Speaking In Tongues
Лавка Языков
ЭМИГРАНТ
1
Мне легко отказаться от этой любви, –
в позу бронзовых будд усядусь и буду
не дышать горьким воздухом и не
искать сожалений и оправданий:
отправление поезда в десять ноль-ноль,
отправление культа – по расписанию.
Мне легко отказаться от этой любви.
А тебе?
2
Шебуршание змея в осенней листве:
обнимаемся с дымом на той
стороне окна, и печально слезятся глаза
у плюшевого льва на зеленой саванне тахты:
время молча собраться и вынести хлам,
просмотреть блокноты и слайды,
тряпкой пройтись по пыльным местам,
пропылесосить ковры и методично
протереть на шкафу сувениры из потерянных стран,
в том числе и бронзового Будду.
3
Не качается небо между солнцем и мной,
а по мягким лестницам туч
не спускается ангел ли, серафим,
скучно –
кучи листвы – не фимиам и не ладан, ладно что дым:
между серой и мирром скользит
гибкий в своих позвонках,
искуситель и символ.
4
Сказитель опечален, сумрак – свеж:
стекает с обмороженной руки дыхание и тает серебро,
что знает о жаре принцесса of Benin
чьи изумруды видели лишь лед алмазов и не более того?,
отделанные жертвами слонов, безмолствуют
в уют парчовый, атласный уют, погружены и
мизерны мечты отшельников,
что там – внутри – живут и пятятся самих себя:
сквозняк приносит весть, но
в хроники ручья уже не поднимается рука
внести еще главу – лед крепче сургуча:
хоть флегма горяча, но
в обморок – легла поверх дождя рука.
5
Будем наблюдать
как каждые 24 часа
удлиняется и тает тень,
оплатим золотишком юных дней
мудрое серебро, осевшее на висках,
станем, как бритвы бояться любви –
так положено в возрасте тридцати,
вспомним о смерти в этой связи
от предательства и петли. И
6
не будем говорить о весне
совсем не будем говорить о весне
потому как, напротив, в окне,
сквозь двойное стекло
перекошенным ртом голосит
немое кино
создадим себе имидж,
дескать, мы с тобой иностранцы,
ничего не поймем
и кивнем снисходительно
если нас не поймут,
повернем два раза ключ,
и не будем бояться смерти,
совсем не будем бояться смерти. И
7
когда сквозь дыру в хляби,
в том пространстве, где место луне,
посыплется снег, ты
бросишь камешек в небо, и
на то, как растекаются круги
будешь смотреть, смотреть…
8
И, похоже, я прав в том, что грежу тобой как Африкой
грезит кёнигсбергский растаман,
в самую слякоть осени, но – ни шагу навстречу солнцу,
потому как – мечта прекрасней на углах этих серых
многотомных жилищ, там где
камни – как черви ужасных глубин
патриархально седы и осклизлы.
Понимаешь теперь, кто в центре смерти моей? Ты
9
же знаешь –
пусто в доме,
в нем голые стены,
нет парчовых рук, есть под люстру головы –
крюк.
10
Безделушки расставив, залезешь в стол,
под бумагами, так случайна,
близко к тампонам, тоже бела –
сигаретка из прошлого
«ах! капрон и лайкра!»
coffee, black, without any sweet –
закипит,..
кто теперь?
может статься позвонит
в дверь?
Потому что – простит., или же не простить?,
перед богом равны
боль в паху и ожог на груди,
и задержка крови,..
баста!..
Чашечку сполосни и
окурочек загаси.
На губах холодок.
11
Что-то шепчет рот дыры…
Ерунда!
Рта дыра –
Выход.
Вход –
Иная дыра.
12
До поры ужасают зеркала.
13
И принявши ванну мы ляжем спать,
зная, что если проснемся, время нам кивнет
(аки власть – свысока)
гордое неповторимостью.
14
Я – наверное – прав. Я люблю тебя так,
как любит Америку
несостоявшийся эмигрант, –
издалека, по телефону,
на частоте коротких гудков новой родины
прежних друзей,
а при встрече, когда предостаточно шепота –
независимо запихиваю руки себе в карманы –
пародирую дешевого детектива
из серии «Бестселлеры Голливуда»,
с обложки глянцевито прищуриваю глаз,
потому как сигаретка зажата в уголок рта, –
15
видишь сама,
что в центре моей любви
прежде всего – сам Я.