Speaking In Tongues
Лавка Языков


УИЛЬЯМ БЛЕЙК

В переводах А. Николаевой





МОТЫЛЕК

Мотылек,
твой летний век
сколь беспечно
я пресек.


Разве я
не мотылек?
Или ты
быть мной не мог?


Мне порхать
и петь, пока
слепая
не смахнет рука.


Коль лишь мысль
есть жизнь, есть свет,
а без мысли
жизни нет,


я - счастливый
мотылек,
жив ли я,
иль вышел срок.




ТИГР



Тигр! Тигр! сто очей
в чащах сумрачных ночей!
Чей же создал жар предвечный
ужас формы безупречной?


Из небес или глубин
глаз твоих горит рубин?
Чьих коснулся пламень крыл?
Чьи он веки опалил?


Чья рука посмела свить
жил твоих тугую нить?
Чья ужасная десница
принуждала сердце биться?
Молот чей и чье горнило
мозг, литой в огне, гранили?
Кто, предвечный, высекал
жаркий ужаса оскал?


И под градом копий звездных,
под потоком слез небесных
улыбнулся и затих,
видя дело рук своих?


Тигр! Тигр! сто ночей
в чащах сумрачных очей!
Чей же создал жар предвечный
ужас формы безупречной?




ДЕНЬ



Всходило Солнце на востоке
одетым в золото и кровь;
выкатывалось, сотней копий
вооружившись до зубов,
в венце воинственных огней,
в пылу страстей.




БОЛЬНАЯ РОЗА



О, роза, капризом
полночных ветров
червь сластолюбивый
обрел в тебе кров,


в алеющем ложе
вкушал он блаженство,
незримо разрушив
твое совершенство.




* * *



В любовном сем раю семижды семь уж весен
мне снятся ад, отдохновенье, осень.


ЛИЛЕЯ



Шипы на стеблях строгой розы,
рога овечки - для угрозы,
и лишь к лилее белоснежной -
ни терний, ни угроз - любовь прильнула нежно.




ПЕСНЯ ДИКОГО ЦВЕТКА



Я в чаще зеленой
бродил меж дерев
и дикой фиалки
подслушал напев:


В земле молчаливой,
в ночи я спала,
шептала о счастье
и страхи гнала.


На свет появилась
рассвета свежее,
предчувствуя ласку,
узнав небреженье.




САД ЛЮБВИ



Я в сад возвратился любви,
но странный открылся мне вид:
где часто резвился я в зелени, там
часовня глухая стоит.


"Ты лишний," - гласят письмена
над дверью, и дверь - на засов,
неужто когда-то лишь снился мне сад,
где столько срывал я цветов?


И видел ряды я могил,
и камни, где были цветы,
и тернием ветви надежд безответных
вязали проворно священники в черном.