Speaking In Tongues
Лавка Языков

Розмари Уолдроп

Из книги «Лужайка исключенной середины»
(1993)

 
 

Перевела Галина Ермошина

 
 

Из цикла «Масса, импульс, напряжение»



 
 
Потому ли, что мы не можем завоевать самих себя, или же потому,
что логически у нас нет ничего собственного, что мы вернули бы друг
другу для размышления и отголоска, как философы, всегда возвращаем-
ся к тем же самым подпоркам и утверждениям ? Если ты возвратился из
такого далека, как ты, возможно, никогда не уезжал, лишь одно это
все же снимает одежду или характер, чтобы искривить стрелу. Круг —
фигура почти такая же понятная, как прямая линия, но занимает боль-
ше места, даже вода — способ связи двух людей — не ограничивает сле-
дование правилам на отделимых префиксах. Мы знали состояние наших
дел и объединили их. Однажды твое размышление вынырнуло из глубокой
воды, хрупкое зеркало препятствует беспокойству прикосновения. Я
удивилась, если бы не обменяла эту прозрачность на белое пространс-
тво из его собственного, без намеков приготовленного льда, который
был достаточно твердым, чтобы пересечь его. Даже если бы было лето,
мы передвигались бы скорее как снег, сдуваемый ветром, нелегко ос-
тавить следы, тающие и вновь замерзающие в шероховатых гребнях.
 
 
 
 
То, что когда-то было страстностью, теперь выглядело сдерживаю-
щим нас. Мы никогда не смогли бы снова подняться к отметке уровня
воды со всей противоречивостью в воздухе. Вместо этого ты выглядел
как слишком тонкая кожа, подозрительно морщась от швов, не подозре-
вая, что я тоже была под своей охраной, готовая отступить, как
только память достигнет мягкого с теплым и начнет сбрасывать свои
одежды. Однажды ты размыл различие между одинаковым и двусмыслен-
ным, пространство прервано и исчезает в подкожной дрожи. Но жалко,
если ничего более не произойдет между нами, потому что мы увекове-
чили себя слишком совершенными и насторожены даже когда путешеству-
ем через проходы и тупики сна, через слои бархатной плотности, на-
зад к сокровенному желанию, укрепившемуся во всех наших вопросах и
поступках, укрепившемуся так глубоко, что мы не можем коснуться его.
 
 
 
 
Чтобы проверить, смогу ли я увидеть твоего ребенка как своего
собственного без предварительной беременности или периодов тошноты,
чтобы учесть сопротивление, я начинаю гулять в темноте. «Видящая
как» — это не часть восприятия. И по этой причине нравится быть
смотрящей и снова не нравится. В горячей летней ночи перспектива
могла бы быть представлена так, чтобы передвигаться вдвоем вперед и
назад к той же точке исчезающего времени, понимания после факта,
созревания обратно в устойчивость невозможных желаний, которые мог-
ли бы вытащить его, как это делает море, если смотришь слишком дол-
го на его спектакль. И он приходит, раздувающий ночью босиком, и
смотрит долгим взглядом на мое тело, прежде чем захныкать, обраща-
ясь к тебе от страха темноты, так что ты сможешь вытянуть простыню
и защитить его от удара женской обнаженности.
 
 
 
 
Династии пространства, кажется, претендуют на него, этот ребе-
нок несет в себе свое головокружение, хотя атомы, такие же пористые
как и солнечная система, создают изображения, исчезающие в проме-
жутках, а промежутки — в абсолютной пустоте. Его скачки безумны,
тело бросилось с верхушек гор в погоню за удаленным собой, так тя-
жело заманивать в тончайшую сеть языка, игр или набора зеркал. Хотя
температура может падать, нет сомнений в его зеленой крови, которой
он всегда может сжать подушку из воздуха, изобилие длиннейших сле-
дов осторожно направляет его вниз, в его изображение мира. Нет раз-
меров, нарушающих возможности шутки и упрека или чрезмерного раз-
вертывания пружины в его венах. Забота приходит позже с несоразмер-
ностью плащей и знания необоснованности наших убеждений. Я лишилась
своей оболочки для необъятных запутанных летних дней и значений
слов для неопределенности факта. Не только реки, но и русла их так-
же изменчивы.
 
 
 
 
Оскорбление было в том, чтобы не реагировать до тех пор, пока
самое сияющее полотно неловкости не ляжет, сверкая, между нами и
равновесие энергии не начнет скользить по льду. На скорости пренеб-
режения часы идут в обратную сторону. Я пыталась вернуть в памяти
то мгновение, когда я осознала, что ветер, теряющий инерцию, не мо-
жет означать дыр в аргументе или во льду так, чтобы рыба могла ды-
шать. Нам не нужно спорить вместо изучения нашей зависимости от
внутреннего, мы допускаем, что каждый натянул нить с ускользающим
оттенком так, что ты видел красный зигзаг молнии там, где я прилег-
ла на зеленую лужайку. Двигаясь на различных скоростях, мы сокраща-
ем различные болезни и принимаем самую крайнюю степнь голода друг
друга. Это была причина того, что отношение эмоционального к теплу
тела оставалось ослабленным, даже если мы носили ботинки и тяжелую
одежду. Это могло бы быть обернуто в слова.
 
 
 
 
Ты был занят устройством картины мира в своем детском уме. Мой,
в сравнении, выглядел больше как гостиница, предназначенная на
снос, после переделывания. Из окна — не ожидаемая перспектива кра-
соты, а ряд тощих молодых деревьев, обращенных к церкви, закрытой с
верха до фундамента лесами, которые пропускали только редкие проб-
лески белых завитков и выступов. Одно из деревьев казалось более
тощим, чем остальные, возможно, больное, но в целом это были две
линии дерева на разных уровнях, и я училась читать между ними мед-
ленно, как только это возможно. Заминка во времени. Путь взгляда в
зеркало экономит мили. Если строительные леса отбросят тень на
мальчика, который бегает вокруг подпорок, он останется в неведении,
его кожа лишь чуть потемнеет. Он ждет определений в порядке авто-
страд и убегающих туманностей,а не горизонтов, сжимающихся до махово-
го колеса и зубца, твердого древесного волокна во впадине желудка.