девочка? -- спросил я.
-- В магазине, -- ответила она.
-- Что ты здесь делаешь? -- спросил я. -- И не прекратишь ли ты, пожалуйста, стучать по моей ноге?
-- Мама оставила меня здесь читать, а сама пошла в магазин. Я читала книжку.
-- А ты не хочешь снова пойти и почитать книжку? -- предложил я.
-- Она фуфловая, -- ответила девочка.
-- И что я теперь должен делать?
-- Рассказать мне сказку, -- сказала девочка.
-- Чего?
-- Тише, -- сказала она. -- А то всех разбудите.
-- Я не хочу рассказывать тебе сказку, -- ответил я. -- Я хочу почитать эту книгу.
-- Вы расскажете мне сказку.
-- Почему я? -- поинтересовался я.
-- Потому что я проверила тут всех, у кого большие рты, и у вас -- самый большой.
-- А что будет, если я откажусь рассказывать тебе сказку? -- спросил я.
-- О, ничего особенно, -- любезно ответила она. -- Я просто заору изо всех сил, а когда сюда все сбегутся, скажу им, что вы мой папа. Мне говорили, что когда я кричу, наступает конец света. Я могу даже укусить какую-нибудь невинную старушку. Вас когда-нибудь приковывали к веслам на галерах, мистер?
Я понял, что попался, а потому с неохотой вернул книгу на полку.
-- Я расскажу тебе сказку на крылечке, снаружи, -- сказал я тоном побежденного.
-- Я знала, что вы меня поймете, -- сказала девочка.
Я вышел из библиотеки, держась за ручку маленькой девочки и не сомневаясь -- она способна опровергнуть теорию относительности Эйнштейна.
Я сел на ступеньки библиотеки, а девочка как ни в чем ни бывало устроилась у меня на коленях. Я перевел взгляд на старую, заросшую плющом городскую ратушу: на крыше стояли голуби и ворковали.
-- Хочешь послушать сказку о голубе? -- спросил я.
-- Об одном из вон тех? -- Девочка показала на крышу ратуши.
-- Да, -- ответил я.
-- Нет, -- сказала она.
-- Почему? -- спросил я.
-- Потому что они похожи на болванов, -- сказала она.
-- Какую же сказку тогда ты хочешь послушать?
-- Ту, в которой есть славное кровавое убийство, и немногословную, как у Хемингуэя. Терпеть не могу отступлений.
-- А?
-- Давайте быстрее, -- нетерпеливо сказала она.
-- А ты слышала сказку о Дракуле?
-- Да, -- сказала она. -- Эта сказка -- старая, как сами Карпаты.
-- А научно-фантастическую сказку хочешь?
-- Только не про юных космонавтов, -- умудренно ответила она.
-- Жила-была, -- начал я, -- раса пятиглавых скорпионов на планете Нептун.
-- Как это банально, -- заметила девочка. -- Начало бородатое, а кроме того, атмосфера на планете Нептун вся примерзла к грунту. А как пятиглавые скорпионы могут жить без атмосферы?
Повисла долгое мгновение молчания.
-- Ты уверена, что хочешь слушать сказку? -- спросил я. -- Может, тебе вернуться в библиотеку и почитать Ницше, Юнга или кого-нибудь еще?
-- Я хочу сказку.
-- Ну… ну ладно, -- послушно сказал я.
И рассказал ей сказку о леопардовых лягушках с высокоразвитым интеллектом -- они нашли способ путешествовать в четвертом измерении и поработили бы весь мир, если б не одна ошибка: они так глубоко забурились в четвертое измерение, что вывалились в пятое, а в четвертое вернуться не смогли, поэтому никакого вреда Земле причинить не получилось, ведь земля работает строго по трех- и четырехмерному принципу. Когда я закончил сказку, у меня болела голова.
Маленькая девочка немного поразмыслила, и лицо у нее было очень серьезным. Потом сползла с моих коленей и сказала:
-- Мистер, вы лучше идите читайте свою книжку, а?
Я заскочил обратно в библиотеку, как подбитый краб. Маленькую девочку я больше никогда не видел -- слава те господи!




ИСКАТЕЛЬ ЯИЦ



Лило-то как из ведра. Огроменные каплищи. Здоровые, как клубничины, что махом с неба сыплются, а черные, прям как мой песик Сэм. И ветром этак вбок хлещет по желтушной траве. Трава-то -- по брюхо и вся мокрая. В самый раз в такую погоду по траве гулять, ага. Я весь до костей вымок, штаны да рубаха насквозь, да и в башмаках хлюпает. Шляпы-то у меня нет, вся голова тож мокрая, будто я из ванны только или купаться ходил. Когда хлынуло, я как раз по гребню высматривал. Даже не думал, что польет, когда высматривать пошел, но наверно ошибся. Обычно я насчет погоды-то не ошибаюсь, а потому сильно удивился, когда хлынуло, -- то есть, впервые наверно такого маху дал. А потому пришлось бросать мне эти беличьи яйца искать и по-быстрому к ручью рвать, где деревья погуще. А сверху хлещет так, что держись, а желтушная трава-то вся мокрая, коли по ней бежать. До ручья добежал с теми деревьями, тут и обрадовался. Под нижние ветки заполз, а там -- как в пещере, только не волнами пахнет, а стиркой. Хорошо, когда сверху не капает, а лило там прямо так, что боже мой. Сижу, стекаю, а сухая пыль, что под деревом, у меня к одежонке липнет. А наверху в деревьях ветер с дождем смешно так перешмыгиваются -- вроде как боятся чего. Но мне-то это совсем не нравится. Уж не знаю, сколько я там просидел под тем деревом, как слышу -- идет кто-то. Люди, не иначе, да только мне не слышно ни шиша -- ветер с ливнем совсем ополоумели. Вот подходят -- ближе и ближе, и я их совсем хорошо слышать стал. Бен с Салли, которая еду готовит у моего дяди Лема. Губы у ней красные, а спереди торчит все, будто арбузы себе под платье засунула. И за руки они держатся. А я сижу себе такой тишком. Не нравится мне Бен -- он мне пендаля как-то раз такого отвесил, что все передние зубы повышиб, и рот раскровянил, и больно потом было так, что боже мой. Потому вот и сижу тишком. Залег тихо-тихо, точно и не я это, а дохлая курица какая-нибудь. А они совсем рядом проходят -- и меня не видят. Сижу себе и радуюсь. Тут они чутка в стороне остановились и тоже под дерево заползли, и Бен как давай Салли целовать -- и по всему лицу, и в красные губы. Руку ей в платье запустил поглубже, а на себе штаны давай расстегивать, будто ему по-маленькому приспичило. И тут такое сотворил, что ни в сказке сказать -- ну, то есть, они, совсем как овцы начали, как собаки, как коровы или вообще. А я там сижу и смотрю. И мне всему так смешно везде стало. Тут дождь кончился, я тихо так из-под того дерева выкарабкался в мокрую траву и дальше пополз, подальше от Бена с Салли. Мокро по траве-то ползать. Но я тихо-тихо укандюхал. С Беном-то вообще потише надо. Гадкий он, мне такого пендаля отвесил и смеется надо все время. Говорит, я тупой, как пьяная собака, даже хуже. Ладно, я медленный иногда, но я ж не виноват. Я же очень-очень стараюсь. И я побольше Бена буду -- я б ему показал, если б он такой гадкий не был. В общем, полез я обратно на горку -- там, мой братец Чарли, говорит, беличьи яйца водятся. Я и в траве искал, и у сусликов в норах, и в кустах, и везде, в общем, весь день, пока кругом все не стемнело. Но наверно, плохо искал, потому что никаких беличьих яиц не нашел. Ни одного.




ДЖЕЙМС ДИН В ЮДЖИНЕ, ОРЕГОН



Я встретил Боба в «Тиффани-Дэвис» на Вилламетт-стрит. Я не видел его пять лет. Мы вместе ходили в неполную среднюю школу имени Вудро Вильсона.
Мы стояли с ним перед стойкой с журналами, разговаривали, улыбались, как это делают многие парни, которые друг друга давно не видели.
-- Хочешь колы или чего-нибудь выпить? -- спросил Боб через несколько времени.
-- А чего б нет? -- ответил я.
Мы пошли к прилавку и сели. Подошла официантка. Боб спросил, чего я буду.
-- Наверно, колу, -- ответил я. Себе Боб заказал чашку кофе.
Мы сидели там и разговаривали -- о тех днях, что давно сошли с земли, о том, как все смотрится совсем иначе, когда тебе двадцать. О разном, в общем, говорили.


Потом Боб упомянул, что хотел стать актером и какое-то время провалял дурака в Голливуде, кое с какими актерами познакомился. Рассказал, как встретил Джеймса Дина в «Швабе» на углу Голливуда и Вайна.
Я видел Джеймса Дина в фильме «К востоку от рая» -- очень тонкий актер. Но как и большинство кинозвезд, Джеймс Дин казался мне очень нереальным. Он принадлежал к миру, напоминавшему одну большую сказку. Я всегда думал о кинозвездах, как о людях поддельных.


-- Дин носит очки, -- сказал Боб. -- С толстыми линзами.
-- Ого, -- ответил я.
-- Я там с другими парнями был, -- продолжал Боб. -- Сидели, болтали, а Дин молчаливый такой. Вообще почти не разговаривает. Только слушает, но уж когда что говорит, так говорит что-то. Очень умный -- только ужасно тихий. Языком не треплет что ни попадя. Когда что-нибудь говорит, то уж как скажет, так скажет. Понимаешь, о чем я, да?
-- Чего ж не понять?
Я по голосу мог сказать -- Бобу Джеймс Дин понравился. Почти больше ничего он про него не рассказывал, но когда закончил, у меня было такое чувство, что я сам с Дином познакомился. Очень реальный -- и мне он тоже понравился. Странное такое чувство, приятное.


Все это произошло однажды в Юджине, штат Орегон, еще до того, как Джеймс Дин убился.




КОЕ-КТО ИЗ СТРАНЫ ХЕМИНГУЭЯ



Они сидели за столиком в баре, населенном умненькими с виду людьми -- они выпивали, смеялись и было им очень весело.
-- Как ни верти, -- сказала она, -- на этом всё. С тобой больше не прикольно, и я не хочу больше тебя видеть. Ты был…
-- Это так чертовски мило, -- сказал Арт, поглядев на нее несколько секунд, а потом снова уставился в стол.
-- И не надо со мной разговаривать так, будто ты в стране Хемингуэя, -- сказала она. -- Что, нельзя просто промолчать и не корчить из себя мелодраматического осла.
Его лицо закончило бледнеть. Губы немного подрагивали.
-- Терпеть не могу этих детских сцен, -- сказала она. -- Инфантилизм. Инфантелячество.
Подошел высокий официант и спросил, готовы ли они делать заказ.
-- Черт, нет, -- ответил Арт, не отрывая глаз от стола.
Официант очень медленно отошел. Когда-то он был профессиональным боксером.
-- Я ухожу, -- сказала она.
-- Валяй, -- сказал он. -- Валяй.
Она встала из-за стола.
-- До свидания.
-- Вали, -- сказал он. Он смотрел в стол и слушал, как она уходит. Когда он поднял голову, ее уже не было.
Люди за соседним столиком хохотали так громко, что он не слышал своих мыслей.
-- Сучка негритянская, -- сказал он. И заплакал.




СЖИГАТЕЛЬНИЦА ЦВЕТОВ



Пенни не появилась, и мне поэтому было очень хреново. То есть -- ну, в общем, я на это рассчитывал, но она не появилась, и мне от этого было очень хреново. Пенни обычно приходит к ручью в середине дня и плавает там голышом пару минут, а вчера -- не появилась.
Еще бы мне не нравилось прятаться по кустам и смотреть, как Пенни плавает голышом: она, наверное, самая красивая индианка во всем округе. Я просидел в кустах больше часа, пока не понял, что она не придет, а потом решил топать домой и сделать что-нибудь. Я выполз из кустов, прошел через ельник к дороге и двинулся домой.
А жара вчера стояла -- как в преисподней воскресным вечером, наверное.
Иду я себе, и тут по дороге скачет на своей кобыле скачет мистер Перлих. Остановился рядом.
-- Здрасьте, мистер Перлих, -- говорю.
-- Жарко, а? -- спрашивает он.
-- Ага. Ну да, как бы.
Мистер Перлих -- это такой длинный тощий парняга, совсем без волос. Ну нет у него волос на голове. Все выпали, когда его жена себе черепушку из дробовика снесла.
-- Знаешь, чего? -- спрашивает мистер Перлих.
-- Чего?
-- Ой. Ой, даже не знаю, -- говорит он. И отваливает -- ни слова больше е сказал. Мистер Перлих всегда так чудит. С тех пор, как его жена себе черепушку отстрелила.
Мистер Перлих за поворотом скрылся, и я его больше не видел. Я дальше пошел.
А жарень такая стояла, что я весь аж употел. Аж коленки ослабли -- это потому, что я почти и не обедал ничего.
На крыльце этой развалюхи -- сидроварни Уинстона -- загорала здоровая, жирная гремучка. Я кинул в нее камнем, но промазал. Она потрещала и под крыльцо увалилась. И за мной оттуда подглядывает. Я еще один камень кинул, и она уползла под сидроварню -- больше я ее и не видел. Разозлилась, наверное, да еще как!
В небе над сидроварней висело одно облачко. Белое, на плевательницу похоже. Сейчас таких облаков почти и не увидишь -- чтоб на плевательницы смахивали.
Когда я шел мимо дома Хиншоу, на ветке самого здорового клена перед крыльцом, на самой верхотуре, сидел Бен Хиншоу. Ему 64, а лицо у него мартышечье. Он за мной подглядывал из-за листика.
-- Ты какого черта там делаешь? -- заорал я.
-- Пошел отсель, -- ответил он.
-- Чего с тобой такое?
-- Пошел отсель. Пошел. Я птичка. Оставь меня в покое. Пошел отсель.
-- А-а, так, значит, птичка, да?
-- Угу. Птичка.
-- И какая же ты птичка?
-- Малиновка.
-- И как там тебе малиновкой?
-- Неплохо.
-- Это хорошо.
Тут на крыльцо выскочила миссис Хиншоу и заорала:
-- А ну не трожь его! Оставь моего мужа в покое! Пошел отсюдова и оставь его в покое!
-- Да я его и не трогал.
-- Оставь его в покое и пошел отсюдова к черту.
-- Это общая дорога, -- ответил я.
Миссис Хиншоу села на ступеньки, закрылась фартуком и заплакала.
-- Оставь его в покое, ради господа боженьки. -- Весь голос у нее попадал в фартук, поэтому я почти ничего не разобрал. -- Пожалуйста, оставь его в покое.
-- Ладно, -- ответил я. -- Я пошел. И не надо плакать. Не плачьте, пожалуйста.
-- Прошу тебя, -- сказала она.
Я двинулся дальше.
Бен засмеялся.
-- Я птичка! -- вопил он. -- Малиновка!
Миссис Хиншоу зарыдала еще пуще. Я прибавил ходу оттуда к чертовой бабушке, потому что когда миссис Хиншоу плачет, меня жутики пробирают.
За весь остаток пути домой я остановился только один раз. Поглядеть, как миссис Драгу сжигает цветы. Пару раз в неделю она сжигает цветы. Главным образом -- ирисы. Берет, складывает в кучу, поливает керосином и поджигает. А потом садится в плетеное кресло рядом с горящими цветами и читает свою большую черную Библию. Миссис Драгу очень набожная. За последние 40 лет пропустила только одну службу в церкви. Это когда сама церковь сгорела 3 года назад. Миссис Драгу всегда читает свою Библию -- да и чего б не читать, она богатая вдова, чего еще ей делать? Я-то лично Библию терпеть не могу. Слишком сухая. Мне Мики Спиллейн нравится.
Я постоял на дороге и посмотрел, как миссис Драгу сжигает цветы. Никак в толк не возьму, чего ей так нравится сжигать цветы. Как-то у мамы спросил, а она говорит:
-- Ну и что?
Миссис Драгу вдруг оторвалась от своей Библии и на меня поглядела -- долго-долго так, и не говорит ничего. Просто глядела и все.
-- Добрый день, миссис Драгу, -- сказал я.
-- Ты в аду гореть будешь, -- ответила она.
-- Чего?
-- Ты меня слышал, молодой человек. Ты будешь гореть в аду и ты это знаешь. Вечно и всегда там гореть будешь. По меньшей мере -- месяц.
-- Это… ну, такого не очень красиво желать.
-- И не дерзи, -- сказала она, взяла лиловый ирис и швырнула в огонь. -- Не дерзи мне тут.
Я пожал плечами и пошел домой.
Жутко чудные люди живут у нас в городке. Иногда я прямо не знаю, что и думать.