«Радоваться, когда потакают, и огорчаться, когда перечат
— в природе каждого, в ком течёт кровь.»
Жёрдочка Для Птиц
Нормально выспаться Жуге в ту ночь так и не удалось — старый тюфяк,
набитый гороховой соломой, который травник отыскал на чердаке, был отсыревшим
и ужасно пах мышами. Телли взять его не захотел, завернулся в дырявое войлочное
одеяло и устроился на лавке. У Рудольфа, конечно, была кровать, и гость
по городским обычаям вполне мог рассчитывать на место на ней, под одним
одеялом с хозяином. Проблема заключалась в том, что Жуга чувствовал себя
здесь кем угодно, только не гостем. Он вообще испытывал неловкость от того,
что столь бесцеремонно вторгся в дом старьёвщика, и отвоёвывать у старика
кровать посчитал для себя делом низким и недостойным. В конце концов, любая
наглость имеет свой предел! От всех этих мыслей у травника к утру ужасно
разболелась голова, он встал с рассветом, распахнул окно и вывесил тюфяк
проветриться, после чего вернулся в комнату, где ночевал, и осмотрелся.
От запаха плесени свербело в носу. Комната на втором этаже была чуть
ли не до потолка завалена всякой всячиной, разбирать эти вековые завалы
у странника не было ни сил, ни желания. Широкие полки вдоль стен оставляли
свободным лишь узкий проход, по которому Жуга едва пробрался прошлым вечером,
освещая себе путь огарком сальной свечки.
— Ну и ну, — пробормотал он, оглядывая весь этот хлам при свете дня.
— Похоже, он и впрямь старьёвщик, этот Рудольф!
Внизу было ещё темно. Камин давно погас. Рик, бросив свой остывший
коврик, перебрался к Телли под скамейку; из-под свисающего края одеяла
высовывался кончик его зелёного хвоста. Широкую, почти квадратную комнату
перегораживал старый прилавок, частично уже разобранный, не иначе, как
на растопку. Полки и здесь прогибались под тяжестью всевозможных вещей,
когда-то выставленных в качестве товаров, а ныне превратившихся в никому
не нужный хлам. На стене висело два зеркала, изрядно побитая молью волчья
шкура с головой и зубами и небольшое чучело лесной совы.
— Любуешься? — спросил, спускаясь по лестнице, Рудольф. Странник обернулся.
— Ну-ну. Можешь не отвечать.
Он вынул из кармана старый замшевый кисет со следами цветной вышивки,
неторопливо набил длинную трубку с обгрызенным янтарным чубуком, затем
вооружился кочергой и поворошил в золе камина в поисках тлеющего уголька.
Нашёл, прикурил и опустился в кресло.
— Раньше я держал здесь лавку, — проговорил старик. Выдохнул клуб дыма.
— Но сейчас я отошёл от дел. Хотя в конце концов я знал, что рано или поздно
сыщется такой вот прыткий сукин сын с толстым кошельком и выкурит меня
отсюда, как лису из норы...
Седой, сутулый, горбоносый, похожий сейчас на какую-то огромную старую
птицу, Рудольф сидел и рассуждал, сам отвечая на свои вопросы, а странник
чувствовал себя всё глупее и глупее.
— Ну хватит, — наконец сказал Жуга. — Хватит. Мне жаль, что всё так
получилось. По правде говоря, я хотел всего лишь снять комнату, а не отнимать
у тебя жильё. Дом большой, поместимся как-нибудь. Я не собираюсь тебя выгонять.
— Охотно верю, — усмехнулся тот. — Человеку, у которого хватает наглости
и денег, чтобы выкупить чужую закладную на дом, ничего не стоит нанять
двоих стражников, чтоб выдворить несчастного старьёвщика вон. Ты этого
не сделал. Почему? Сам прячешься от стражи? Вряд ли, иначе не пошёл бы
в магистрат. Денег не хватило? Тоже не причина — посулил бы им чего-нибудь
из моего хозяйства и дело с концом. Кстати говоря, как тебе удалось выкупить
мою закладную?
— Я сторговал за полцены. Убедил их, что дом почти разрушен.
— Почти разрушен? — воскликнул Рудольф и взмахнул чубуком. Табачный
дым завился в сизую петлю. — О святая простота! Почти разрушен! Да он простоит
ещё сто лет! Стена в четыре кирпича! А чердачные балки ты видел? Это ж
лиственница, ей сносу нет. А черепица? Разве сейчас делают такую черепицу?
Плоская, ручной формовки, в два пальца толщиной! Звенит под ногтем! Да...
Ну ладно, сделанного не воротишь. Да. Нам есть о чём поговорить, мой наглый
рыжий друг. Как я понял, уходить отсюда ты не собираешься?
— Нужно же мне где-то жить, — бесхитростно ответил тот, — и раз уж
я откупил этот дом...
— Но в городе полно других домов. Почему бы тебе не поселиться в центре
города? Там ведь почти всё уцелело! Почему не у реки, наконец? Ты говоришь,
что откупил мой дом за полцены. Но даже пятьсот талеров — большие деньги.
Откуда у тебя такая сумма? Чем ты зарабатываешь себе на жизнь?
— Траволечением, — ответил Жуга, когда Рудольф умолк. — Я не так богат,
как ты думаешь. Твой дом на окраине города, а значит, жильё здесь дешевле
и шуму меньше. Ворота рано или поздно разберут, до леса здесь ближе всего,
а хороших трав у реки не найти. Да и сырость лишняя мне ни к чему... Я
ответил на твой вопрос?
— Вот как, — пробормотал задумчиво старьёвщик, — травник, значит...
И что же, собираешься открыть аптекарскую лавку? Или прямо сразу возьмешься
врачевать?
— Я ещё не решил, — уклончиво сказал Жуга. — Сперва надо обжиться,
дом в порядок привести, да и мальчишку ещё куда ни то пристроить.
Рудольф, казалось, травника не слушал, сидел, попыхивая трубкой и полузакрыв
глаза.
— Не так-то это просто, открыть аптеку, — произнёс он наконец. — Требуется
патент и разрешение от бургомистра. Да. А ты думал, что всё будет, как
в селе — пришёл, заселился в первую попавшуюся хату и врачуй, как бог на
душу положит? Сперва надо года три походить в учениках у известного аптекаря,
потом лет семь у него же в подмастерьях, потом — заплатить вступительные
взносы в цех фармацевтов, получить благоволенье магистрата, и уж тогда
пожалуйста — торгуй, лечи, учи учеников... Как ты намерен с этим разбираться?
Или думаешь дать на лапу нужным людям? Так ведь денег не хватит. Или, —
глаза старьёвщика прищурились, — или ты не тот, за кого себя выдаёшь? Ты
воевал? Откуда у тебя эти шрамы? — он указал чубуком.
Жуга промолчал, несколько обескураженный, огляделся, подвинул к себе
скамейку и сел напротив старика.
— О шрамах разговор и долгий, и ненужный, — произнес он. — В горах
их считать не принято. А войну мне неохота вспоминать. Я не сражался за
османов, об остальном умолчу. А что до моего занятия... Скажем так: я не
собираюсь о себе кричать на всех углах. Те, кому я понадоблюсь, сами меня
найдут.
Рудольф поднял бровь.
— Если в магистрат донесут, что ты работаешь без его дозволения и берёшь
за это плату, тебя ждут большие неприятности, — сказал он.
— Значит, я не буду брать за это плату. К тому же, аптекари ведь тоже
должны у кого-то закупаться травами. Или ты думаешь, что эти господа свои
травы собирают сами?
Жуга усмехнулся, глядя, как и без того длинное лицо старьёвщика вытягивается
ещё сильней.
— Ну и хитёр же ты, — с оттенком уважения сказал тот наконец. — Сущий
лис. Это же надо, до чего додумался! Да...
И старик снова запыхтел своей трубкой.
— Ладно, — травник шлёпнул себя по коленкам и перебросил полотенце
с шеи на плечо. — Как бы то ни было, ты прав: я отсюда уходить не собираюсь
— зима вот-вот нагрянет, да и деньги на исходе. Но и тебя выгонять не буду,
живи как жил. А вот потесниться придётся. У тебя три комнаты, и лавку ты
уже не держишь. Барахло придётся выбросить или снести в чулан, — старьёвщик
чуть заметно вздрогнул, но промолчал. От взора травника это не укрылось.
— Я поселюсь, пожалуй, наверху, где спал сегодня.
— Как хочешь, — с плохо скрываемым раздражением ответил Рудольф. —
Смотри, не пришлось бы потом пожалеть. А этого куда? — он указал на спящего
мальчишку. Жуга пожал плечами:
— Посмотрим.
Разбуженный разговором, Телли между тем уже проснулся, сел и принялся
тереть заспанные глаза. Зевнул, отбросил чёлку с глаз.
— Утро доброе, — кивнул он, завидев Жугу и Рудольфа. Соскочил босыми
ногами на пол. Сморщился и помахал рукой, разгоняя табачный дым. — Слышь,
Рудольф, где тут у тебя это...
— Что? — тот поднял голову. — А... там, за кухней, сразу в конце коридора,
под лестницей. Твой э-ээ... питомец уже проснулся?
— Да ну, скажешь тоже! — фыркнул тот. — Он до вечера продрыхнет. Сутками
готов спать, как нажрётся.
Телли убежал, и Рудольф повернулся к травнику.
— Оставишь его при себе?
— Надо же с ним что-то делать.
— Ты теперь здесь хозяин.
— Сейчас решим... Телли! — окликнул Жуга вернувшегося мальчугана. —
Сядь, разговор есть. Ты что дальше делать думаешь? Чем жить?
— Выгоняешь? — спросил тот без обиняков. Травник смутился.
— Нет, но... Хм. Послушай, Телли. Вижу, от тебя так просто не отделаешься.
Я не могу вас с Риком содержать за просто так. А мне всё равно нужен помощник.
Если ты хочешь остаться, тебе придется этим делом заняться. Согласен? —
тот поспешно закивал, глаза озорно заблестели под завесой белой чёлки.
— Только Рик пусть тоже останется, — потребовал он.
— Ладно, — кивнул Жуга. — Теперь слушай, чего скажу. Первое мое условие
—никакого воровства ни дома, ни на улице. Не хватало нам ещё одной ссоры
со стражей.
— А дома-то чего? — Телли шмыгнул носом.
— Чтобы не было соблазну, — отрезал Жуга. — Так. Второе — работа, но
об этом позже. Мелкие поручения не в счёт. Ну и последнее — убирать за
своим дракошкой будешь сам. Всё понятно?
— Всё, — кивнул тот.
— Вот и отлично, — Жуга достал из кошеля две монетки. — Беги на рынок,
прикупи какой-нибудь еды, а то, как мне кажется, торговцы на эту улицу
ещё не скоро доберутся. Потом забеги на постоялый двор, узнай, почем у
них свежей соломы охапка. Всё, беги.
С этими словами травник встал, намереваясь идти наверх, но услыхал,
как Телли за его спиной вдруг сдавлено охнул, и обернулся. Парнишка во
все глаза таращился на спину Жуги, рассечённую косым неровным шрамом слева
вверх направо.
— Это ж как... — ошеломлённо пробормотал он. Поднял взгляд на травника.
— Где тебя так? Это ж разве можно выжить после такого!
— А я и не выжил! — травник сделал страшные глаза и рассмеялся. — Ладно,
хватит болтать. Дуй за едой, потом поговорим, а то работы — целая гора.
Телли наконец-то умчался. Рудольф некоторое время задумчиво рассматривал
спящего под лавкой дракона, потирая острый, заросший седой щетиной подбородок,
затем вздохнул и принялся выколачивать погасшую трубку.
— Послушай, парень...
— Я Жуга, — ответил травник. — Зови меня Жуга.
— Хорошо, — рассеяно кивнул Рудольф. — Хорошо. Ты видел когда-нибудь
такого зверя?
— Нет.
— И я — нет. А между тем, мне уже стукнуло полвека, и я не всегда сидел
в лавке. В своё время мне пришлось немало поездить...
— Я много слышал о них... — начал было Жуга, но старьёвщик оборвал
его на полуслове:
— Покажи мне того, кто о них не слышал! А вот кто их видел? И тут —
на тебе, посреди города... Откуда эта тварь у сопляка?
— Он сказал... А впрочем, я не знаю.
Старьёвщик помолчал.
— Сдаётся мне, эти двое ещё доставят тебе хлопот, — сказал он, не глядя
на травника, — да и мне тоже. Как думаешь, а, Жуга? Доставят?
Травник кивнул:
— Непременно.
* * *
Хлопоты не замедлили себя ждать. Остаток дня ознаменовался сразу несколькими
событиями, и далеко не все из них были приятными.
Во-первых, спёрли с окошка тюфяк; спёрли, несмотря на безлюдную улицу,
второй этаж и ветхость оного тюфяка.
Во-вторых, дракошка выспался и поднял шум, не обнаружив рядом своего
хозяина. Травнику едва удалось его урезонить.
В третьих, Телли заявился в середине дня, без денег, без еды и с расквашенным
носом. Жуга почувствовал некоторое беспокойство — количество увечий, собранных
всего лишь за два дня непоседливым мальчишкой, становилось просто пугающим.
— Та-ак, — угрюмо протянул Жуга, отставляя веник и оглядывая парня
с ног до головы. Тот смущенно переминался на месте. — Теперь ещё и для
тебя готовь припарки! Похоже, и впрямь придётся учить тебя драться... Кто
тебя так отделал?
— Да этот... Отто, — проворчал тот и хлюпнул носом.
— Какой ещё Отто?
— Отто-Блотто с блошиной канавы.
— Один?
— Втроём...
— Ясно, — кивнул Жуга. — Вон бадья, иди умойся. Обеда нам, похоже,
сегодня не видать... Да и ужина тоже. Впрочем, постой. На один горшок каши
у меня припасов хватит. Не трать всю воду, эй! Оставь немного на еду!
— Каша, это не еда, — хмуро проворчал Рудольф, спускаясь вниз по лестнице,
— это то, что едят с едой.
Жуга пожал плечами и наполнил водой котелок. Засучил рукава.
— Можешь предложить чего получше?
Старьёвщик скрылся в комнате и через некоторое время появился вновь,
неся завёрнутый в тряпицу свиной шпик и четверть каравая хлеба. К этому
времени Телли уже натаскал с улицы дров, и теперь оба они разжигали огонь.
— Ну и камин у тебя! — кашляя и вытирая запорошенные пеплом глаза,
промолвил Жуга. — Дымоход давно чистили?
— Чего греха таить, — вздохнул Рудольф, — давненько.
Травник подложил в камин щепок, сломанной дранки, подождал, пока не
разгорелось, и взялся за поленья. Замешкался и повертел одно из них в руках.
Постучал по дереву щербатым ногтем, развернул поближе к свету.
— Осина... — пробормотал он и кинул деревяшку мальчишке. — Ну-ка, лови!
Телли поймал и недоумевающе воззрился на него.
— Много там таких поленьев?
— Ну.
— Неси ещё.
— Зачем?
— Зачем, зачем... Всё тебе скажи. Сажу будем из трубы выжигать. Давай,
тащи все, что найдешь. Да, постой-ка! Ты насчёт соломы не спрашивал?
— Нет.
Травник открыл было рот с намерением еще что-то сказать, но передумал
и промолчал.
* * *
Перспектива провести ночь на голом полу, пусть даже и укрывшись кожухом,
травника совсем не вдохновляла, и после ужина Жуга отправился разыскивать
ближайший постоялый двор.
— Найдёшь легко, — сказал ему Рудольф. — Дойдёшь до башни, а потом
налево и всё прямо, никуда не сворачивая.
Так оно и вышло. Приземистое двухэтажное строение с подворьем, складом
и конюшнями при нём Жуга заприметил издалека — ближайшие к нему дома лежали
в развалинах. Высокие ворота украшала жестяная вывеска с коряво намалёванным
на ней огромным красным петухом. Травник поднял бровь и усмехнулся — хозяин,
видно, был не слишком суеверен, если выбрал для своего заведения столь
провокационное название. Местами краска облупилась, а в самую серёдку вывески
во время осады долбанул тяжёлый камень из баллисты, вдавив петушиную грудь
на целых два вершка, от чего вся картинка приобрела довольно странный вид.
Править вывеску не сочли нужным. Удачно расположенный на равном расстоянии
от двух ворот, «Красный петух» был переполнен. Двор загромождали телеги.
Горел костёр. Два парня, охранявшие товар, проводили травника настороженными
взглядами и вернулись к своим делам. Жуга с некоторым усилием отворил скрипучую
дверь, миновал двух вышибал на входе и остановился у камина. Один из громил
с неодобреньем покосился на него и подошел поближе.
— Тебе чего, рыжий?
— Хозяин здесь? — вопросом на вопрос ответил тот.
Громила почесал за ухом.
— Нет местов.
— А мне не надо. Я по другому делу.
Парень помедлил, затем кивнул.
— Обожди тут.
Он скрылся за занавеской, но вскоре показался вновь, ни слова травнику
не сказал и вернулся на своё обычное место у двери.
— Ты меня искал?
Жуга обернулся.
Хозяин «Красного петуха» был широченный и приземистый как комод и едва
ли уступил бы в драке своим вышибалам. Физиономию его можно было даже назвать
красивой, если бы не свернутый когда-то набок нос, косо сросшийся рубец
на подбородке и кривые сломанные зубы. Серые, с прищуром глаза смотрели
цепко и внимательно.
— Да, — кивнул Жуга. — Я. Мне нужна солома.
— Сколько?
— Две охапки.
Лицо кабатчика озадаченно вытянулось. Жуга в жизни не видел, чтобы
такой простой ответ вызвал такое удивление. Громилы у стены, издалека не
слыша этот разговор, тревожно шевельнулись, но хозяин уже взял себя в руки
и сделал им знак оставаться на месте.
— На хрена тебе столько?
Травника всё это помаленьку начинало раздражать.
— Тюфяк набить, — ответил он угрюмо.
Какое-то мгновенье хозяин постоялого двора тупо на него таращился,
и вдруг... разразился хохотом. Постояльцы в зале заоглядывались. Вышибалы
у стены снова нервно задвигались.
— Сол... Ох, солома... — утирая слезы, сквозь смех выдавил тот. — Ну,
приятель, насмешил! А я-то думал... Иди на двор, Вилли покажет, где взять.
— Сколько я тебе должен? — спросил Жуга, силясь понять, что происходит.
— Оставь менку на память. Надо же — солома... Вилли! Чёрт, куда этот
дурак запропастился? — он повернулся к травнику, прежде чем уйти. — Подожди
минутку. Может, выпьешь чего?
Жуга поразмыслил и кивнул:
— Пожалуй.
У стойки было пусто. У стены в неровный ряд выстроились бочки с пивом.
Парень за стойкой вопросительно поднял взгляд на травника. Жуга заказал
для разнообразия светлого, расплатился, подхватил протянутую кружку и огляделся.
День клонился к вечеру. Почти все столы в корчме были заняты, лишь за двумя
оставались свободные места. Травник поразмыслил и решил, что пить придётся
стоя, но в этот момент столкнулся взглядом с каким-то парнем за ближайшим
свободным столом. Тот похлопал ладонью по лавке и поднял кружку приветственным
жестом. Жуга в ответ поднял свою, хлебнул пива и направился к нему.
Стол перед незнакомцем покрывали липкие разводы пролитого пива, островки
костей и рыбьей чешуи. Парень молча подвинул Жуге копчёный хвост селедки
и выудил откуда-то ещё один. Согнул рыбешку — золотистая кожица с треском
лопнула — и слизал с пальцев жир.
— Хороший день, — сказал он.
Жуга кивнул и снова отхлебнул из кружки. Пиво было дрянное. Несмотря
на это, парень был весьма навеселе. Худой, высокий, кадыкастый, в сером
стёганом полукафтане, он сидел здесь, наверное, с обеда. В его зачёсанных
назад, чуть рыжеватых сальных волосах застряла чешуя.
— Ты чем так Вальтера насмешил?
— Не знаю, — травник пожал плечами. — А что?
— Впервые в жизни слышу, как он смеётся. Выпьем, рыжий.
Выпили. Парень со стуком поставил на стол опустевшую кружку и вытер
усы.
— Я Бликса. Лудильщик, — сказал он, демонстрируя зачем-то травнику
узкие, в застарелых ожогах ладони. — Вообще-то, меня звать Ганс, но это
имя мне не нравится. Я тебя раньше не видел.
— Меня зовут Жуга. Я здесь недавно.
— Ого! Имечко что надо. Не слыхал. Чем промышляешь?
— Так... По травам.
— А, по травам, ну. Ага. Надолго в городе?
— Как повезёт.
— А где живёшь?
— У Синей Сойки.
— Где, где? — рассмеялся тот. — Ты, брат, заливай, да знай меру. Там
же ни одного целого дома не осталось.
— А у Рудольфа.
Бликса вмиг посерьёзнел, и даже, кажется, немного протрезвел.
— А что, — осторожно спросил он, — старый Руди уже... того, башмаки
в угол? Ты, значит, вроде как наследник?
Жуга пожал плечами. Кружка его почти опустела.
— Почему же — жив он... Просто я там живу. Ну, как бы на постое.
— Врёшь!
— Чтоб мне лопнуть.
Парень присвистнул. Поскрёб в затылке.
— Ну, тогда ты этого... того... поосторожней! — пробормотал он, и вдруг
засуетился. — Чёрт, совсем забыл! Мне ж надо...
Он нырнул под стол, вытащил тяжёлый, глухо звякнувший мешок, порылся
в нём и лихо припечатал на столешницу монетку.
— Ну, мне пора, — он встал. — Бывай, рыжий. Понадоблюсь, спроси меня
у Вальтера, он скажет.
Жуга кивнул, проводил его взглядом и залпом допил своё пиво. Задумался.
Что-то было не так во всей этой истории с Рудольфом.
Парнишка, собиравший со столов пустую посуду, подошёл к Жуге и попытался
взять монетку, что оставил Бликса.
Монета не двинулась с места.
— Колдовство! — мальчишка сплюнул и перекрестился.
Парнишка тупо похлопал глазами, сгрёб менку под фартук в карман и повернулся
к травнику.
— Это ты, который за соломой?
— Я, — Жуга кивнул.
— Пошли.
* * *
К ночи стало холодать и Телли не рискнул как в прошлый раз заснуть
внизу, прекрасно понимая, что как только догорит камин, спать станет невозможно.
Вдобавок, Жуга под вечер приволок огромную охапку свежей соломы, застелил
её сверху рогожей и теперь устраивал себе ночлег в комнате наверху. Недолго
думая, Телли направился туда же.
— Да это... Холодно внизу, — Телли картинно поёжился. — И жёстко.
— Хитрый, — усмехнулся травник. — Как спать, так сразу, а вот солому
поискать...
Он выдержал паузу и молча оглядел мальчишку. Телли потупился. Щуплый,
маленький, босой, в разодранной рубашке, он и впрямь был одет не по-осеннему.
Ещё одна забота, так-перетак...
— Ну ладно. Лезь.
Обрадованный, Телли перелез через Жугу и заворочался, шурша соломой.
— А я вот одеяло принёс... Ой-ёй, колется!
— Терпи, завтра мешок раздобуду. Яд и пламя, да не ворочайся ты так
— ещё рухнет что-нибудь с полки! — Жуга вздохнул. — Придётся завтра разобрать
весь этот хлам... Эй, — он вскинулся, — а змей твой спать до нас не приползёт?
— Нет, — соврал Телли.
Рику было всё равно, где спать, лишь бы было потеплей. Как и любая
ящерица, он остывал к утру так, что поначалу даже двигался с трудом. Тил
не сомневался, что дракон притащится наверх, едва лишь догорят последние
дрова, но травнику об этом сказать не решился — а ну, как прогонит?
Некоторое время оба лежали без сна, согреваясь. Жуга, хоть сам и отругал
мальчишку, тоже беспокойно ворочался с боку на бок, хмыкал задумчиво, с
хрустом потирая ладонью небритые щёки.
— Стены, — бормотал он, — черепица... Ножки от стола.
— Чего? — вскинулся Телли.
— Ничего, — рассеяно ответил тот. — Ты хорошо Рудольфа знаешь?
— Нет конечно.
— Вот и я не знаю, — травник сел, поскрёб исколотую соломой спину.
В окошко лился лунный свет. Лохматый профиль травника на фоне окна казался
залитым чернилами. — Тревожно что-то мне. Дом опять же этот...
— А чего? Дом как дом.
— Ну, да, как же... Если он в залог пошёл — и то за тысячу талеров!
Представляешь, сколько он в начале стоил, новый? Стена в четыре кирпича,
чердачные балки из лиственницы. Черепица эта... в два пальца толщиной.
Тьфу, чёрт, я уже и сам говорю как Рудольф... А чучела эти, а мебель? Ни
единой трещинки до сей поры. Вся гладкая, как зеркало. И ножки... эти...
круглые.
— Их на станке точат, на токарном.
— Да? Ну всё равно — дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И
почему он дело своё прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, как будто он
и вправду сумасшедший... Яд и пламя! — травник подскочил на месте, как
ужаленный и вытаращился в темноту: — Рик? Ты, что ли?!
Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной
прорезью зрачка. Не дожидаясь приглашения, Рик двинулся вперёд, нахально
втиснулся меж Телли и Жугой, улёгся поудобнее, зевнул и вскоре задремал.
— О, господи... — только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое
драконово крыло, — только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?
Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал
соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегчённо вздохнул — гнать
его пока не собирались.
— Ладно, — проворчал Жуга. — Давай спать, а то завтра вставать рано.
— На хрена рано-то?
— Травы собирать пойдём, — был ответ.
* * *
На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря
и оба отправились за город. Рика заперли в доме, чтоб не увязался следом.
Путь был неблизкий — сначала до ближайших ворот, что находились в западной
башне — Башне Трёх Ключей, а затем — далеко на юг, вверх по течению реки.
— Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так
далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, — рассуждал по дороге Жуга.
— Но на деле-то всё проще: чем дальше от города, тем лучше.
— Это чтобы люди не мешали?
— Травы там чище, — ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо
поросшим кустарником лугу. Огляделся. — Так, начнем, пожалуй. Вот эти стебли
видишь? Запоминай — это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа,
когда он цветёт.
— Мы его звали — овечье рунишко, — кивнул Телли.
Брови травника удивлённо полезли вверх.
— Ого, — сказал он, — а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так
его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить,
у тебя башка с непривычки треснет.
— А для чего она?
— Башка?!
— Да это... трава, волкобой этот.
— Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше
сохранялись. А ещё говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут
на порог.
— Это правда?
— Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней.
Да, много всяких врак об этом ходит, — он уложил в сумку сорванные стебли.
— Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать
их тайну... Только не каждому это дано. О, гляди — лопух... Дай-ка лопатку.
— Репей-то нам на черта?
— Осенний корень лопуха в настойке, — наставительно сказал Жуга, окапывая
куст вокруг, — от осиного или пчелиного укуса — первейшее средство.
— А почему осенний?
Травник пожал плечами:
— Я не знаю.
— А это... Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает,
ежели сумеешь её цветок сорвать...
— Это папоротник-то? Ерунду болтают, — сказал Жуга, утирая лоб рукавом.
Потянул из земли оголившийся корень. — Я дважды просидел у орляка всю ночь
на Ивана, ни хрена он не цветёт. Городские байки. Другое дело, что червяков
из брюха гонит, если приготовить его как надо. А ещё от поясницы помогает,
если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.
— Так давай набьём!
— Завянет быстро — не сезон.
— Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь по осени и крючит.
— На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника
настойка или, там, акация... А вот ещё про папоротник: если растереть свежий
листок и к ране приложить или, там, к свищу — в три дня всё заживёт и следов
не останется. Ну-ка, помоги...
Домой к Рудольфу Телли возвратился нагруженный травами и окончательно
обалдевший от обилия разных сведений.
— Мне всё это в жисть не запомнить, — сказал он, поразмыслив.
— А ты не запоминай. Ты просто слушай.
Меж тем Рудольф отлучился по каким-то своим делам. Воспользовавшись
его отсутствием, Жуга и Телли решили разобрать завалы в верхней комнате,
пока какой-нибудь котёл и впрямь не рухнул ночью им на головы.
Толстые, неструганного дерева полки прогибались под непосильной тяжестью.
Обилие вещей поражало. Здесь были стеклянные бутылки всех форм, цветов
и размеров, какие-то разрозненные чашки и тарелки серого фаянса, покрытые
тоненькой сеточкой трещин, большей частью с отбитыми краями или вовсе уже
без ручек, статуэтки людей и зверей в разломанной шкатулке, две-три монеты
странной формы, изогнутый бронзовый нож с затейливой ручкой, радужные перья
неведомых травнику птиц, большая связка старых ключей на кольце, кресало,
какой-то череп (Телли перепугался до одури, когда наткнулся на него за
старым жестяным подносом), горы старого трута, свернутый в трубку небольшой
квадратный коврик, истёртая перчатка из кожи на левую руку, извитая, с
отростками раковина с кулак величиной, толстая пачка свечей, песочные часы,
кубок — измятый, старого олова, с чеканкой внутри и снаружи, большая медная
чернильница с остатками чернил — всё старое, забытое, покрывшееся плесенью
и пылью.
— Дела-а, — травник с натугой стащил с верхней полки маленький бочонок,
снял крышку и ошарашено уставился на россыпь блестящих, перемазанных прогорклым
постным маслом наконечников для стрел. — Куча всякой всячины! И вещи-то
все ненужные, вроде...
За бочонком на полке обнаружился щит — обитый сталью поверх досок конный
рыцарский тарч с обрывками кожаного ремня и полустёртым гербом,
очертания которого терялись в проплешинах облупившейся краски. За щитом
примостилось высохшее деревце в треснутом глиняном горшке.
— Думаешь, он этим торговал? — спросил Телли. Дерево в горшочке почему-то
его особенно заинтересовало.
Жуга осторожно взял в руки чёрную, с радужным отливом тонкую свирель,
посмотрел её на свет, поднёс к губам, для пробы выдул пару созвучий. Звучала
свирель вполне прилично. Он вздохнул и отложил её в сторонку.
— Кто знает, — сказал он. — Наверное торговал, а иначе зачем тут это
всё? Бутылки мне, пожалуй, пригодятся, а остальное отнесём пока в чулан.
— И это тоже? — Телли поднял с полки что-то круглое, в пятнах, рукавом
стёр пыль и изумлённо вытаращил глаза. — Ух ты! Глянь, сюда.
В руках его была дощечка в палец толщиной, аккуратно стёсанная на ровный
круг поперечником в локоть. Одна сторона её была гладкой и одноцветной,
другую сплошь покрывала инкрустация из чередующихся правильных шестиугольников
трёх цветов. Жуга нахмурился и протянул за нею руку.
— Ну-ка, дай сюда.
Он повертел дощечку в руках. Царапнул ногтем край мозаики и хмыкнул
— шестиугольнички сидели как влитые, под пальцем не ощущалось никаких неровностей.
Полированная поверхность блестела, словно залитая в лак.
— Тонкая, однако, работа, — пробормотал Жуга, — как соты пчелиные,
— он поднял взгляд на Телли. — Чёрный, белый и... Какой ещё?
— Ты что, не видишь? — удивился тот. — Красный.
Травник невесело усмехнулся.
— Я не различаю красное и зелёное, — сказал он.
— Это как? — не понял Телли. — Почему?
— Не знаю. Таким уж я уродился, — он снова повертел в руках дощечку.
— Интересно... Смотри — ни один не касается другого такого же.
— Красивая штука, — согласился по-своему Телли. — Я её под столик приспособлю.
Жуга кивнул и с некоторым чувством сожаления положил дощечку обратно
на полку. Вдоль спины его пробежал знакомый, нехороший холодок. Травник
нахмурился, но ничего не сказал и вернулся к работе.
Наконец в комнате стало посвободнее. Кое-что из вещей травник унёс
вниз и разместил на полках над прилавком, чтобы были под рукой, а остальное
утащил в чулан. На доску Телли водрузил горшочек с пересохшим деревом,
полил его водой и поставил всё сооруженье на каминную полку.
— Авось зацветёт.
Наверху странник развернул рогожу и разложил на ней сушиться собранные
утром травы, после чего достал припрятанный кусок холста, иглу и принялся
сооружать себе тюфяк. Телли ещё некоторое время повозился с тряпкой, затем
залил в котёл воды, разжёг огонь и только расположился отдохнуть, как в
дверь нетерпеливо постучали. Жуга помедлил и пошёл открывать.
Стоявший на пороге незнакомец был высок и небрит. Старый выцветший
мундир и кожаная куртка под кирасу за версту выдавали в нём солдата из
наёмников. За поясом торчал короткий дирк в потёртых кожаных ножнах,
за спиной болтался мешок.
— Ну наконец-то! — хрипло воскликнул пришелец вместо приветствия. —
Стучу, стучу... Эрих я. Тута, помнится, старик когда-то торговал. Где он?
— Рудольф? Он закрыл свою лавку, — ответил Жуга. — Насовсем.
— Во как! Гм... Слышь, малый, помоги — с обозом еду завтрева, дорога
дальняя, а я огниво потерял, а могёт, вытащил кто. А нужно — хоть зарежь.
А поздно, лавки все позакрывались, а выезжаем рано, а дай, думаю, зайду
к Рудольфу, отоварюсь на дорожку, хорошо, что вспомнил.
— Говорю же — он больше не торгует.
— Чёртова задница, те что, кресала жалко?! — вспылил солдат. — Я ж
те толкую, что я без его как без рук — ни костра разжечь, ни трубку раскурить!
Неужто сам не понимаешь? Выручи, рыжий! Ну что тебе стоит?
Жуга почувствовал себя неловко, тем паче, что как раз в этот момент
ему вдруг вспомнилось, что в вещах старьёвщика он действительно видел трут
и огниво.
— Погоди минутку. Схожу, посмотрю, — сказал он и направился к полкам.
Кресало отыскалось на одной из полок, куда они с Телли сложили всё,
что могло пригодиться в хозяйстве. Поразмыслив, Жуга сунул в мешочек кусок
трута и вернулся к солдату.
— Держи.
— Ну, спасибо, выручил! — солдат заглянул в мешочек и полез в кошель.
— О, да ты и трута положил! За сколько? Пяти менок хватит?
— Хватит.
Солдат отсчитал монетки и сунул покупку в карман.
— Бывай, — сказал он и, фальшиво насвистывая, зашагал прочь.
Вскоре вернулся Рудольф с корзинкой, полной всяческой еды — Жуга с
утра оставил ему денег. Старик с неодобрением оглядел разложенные на полу
пахучие листья и поднялся к себе наверх.
— Уже перетаскали всё? — воскликнул он, заглядывая в комнату с полками.
— Какого чёрта, вы что, меня подождать не могли? Где вещи?
— В чулане.
— Все?
— Да нет, вон тут, на полках кое-что...
Рудольф принёс откуда-то большой мешок, без разговоров сгрёб в него
все те немногие предметы, которые травник оставил в нижней комнате, и уволок
в чулан. Не тронул старьёвщик одни лишь бутылки.
— Так будет лучше, — не дожидаясь вопроса, хмуро сказал он. — Итак,
что у нас сегодня на ужин?
* * *
Шли дни. Постепенно осень вступала в свои права. Всё, что отцвело,
обильно плодоносило, всё то, что не успело — быстро доцветало. Жуга вертелся,
словно белка в колесе. Каждый день он уходил в лес, стремясь собрать как
можно больше трав, а иногда ходил по городу, прикупая в лавках всякую всячину.
То ему был нужен для чего-то рыбий жир, то молоко, то воск, то мёд, то
яйца. То вдруг он принимался чуть ли не мешками закупать на овощном рынке
чеснок, подсолнечное семя или конские каштаны. Затем повадился таскать
в дом уксус, купорос, поташ и негашёную извёстку. Прикупил ещё одну бутылку
водки. Подговорил зачем-то рыбаков привезти ему с моря толстый, желтовато-коричневый
шмат сушёных водорослей. А однажды ему вдруг позарез понадобился свиной
жир и чтобы непременно — нутряной. В доме старьёвщика теперь постоянно
пахло мягкой прелью подсыхающих листьев, всюду, вплоть до чердака, сушились
всяческие травы, дикие плоды и длинные, на дратве, ожерелья резаных грибов.
Разнообразные бутыли на полках быстро наполнялись тёмными и светлыми настоями,
декоктами и взварами. Телли тоже не сидел без дела — высушенные травы требовали
надлежащей обработки, а в лавке у Рудольфа весьма кстати отыскалась большая
бронзовая ступка с бронзовым же пестиком.
— Давай, давай, — подбадривал его Жуга. — Зимой отдохнём.
Рик вертелся у всех под ногами, всё время что-то опрокидывал, разбивал
и частенько валялся в сохнущих листьях. Последнее дело ему особенно полюбилось.
Жуга сперва гонял его, затем махнул рукой и соорудил для дракошки отдельную
подстилку, свалив туда все травы, что испортились в процессе сушки (испортились
они, само собой, благодаря тому же Рику).
Вся эта суета не осталась незамеченной, и слух о травниковой лавке
постепенно распространился по городу. Пару раз наведались больные. Жуга
не стал их гнать и в меру сил помог. Вдобавок, Телли пробежался по аптечным
лавкам, и кое-кто из местных фармацевтов не погнушался зайти к Жуге посмотреть
товар. В лавке завелись кое-какие деньжата, и вскоре началось то, о чём
предупреждал травника Рудольф.
В то утро заявился лишь один посетитель — парень лет двадцати, мордастый,
в сером добротном полукафтане и хороших башмаках. Щека его была перевязана
грязной тряпкой.
— Ты тут, знахарь который? — позвал он с порога.
Жуга снял пену с варева и поднял взгляд на гостя. Вытер руки.
— Ну, я. Чего тебе?
Парень, будто бы опомнившись, схватился за щеку, картинно закатил глаза
и застонал.
— Зуб у меня... — пробормотал он, — это...
— Зуб?
— Угу.
— Заболел, значит, — сочувственно покивал Жуга.
— Угу...
— И давно?
— Не... Утром вот. Сегодня.
И парень снова вполне натурально застонал.
— Ага. Угу, — Жуга вытер руки о передник и полез на полку. — Ты сядь
пока, — кивнул на табуретку. Парень послушно сел.
Жуга налил в кружку горячей воды, достал из мешочка пригоршню сушёных
листьев, тщательно размял их пальцами и высыпал в воду. Добавил каплю чёрного
как деготь настоя из зелёной маленькой бутылки и сдобрил всё конопляным
маслом. Накрыл тряпицей, подождал немного и протянул кружку больному.
— На, прополощи.
Тот набрал полный рот зеленоватого настоя, прополоскал и огляделся,
ища, куда выплюнуть. Жуга протестующе поднял руку:
— Нет, плевать не надо. Глотай.
Тот поморщился, но проглотил. Отхлебнул ещё. Ещё. Травник внимательно
глядел ему в лицо.
— Ну как, полегчало?
Круглая физиономия парня расплылась в улыбке.
— Да-а... — протянул он обрадовано. — И в самом деле... — он отставил
кружку и полез в кошель. — Ну, спасибо! Сколько я тебе должен?
Травник замахал руками:
— Да что ты, какие пустяки! Я денег не беру — помог и ладно. Давай,
иди, а у меня дела.
Он встал и направился к камину. Парень озадаченно притих, не зная,
куда девать зажатые в руке монетки.
— Эй, ты чего? — спросил он, бестолково двигая рукой. — Ты это брось!
Ты деньги-то возьми, слышь, рыжий?
— Отвяжись, — махнул рукою тот и снова наклонился над котлом.
Парень молча потоптался у дверей, напялил шляпу и вышел вон, не попрощавшись
и забыв даже снять со щеки свою повязку. Жуга выплеснул настой из кружки
в огонь и усмехнулся.
Подошёл Телли.
— Ты мне не говорил, что подорожник с коноплёй помогает от зубов.
Жуга рассеяно повертел в руке пустую кружку, вздохнул и поставил её
обратно на полку. Перевел взгляд на мальчишку.
— То и не говорил, что не помогает.
Телли опешил.
— Но ведь помогло же!
— Да не болели зубы у него. Пустышка это. Дура с хвостиком. Стукач.
Меня задумал провести, нет, надо же! — Жуга сел и усмехнулся. — Пришёл
и стонет, будто помирает, а сам то за одну щёку хватается, то за другую,
зрачки не сузились, да и вообще... Я намешал ему чего попало, а он и «излечился».
— Травник поднял голову. — Кто ж это играет со мной в такие игры, а, Рудольф?
— Магистрат, — сказал старьёвщик.
На следующий день его догадка подтвердилась — с утра заявился ещё один
мнимый больной, на сей раз «страдающий» от боли в животе. Жуга и его спровадил
так же, как и первого и денег не взял.
А вот третий гость оказался поважнее первых двух — вечером этого же
дня в дом старьёвщика заявился сам Гельмут Вальраф, личный канцлер бургомистра,
ответственный, вдобавок, за сбор налогов в городскую казну. Явился он в
сопровождении аж двух стражников и сразу взял быка за рога.
— Кто тут есть Жуга, известный также по прозвищу Лис? — спросил он
с порога. Шагнул вперед — надутый, важный, в дорогом, отороченном волчьим
мехом плаще.
— Это я, — Жуга шагнул вперёд и сухо поклонился. — Чем могу помочь?
Гельмут поморщился. Похоже, что произнесённое травником «помочь» вместо
обычного «служить», несколько резануло ему слух.
— Дошли до нас слухи, — после паузы начал он, — что ты здесь врачеванье
и траволеченье учинить изволил, прямого дозволения на то от бургомистра
не имея, и лицензии у цеха врачевателей не получивши. За недозволенную
эту деятельность я облечён доверием Магистрата сделать тебе, Жуга с прозваньем
Лис, предупреждение и наложить штраф в сто талеров, буде такое ещё раз
повторится.
Жуга едва заметно улыбнулся. Витиеватый слог чиновника, казалось, травника
нисколько не смутил.
— Вообще-то бывало, что я приторговывал травами, — признал он, спокойно
глядя Гельмуту в лицо. — Но местные аптекари имеют право покупать их, у
кого захотят. Так сказано в их цеховом уставе. А что касается лечения,
то если даже это и случилось, денег я за то не брал, а стало быть, на жизнь
не зарабатывал.
Вальраф побагровел.
— Ты отбиваешь этим хлеб у городских лекарей! — вскричал он. — Кто
может поручиться, что ты не обманщик?
Жуга пожал плечами:
— Имя Иоганна Готлиба, аптекаря из Гаммельна вам что-нибудь говорит?
— Удар попал в цель — похоже, имя говорило, и Жуга продолжил: — Это их
забота, если больные идут ко мне. Могу я знать, почтенный, от кого поступил
донос?
— Нет! — рявкнул тот. — И я предупреждаю тебя: если я снова узнаю,
что ты лечишь людей без патента, пеняй на себя!
Он развернулся и двинулся к двери.
— Смотрите, не пожалейте, ваша милость, — сказал ему вслед травник.
Тот обернулся на пороге. Обрюзгшая физиономия канцлера налилась багрянцем.
— Ах ты, наглец! Ну смотри, допрыгаешься. В нашем городе такие вольности
тебе не спустят, деревенщина! И палец я на тебя загну, запомни!
Он демонстративно загнул перед травником палец, фыркнул, развернулся
на каблуках и вышел вон. Стражники последовали за ним. Жуга промолчал.
Дверь за Гельмутом захлопнулась.
Некоторое время все молчали, затем Жуга вернулся к ступке и взялся
за пестик.
— В опасную игру ты играешь, Лис, — сказал Рудольф.
— Я знаю, что делаю, — ответил тот на это и с хрустом размял с ступке
сухие листья чистотела.
Прошло два дня. Никто их больше не беспокоил. Жуга возился с травами
и словно бы забыл о всех других делах. Посыльные из городских аптечных
лавок и приходящие до травника больные получали вежливый отказ.
А ранним утром третьего дня в двери дома Рудольфа опять постучали.
Очень тихо и очень вежливо. Телли подбежал к двери, открыл её и попятился,
разинув рот.
— Жуга... — позвал он, — иди сюда!
На пороге стоял Гельмут Вальраф.
— А, это вы, ваша милость, — радушно окликнул его Жуга. — Ну что же
вы встали на пороге? Проходите, проходите... Садитесь.
Вальраф поколебался, затем медленно прошёл вглубь комнаты и сел на
табуретку. Был он сегодня непривычно тихий, бледный и измождённый. Дорогую
броскую одежду сменил неприметный серый плащ, обрюзгшее лицо Вальрафа скрывал
капюшон. Всё говорило за то, что этот визит его к травнику — неофициальный.
Левая рука секретаря-распорядителя была обёрнута платком.
— Что вам угодно? — Жуга был сама любезность.
— Гельмут медленно развернул платок.
— У меня... гм, вот... — он поднял руку.
Указательный палец Вальрафа был загнут к ладони корявым крючком.
— Прекрасно, угу... Ну и что?
— Не разгибается, — пожаловался тот и поднял взгляд на травника. Откашлялся
смущённо и опустил глаза. — Я был у врачей... Никто не смог мне помочь.
— Сожалею, ваша милость, — травник картинно развёл руками, — но мне
запрещено заниматься врачеванием без патента. Приказ бургомистра, знаете
ли.
— Но я... — Гельмут гулко сглотнул и покосился на свой палец. — Но
это можно как-то вылечить?
— Я думаю, попытаться стоит, — с самым серьёзным видом кивнул Жуга.
— Но сами понимаете, я не рискну — сто талеров — у меня просто нет таких
денег!
Канцлер был далеко не так глуп, как казалось, и потому счёл за лучшее
промолчать.
На следующий день в доме старьёвщика Рудольфа появилось выданное лично
бургомистром для "Farmacius Zhuga" разрешение на врачеванье
в Лиссбурге и новый, пахнущий чернилами патент в деревянной рамочке, который
Жуга прибил на стену на самое видное место.
* * *
Минуло две недели. Осень наступала. Город жил неспешным, обволакивающим
ритмом октября, и травник поневоле начал приспосабливаться к этой жизни.
Он привыкал покупать еду на рынке, а воду у развозчика, и уже не находил
ничего странного в том, что никто не спешил разбирать ворота: у магистрата
не было рабочих рук, а горожан это мало волновало. Здесь всё было не так,
как в деревнях или в селениях его родных Хоратских гор, где в хозяйстве
всегда находилась неспешная, но всякий раз почему-то неотложная работа.
Здесь же вообще не было такого понятия, как хозяйство, народ жил торговлей,
ремёслами, земельной рентой или просто — воровством. Большую часть торгового
оборота занимала рыба. Всё крутилось вокруг рыбы. У четырёх причалов швартовались
баржи, суетились грузчики. Утопали в заказах бондари, чадили день и ночь
коптильни. Вся восточная окраина города насквозь провоняла копчёной рыбой.
Горы протухших селёдочных голов громоздились на улицах, валялись на мостовой,
плавали в сточных канавах, смердя и привлекая в город крыс, собак и вороньё.
«Не морщи нос, — с усмешкой говорили своим детям горожане, — так пахнут
деньги.» Лисс, построенный на перепутье двух ремёсел, город-порт среди
земли, был странен не столько своими жителями, сколько сам по себе.
Спокойная жизнь, казалось, будет длиться до зимы, а уж зимой и вовсе
неоткуда было ждать несчастий, тем более, что дела у травника и Телли шли
весьма неплохо. Поток заказов на целебные травы от аптекарей не уменьшался,
больные (те, кто излечился) помогали, чем могли, да и кладовая помаленьку
пополнялась, благодаря регулярным вылазкам из города в окрестные леса.
В один из таких походов Телли упросил Жугу прихватить с собой Рика. После
долгих уговоров травник сдался, о чём впоследствии очень скоро пожалел
— предыдущий день выдался ненастным, а Рик бросался на каждую встречную
лужу, в результате чего вымазался так, что из зелёного сделался чёрно-бурым.
Сквозь корку подсохшей растресканной грязи блестели только зубы и глаза.
Жугу чуть не хватил столбняк.
— Яд и пламя! — только и смог выдохнуть он, когда из кустов с треском
выломилось этакое чудище и тут же полезло травнику под ноги ласкаться (кошачьей
привычки умываться дракончик, естественно, не имел). — Вот чёрт!
— А? — откликнулся Телли, вслед за Риком продираясь сквозь кусты. —
Это не чёрт, это Рик. Ой-ёй...
Мальчишка по большому счету мало чем отличался сейчас от своего питомца:
поставь обоих на четвереньки — не различишь. Некоторое время травник безуспешно
отпихивался от дракона, тот же, думая, что с ним играют, резвился ещё сильней.
Комья грязи летели во все стороны.
— Вы что, нарочно... Уйди, зараза!!! ...нарочно, что ли? Где вас носило?
— Да это... — мальчишка нагнулся и вытер лицо лопухом. — Лужа там.
Большая... Я его пытался оттащить, а он... Вот. — И Телли виновато развел
руками.
— Свинья он, твой Рик, а не дракон! — Жуга в очередной раз оттолкнул
от себя Рика и отряхнул колени. — Гм, вот влипли! И как назло — ни ручейка
вокруг...
Трав они в тот день, конечно, не собрали.
Дома Жуга выкатил большую деревянную бадью, в которой запаривал травы
для лечебных ванн и нагрел воды. С грехом пополам ему удалось отмыть Телли,
Рику же пришлось довольствоваться ополосками. Впрочем, тот не возражал,
вот только целиком в бадье не поместился. Брызг в результате хватило на
целое наводнение — купаться дракошка любил больше жизни. Рудольф некоторое
время молча глядел на всё это безобразие, затем плюнул и ушел к себе.
— Позовёте, когда приберётесь, — сказал он, — я ужином займусь.
— Беда мне с вами, — пропыхтел Жуга, скребя ковшом по днищу бочки.
— Даже чаю заварить воды не осталось. Ладно, прогуляюсь до ключей, авось
успею.
— Я с тобой, — вскочил было Телли.
— Сиди уж... золотарь несчастный.
Травник нахлобучил шляпу, подхватил ведро и вышел вон.
Жуга недаром торопился — доступ в город вечером прекращался. Идти до
речки было, в общем-то, недалеко — ворота в Речной башне как раз выходили
к причалам, другое дело, какая там была вода. Весь мусор, нечистоты, городские
стоки и трюмную воду горожане беспечно сбрасывали в реку. Не то что пить
— даже купаться здесь было противно и небезопасно. Водовозы наполняли свои
бочки из реки, но выше по течению — у башни Трёх Ключей, вблизи которой,
собственно, и били эти самые ключи — три родника с прозрачной и чистой
водой. Жуге по роду своей деятельности приходилось закупать воду по бочонку
в день, и он уже давно свёл знакомство с водовозом по имени Марк — единственным,
который возил воду с родников (остальные избегали ездить так далеко). Его
корявую, но вместительную бочку и тощую куцую лошадёнку хорошо знали в
городе — Марк снабжал водой кого-то из аптекарей, две-три пекарни и пивоварню
Карла Гагенбаха. Вода с ключей стоила дороже, но тот, кто знал, не торговался.
До родников был час ходьбы. Днём. Налегке. В хорошую погоду. Жуга рассчитывал
бегом успеть минут за сорок — до двенадцати надо было вернуться, а одиннадцать
уже пробило. Добрался до источника травник ещё засветло и, наполнив ведро,
отправился обратно. Дорога была тиха и безлюдна. Быстро темнело. Небо клубилось
тучами, ветер стал холодным и порывистым. Всё предвещало непогоду. У раскрытых
ворот красноватым огоньком затеплился фонарь, и Жуга невольно ускорил шаги.
— Воды приспичило? — сочувственно прихмыкнул стражник, провожая взглядом
травника. Жуга поставил ведро на брусчатку мостовой и размял затёкшую ладонь.
Покосился на стражника. Тот был седой, усатый, с заметным брюшком — ещё
не старик, но человек уже преклонных лет. Алебарда в его руках казалась
чем-то неуместным, но лезвие, любовно смазанное жиром, и отполированное
ветошью древко говорили, что дело своё он знает крепко. «Интересно, — подумалось
Жуге, — а был ли он в Лиссе во время осады?»
— Я тоже завсегда из родников из энтих воду пью, — задумчиво продолжил
тот, восприняв остановку травника как приглашенье к разговору. — И дочь
моя, и сын. И жена пила, пока жива была. Хорошая вода. А ты рисковый парень:
ишь, в полночь за водой попёрся... С чего вдруг поздно так?
— Чаю захотелось, — сказал Жуга, — а в доме ни глотка.
— А, это — да, — тот покивал, — бывает. Что ж к соседям не зашёл?
— Да нет соседей. У Рудольфа я живу, возле Синей Сойки.
— Рудольф, — стражник помрачнел. — Вот как... Что ж он, жив ещё?
— А с чего ему помирать? — немножко нервно огрызнулся Жуга. Упрямые
попытки горожан похоронить заочно старика Рудольфа помаленьку начинали
его раздражать.
— Да кто ж знает, с чего, — пожал плечами тот. Тёмные глаза старика
устало глядели вдаль, на дорогу. — Знали бы, не спрашивали. Вот и жена
его тоже не знала...
— Жена? — насторожился травник. — А что с его женой случилось?
— Э-э, — стражник поднял бровь, — да ты, похоже, и не знаешь ничего?
Был он женат, рыжий, был. Лет пятнадцать назад. И дочка у него росла, аккурат
с моей Хедвигой одногодки. Лавку держал, да барахло, слышь, скупал помаленьку.
Дом вон, купил. Хороший дом... А как-то раз — никто не знает, что случилось
— мёртвыми нашёл и дочку, и жену. С тех пор почти что не выходит из дому.
И торговать перестал. Такие дела. А ты при нём каким боком?
— Я не при нём, — ответил тот, — я сам по себе. Травник я.
— Эва! Небось, и заговоры какие знаешь? Слышь, — засуетился он, — а
чего вот у меня, как дождь или как подыму чего тяжёлое, так в спину сразу
вступает? И правый бок так, знаешь — пожжёт, пожжёт, да как саданёт! Я
уж и так, и сяк, и задом наперёд...
Часы на башне глухо заскрежетали и колокол отбил двенадцать ударов.
— Полночь, — вскинулся стражник и отставил алебарду. — Где-то Гюнтера
носит? Слышь, рыжий, помоги-ка ворота закрыть, одному-то не в мочь.
Жуга рассеяно кивнул и ухватился за тяжёлую створку ворот.
— Толкай.
Петли глухо заворчали. Жуга толкал, поглощённый своими мыслями, и вдруг,
когда ворота уже готовы были захлопнуться, в щель между створками будто
ударила чёрная молния. Страж ворот и Жуга шарахнулись назад и прянули к
стене, каждый — к своей.
— Матерь божья... — выдохнул старик.
На мостовой между ними стояла собака — огромный чёрный пёс, брыластый,
молодой, поджарый, с хорошего телёнка ростом. Шерсть на его спине и на
боках мокро блестела в свете фонаря. Ошейника на собаке не было.
Пёс посмотрел на стражника, повернул голову к Жуге — травник навек
запомнил взгляд горящих, жадных, серо-жёлтых глаз размером каждый с полновесный
талер — переступил бесшумно лапами и, развернувшись, скрылся в темноте
проулка гибкими упругими прыжками.
Момент оцепенения прошёл. Стражник что-то промычал и медленно сполз
вниз по стене.
— Видел? — еле слышно спросил он.
— Видел, — так же тихо ответил Жуга.
— Что это было?
Травник не ответил.
Вдвоём они кое-как закрыли ворота и задвинули запорный брус, затем,
не сговариваясь, прошли в караулку, где стражник вытащил бутыль и разлил
по кружкам тепловатое разбавленное пиво. Оба молча выпили и некоторое время
так же молча сидели за пустым столом.
— Меня Людвиг зовут, — сказал наконец стражник.
Травник кивнул:
— Меня — Жуга.
И в это мгновенье раздался крик.
* * *
Капуста наконец-то закипела. Рудольф поворошил дрова, убавляя огонь
под маленьким котлом, помешал варево длинной ложкой и закрыл крышку.
— Капусту считают едой бедняков, — проговорил он, качая головой. Засыпал
в котёл щепотку пряностей, посолил, размешал и снова уселся в кресло. —
Отчасти это верно — стоит дёшево, хранится хорошо, а созревает, когда все
другие овощи давно уже убраны. Однако не брезгуют ею и короли. Лучшей закуски
к мясу не найти, да и готовится легко. Хочешь — вари её, хочешь — жарь,
а хочешь — потуши в сметане с морковкой, чесноком и базиликом, вот как
мы сейчас, и всегда получишь превосходное блюдо. И при том, что самое удобное,
можно остановить готовку, когда хочешь — капуста не бывает недожаренной
или недоваренной. Только бы не подгорела, — он подобрал рукава своей облезшей
меховой накидки и задумчиво уставился на котёл. — По правде сказать, не
знаю овоща, который был бы таким же сытным и неприхотливым, разве что репа,
да ещё эти новомодные потатас, которыми балуются аристократы...
— Слыхал, Рик, что дядька Руди говорит? — усмехнулся Телли, бесцеремонно
пихая дракошку ногой. — Что ж ты, гад, капусту-то не жрёшь? У, бесстыжие
глаза, всё тебе рыбу подавай...
Дракончик лениво приоткрыл один бесстыжий глаз, зевнул, продемонстрировав
игольные, отменной белизны клыки, повернулся на другой бок и снова задремал.
Он всё ещё был сыт позавчерашней трапезой, и особых неудобств, похоже,
не испытывал.
Мальчишка уже обсох после мытья и теперь сидел у камина, вороша щипцами
угли и шумно грызя капустную кочерыжку. Зубы у него были тоже молодые,
белые и острые. Отсветы пламени окрашивали рыжим белизну его волос, плясали
искрами в зрачках глубоких чёрных глаз, блестели в чешуе дракона. Левое
ухо мальчишки до сих пор немного торчало в сторону.
— Откуда у тебя дракон? — спросил Рудольф.
— Да это... — Телли зашвырнул в огонь огрызок кочерыжки. — Долгая история.
Он вытер нос рукавом и некоторое время молчал, глядя в камин, словно
бы трепещущие синим язычки огня будили в нем какие-то воспоминания, затем
принялся рассказывать.
— Нашёл я как-то раз яйцо на куче мусора в лесу. Во-от такое, — Телли
показал руками. — А жрать хотелось, ну, просто невтерпёж. Дай, думаю, спеку.
А как его? В огонь же не сунешь... Ну, я его — в золу. И задремал. Угрелся
у костра. А утром просыпаюсь — лежит на куче пепла скорлупа, значит. Толстая
такая. Половинки. И этот, значит, мне под бок подлез и дрыхнет, ровно кошка.
Маленький такой, зелёный, с крылышками... Ну не убивать же мне его было,
верно? Аккурат с тех вот самых пор так вместе вот и ходим. Я, вроде как,
ему заместо мамки... Или дядьки, — подумав, добавил он.
— А где нашёл-то ты его?
— В лесу, я ж говорю. В предгорьях, что за Вышеградом, у камней.
— Каких ещё камней?
— Ну этих... тамошних. Кругами там которые...
— Вот как? Интересно, — Рудольф заёрзал в кресле. Подвернул накидку.
— Гм... И долго вы так э-ээ... ходите?
— Да уж полгода скоро. Весной я его подобрал. Всё веселей с ним. Народ
только вот пялится.
— Чего ж тогда ты в город-то подался?
— Да жрёт уж больно много. Растёт, так его... А тут рыба по осени дешёвая
у вас, я на коптильню и устроился. А после, значит, и турнули нас оттудова
обоих.
Рудольф умолк и погрузился в размышления. Молчал и Телли. Котелок в
камине мягко пыхал паром, наполняя маленькую комнату сладковатым запахом
варёных овощей. За окном уже совсем стемнело. Часы на башне пробили двенадцать.
Рудольф помаленьку начал клевать носом.
— Однако, — хмыкнул он, в очередной раз очнувшись от дремоты, — куда
это Жуга запропастился? Уж не случилось ли чего?
— Да что с ним станется, — отмахнулся Телли. — Должно быть, у ворот
застрял. Я ж говорил...
Что именно он говорил, осталось загадкой. С улицы донесся топот, шум,
пыхтение и сдавленная ругань, дверь распахнулась от мощного пинка и в дом
ввалился травник, на пару с каким-то усатым седым мужиком волочивший третьего.
Этот третий был, похоже, без сознания, из его рваных, подвязанных грязными
тряпками ран сочилась кровь. В другой руке Жуга тащил наполовину расплескавшееся
ведро.
— Рудольф, прими! — крикнул он с порога, сунул ведро старику и обернулся.
— Телли, дождевик тащи — вон ту синюю бутылку... Чего уставился? Скорей!
Оцепеневший было мальчишка встряхнулся и бросился к полке.
Напуганный со сна, Рик заметался очумело, схлопотал от травника пинка
под хвост и в панике удрал по лестнице наверх, откуда теперь не без опаски
наблюдал за всей творившейся внизу суматохой. Вдобавок ко всему, дракошка,
убегая, сшиб с каминной полки деревце в горшке и теперь вдвойне не спешил
возвращаться, догадываясь, что за это дело его тоже не погладят.
— На стол, Людвиг! На стол! Тил! Иголку!
— Что?
— Кончай трепаться, у меня руки в крови. Вдевай!
Одним движеньем травник смахнул со стола посуду, освобождая место для
раненого, рванул из-за пояса нож, проверил пальцем остроту клинка и принялся
срезать набухшие кровью повязки. Телли приволок ему синюю бутылку, корпию,
моток свежего бинта и теперь во все глаза смотрел, как ставшие вдруг необычайно
ловкими тонкие пальцы травника проворно что-то зажимали, чистили, сшивали,
растягивали, отрезали лоскуты висящей содранной кожи и присыпали раны тонкой
пылью дождевичных спор, от которой багровая венозная кровь останавливалась,
как по волшебству. Особо глубокую рану на правой ноге, струившуюся ярко-красным,
пришлось перетянуть жгутом и только после бинтовать. Закончив возиться
с ногами, травник принялся за руку и Телли замутило от тошнотворного запаха
палёного мяса — левая рука у парня оказалась обожженной снизу от ладони
и почти до локтя. Жуга некоторое время молча рассматривал ожог, затем огляделся
и прищёлкнул окровавленными пальцами:
— Телли! Извёстку неси. Знаешь, где лежит?
Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую
вместительную банку белого стекла и наполнил её водой. Зачерпнул ложку
негашёной извести из принесенного мальцом кулька, развёл в воде и осторожно,
едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл известковым раствором рану.
Деревянной лопаткой наложил на повреждённое место вязкую густую мазь и
после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил её
сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала — поровну всего
и переваренное вместе.
— Все, Людвиг, можешь отпускать, — кивнул Жуга и вытер пот рукавом.
— Рудольф! Подсунь ему чего-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.
— И мне, — седоусый старик развернул закрутку и снял жгут с ноги паренька.
Поднял взгляд на старьёвщика. — Здорово, Рудольф, — сказал он неловко.
— Здоров будь, Людвиг, — помолчав, ответил тот. — Давно не виделись.
— Давненько.
— Что за парень? — Рудольф склонился над столом. — Знаешь его?
— Чего ж не знать, — хмыкнул тот. — Бликса это. Сковородник. Ходит
по дворам, лудит, паяет.
Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого.
Нахмурился.
— Кто ж его так-то?
— А вот это, веришь ли, и сам не знаю, — поколебавшись, развёл руками
страж ворот. — Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет...
А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня-то погрызла? Знаешь, нет?
Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей
запёкшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.
— Не сезон им, — невпопад пробормотал он, будто оправдывался перед
кем-то. Спрятал нож и нелепо повёл руками, словно не зная, куда их девать.
— Не сезон...
Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.
— Что?
— Ты всё расскажешь мне, Рудольф, — сказал Жуга вместо ответа. — Всё
про всё, ты понял?
Жуга не спрашивал, а произнёс это, как нечто, не подлежащее сомнению,
и старьёвщик почему-то понял — да, расскажет. И не нашёлся, что ответить.
Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким «тым!»
зубами пробку, помедлил и выплюнул её в камин — деревяшка вспыхнула спиртовым
синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого
Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих
желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскалённое жало паяльника,
рассыпанные угли...
Часы на башне с натужной усталостью пробили час.
— Не сезон, — повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал.
— А так хотелось хоть немного пожить спокойно...
Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.
* * *
Суета в доме старьёвщика наконец утихла. Страж ворот ушел домой. После
ужина (забытая капуста разварилась в нитки), Жуга отправил Телли вместе
с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперек
лудильщика ещё раньше уложили в комнате Рудольфа — тот ради такого дела
предоставил свою кровать. Старик вообще вёл себя сегодня на редкость странно,
был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.
— У него хоть родичи-то есть? — спросил он травника.
Тот лишь пожал плечами; он был занят — варил на последней воде для
раненого сонное питьё. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами
завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив дров, Жуга убрал котелок
с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника —
точь-в-точь так же днем сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся
от водки и огня, ерошил пятернёй всклокоченные рыжие вихры. После всей
недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за
окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор.
— О чём ты меня хотел спросить?
— Вот и я думаю — о чём, — хмыкнул Жуга. — Обо всем сразу нельзя, а
выбрать что-то одно не получается.
— Раз так, давай уж просто хоть поговорим. Обо всём сразу.
— Ну что ж. Давай.
— Что за зверюга парня покусала?
— Собака, — помолчав, ответил травник. — Здоровенная такая псина. Чёрт
знает, откуда взялась... — он с хрустом потёр небритый подбородок. — Проскочила
в ворота, только мы её и видели. А парень этот, видно, там паял чего на
улице, а как увидел этакую тварь, вскочил, перепугался. Она на него и кинулась.
Паяльником тут не отмашешься... Мы, когда подоспели, только одного его
там и нашли. У вас кто-нибудь тут таких собак держит? А впрочем, что я
спрашиваю — откуда ж тебе знать...
— Вообще-то, знаешь ли, не держат, — отозвался старик. Голос его чуть
заметно дрожал. — На кой сдалась собака в городе! Бродячая, быть может.
Их тут полно по осени. А сам ты что об этом думаешь?
— Есть одна мыслишка, — нехотя сказал Жуга. — Но чувствую — не то.
Не там ищу. А объяснить тебе как надо не сумею, даже не проси: всю ночь
пришлось бы говорить, а всё равно не поймёшь.
— Ну, если ты так считаешь...
— Рудольф.
— Что?
— Как умерли твоя жена и дочь?
Старьёвщик дёрнулся, как будто его ударили. Синие, слегка посоловевшие
глаза Жуги смотрели на старьёвщика в упор, не мигая, и тогда Рудольф сам
отвёл взгляд.
— Дознался всё-таки, — пробормотал он. — Откуда? Впрочем, ясно. Людвиг
разболтал? Лю-юдвиг... — покивал Рудольф и закусил губу. — Что ж, верно.
К стенке ты меня припёр, рыжий. Отпираться я не стану. Загрызли их. Вот
так же, как сейчас вот этого. Никто не видел и не знает, кто и как.
Травник не ответил.
Холодный ветер налетал упругими порывами, дождём стучал в оконное стекло,
царапал черепицу. Огонь в камине дёргался, плясал, дым из трубы короткими
клубами вышибало в комнату. Жуга ругнулся про себя. Задвижки, как у деревенских
печек, над камином не было. Открытый огонь очень быстро согревал помещение,
но чтобы долго, на всю ночь сохранять тепло — такого за камином не водилось.
— Надо ставни закрыть, — сказал он, вставая. — Как бы стёкла не повышибало...
Его слова прервал донёсшийся снаружи громкий треск, и в следующий миг
дом старьёвщика сотряс чудовищный удар, как будто некий великан с размаху
саданул дубиной в крышу, словно в барабан. Что-то с шумом рухнуло на мостовую,
окошко, выбитое толстой веткой, заблестело зубьями осколков, с подоконника
закапала вода. Рудольф и Жуга переглянулись и опрометью бросились к двери.
Выл ветер. Мокрой пеленой хлестал косой осенний дождь. Старое дерево,
ещё недавно росшее у дома, рухнуло, разворотив корнями мостовую и едва
не порушив при этом сам дом.
— Это был самый старый тополь в Лиссе, — сказал Рудольф.
Жуга, помедлил, отступил от дома и привстал на цыпочки, пытаясь бросить
взгляд на крышу. Памятуя, какой силы был удар, травник рассчитывал обнаружить
там по меньшей мере дыру, но к его удивленью таковой не оказалось. И вообще
вся черепица выглядела целой и лежала, где ей полагается лежать, блестела
под дождём, как новая. Стены тоже, вроде бы, не пострадали. Единственным
произведённым в доме разрушением оказалось разбитое окно.
— Умели же строить раньше... — покачав головой, пробормотал он и, слегка
пошатываясь, направился обратно в дом. Рудольф, вооружившись топором, уже
отсёк злосчастную ветку и теперь закрывал ставни. — Завтра стекольщику
скажу.
— На хрена деньги тратить? — возразил Рудольф. — Досками забьём.
— Всё лучше, чем лишние свечи жечь.
Телли был внизу.
— Что стряслось? — буркнул он. — Я чуть со страху не загнулся. Что
это было?
— Дерево упало.
— Крышу не пробило?
— Нет. Иди спать.
Жуга посмотрел мальчишке вслед, опустил глаза. Взгляд его упал на черепки
цветочного горшка и травник помрачнел лицом.
— Везёт нам на поломанные деревья, — как будто прочтя его мысли, сказал
подошедший Рудольф. — Вот, может, потому я вас в дом к себе пускать и не
хотел, боялся — вдруг опять всё повторится. Не зря, выходит, боялся.