Speaking In Tongues
Ирина Фещенко-Скворцова
РЕМЕСЛО
1.
…и взыграет младенец во чреве ее —
понесла —
Небеса, заключенные в смертную суть
Ремесла…
2.
Есть поэты времени:
С временем обвенчаны.
Будто в камень врезаны,
Подлинные, вечные.
Я приметы времени
Даже не зову.
А в минуты в редкие,
Утром, днем и вечером,
Не пишу для Вечности —
В Вечности живу.
3.
Пролегло междуречье
Между речью и речью.
Время клева и лова
Серебристого слова.
Только мелкие рыбки,
Забавляясь, как дети,
Проплывают сквозь сети,
В фосфорическом свете
Возникают и гаснут.
А глубинные рыбы,
Появляясь из сети,
Изменяются в сути,
Изменяются в цвете,
Умирают напрасно.
4.
Там, где даже молитвы
Прозвучат, как упреки,
Где сама благодарность
Поневоле низка,
И беспомощны строки
Перед теми, что были,
Перед теми, что плыли,
Точно в руки — река.
Беззащитность полета…
Беззащитность поэта…
Беззащитность ребенка…
Беззащитность цветка…
5.
Близорукими глазами
Контур улови.
От сплошного бормотанья
Строчки оторви.
Так и будет: вечер, тайна,
Не черты, а очертанья,
Контуры любви.
6.
Строгая моя пустынь,
Строже и нет устава.
Я от себя устала —
Разве себя отпустишь?
Через века, теперь ли,
Выдохну слитным слогом,
Словно большим терпеньем
Сломана клетка слова.
Из древнекитайских философов
1.
Не приснилась еще
Прямота умолчанья?
Прикоснись и отпрянь,
Забывай про слова.
Чудаком прослыви
В ожидании чуда…
Хорошо, если мысли
Пришли ниоткуда.
2.
Для рыбы — сеть,
Для птиц — силки,
Для мысли — слово.
Зверь приручен —
И клетка не нужна.
Но откровений
Хитрая полова
Не открывает
Полного зерна.
Беседы Мэн-цзы о воспитании справедливости
1.
Мэн — цзы был принят лянским правителем. Ван сказал: «Отец! Вы приехали
ко мне, не посчитавшись с расстоянием в тысячу ли, вероятно, чтобы принести
пользу моему царству?»
Ах, ван!
Зачем непременно о пользе?
Не это ли главное зло?
Правитель о благе страны помышляет,
Сановник для блага семьи промышляет,
Чиновник во благо свое умышляет…
Ах, ван!
Зачем непременно о пользе?
Не это ли — главное зло?
2.
Природа людская —
Подобие ивы.
Порой прихотливы
Порока извивы, —
Но чести достоин
Искуснейший, ибо
Он сделал из ивы
Прекрасную чашу
Для мудрости Неба.
— Рубить по живому —
Проклятье накликать.
Недолгим наклоном,
Благим пожеланьем
Останется благо.
— Природа людская
Подобна потоку:
Теченье воды
Не стремится к востоку.
Откроешь ей путь,
И течет, не гадая.
Не зла, не добра,
Как природа людская.
— Поток устремляется
Вниз неустанно.
Но воду преградой
Подняться заставят —
На круче застынет,
Вершине не рада.
Жестокость в ответ
Порождает жестокость.
Подобна потоку
Природа людская.
Не спорит с природой
Для Неба рожденный.
Нежнейшие всходы
Мудрейший не тянет.
Безвременно вянет
Росток поврежденный.
Не спорит с природой
Для Неба рожденный.
* * *
«Обитель дальняя
Трудов и чистых нег»…
Обида давняя:
«На свете счастья нет»…
Холодный свет зимы
И Черной речки снег…
Когда—нибудь, и мы…
Всему предел положен.
Но ты идешь домой, моя благая весть.
Какие мы сейчас.
Глупее и моложе,
И знаем сгоряча:
На свете счастье —
Есть!
Читая Блока
Мне с детства это было очень важно,
Как у воды песок змеится влажно.
Но кто-то рано мне пути зафлажил,
Совсем другой расклад определил.
На третьей трети заданного кросса
Перед глазами ледяное просо.
Ну вот и снова рассвело и смерклось,
И не успеть додумать: жизнь короче.
Но чувствую: все прояснится к ночи.
Не суетись. Все станет страшно просто,
Когда дойдет до жизни и до смерти.
А.Блок в мае-июне 1921 г.
С отъезда, с Москвы так и маюсь.
Читал там стихи, как во сне.
Все сразу цвело этим маем,
И было тепло. Но не мне.
Ночное далекое небо.
Полегче. К окну подойти.
Прислали мне русского хлеба
Без примеси даже…почти.
Лишь тень уходящего чувства:
Заплакать бы, Любу крестя…
Россия, проклятая чушка,
Сжирает родное дитя.
* * *
«И там напишу картину…» Из дневника Марии Башкирцевой 12 июля 1883 г. И я напишу картину…
Там небо вдаль убегает,
Там дышит земля нагая.
Просторно дышит земля.
И жизнь, такая простая,
Теряется в том просторе.
И может, совсем не стоит
Так дорого ей платить…
* * *
Знать бы,
Сращиваясь старательно
По открытой ткани обид, —
Счастье —
Это когда царапина
Побольнее раны болит.
* * *
Вечер символами полон,
Только имя улови…
Ночь стирает всю палитру,
Купиной неопалимой
Проступает контур сути,
Отступает суета…
Если так
Стирает старость
Буйство красок
Сладострастья, —
Может там,
За гранью пола,
Тайна истинной любви?..
* * *
И снова друг о друге
Судим праздно
На шкуре неубитого медведя.
Не плачь.
Тревожно, к ветру,
Заалеет запад.
Медвяно-терпкий
Тополиный запах,
Осевший толстым слоем
У ограды.
И винограда
Запотевшей гроздью
Осенний воздух…
Ты счастлива
И, значит, виновата.
Не плачь.
Пускай другие
Будут правы.
* * *
Капризный ребенок,
Опять, неотвязный, приходит,
Заплачет и тянет за платье,
И нет ему, глупому, дела,
Что я ничего не успела,
Что лучший мой лекарь
Со мной так недолго знаком…
Несбывшимся летом,
Как листьями, город устелен.
Не плачь, мой ребенок.
Мы оба немного устали,
Не плачь, у природы
Любое желанье — закон.
* * *
Опять болит?
Утихнет понемногу.
С закрытыми глазами полежи.
Ну, потерпи.
Ну вот, и слава Богу,
Вот и прошла,
Прошла…
Не боль, а жизнь.
* * *
Не Бог,
А только человек.
Но если боль
Стихает,
Живой водой
Стекает с век, —
И все,
Что человеку надо:
На миг в душе покой и лад,
Короткий вдох, короткий взгляд.
И кроткий свет
Другого взгляда.
Виталию Бианки
Тот охотничий пыл
Бог давно уж простил,
Как по лесу идя,
Убивал,
Оставаясь его величайшим поэтом.
Лес его не забыл,
Лес ему отомстил
Тем, что только любовью
Ответил на это.
Это ж надо суметь,
Это так по-мужски:
Без особой тоски
И любить, и ласкать, и жалеть,
Убивая…
Убывает неласковый день,
Затихает звенящая медь…
Читая Достоевского 1.
Бомж надрывно кашлял,
Мне не сват, не брат…
Каждый перед каждым
Страшно виноват…
Разрывая, делим
Неделимый свет.
Будем ли, как дети,
На исходе лет?
2.
Остерегись: там шапочный разбор.
Там каждый взгляд колючками унизан.
Завистливое равенство рабов
Торопится высокое унизить.
Локтями в бок, по головам пролезть…
Но есть
еще незанятые ниши.
И есть
еще награда на Земле
Для кротких,
для юродивых,
для нищих.
3.
Вечер жизни смежает тяжелые веки,
А старуха-процентщица копит грехи.
Свидригайлов и Соня — в одном человеке.
Человеку легко по теченью грести.
Человеку сидеть, безнадежно седея,
В непроглядную безвесть готовясь убыть.
Обманула мечта. Не согрела идея.
А старуху в себе — не узнать, не убить…
* * *
Наступает любовь.
Тонкий лучик скользит
В настороженный мрак.
Потому что вблизи
Все бывает не так.
Если слаб, потуши.
Потуши, помоги умереть.
Он ползет по душе,
Как по темной звериной норе.
А навстречу ему
Дурнотой поднимается страсть.
Теплым запахом крови на давних кострах
Поднимается страсть.
И, как тени на стенах, рождается страх:
Не сойти бы с ума.
То приходит в движение тьма, —
В наступление тьма.
Луч ползет по душе,
Как по темной звериной норе.
Если слаб, потуши.
Потуши, помоги умереть.
Вольный перевод из Сенеки
Земля, нагретая за лето,
Как материнская утроба.
Рожденье — это праздник света.
Зачем же атрибуты гроба?
Есть декорации у смерти,
Как есть условности у жанра.
Но кто сказал, что смерть ужасна?
Да с той же жизнью соразмерьте.
Чуть начал жить, и вот полезли
Слепая дурь людей недобрых,
Затеи зависти, болезни, —
Да каждый — сам себе Иуда.
Нас будто гонят прочь отсюда,
А это значит: мы не дома.
Но, как финальный акт балета.
Уход твой празднично устроит
Земля, нагретая за лето,
Как материнская утроба.
РАЗГОВОР С ДУШОЙ
— Отдай мне свою душу... — Душу можно отдать — Богу. Или продать — Дьяволу. Из частной беседы.
— И кого ты ждешь, душа?
И сама-то — что ты можешь?
Коль цены себе не сложишь,
Не получишь ни шиша.
— Не беда, что у поэта
За душою — ни гроша.
А беда, что у поэта
Слишком бедная душа.
Для дельца и торгаша
Тоже слишком хороша...
— Для кого же — по плечу?
Для Батыя? Для Мамая?
Налетит, сомнет, сломает...
— Жду такого, как сама я.
Лишь такого — и хочу.
* * *
Их — тех, кто ведал — ведьмами от века,
И — на кострах, и — по ветру не раз.
Я вся — моя незыблемая вера,
Но жаль, что это раздражает Вас.