Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ирина Машинская

Житель мира

 
 

Манук Жажоян был сбит машиной белой ночью, на Невском проспекте. В этот момент он должен был ехать в поезде С.Петербург-Москва. В Москве была готова продленная, после обычных проволочек, французская виза. Далее — в Париж, где ждала его жизнь. Но билета на московский поезд у него не было, а ни один проводник из тех, что обычно с охотой берут пассажиров, не хотел сажать в свой вагон подозрительного «кавказца». Манук ушел с вокзала, и через несколько часов его уже не было на свете. Об обращении с ним санитаров и врачей петербургской больницы говорить не хочется, а думать невозможно. Все произошло более или менее по сценарию, описанному в одной из немногих мрачных статей Жажояна — о «лице кавказской национальности».
Если «жители мира» существуют, то им был Манук Жажоян. Родившийся в Ленинакане-Гюмри (вернувшись в который однажды, он пережил вместе с ним знаменитое землетрясение), учившийся в Ереванском Университете, образование в московском Литературном институте получивший как переводчик с западноармянского, замечательно переведший не только стихи Аветика Исаакяна, Чаренца, Анаис и значительно менее известных поэтов, но и сложную работу об армянской литургии, написанную Католикосом Всех Армян Вазгеном, он все же Еревану принадлежал не больше, чем Москве, Москве — не больше, чем Питеру, а Питеру — не больше, чем Парижу, где Жажоян провел последние годы, работая в редакции «Русской Мысли». Жить в Париже и работать в «Русской мысли» литературным обозревателем — это здорово звучит в Нью-Йорке или, скажем, в Москве. Но это только отсюда и оттуда. На самом деле это означало, в случае Манука, не просто бедность или там «неустроенность» (устроившегося Манука мне трудно себе представить.) Это означало довольно мучительное, раздвоенное состояние человека, приближавшегося к тому самому лучшему возрасту, когда надобно уже не только воли, но и покоя.
Манук ведь и Парижу не принадлежал, и 4-й волне тоже, поскольку, в сущности, эмигрантом он не был, так как не приземлился — нигде.
Нью-Йорк