Настойчивое повторение «я, я, я» в разговоре раздражает собеседников
до бешенства, до экземы: «А -- МЫ?!» Вы? Мне очень жаль...
Это не от надменности. Это -- от сосредоточенности. Человеколюбие поэта
избирательно, не всякая кровь идет ему в глотку. Иную приходится выплевывать.
Поэты пишут чужою кровью -- неужели это открытие для вас?
Однажды я уже написал книгу, она называлась «Разлука Музыка» и открывалась
портретом Пьеро. С тех пор изменилось немногое: куда-то пропала нежность...
Что-то сталось с любовью... Девочка с голубыми волосами обернулась крашеным
трупом.
Конечно, это вряд ли можно назвать «жизненным опытом». Но ведь не так
важно, что ты видел или испытал, как то, насколько это тебя изменило.
Моего Пьеро это изменило достаточно сильно - он просто-напросто сошел
с ума. Отныне весь его багаж -- не ворох театральных масок, записочек и
мятных леденцов, а парочка чудных, прекрасных, оплаканных -- скелетов.
Он, впрочем, не жалеет. Не стоит и вам жалеть о прежнем Пьеро. Ни о ком
и ни о чем не стоит жалеть.
ТЕНЬ ОТ ТЕНИ
Пролог
«Все, что так роскошно обманывало...»
Достоевский
ТЕНЬ ОТ ТЕНИ
1
«Любимые, не верьте нам, не верьте!
Мы гибнем возле вашего порога».
«Разлука Музыка»
Он умер от любви -- я от любви живу,
И мне не верится, что это наяву.
Опять я в омуте, опять я в полынье
Барахтаюсь, и кровь кипит во мне.
Разрывы облаков, зияющие над
Моею головой, светлее во сто крат,
Чем голова моя. Печален жребий мой:
Сгорая от любви, захлебываться тьмой.
2
Печаль, ирония -- два качества любви
Сентябрьской...
«Разлука Музыка»
Я люблю тебя грустно... Ты даже не вещь -- тень от вещи...
Настоящ только вечер -- багровый, помятый, зловещий...
От меня до тебя -- три морщинистых шага
в лохмотьях заката:
«Отвори, -- постучу. -- Ты была человеком когда-то.»
Для меня ты -- глаза. Для меня ты чиста, бестелесна,
Одинока, невинна, смешна... Словом,
видишь -- почти неизвестна...
Я люблю твои губы, кровавые губы весталки,
Я играю с тобою -- нет, c тенью твоей! -- в догонялки.
Не в миру, не тела -- на закате,
где лжет изворотливо пламя,
Наши дальние тени лишь соприкоснулись углами,
Прикоснулись, рассеялись... и, как ни в чем не бывало,
Потонули в пыли наши линии, наши овалы...
3
Мертвец на черной свечке
Жжет черного мотылька
Именуемого Любовью...
«Разлука Музыка»
Я давно не играю с огнем
И ночами не сплю.
Я хотел бы признаться, что в сердце моем
Умирает «люблю».
Умирает, умрет... О, как беден словарь!
А возможно, душа...
Бессловесная, пресная тварь
Хороша, хороша...
Умираю, умру... и пойму наконец
(И преткнется стопа),
Что желанный союз двух сердец --
Вот уже и толпа.
4
Я ухожу от пустоты
В другую пустоту...»
«Разлука Музыка»
Прощай, Вселенная, и разлетайся в клочья,
Иль новою Вселенной обрастай --
Сегодня ночью
Меня перенимает пустота.
Полет ли, плаванье -- я все теперь приемлю
И ко всему доверчиво прильну,
А эту землю...
А землю я ногою оттолкну.
I. СТАНЦИЯ БЛАГОДАТЬ
Я спросил моего спутника,
в чем же мой вечный жребий.
Он ответил: «Быть в середине
меж черными и белыми пауками».
Блейк
БОГЕМНАЯ ДЕВКА
Марине Н.
1
Брось ты смотреть в угасающий дворик!
Вот тебе кресло, оно же -- кровать...
Гости нагрянут и лягут под коврик,
Головы складывая, как дрова;
Свяжут из вилок железную правду
И зажуют, напрягая кадык...
Гнать бы их через порог, за ограду,
В Господа Бога и лагерный штык!
То-то, наивная... А возвращаться?
Ветер осенний гуляет в избе,
Станет охальничать и насмехаться:
-- Страшно ли, девка? Тепло ли тебе?
2
С утра попасть в игольное ушко
Пыталась ниткой... Сыпалась известка...
Сосед зашел за новым посошком
На полдороге до киоска.
Сейчас он постучит, или войдет
Без стука, c оттопыренным карманом,
И все наладится -- она пальто зашьет,
Он притворится искренним и пьяным...
«Здесь даже сердце некому разбить!"» --
И он уселся, тонко улыбаясь,
На табурет. Связующая нить
С тех пор текла, не прерываясь...
3
Я с тобою скучаю,
Без тебя -- не могу.
Ты мне крепкого чаю
Завари на бегу.
Мы знакомы две ночи,
Но, кому ни скажи...
Ты мне только веночек
Из ромашек свяжи.
Обрывая ромашки
Ночью трудного дня,
Мы такие -- милашки,
Мы настолько -- родня...
4
Утро сонное кивает
На белеющий листок,
И улыбку вызывает
То, что видишь между строк.
Свет еще не утомляет,
Он прохладен и жесток:
Никого не оскорбляет
То, что видишь между строк.
Сердце пляшет и порхает,
Сердце знает свой шесток...
Словно слезы, высыхает
То, что было между строк.
5
Зарыться в волокна, ворсинки
На писчебумажном листке,
Уснуть на невольничьем рынке,
У дьявола на волоске --
Проснусь ли?.. А кто меня знает!
Кто знает -- навряд ли знаток...
Зеленую пену роняет
Кофейного неба глоток.
6
Ты будешь сидеть одна
За выщербленным столом,
А я закажу вина,
Разбавлю его стеклом --
И станет неловко нам
Подолгу бывать одним,
И я напишу роман,
И мы поплачем над ним...
МЕСЯЦ-ТРАМВАЙ
1
Помню белой рубашки холод,
Мокрой зелени толкотню...
Я страдал оттого, что молод,
И ни в чем себя не виню.
Тосковал -- но тоска звенела,
Как трамвайные провода!..
Ветер солнечный, ворот белый,
На дворе не грязь, а вода.
2
Вот оно, солнце
из-за поворота --
Огненный кто-то,
невидимый кто-то!
Как ослепительно
меркнет виденье --
Дама с собачкой
на заднем сиденье...
3
По разные стороны шли
И перекликались.
До света огонь берегли --
Утра дожидались.
Светили из дыма огни
Пустующих улиц...
Поблизости были они,
И вот -- разминулись.
И каждый, войдя в темноту,
Валился на простынь,
Почти ощущая во рту
Небесную просинь.
4
Спички промокли -- о чем горевать!
Есть еще рядом дом и кровать.
А по округе пошаришь рукой --
Чей-то нарушишь сон и покой.
Ноги устали от долгой ходьбы...
Вот и ушел я уже от судьбы.
Спи, мой походный мешок у стены!
Нынче обещаны легкие сны.
5
Я в эту ночь, как в масло -- нож,
Вхожу уверенно.
Любовь, последняя из нош,
И все -- потеряно.
Лететь бы демоном во мгле,
Звенеть бы лирою --
А я ржавею на земле,
Иронизирую...
6
Сколько девочек нужно увидеть насмешливых из окна
То спешащего, то опять обгоняемого трамвая,
Населенного только мною -- чтобы замерли времена,
Как цветы у меня в руках, чуть покачиваясь и зевая?..
Сколько летних дождей измочалить,
безлунных сонат сыграть,
Сколько рук уронить еще на глухую клавиатуру —
Чтобы кошка на грязном асфальте, куда упаду умирать,
Душу вырванную взяла в ароматную теплую шкуру?..
«Любишь цифры плодить -- люби
второпях подбивать итог,
Будто глаз надоевшему вдрызг
светофору в железной обновке...»
Но уносится мой трамвай на последний, бесшумный виток,
А я и от прежних не отрекаюсь. Любил -- да, любил. Может, все еще люблю.
Кто -- ты, что ли? -- пальчиком у меня в душе поковыряешься?
х х х
...А ты рвешь на себе тельняшку, окутываешь себя облаком, превращаешься
в жужелицу, концертный зал или карандаш -- и доказываешь, какой ты камерно-симфонический,
какой ты тутовый и тамошний шелкопряд,
ты ножками сучишь, ты усами шевелишь, и кожа на тебе визжит, как резаная,
и ты вдыхаешь алюминий, а выдыхаешь молниеносный озон, и от одного твоего
взгляда в небо подымаются тысячи бабочек, легких, как ее ресницы... «люблю»
-- говоришь ты, и двигаешь горами, как наперсточник, и под одной из них
находишь... мышь...
х х х
Не придет. Не слышать мне ее голоса, не видеть глаз ее, губ ее. Как
она смеется.
х х х
Мы все такие супермены, нам впору змеиные шкуры и противотуманные фары
вместо пуговиц... Мы по всем углам рассыпали соль, приманили всех воробьев
-- да Бог ты мой, затем лишь, чтобы щелкнуть по клювику?! -- нас запереть
под замок и поставить муравья на часах, так мы с ума посходим по муравьям,
мы будем сочинять им «Илиады»...
х х х
Вахты-колени нести ее пропуск, вахты-колени нести ее взгляд...
х х х
Единственное правдивое стихотворение о любви написал Редьярд Киплинг.
Вот как оно начинается:
Жил-был Дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос --
Все это пустою бабой звалось,
Но Дурак ее звал Королевой Роз.
(Впрочем, как Вы и Я).
На похороны Киплинга (умер стариком) никто не пришел -- ни мужчины,
ни женщины. Он считается автором «Маугли».
х х х
Когда королеву вскрыли, то в груди ее обнаружили надкушенное яблоко,
а в голове -- сухие пчелиные соты.
х х х
Ты нужна мне. И я еще полюблю тебя. Тосковать без тебя, наслаждаться
тобой...
Боль моя, боль.
х х х
А король не знал, плакать ему или смеяться. С одной стороны, он ведь
ее любил когда-то, а значит, любил и всегда; с другой, любил-то он нечто
настолько формальное, механическое и фальшивое, что право же -- оно того
не стоило, и рассудок восставал... Вечная мука из-за того, что не знаешь
наверняка... Король обводит взглядом сырые замшелые стены подвала в поисках
какой-нибудь взлетевшей ленточки, чего-то эфемерного и наделенного слабым
запахом фиалок -- того, что можно было бы назвать любящей душой королевы...
х х х
Мы называем бессмертным то, что еще живет. Какое основание! В реанимации
прямо-таки бушует бессмертие.
х х х
«А вам не кажется, что это неприлично -- заглядывать в мой живот без
приглашения?»
Но черви чавкали, как резиновые боты в грязи проселочной дороги сразу
после дождя. Черви чавкали и клокотали.
х х х
Я боюсь умирать из-за отвращения к жизни, следующей за мной.
х х х
Творчество! Бог мой! Тени! Знамена и фанфары! Запахи и звуки! Целый
взвод балерин в лохмотьях!
О, я Поэт! Я вижу такие связи между вещами, что сам становлюсь только
связью, облачком ношусь от вещи к вещи, там посижу, здесь куплетик спою
-- любимая, это все для тебя! Видишь? Видишь?! Мелким бесом, секундной
стрелкой, мухой-цокотухой, пылью в луче пляшу -- я! Возьми меня и засунь
в морозилку.
х х х
И сказал Он: да будет так. И стало так. И сказал Он : да будет эдак.
И стало эдак. И сказал Он: да будет вам! И стало.
х х х
Какое-то время он еще капал, затем подтянул колени к подбородку и превратился
в сырокопченую рыбину. Его отложили на потом, на второе пришествие Господа
Нашего Иисуса Христа, с Ним же благодать амбулаторная и дюжие апостолы
в солнцезащитных очках -- по бокам...
х х х
Голова, как подкова -- на счастье повесить ее.
х х х
Тепло ли тебе, девица? Тепло ль тебе, красавица?
х х х
Обреченный на успех заплакал и отвернулся.
х х х
Рожденная в 2001 году, она достигнет возраста чужой погибели и скажет,
обозрев себя с головы до пят в зеркале, мною подставленном: «Боже, какое
же я подлое, страшное, пустое и сладкое ничтожество, и как он мог любить
подобную мне! Ах, как бы Я любила его, как Я виновата перед ним за нее,
за себя, за все -- за белый свет и черный цвет, и медленную музыку в изгнаньи,
и за то, что зимой -- зима, а летом...»
А летом будет скучно, очень скучно. Пыльно, тяжело, но по утрам прохладно
-- то есть и в этом обманут. Выбежишь на улицу в сандалиях -- домой вернешься
в гробу на босу ногу.
х х х
Попробуй объясни сладость жизни тому, кто при одной мысли о последующей
реинкарнации в образе животного приходит в ужас. Попробуй объясни видевшему,
что слепота -- это чудесное проявление многообразия.
х х х
Облепленный могильною землей, в известке и зелени, возникну я на пороге
твоей спальни и мрачно поинтересуюсь: «Все-таки, дорогая, чего конкретно
ты от меня хотела? Какой орган в тебе мирволил мне, и почему ты, пустота
и дрянь, и после смерти -- такой же дряни и пустоты -- не даешь мне покоя?
Размажь меня помадой по зеркалу, разрежь на бумажные самолетики, разыграй
в благотворительную лотерею -- но отпусти, я ведь не люблю ТЕБЯ, я никогда
не любил ТЕБЯ, ты всегда была только средством, а так -- что ты собой представляешь?!
Гармоничное чередование жировых складок, жилочек, лимфы и стекла; гибкий,
красивый, округлый, где надо, зверек с блестящими глазками -- но не сходил
же я с ума из-за кошек!»
х х х
«Чакра, карма...» Твердо усвоив однажды, что сумма углов в треугольнике
равна 180 градусам, они теперь ходят с транспортиром по лесу и меряют искомые
углы. «О, это все объясняет...»
То же самое -- верующие.
х х х
Любопытно, ты хоть с боку на бок перевернулась, стерва? Пять утра...
х х х
Инь, Янь, а посредине -- гвоздик.
х х х
Ничего не изменишь. Да и что куда менять -- непонятно, глухо, в трубочку...
Это и так срабатывает -- мышь, полюбившая быть размозженной. Се-э-рце,
тебе не хоч-чеца пакой-я...
Апрель! Весны гниенье! Начало жизни под фонарным столбом: в лужах зашевелились
инфузории. Бетонные заборы предприятий усыпаны поверху разбитыми сердцами...
х х х
Самоубийство можно вычислить философски. Но это не моя философия.
х х х
Да, конечно, дай мне время -- обаяю, обволоку, приучу, дышать собою
заставлю. Черт, никогда ведь не знаешь, какой рычажок нажмется.
И мечта-то была грошовая -- она по комнате кружится, я к ней музыку
подбираю. Надо-то мне так мало
х х х
И вдруг на пороге смерти милостиво откроется, каменными буквами в простуженных
небесах:
НИКОГДА НЕ БЫЛО
х х х
Король-таки заплакал.
х х х
Всеми ненавидимый, жил он в своем скалистом замке и по вечерам намазывал
бутерброды цианистым калием. Через стрельчатое окно любуясь на молодых
крестьянок, полощущих белье, он хмурил свой высокий лоб и обыкновенно приказывал
подать водки. Лакея же бил надушенной перчаткой по кустисто поросшей щеке,
злобно приговаривая: «А Кастанеду-то ты, братец, не читал!»
х х х
Я не хотел бы попасть в твои ночные грезы. Страшно подумать, что там
из меня получится.
х х х
При встрече они снимали свои лица и вежливо раскланивались пустыми
головами.
х х х
От побеленной были до грязно-цветочных иллюзий я шатаюсь, как стенка,
и лью ледяную руду...
х х х
Право, не знаю. Все это так глупо, что впору заняться художественным
свистом или извлечением золотых зубов у заключенных концлагерей.
х х х
Умнее на день, старше на день, подлее, печальнее, безнадежнее -- на
день. Ты никто, ложащийся спать. Головоногий придаток к шариковой ручке.
Два глаза, два! Лот не куплен. Аукцион закрывается.
х х х
«Чем бы тебя еще потешить?» -- сказал он и задергался, как паяц, на
веревочке.
х х х
Сладости ли хочу, голоса ли жду? Наугад бросаться в белеющее окно завтрашнего
дня...
А день, что день -- хромает, как обычно. Свистит через дырку в зубах:
купите бублицки!
Некогда, брат, -- смеюсь...
III. БЕЗУМНЫЙ ПЬЕРО
Для людей я еще середина между безумцем
и трупом.
Ницше
ПОСЛЕ МУЗЫКИ
1
Зрячим пришел, а незрячим уйду:
Зря приходил!
Ржавое облачко тает во льду
Старых могил.
Белые стаи летят над землей,
Просто -- летят...
Мы опускаемся в гибель и гной,
Тленье и смрад.
Краешек леса, трава, голоса,
Белая зга...
И отступили от нас небеса
На три шага.
2
Я знаю тех, кто сегодня умрет,
Умрет через год...
Я знаю тех, кто уже не живет
И скоро умрет.
Я знаю себя и сердце свое,
И в сердце своем говорю:
«Ты знаешь ее, ты знаешь ее,
Но что, если я умру?
Вот я паутиной тебя затяну,
В бумагу тебя заверну...»
Я знаю себя и тебя одну,
Себя и тебя одну.
3
Сено-солома -- косная плоть.
Было ли, не было -- нам не рожать...
Если бы так: сначала полоть,
После -- сажать!
Если бы песнями било под дых!
Если бы вправду свет -- ослеплял...
Если бы капельку чистой воды --
В мутный бокал!
Боже! Я грязен! А Ты невидим,
Боже -- а Ты невредим!..
Нечего слушать! Еще поглядим,
Еще поглядим...
4
Мать-старушка на кладбище
Вяжет сумрачные тыщи,
Хохолок дрожит...
Здесь под камнем нелюдимо
Сын ее, клубочком дыма
Свернутый, лежит.
Позабыты ручки-ножки
В земляном, сыром лукошке...
Будто на цепи,
Мать сидит. Родную пряжу
Распускает, плачет, вяжет...
Спи, сыночек, спи.
5
-- Ты видишь свет?
-- Я вижу свет.
Я вижу -- нас там нет как нет.
-- Люби, живи...
-- Люблю, живу,
Но это все -- не наяву.
-- Тогда умри.
-- Когда умру,
Погасну искрой на ветру.
-- Тогда молчи!
Молчи, молчи!
Но не рыдай! Не хохочи!
-- Ты видишь свет?
-- Я вижу свет...
ОРЕХИ ТЯЖКИЕ
ВЕРА
-- Куда ты отлучился от костра?
Придвинься, ночь коварна и сыра.
-- Я был на кладбище. Я там ловил мышей,
Пока покойники не выгнали взашей.
-- Не встретил ты Спасителя средь них?
Я слышал, пели: «Се грядет жених...»
-- Он душу вышибить грозился из меня,
Дабы спасти от Вечного огня.
-- Подкинь дровишек, брат... А что с рукой?
Она была, уж верно, не такой!
-- Среди могил орешник я нашел,
Увитый тернием -- и руки исколол.
-- Познанье ранит, скорбь освободит...
Коли орех, приятный аппетит!
-- Увы, c нутром он вялым и гнилым!
Не плачу я -- глаза мне выел дым...
НАДЕЖДА
В шелках рождены, мы не помним иного...
Искусственный мир: небеса бирюзовы,
Земля зелена; осторожны, тихи
Декоративного мрака штрихи.
Мир, вышитый гладью... И все ж не ручайся,
Что сколько-нибудь продолжительно счастье
Картинных коллизий, иллюзий и драк...
Есть настоящий, доподлинный мрак.
Там каждая нитка -- себе же прореха,
Границы -- лишь перегородки ореха,
А путь бесконечен, безлюден, бескрыл --
Нет ни купелей, ни лоз, ни могил...
Там холодно, сын мой! Всегда. Изначально.
И было. И будет. Да, это печально...
Надежды не к месту, слова ни к чему --
Все остается тебе одному.
Но все -- впереди. Шелковинки и блестки
Еще украшают твои перекрестки...
Ступай же! Пока ты идешь под Луной,
Ты охраняем короной и мной.
ЛЮБОВЬ
Разними свой последний орех, заблудившийся принц!
Колобродящий разум шатается без подкрепленья...
То, что вырвется из сердцевины -- невинный каприз,
Мимолетная хворь, не желающая исцеленья --
Это просто любовь... Это -- бритвенная острота
Миража, разорвавшего рубище миропорядка:
«Белый шрамик над верхней губою и складка у рта,
Горьковатая, нежная, еле заметная складка,
Паутинка...» Эй, кто там на ветер слова говорит?
«Ты пьяна, дорогая... Глаза твои -- пьяные вишни...
В желтом платье гуляешь -- земля за тобою горит,
В одеянии черном идешь на пустейший девичник --
Надо мною расходится небо! Убей меня Бог
Или ты невзначай -- право, мне бы желанней второе, --
Не пойму, для чего я краду незамеченный вздох,
Каждый вздох, словно перстень, уроненный наземь тобою,
Пью твой голос, прозрачный и сладостный,
чистый обман!..»
Откровеньями с принцем делилось глумливое эхо:
Пропадало сиянье полярное, падала тьма,
И хрустела во тьме скорлупа от пустого ореха...
БЕЗУМНЫЙ ПЬЕРО
1
Выбросил я золотое перо,
Берестяные стенанья...
Нынче на сцене -- безумный Пьеро:
Клоун, лишенный сознанья.
Белою дланью смахнув урожай
Налитых слез-виноградин,
Зыблется он -- ледяное «прощай» --
Холоден и беспощаден.
Вот за чертою пропала черта --
Господи, он... засыпает!
Тает и светится... И темнота
Через него проступает.
Мама, я клоуна боюсь...
2
Взгляни -- его рука
Безвольна и слаба,
И шея так тонка...
Но ты -- его раба.
Он отвернется чуть --
И задохнешься ты
От затопившей грудь
Свинцовой пустоты.
Уйди в холодный сон,
В обыденный покой --
И не удержит он
Тебя своей рукой.
3
Лазурным горем обуян,
Поэт уселся в океан,
Достал посуду из кармана:
Пускай, мол, невелик стакан --
Я пью из своего стакана.
«Я знаю истину! До дна!»
И речь его теперь видна,
Чего на суше не бывало:
Гирлянда скверного вина
На рваной нитке Идеала.
4
Кто-то на плече у друга,
Кто-то -- на груди подружки,
Осторожно и упруго
Спят усталые игрушки.
Ледяные одеяльца,
Глинобитные подушки...
Высосанные из пальца,
Спят усталые игрушки.
Выпью крикнут половицы,
Стукнутся на кухне кружки --
Чтобы ночью нам присниться,
Спят усталые игрушки.
5
Мрачно и призрачно -- как это странно! --
Все, что мне грезится... Все, что желанно...
Рай напоследок -- лишь ветер во мгле,
Ясный сентябрь на голой земле,
Тонкие пальцы в моих волосах,
Кровь на устах...
Древо познания тени роняет --
Кто им наследует? Кто -- охраняет?..
Пух тополиный -- небесная рать.
Рай... даже яблока не подобрать...
Дымом и кровью дышу я -- вослед
Тем, кого нет.
КРОКЕТ
1
Судьбу ломая как печенье,
Гостям готовлю угощенье.
Раздолье вам, друзья мои --
Сластены, черти, муравьи!
Еще и женам унесете
Частицы человечьей плоти,
Да не покажется горька
Моя судьба, моя... тоска.
2
Письмо заклятому врагу:
«Скажи, надолго ли смогу
Я пережить свои припадки -
Тебя в отсутствии тебя?
Так унизительно любя,
Так сотрясаясь в лихорадке,
Недолго смерти пожелать --
Тебе-то что?..» Число, печать.
3
Ответ: «Ну право же, дружок,
Ты болен -- мне какое дело?
Мне нужен денежный мешок,
А не тоскующее тело.
Развеселись! Сожги мосты
Своих желаний! Между прочим,
Небрежно-шаловливый -- ты
Бываешь мил, и даже очень...»
4
«Я знаю -- дело лишь в цене,
Но покупать тебя не стану.
Ты, верно, помнишь обо мне,
Когда ударишь по карману...
Я не уродлив и не стар,
Я разозлен; прощай навеки!
Будь начеку: на этом чеке
Запечатлен твой гонорар».
5
«Уже и пошутить нельзя?
Вот таковы они -- друзья!
Верь после этого любимым!
Каким роскошным черным дымом
Взвился на свечке твой клочок!
Расстаться? Что же, ради Бога --
Ему о нас известно много,
А дьяволу?.. Но -- все, молчок.»
6
«Прости, прости, сто раз -- прости!
Сто первый раз -- раз ты читаешь!
Стомиллионный, коль желаешь
Меня избавить и спасти!
Каким же был я дураком!
Но -- ты меня терзаешь снова...
"Любимый" -- Боже, это слово...
Ответь, молю тебя! -- о ком?..»
7
Довольно. Дальше будет хуже --
Все та же буря в той же луже,
Но больше знаков, меньше смысла,
И радуга в пыли повисла.
Влюбленный даже не заметил
Прямой угрозы шантажом:
В любви мы все -- такие дети,
Мы так наивно, грязно лжем...
КОСТЕР НА РЕЛЬСАХ
1
Мы неподвижно улетали
В оранжевые декадали;
От заржавевшей декадени
Саднили бритые колени,
Тупели стертые затылки...
И ты, за веером ухмылки,
Уже не помнишь ничего,
И ты -- мертво... И я -- мертво...
2
На восток растекается воля моя,
Изменяется небо, сопутствуя мне,
Но земля неизменна -- чужая земля,
Что на медленном перегорает огне,
На космическом холоде, на языках
Лучезарной, пушистой, слепой пустоты...
И качают меня, как дитя на руках,
Пламенеющие, ледяные мосты.
3
Осень выставку устроила
Из зеленого и серого,
Из махрового, багрового
И нарезанного венами.
А за осенью за девушкой
Ходит мокрое зверье
И на желтом и желтеющем
Изнасилует ее.
4
Земля уже ее ждала,
Любимую мою.
Земля уже ее ждала.
Она разделась догола,
Она скользнула в зеркала,
Стекла по острию...
Земля уже ее ждала,
Любимую мою.
5
Летней ночью разрывалась
Мирозданья простыня --
Там, где небо оставалось,
Больше не было меня:
Без особого усилья
Прочь летел; и надо мной
Путал огненные крылья
Ангел темный и хмельной.
6
Уносится поезд. Осенние, тающие
Надежды, улыбки -- скупей...
Я пальцем пишу письмена исчезающие
На пляшущих стенах купе.
Рисую во мраке горящие виселицы,
Рассеченные пополам,
И в омутном зеркале черной бессмыслицею
Мотается голова.
Страна за окошками солнечней, западнее,
Стремителен рельсовый ход --
И душит меня осторожными запахами
Валюты, блядей и духов.
7
Гремят сюжеты, схваченные насмерть
Горящею резиной бытия --
Чужие свадьбы, судьбы и ненастья
Минуют очарованное я.
Иди, рассказчик-сказочник, погрейся,
Пока состав, подобно миражу,
Проходит сквозь -- а я сижу на рельсах
И костерок из щепок возвожу.
ПАДАЮЩИЕ СУТКИ
1
Подгребая на уголье космы волос,
Не забудешь о снятых долой головах,
Не сожжешь то, что было -- не выплачешь слез,
Что навеки в чужих остывают глазах.
Обрывая ту ветку, соломинку, нить,
На которой любой зацепился в судьбе,
Знай же -- все, что они не смогли изменить,
Все, по самую смерть, -- остается тебе.
2
Кошку-старушку держал на руках,
Так и уснула -- во сне...
И, кроме доверчивого паука,
Никто не приходит ко мне.
Какой-нибудь живности просит душа,
Но с кем бы ужиться я мог?..
Вот кошка была -- ничего, хороша;
Теплая, как платок.
Зверюга -- а смотрит умно, высоко,
Мурлычет свое «люблю»...
В блюдечке скисло уже молоко;
Кислого не терплю.
Вымыл, поставил. Пустая дыра --
Ни заботы, ни запаха нет.
Взрослые люди и детвора --
Никто не приходит ко мне...
3
Что за прилипчивый мотив
У них на проходной?..
С утра спиртяги проглотив,
Приехали за мной.
Нажав ехидно на клаксон,
Шофер смолит бычок.
А вот второй -- открыл фургон,
Оскалился, дружок...
Калиткой хлопнул кое-как --
Граница на замке.
«Садись, убивец!» Весельчак,
Да на весельчаке...
4
От курева глаза слезятся,
И пальцы -- ходуном и врозь...
Платочком, что ли, запасаться
Перед работой -- на авось?..
Окурок на пол. Ощущенье,
Что сам себя ногой давлю...
Осуществи святое мщенье,
Беглец у насморка в раю!
Затылок, выбритый кроваво,
Горбом -- рубаха на спине:
Последняя скорлупка... Право,
Какой поэт умрет во мне!
Ну, хватит шалостей. Скобою
Железной шевельнув слегка,
Я выбиваю голубое,
Густое пламя мозжечка.
Работа сделана. Малины
Отвар, опушечная клеть,
И две таблетки аспирина --
До подбородка пропотеть...
СКЕЛЕТ В ШКАФУ
1
Ушли мои подружки,
И кто-то неживой
Спихнул меня с подушки
Кудлатой головой.
И ноги укрывает,
И требует огня...
И со свету сживает
Кудлатого меня.
2
Стеклышко, секретик:
Поверху песочек,
А внизу -- портретик.
Золотые блики
Муки-почемучки,
Темные улики...
Было, девки, было --
Пляшущий мальчишка
В лучике могилы!
3
Я не могу на тебя так
Смотреть; я не могу
Так о тебе думать: костяк,
Качающийся в мозгу.
Ни пальцев лед, ни губ излом,
Ни поцелуя петля...
Все, что нас вязало узлом,
Разъединила земля.
На расстоянии от земли,
Выйдя в полнейший стиль,
Можно увидеть в серой пыли
Алую, слабую пыль:
Голову кружит после дождя
Сохнущий, сонный мак,
И ты
оборачиваешься,
уходя...
Я не могу так.
4
Все косточки пересчитать,
Все ребра перемыть...
Довольно дурака валять,
Пора его забыть.
Авось, когда-нибудь со мной
Поступят точно так:
Снесут на кладбище мешок,
И сторожу -- пятак.
Зарой поглубже, мол. О да,
Мы счастливы сейчас,
Недосчитавшись навсегда
Зубов его и глаз.
5
Одной из статуй, одним из
Призраков этого леса,
Переходящих во мнимость
Из мира иного замеса,
Зеркалом, золотыми
Волнами безобразий --
Изобрази мне имя,
Имя моих фантазий!
Задерживаясь на травинке
Вздрогнувшими глазами,
Медлю вдоль по тропинке
Прогуливаться. Я замер
Вовсе... И, за спиною
Рывком весь мир оставляя,
Не нахожу ничего я!
И -- ничего не теряю...
6
Соломенный кузнечик
Рассыпался, едва
Мой милый человечек
Сказал ему слова.
Слова такие были:
«Пойми же наконец,
Тебя за то любили,
Что смертен ты, кузнец!
И нечего казаться,
Когда не можешь быть --
Чего нельзя касаться,
Того нельзя любить.»
Мой маленький философ,
Апостол пустоты --
А мне какой же способ
Рекомендуешь ты
Забыть тебя, рассыпать
Соломенной трухой
В октябрьскую сырость,
Кузнечик мой сухой?..
7
Глаза твои -- озера боли.
По ним убьется не одна
Взошедшая помимо воли
На траекторию -- Луна.
Тысячекратно отразится
Она, и с нею -- штрих любой:
Колючий нож, пустые лица,
Сгорающие над тобой,
Ночь, улица, фонарь... Аптека,
Увы, закрыта на замок...
«Живи еще хоть четверть века!» --
Меня, должно быть, проклял Блок.
8
«Убит?» -- «Да-да, убит.» -- «Как это романтично!»