Мигель Ламиэль

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Мигель ЛАМИЭЛЬ

в переводах Льва Гунина





ОБ АВТОРЕ

Я познакомился с Мигелем чуть ли не в первый день приезда в Монреаль, если не в 1994-м, то, по крайней мере, -- в начале 1995 года. Это был интеллигентный, симпатичный человек, похожий на учителя или профессора. Так потом и оказалось: его кормило преподавание в школе. Длинные слегка поседевшие волосы, очки, фигура, высокий рост делали его чем-то похожим то ли на Джона Леннона, то ли на кого-то другого из рок-божков шестидесятых-семидесятых. Во всем его облике была какая-то вкрадчивая мягкость, наполненная скрытой энергией и взрывчатостью. Его мягкий английский выдавал «полуфранкофона» и «аллофона». Оказалось, что с женой и с рядом друзей он говорит в основном по-французски.
Мигель -- сын испанских иммигрантов, его привезли в Монреаль совсем маленьким ребенком. Его сформировала среда шестидесятых-семидесятых Монреаля, этого загадочного, шикарного, космополитичного города. Среди его однокашников были ставшие потом известными личности, например, Леонард Коэн; Мигель всеми своими корнями уходит в эту богатую культурную почву.
Разные стороны его дарования раскрывались передо мной постепенно, шаг за шагом. С каждым вечером, проведенным с ним в прокуренном салоне его двухэтажного дома, с каждой новой выпитой бутылкой, с каждым посещением какого-нибудь очередного кафе или ресторанчика мне открывались новые глубины его эрудиции, его магической легкости в общении и творчестве. Он был блестящим, многогранным собеседником, с потрясающим юмором и остроумием. При этом ему была присуща природная простота, там, что забывалось, что перед тобой человек, в совершенстве владеющий тремя языками (испанским, английским и французским) -- не как иностранными, а как родными. Он ненавязчиво подстраивался под уровень собеседника, прощая незнание испанского, имен, терминов. Я поочередно открывал, что он -- талантливый художник, интересный и своеобразный, профессиональный компьютерный дизайнер, потрясающий прозаик, чей роман «Mercurial Doll» надолго стал моей настольной книгой. Мы с ним написали несколько удачных рок-песен, но я до недавнего времени по непонятным причинам как-то упускал из виду его поэзию, существовавшую как бы на другой планете.
В отличие от прозы, он никогда не издавал свою поэзию, хотя она давно и хорошо известна в некоторых поэтических кругах Северной Америки. Месяца два назад по моей просьбе он прислал мне довольно большую подборку своих стихов, и я сделал первые переводы.
Не скрою, последние стихи моего друга меня поразили -- как и сказочная перемена в самой его личности. Переводить стихи друзей часто трудно, нелегко абстрагироваться от осязаемой реальной личности и своих стереотипов о ней. Другие поэты из моего окружения (Херберт Аронофф, Жак Куртье и другие) мной переводятся «легче», трудно сказать, почему.
Мои переводы -- это, скорее, попытка привлечь внимание к поэзии Ламиэля, с надеждой, что за мной придут другие.


Л.Г.




ПЕРЕСМОТР



мне говорили: океан слишком обширен
и все же я плыву на удивленье спокойно
в этой наблюдаемой со спутников пустоте
отражающей (для моего личного развития)
солнечные щупальца знания
я вижу то что хочу а не то что мне нужно
и время течет неопределенней чем когда бы то ни было
всего лишь копошусь извиваюсь в пространстве
достаточно чтобы делать вид что дышу
так случайное зеркало подергивается
лоскутным туманом иллюзий
удачливых дней с очевидным
меню взгляда со стороны
я относительно счастлив
тем временем эта пустота
собирает более глубокие краски
как будто все пересмотрено
поднимаю свой влажный рот
немного выше воды
спросить кто играет струнами моей жизни




ЧУЖАК



      «Почему-то друзья и любимые вкладывают намерения в мой рот;
               разве я говорю на иностранном языке, который один понимаю?
  Недоумения не устают освещать фейерверки на планете Марс (1),
      пока безымянные сателлиты приближаются, чтобы размешать пепел
               слов во рту у меня. Кто же сотрет написанное на доске?
Новому алфавиту должны обучить отщепенца, которым я стал»




МОНРЕАЛЬ ВОЗРОЖДАЕТ МЕНЯ



мимикрия этого города доводит любовь до совершенства


как только тротуары подсохли в начале апреля


улыбки так раскованы-открыты что проницают


вижу волны причесок расчесанных прикосновением ее пальцев


каждый вдох вторгается в мои иссохшие легкие


тут нечто большее, чем брожение солода в ее блондинистом пиве


когда я дрейфую вниз по бульвару ключ в руке


зима достойна своей суровости если молодость -- ее исход


ДЕЗОРГАНИЗОВАННАЯ КАНВА



хромированные фотографии
собирают пыль
губы засорены водяными вопросами
наше сознание бьется в конвульсиях


каждое разрезано скальпелем стариков
умерших чтобы освободить время
от отца к сыну


теперь мы водим пальцами по воде
хрустальных ручьев в райском чистилище
где писания плывут как бумажные лодочки
слизывая ранние слезы
в то время как другие проскребывают колени
избавляясь от улик

1. Марс -- символ мужчин, Венера -- женщин (примеч. переводчика).