Speaking In Tongues
Лавка Языков
МЕРЦАНИЕ СИММЕТРИИ
-- Как сложилась песня у меня? --
вы спросили. -- Что же вам сказать?
Я сама стараюсь у огня
по частям снежинку разобрать.
Новелла Матвеева
Давайте попытаемся уловить и понять хотя бы лучик из того, что часто
называют «магией воздействия палиндрома». Дело это, наверно, неблагодарное.
Но притягательное.
О природе словотворчества, о поэтическом воздействии художественного
слова написано немало и разно. Хотелось бы вникнуть в специфику именно
палиндрома, в те моменты, которых нет в других формах. Там есть
другие замечательные моменты. Но сейчас не о них.
Полемизируя с критиками палиндромического опыта В.Хлебникова и дугих
русских поэтов, наш Ю.М. Лотман в статье «О семиосфере» заметил: «Палиндром
не бассмыслен, а многосмыслен. На более высоких уровнях противоположному
чтению приписывается магическое, сакральное, тайное значение. Текст при
«нормальном» чтении отождествляется с «открытой», а приобратном -- с эзотерической
сферой культуры. Показательно использование палиндромов в заклинаниях,
магических формулах, надписях...».
В основе многих магических воздействий -- повтор. У палиндрома магия
скрытая, труднообъяснимая. Если обычные звуковые повторы в стихах создают
более понятную, «открытую» магию, то в палиндроме повторы переходят в подсознание,
на мой взгляд, по трем тропкам, трем мостикам, создавая три царства
мерцания.
ПЕРВОЕ. Сразу за центром палиндромного стиха зеркальный повтор
звуков ощутим сильнее, дальше -- слабее, отражение все менее и менее очевидное.
Предел ощущений есть -- об оптимальном количестве слов и слогов говорилось
немало. Если не учитывать звуковых ассоциаций с предыдущими строками перевертня,
в начале очередной строки -- новизна, загадка (даже при ожидании палиндрома
мысль: «а не обычный ли это стих?»), у центра -- сгусток близких звуков,
затем подсознательное вспоминание начала строки («не обычный!»), но в обратном
порядке по каждому звуку. Звук в его сиюсекундном облике не может быть
повторен. В одну и ту же реку звука не войдешь. Взаимовлияние звуков достаточно
велико, соседние звуки -- собеседники, но с соседом слева и с соседом справа
разговор получается разный. За экватором палиндромического стиха, с точки
«зрения» почти любого звука, его «старые» соседи меняются местами, да и
соседей этих порой трудно узнать. Звук «удивлен», он чувствует себя обманутым:
тот, кто стоял в очереди вслед за ним, оказывается впереди него! Пространственно-временнбя
мерцающая симметрия.
Экспозиция в начале, уплотнение к центру, «удивление» к концу. В этих
трех микроэтапах звукодвижения стиха -- первое мерцание.
Кстати, одно из упражнений по духовному совершенствованию в практике
антропософии Р.Штайнера заключается в обратно-временном вспоминании прожитого
дня. Превращение времени бытия в пространство бытия мысли. Как это смыкается
с идеями обратимости времени в палиндромии у В.Хлебникова, творившего в
те же годы!..
ВТОРОЕ. При более-менее сопоставимых строках три этапа прохождения
каждой строки чередуются. При каких-то больших или меньших несоответствиях,
которые всегда есть, происходит большее или меньшее мерцание, отклонение
от стандарта в повторе этапов внутри строки. Варьируется величина этапов,
их конкретное наполнение и множество самых разных параметров... Неизменно
только одно: за первым этапом идет второй, затем третий, а после него --
снова первый; при всей возможной внутренней непохожести самих этапов. В
этом заключено второе мерцание.
Оно сравнимо с морскими волнами, но волны все-таки почти одинаковы
на каком-то не слишком длинном отрезке времени. Сравнивать с радиоволнами,
с их длинами и частотами -- слишком технично. Лучше сравнить с дыханием,
только с дыханием взволнованным.
Еще одно важное замечание по анатомии воздействия палиндромии. Палиндром
автором конструируется и проверяется по буквам. Письменная русская речь
в этом смысле особенно примечательна -- среднее между «фонической» (например,
белорусской) и «графической» (английской): некоторые звуки очень близки
друг к другу в симметричных парах, другие гораздо меньше. Но в основном
колебание происходит в средних пределах. Особенно часто мерцают парные
согласные по твердости/мягкости и по глухости/звонкости -- это прямое отражение
системы русского письма.
ТРЕТЬЕ. На кого-то визуальность палиндрома действует больше, на кого-то
меньше. Всё индивидуально. У каждого визуальная составляющая развита по-разному.
Но то, что она в принципе есть, не подлежит никакому сомнению. «Графический,
буквенный образ не может не оказывать влияния на восприятие звука. Когда
вы видите букву, у вас в сознании сейчас же звучит соответствующий звук,
и наоборот. Буква как бы стабилизирует восприятие звука, помогает выработать
в сознании типический образ звука и закрепляет его с помощью графического
изображения» (А.П. Журавлев, «Звук и смысл», 1991, с.11-12), и даже при
произнесении, например, «Ю» отдельно или в абсолютном начале слова, когда
мы «слышим два звука, разумом воспринимаем единый звукобуквенный
образ» (там же). Фоносемантик Журавлев поддержал тезис о звукобукве
(графофонеме, графонеме) одного из крупнейших велимироведов В.П. Григорьева,
высказанный им в своей книге «Поэтика слова».
...Почему не столь популярен словесный палиндром? Вероятно, отчасти
потому, что в нем только крупные языковые знаки, крупная семантика.
Некий каламбурный парадокс состоит в том, что внутрь слова словесный палиндром
не пускает.
Так вот, пытаясь понять механизм воздействия палиндрома буквенного,
я не говорю об обычной семантике, о крупных знаках, я говорю
о графофоносемантике (звукобуквосмысле). Визуальность в палиндроме
-- тоже категория симметрии мерцающей. Даже строгий стиль (побуквенная
точность в обратном чтении) сильно мерцает: незеркальность начертаний,
прописная/строчная, пробелы и т.д., не говоря уже о шрифтах. Для многих
этого мерцания уже достаточно, чтобы подсолить (подперчить) некоторую
выхолощенность, которая присутствует при всякой идеальной симметрии; не
зеркальность букв, а зеркальное расположение букв.
Итак. Первое мерцание -- стиха. Второе -- мерцание стихов.
Третье -- мерцание звукобукв. В многострочном стихотворении, где
каждая трока палиндромна (иначе говоря, в перевертне, как у Хлебникова)
-- всё действует в комплексе. В изолированном одностишии действует первое
и третье. В монопалиндроме (длинном палиндроме в несколько строк), если
он дополнительно не аранжирован, -- только третье.
Очень важная деталь, которую выношу в отдельный абзац.
Все три мерцания симметрии мы воспринимаем подсознательно, во
всех трех мерцаниях мы НЕ ОТДАЕМ СЕБЕ ОТЧЕТА. Мы об этом знаем, можем принять
как данность и рассуждать со стороны, не приводя примеров. Но как
только станем пытаться анализировать в процессе, всё рушится, мерцание
симметрии исчезает. Парадоксальность палиндромной магии.
Допускаю, что царство мерцания -- сам по себе довольно холодный образ,
но если через него чувствуешь живого человека, собеседника, автора, исследователя,
слушателя, читателя-почитателя, его душу, его высшее «Я», его образ --
визуальный, эмоционально-речевой, энергетический (через книгу, письмо,
пространство) -- если сердечно всё это ощущаешь, то мерцание из возможного
тусклого и холодного становится теплым и светлым.
Как могут быть теплыми солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листья
деревьев в такт качелям. Как может быть светлым вечернее мерцание отблеска
свечи на маятнике больших старинных часов...
Палиндромия -- это не обычная симметрия.
Палиндромия -- мерцающая симметрия!