Ятас

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Амир Аминев

Ятас

Перевел Айдар Хусаинов





Ятас -- дужка курицы. У башкир с этой костью связана игра. Двое разламывают дужку и под любым предлогом стараются дать в руки партнеру что-нибудь. Тот, кто что-то берет, должен сказать "помню". Если же он забывает об этом, партнер говорит "Дужка" -- "Ятас" и выигрывает. Обычно после трех выигрышей игра считается законченной.


Молодость, молодость. Годы летят стрелой, не успеваешь задуматься о том, что происходит. И что остается в конце концов, когда все проходит? Только помнить, только вспоминать.
Было это в конце января. Тогда я впервые приехал домой, на студенческие каникулы. С утра позавтракал и вышел на улицу. Задумка была заняться чурбаками, которые остались с лета -- на морозе их колоть самое милое дело. Стал расчищать место посреди узкой нашей деревенской улицы.
-- Привет соседям! -- послышалось от калитки. -- Что, работничек, с утра за дело?
Я поднял голову -- у ворот стояла наша соседка Халида с какой-то незнакомой девушкой. У обеих через плечо перекинуто коромысло.
-- Привет! -- я воткнул лопату в снег и подошел к ним. -- Заходите в дом, что остановились на пороге?
-- Мы бы зашли, да вот ведра одни до дома не дойдут, -- засмеялась соседка. -- А ты что, отдыхаешь?
-- Да, на каникулах.
-- Тебе хорошо, -- сказала соседка и добавила:
-- Эх, не пришлось по-человечески в институт поступить да на каникулах отдохнуть. Молодость проходит у станка.
Вздохнув, она повернулась к незнакомой девушке:
-- А мы вот в отпуск приехали. Познакомься, моя подружка Разиля. Вместе работаем.
Я подал руку, назвал себя.
-- Что сегодня в клубе? -- Халиде только развлечения подавай, всегда готова повеселиться. -- Потанцевать бы, да так, чтобы пол под намии провалился!
-- Да я только вчера приехал, не знаю.
Соседка, перескакивая с одного на другое, стала рассказывать, как им работается, как были летом у Разили, кого видела в Уфе из одноклассников и чем они занимаются.
-- Ну ладно, -- сказала она внезапно. -- Хватит болтать как деревенским бабкам возле калитки. Мы же теперь городские,-- повернулась она к подружке.
-- А ты, Шатмурат, не думай, что избавился от нас. Мы к вам нагрянем. Ставь чайник.
-- Заходите, чай всегда на столе.
-- Правда? -- обрадовалась соседка. -- Тогда давай сегодня устроим у вас вечеринку. Многие из наших приехали из города. Вон Ильдар говорил, мол, давай, что-нибудь придумаем. Да ты же знаешь, ему верить трудно.
-- Ладно, у матери спрошу.
-- Фу ты, посмотри на него -- ему жениться пора, а он "у матери спрошу". Да мы могли бы и к нам пойти, но моих-то не уговоришь. А твоих можно уговорить. Давай, спроси. Я тоже зайду, авось выгорит.
Девушки засмеялись и пошли дальше.
Я постоял немного, потом снова взялся за лопату. Но работать мне уже расхотелось. Перед глазами стояло лицо девушки, с которой я только что познакомился -- лицо, ямочки на щеках, прядка волос, выбившаяся из-под платка...
Помыкавшись немного на улице ( лопата не хотела копать, топор выскальзывал из рук, чурбаки не хотели раскалываться), я вошел в дом и там между делом сказал матери и бабушке, что хотел позвать на вечеринку своих одноклассников. Вернее, попросил разрешения пригласить их уже сегодня -- уж очень мне хотелось увидеть ту девушку.
В общем, я надавил на то, что хочу справить свой день рожденья, который не отметил месяц назад -- тогда я сдавал экзамены. Мать и бабушка переглянулись, потом посмотрели на меня. В общем, согласились. Я уж не знаю, что они там подумали, может быть, вспомнили, как я готовился к экзаменам, когда поступал в институт?
Бабушка спросила, сколько человек придет, и они тут же взялись за дело. Мне было велено занести дров, а потом пропустить мясо через мясорубку.
Я уж было пошел к дверям, как в дом с шумом вошла Халида.
-- Здравствуйте, соседи! -- Она хлопнула дверью, сбросила валенки, сняла пальто и за руку поздоровалась с бабушкой и мамой.
-- Здравствуй, Халида. Как твои дела? Что-то ты давно не появлялась, -- сказала мама.
-- Дела все, дела. Чаще приезжать не получается. А где дети? Да и Асхат-агая я что-то не вижу.
-- Дети в школе. Отец на прошлой неделе в Уфу уехал. Он там заочно учится.
Халида засмеялась.
-- Один студент уехал, другой студент приехал, так получается?
-- Раз начал, говорит, бросать неудобно. Вот и учится на старости лет.
-- А что это вы суетитесь? Гостей зовете? -- Халида уже обратила внимание на домашние приготовления.
-- Да вот Шатмурат приглашает своих одноклассников. Надо подготовиться, -- сказала мама, не отрываясь от дел.
-- Что, серьезно? -- удивилась соседка. -- А меня позовешь? Я все же соседка.
-- Конечно.
-- Ну, раз так, я сейчас же пошлю к вам Разилю. Она поможет. Работящая девушка.
-- Кого пришлешь? -- переспросила мама.
-- Свою подружку, -- не стала вдаваться в подробности Халида и тут же выскочила за дверь.
-- О ком это она, ее не поймешь, -- беззлобно сказала бабушка.
Я улыбнулся.
-- Подружку привезла, сказала, что пришлет помогать.
-- Да уж, никогда не скажет, что сама придет.
Вскоре пришла Разиля. Стеснительно поздоровалась, смущенно сказала, что ее прислали помогать. Мама и бабушка преглянулись -- улыбаются, недоумевают. Видимо, не восприняли слова Халиды всерьез.
-- Проходи, проходи, -- сказала мама. -- Да мы и сами справимся, мы же вдвоем, да и Шатмурат нам помогает.
-- А что, Халида сама не придет, -- спросила бабушка.
Разиля только пожала плечами. А я, я был очень рад -- еще бы, девушка, которую я хотел видеть, пришла в дом, она здесь, рядом со мной.
Она разделась, коротко глянула на меня, прошла в дом. Повязала фартук, спросила у мамы с бабушкой, что ей делать. Не дожидаясь ответа, взяла чугунок, стоявший на плите и принялась его мыть. Ошеломленные бабушка с мамой тоже взялись за работу. Через некоторое время они уже стали разговаривать друг с другом о том, что делать теперь и не лучше ли вот это сделать немного иначе. Смотрю, они уже улыбаются друг другу. Хочется засмеяться, но и боязно как-то. Потом слышу, бабушка спрашивает у Разили, мол, не твои ли это проделки -- и сбор одноклассников, и приход Халиды. И все же на душе у меня легко от того, что Разиля так легко нашла общий язык с бабушкой и мамой.
Постояв у двери, потоптавшись, вдруг ощутив свою ненужность, какую-то неприкаянность, я вышел во двор. Легко, с каким-то воодушевлением набросился на чурбаки и почти все переколол. Сложил дрова в поленницу, затем откопал в саду копну сена, занесенную снегом, очистил дорожки во дворе. Занес в дом дрова, посадил в салазки флягу, сходил на Езем за водой. Работа спорилась, все получалось играючи. Когда заходил в дом, слышал, как мама и бабушка расспрашивают Разилю о том, кто ее родители, из каких она мест, чувствовал, что она на меня посматривает. Поговорить с ней нет никакой возможности, да и стесняюсь, а эти взгляды и вовсе бросают в дрожь.
Дом наполнился вкусными запахами, стал праздничным, нарядным. Решили попить чайку. А Разиля ушла, повергнув нас в изумление. Пробовали оаставить, а она ни в какую.
-- Как нехорошо вышло, -- сказала бабушка, когда дверь за Разилей закрылась и белый морозный пар, добравшись до печки, рассеялся. -- Заставили работать, а даже чаем не напоили. Что она подумала?
-- Да вот торопилась чего-то. Может, решила, что мы будем недовольны?
Я ничего не сказал. Да уж, действительно нехорошо получилось.
Неторопливо прошло какое-то время. Бабушка вдруг сказала ни с того, ни с сего:
-- Все равно надо невестку в дом приводить, а тут видишь -- сама пришла,-- и лукаво на меня посмотрела. -- Вот тогда уж чайку с удовольствием попьете.
Мама коротко рассмеялась.
-- Такая невестка на дороге не валяется, -- сказала она с чувством.
-- Так, может, возьмем? Вон, Халида обещала оставить...
Тут и я решил поддержать игру, стараясь не показать своих чувств:
-- Оставляйте, говорю, раз такое дело.
У мамы глаза полезли на лоб:
-- А как твоя учеба? А отец твой что скажет? Пусть сперва вернется.
Она, видно, решила, что я серьезно это сказал, всерьез восприняла мои слова.
Бабушка хитро прищурилась:
-- А что? Он останется, а я поеду учиться.
-- Нет, такая жизнь -- это не жизнь, -- сказала мама и поставила свою чашку на стол. Дальше мы пили чай молча, каждый думал о чем-то своем.




* * *



Зимний день короток. Казалось, только что вышел на улицу колоть дрова. Пока то да се, наступили сумерки. Мама с бабушкой возились с праздничным угощением, я смотрел за скотиной, снова сходил за водой, сходил к соседям за стульями да стол принес еще один от них же. Потом приоделся и пошел к своим одноклассникам -- проведать и позвать на вечеринку. На обратном пути заглянул и к Халиде.
Все пришли вовремя, никто не задержался. Молодым дай только повод собраться. Кто помнил -- те поздравили меня с днем рожденья, а кто не помнил -- решили, что собрались так, для веселья. Лишь я один знал истинную причину сегодняшней вечеринки.
Халида выступала полноправной хозяйкой -- все же соседка, не кто-нибудь. Направо и налево раздает указания, а Разиля, надев уже привычный фартук, принялась за работу -- стол собирать. Короче говоря, ни ей, ни мне посидеть не удалось -- рассаживали гостей, носили угощенья. На это обратили внимание. Пошли разговоры, дескать, хорошо смотритесь, может, это не вечеринка, а свадьба и все такое прочее. Сначала мы смущались, а потом воспринимали спокойно, как шутку, мол, так и надо.
Говорили, ели, пили, смеялись. В какой-то момент мама подошла к нашему тамаде и что-то шепнула ему на ухо. Мой одноклассник Ирек заулыбался, наклонил голову в знак согласия. Через минуту он уже говорил такую речь:
-- Ребята, мы тут все едим да едим, почитай, половину телки съели, а ведь кое-что от всех утаили? Ну, признавайтесь, кому достался самый вкусный кусочек?
Все оторвались от стола. Кто-то от смущения отвернулся, кто-то стал удивлено смотреть на соседей.
-- Эй, не томи, говори, в чем дело?
-- Кому дужка -- ятас досталась? -- спросил Ирек.
Никто вначале никто не понял, решили, что это шутка.
-- Эй, ты что, разве у телки бывает ятас?
Все захохотали.
-- Сейчас, наверное, и телки бывает с дужкой.
-- Постойте, постойте, -- Ирек был непреклонен. -- Давайте ищите. У кого ятас? Не проглотили, наверное.
Все посмотрели в свои тарелки. Посмотрел и я, но дужки там не было , к счастью или нет, не знаю.
-- У меня, -- тихо сказала Разиля и покраснела.
Дом загудел, словно в него влетел пчелиный рой. Все облегченно захохотали, словно Разиля спасла их всех от какой-то тяжелой работы.
-- Знала Мамдуза-апай, кому положить лакомый кусочек!
-- Еще одну тарелку супа победителю!
-- Ну, соседка, и везет тебе, -- это уже Халида. -- Счастье само на тарелку свалилось.
Ирек снова вскочил сос воего места.
-- Дужка несчастливой курицы сделала Разилю счастливой. Да, да, счастливой1 Она -- гостья. Нас тут сорок человек, а дужка досталась только ей. Это счастливый случай. Ни мне, ни Файме, ни Ляле, ни Ильдару, ни Шатмурату не досталась, а досталась Разиле. Мамдуза-апай, это не специально так получилось, а?
-- Не-ет, ты что...
-- Вот, слышали? Ну, какое условие поставим гостье?
-- Да я даже не знаю. Что-то не думала я задавать какую-- нибудь работу тому, кто выиграет. Просто с осени осталась одна курица. Вот, думаю, чтобы было веселей, взяла и положила. Пусть будет счастливой.
За столом снова загудели.
-- Ай-хай, наверно, с умыслом положила.
-- Пусть разломит с тем, кто ей по душе.
-- Давай!
-- Давай с Шатмуратом, -- это Халида, ее голос. -- Проиграет -- здесь останется. Выиграет -- увезет с собой.
-- Это кого увезет, Шатмурата, что ли?
-- Сделаем так. Как сказала Халида, пусть Разиля разломит дужку вместе с Шатмуратом. Она -- гостья, он -- хозяин. Но с условием, -- у будущего учителя языка и литературы Ирека язык подвешен хорошо.
-- -- Я так думаю -- если выиграет Шат, она сюда еще раз приедет. Если выиграет Разиля -- Шат поедет к ней. Ну что, идет?
-- Идет.
-- Постойте, надо спросить у них самих.
-- Что это он один поедет, все поедем.
Не сговариваясь, мы с Разилей встали. Она уже держала в руке дужку, зажав ее двумя пальцами. Я неловко ухватился за другой конец, играть раньше мне не приходилось. Потянули.
-- Что, крепкая дужка? Не ломается?
-- Эй, может, на память сохраните, а?
Все захохотали. Кость хрустнула и разломилась на две половины. Разиля тут же сказала:
-- Ну-ка, давай проверим, которая длиннее, и протянула мне свою половинку.
-- Помню! -- сказал я, смерил обе половинку и вернул ей.
-- Помню, -- сказала она.
Все засмеялись.
-- Смотри-ка, знают правила-то!
С той минуты Разиля втянулась в игру. Может, чтобы выиграть, может, она шутила, только надо-не надо совала мне в руки то ложку, то вилку, то кусок хлеба, то что-нибудь вкусное со стола. "Помню" не сходило с моего языка. Я уже привык к ней, перестал смущаться ее присутствия.
А вечеринка шла своим ходом. Пели песни, слушали пластинки, плясали, перетрясли все новости, вспомнили школу, учителей. Потом мама послала меня в чулан за пельменями. Взяв большое решето, я занес его в избу, отдал Разиле. Тут мне припомнилась наша игра и я громко выкрикнул:
-- Ятас! дужка!
Она вздрогнула, решето выпало из ее рук и пельмени с глухим стуком упали на пол. Я перепугался. Стал собирать пельмени, поглядывая то на Разилю,т о на бабушку, которая возилась у плиты, подкладывая дрова.
-- Не знаю, что это со мной, -- сказала Разиля. -- Как неловко получилось.
-- Нашел время играть. Тут люди делом заняты, а он... -- бабушка принялась меня ругать. Разиля поднялась и пригрозила мне пальцем, мол, слышал, что тебе говорят. Да мне и так было не по себе -- кто ж знал, что из игры такая беда случиться -- хорошее настроение как рукой сняло.
Разиля смахнула половину пельменей в чугунок, приговаривая, что пельменей слишком много, надо оставить, и отдала мне решето, чтобы я отнес в чулан, на холод. Пока я о чем-то думал, она громко прошептала:
-- Дужка!
Надо было видеть, как я там стоял с открытым ртом.
-- Так тебе и надо, -- засмеялась бабушка.
Услышали, как мы хохочем, заговорили.
-- Что, попало?
-- Нечего там за печкой играть, давайте, выходите.
Потом мы как-то забыли об игре. Боялись рассердить друг друга, должно быть. Что-то передавали, но ничего не говорили. Просто встречались глазами и улыбались. Шутили, что еще доиграем. Когда-- нибудь.
Только перед уходом гостей еще раз я проиграл: она развязала фартук и отдала его мне. И мне снова стало грустно. Вот сейчас гости разойдутся, праздник кончится, она сейчас уйдет, тут уже не до игры. Я смотрел на нее грустными глазами, но и Разиле тоже было невесело. Тоска читалась в ее голубых глазах. Попрощалась с мамой и бабушкой, и мы ушли.
Сходили в клуб, поплясали -- уж больно настойчива была Халида. Несмотря на холод, оторвавшись от всех, погуляли по улицам. Было уже поздно, когда я проводил Разилю до дома. Возле калитка нас ждала Халида.
-- Замерзла я, а вы ходите не знаю где. Как я одна домой заявлюсь? -- заругалась она.
-- Ты просто слишком рано ушла.
-- А, надо было у тебя вас подождать, -- засмеялась Халида.
На следующий день я не мог нати себе места. Все валилось из рук. Халида с Разилей три раза ходили на Изем за водой, затопили баню. К нам не зашли. Вечером увидел у соседских ворот запряженную лошадь. Зашел попрощаться. Поздоровались, поглядели друг на друга долгим взглядом, помолчали. Разиля была легко одета. Я сбегал к себе, принес отцовский тулуп.
-- Дужка! Ятас!
Разиля вздрогнула, как будто ее толкнули. Покраснела, смутилась. Слабо улыбнулась. Ямочки на щеках. Сказала:
-- Хорошо еще, нет в руках решета с пельменями.
Я засмеялся -- вчерашняя история с пельменями показалась мне страшно забавной. Но веселье мое продолжалось недолго. Халида,. которая возилась с сумками, сказала наотмашь, словно ударила:
Ну и смешной ты, Шатмурат. Есть в тебе хорошее, а только до сих пор детство в тебе играет. Человек всю ночь не спал, мучился, а ты в игры играешь...
И снова мои слова пришлись некстати. Я-то хотел настроение поднять, развеселить как-то, а вышло все наоборот. Больше я ничего не стал говорить, молчал.
Провожал до самой околицы. Попрощались за руку. Стоял на утоптанной полозьями саней дороге и смотрел им вслед, пока они не скрылись за наполовину занесенными снегом кустами рябины вдалеке. Казалось, что Разиля все смотрит и сморит на меня. На душе было неспокойно. Все не шли из памяти слова Халиды, и я чувствал себя виноватым. Тоска меня охватила, тоска, и я все думал о том, что не станет человек просто так, ни с того, ни с сего не спать всю ночь и вот так печально прощаться.
С этого дня каникулы были мне уже не в радость. Ни встреча с учителями и одноклассниками в школе, в которой я учился, ни поездка в соседний аул к любимой тете не успокоили меня. С кем бы я ни виделся, все стоял перед моими глазами образ Разили, и грусть моя понемногу превратилась в тоску. Я повторял ее слова, ее движения, снова и снова вспоминал ее улыбку, ее движения, ее взгляды. Каждая вещь в доме словно напоминала мне о ее присутствии. Наконец, она вошла в мои сны.
Копну сена, которая стояла у нас в саду, я уже перетаскал в сарай, дрова переколол и сложил, так что особой работы для меня уже не было. В общем, я пошел к матери и бабушке и сказал им, что хочу поехать в город, отвезти отцу деревенских гостинцев и чего-нибудь на их усмотрение. Они по своей привычке переглянулись, заулыбались и, почувствовав какую-то неловкость, обе разом кашлянули.
-- Разве игра еще не кончилась? -- язвительно спросила бабушка.
Я, конечно, ждал, что они спросят что-нибудь об этом деле, только не думал, что все это будет так прямо. Этого я не ожидал. Они же взрослые люди, все понимают, не станут меня позорить, думал я. Не получилось. Я отвернулся. Краска залила лицо. Я молчал. Только после того, как мать, попричитав немного, сказала: "Ладно, что с тобой сделаешь, езжай", у меня отлегло от сердца, потеплело внутри.




* * *



Я прибыл в Уфу вечерним поездом, оставил вещи в камере хранения и поехал к Разиле. Общежитие отыскалось быстро. На вахте я сказал номер комнаты и хотел было пройти, но вахтерша, толстая старуха, только что степенно прихлебывавшая чай, резво вскочила с места и преградила дорогу. На меня обрушился поток, из которого я понял только то, что она меня не пустит. Я попытался объяснить, что у меня срочное дело, но это только подлило масла в огонь. "Знаем, знаем, какие у вас срочные дела, девчонок завлекать, а там ищи свищи," -- негодовала старуха. Было ясно, что она меня не пропустит. Настроение упало, я разозлился и выскочил на улицу. Может быть, кто-нибудь будет возвращаться и я попрошу вызвать Разилю, подумал я, и стал ждать возле входа в общежитие. Но время было позднее, видно, все уже давно сидели по домам, так что никто не появлялся. Я замерз, снова зашел в общежитие погреться. Минут через сорок старуха сжалилась надо мной, видно ее тронуло страдание на моем лице, она громким шепотом подозвала меня к себе и стала спрашивать, к кому я пришел, чего мне надо и все такое прочее.
Охая, она поднялась со своего места, дошла до ближайшей комнаты на первом этаже и, вызвав какую-то девчонку, послала ее за Разилей. На душе стало теплее.
-- Приехал? -Разиля прошмыгнула мимо старухи. -- А что, каникулы уже кончились? Это были ее первые слова. Она не поздоровалась, но эти ее слова были для меня важнее приветствия.
-- Нет, -сказал я, едва не задыхаясь от переполнившего меня чувства.
-- Сегодня приехал?
-- Только что.
-- За тулуп спасибо. Доехала в тепле. Как там дома?
-- Нормально. Привет передавали. Велели доиграть в игру.
-- Серьезно?
Она улыбнулась, взяла меня за руку и отвела за выступ стены -- отсюда нас не было видно. Разиля вынула из кармана домашнего халатика свою половинку дужки. Я поболтал рукой в кармане и вытащил свою.
-- Ну и дураки мы с тобой, -- засмеялась Разиля.
-- Я все время ношу ее собой, -- сказал я и, не стерпев, добавил:
-- Пойдем на улицу?
Мне хотелось остаться с ней наедине, выйти поскорее из этого общежития, подальше от его зеленых стен, от этой жутко кашляющей старухи.
-- Не знаю, выпустит ли вахтерша, уже поздно. Правда, дежурной что-то не видно.
Она подошла к старухе и что-то ей сказала на ухо. Та сперва глянула на часы, покачала головой, а потом махнула рукой, мол, делайте, что хотите. Разиля быстро подошла ко мне, сказала, что сейчас выйдет и убежала вверх по лестнице.
Минут через пять она уже вышла. Прощаясь, я глянул на старуху уже другими глазами, и она не показалась мне такой страшной, как вначале.
Еще я обрадовался тому, что Разиля не стала у меня спрашивать, почему я приехал так рано, портить мне настроение, все поняла по моим глазами. Улыбнулась ласково и крепко сжала мои озябшие руки.
Когда вышла на улицу, Разиля взяла меня под руку. У обоих первое смущение уже улетучилось, и мы шли по улице, громко разговаривая, перебивая друг друга, чуть ли не крича.
На улице никого было, если кто встречался -- были молодые парочки вроде нас. Вспоминаем шутки, говорим о моих одноклассниках. Разиля спрашивает о матери и бабушке, спрашивает, виделся ли с отцом.
Долго погулять не удалось. Разиля сказала, что старуха не пустит в другой раз, если припозднимся, и мы повернули обратно.
Настроение было прекрасное. Счастлив я был неимоверно. В свое общежитие прибежал как на крыльях, и ворчание вахтерши (все они одинаковые) воспринял как шутливое недоразумение.
К Разиле ходил и на следующий день, и через день тоже. Когда она перешла работать во вторую смену, наши прогулки стали происходить по утрам -- вся вторая неделя каникул прошла вместе с Разилей. Это были дни, когда я жил одной любовью, одними возвышенными чувствами. Я теперь успевал повсюду, даже записался в лыжную секцию, выполнял какие-то общественные поручения. Стал говорлив, шаловлив даже. Однокурсники, парни, с которыми я жил в одной комнате, не могли понять, что со мной происходит. А виновата в этом была она, Разиля. Она вдохнула в мою жизнь душу, украсила ее, избавила от бездумного мальчишества, я стал юношей.
Однажды, это уже было после каникул, во время когда началась учеба, я открылся ей. Мы гуляли недалеко от ее общежития. Смеялись, дурачились. Под ногами хрустит снежок.
-- Не замерзла?
-- Нет, мне с тобою так тепло, как в те дни, помнишь? Все кажется сном. Сон. Его видят только один раз, и больше он не повторяется, -- грустно сказала Разиля.
-- Не понял, о каком это сне ты говоришь?
-- Да нет, ничего, просто сон...
-- Наша встреча -- это не сон, это правда. Я... люблю тебя, Разиля.
Я обнял ее, торопливо поцеловал. Она меня не остановила. Сняла варежку, провела пальцем по моим губам.
-- Шатмурат, почему ты не встретился мне раньше? Эх, как жестока эта жизнь.
Она выскользнула из моих объятий.
-- Прощай, Шатмурат, ятас!
-- Помню, всегда помню!
-- Приходи, завтра приходи, и послезавтра приходи, игра еще не кончилась.
Она скрылась за дверями общежития. Я стоял и смотрел, как она поцеловала старуху-вахтершу, как бежала по лестнице вверх. Стоял и смотрел ей вслед.
Дней через десять я почувствовал -- что-то изменилось. Она уже говорила иначе, смотрела на меня иначе, вела себя иначе. Не как Разиля, та, прежняя Разиля. Она уже не хотела идти со мной в кино, просто прогуляться по улице, находила какие-то причины, отговорки. Как-то сказала, что из-за нее я могу запустить учебу. Я был поражен. Я не мог понять, в чем дело. В конце концов я не выдержал и спросил ее об этом напрямую.
Она засмеялась:
-- Ничего не изменилось. Я всегда была такой.
-- Нет, -- настаивал я. -- Ты меняешься день ото дня, становишься другой.
Наверное, она давно ждала этого разговора, так что ничуть не удивилась. Посидев немного с опушенной головой, сказала, как дурила кнутом:
-- Нам не надо больше встречаться.
-- Почему, что случилось?
Она молчала долго, очень долго.
-- Я... я тебе не пара, Шатмурат. Прости меня, я... обманула тебя. Я была замужем.
Она уронила голову мне на грудь и зарыдала. Долго плакала. Я ее не останавливал. Наверное, она шутит, думал я. Проверяет меня. Но, с другой стороны, кто же шутит такими вещами. Вот почему она была так печальна в последнее время. Почему же раньше не сказала? Боялась? Стеснялась? Решила не обращать внимания, мол, и так сойдет? Мысли тучей роились у меня в голове. Я не был готов к такому повороту, мне было очень тяжело понять, как поступить, очень тяжело.
-- Жили мы год. Он пил, домой приходил поздно. Не стерпела, ушла от него. Год жила -- никого не видела, ничего не слышала. Халида звала меня с собой, говорила: "Забудь ты своего, поедем в деревню, развеемся". Поехала. Встретила тебя. Душа моя открылась чувству. Хотела тебя забыть -- не смогла. Если бы тебя не встретила, я бы и не знала, что такое любовь. Прости, Шатмурат, соринкой в глазу стала я для тебя. Стыдно мне, перед матерью твоей стыдно, перед бабушкой. Горько мне оттого, что живу я на свете. Почему ты молчишь? Скажи мне что-нибудь...
Я промолчал. Что я мог сказать? Что вообще можно сказать в такую минуту? Не сказав друг другу ни слова, мы расстались в тот день. Роли наши словно поменялись -- Разиля переложила на мои плечи тот тяжелый груз, который она носила в своем сердце. Мир для меня то погружался во мрак, то озарялся ярким светом.
Так прошла неделя. Я все же не вытерпел, пришел к ней. Заставила себя ждать, но все же вышла. Похудела, спала с лица. Лицо грустное, голубые глаза стали еще больше.
-- Я обо всем подумал, -- сказал я, когда мы вышли на улицу.
-- Ты ничего не говорила, я ничего не слышал. Договорились? Прости, в тот день я не смог с собою справиться. Это было так внезапно, что я растерялся...
-- Вот, Шатмурат, растерялся. Это не такая вещь, она не сотрется из памяти. Эта мысль будет грызть твое сердце и все равно выйдет наружу. Что я буду делать тогда? Нет, чтобы потом не горевать, прекратим игру, Шатмурат.
-- Игру? Какую игру? Ятас? Так я же не играю...
-- Останемся друзьями, пока все не зашло слишком далеко. Ты ведь только на первом курсе учишься. Приди в себя. Я не хочу быть тебе обузой. Я ведь всего лишь швея.
-- Но я же так и говорю -- будем друзьями. Ты мне никакая не обуза. Причем тут моя учеба и твоя работа? Ты говоришь, чтобы я не приходил? Это как понимать?
-- Понял ты правильно.
-- -- Забудь об этом, забудь все, что было. Это не самое страшное, что бывает в жизни.
-- Если удастся...
Нет, не смогли мы с ней договориться. Она твердила о своем, я -- о своем. Тогда впервые я встретился с женской строптивостью. Для меня это открытие было и удивительным, и тягостным. До этого Разиля казалась мне умной, кроткой, стеснительной девушкой.Знаю, испытал -- женское слово как капуста -- многослойное, поворачивается оно и так, и эдак...
Через два дня я пришел опять. Мне сказали, что она уехала к сестре. Назавтра ее тоже не было. Я разозлился и неделю не приходил. Все же не выдержал, пришел. Оказалось, она работает в другой смене. Потом только до меня дошло, что она не хотела со мной видеться. Думала, время пройдет и чувства мои остынут. Так между нами легли месяцы. Только потом я понял, насколько это страшная вещь для любви, время. Горит костер посреди поля -- если не подкладывать дров, он погаснет. Так и с любовью...
Зима прошла, настала весна. Потекли ручьи, прилетели птицы. В душе моей тоже что-то случилось. Может быть, душа спала? А теперь она снова живет, верит, надеется...
Перед майскими праздниками я снова пошел к Разиле. Но если не везет, то не везет до конца -- она взяла отгулы и уехала к себе в деревню, сказал мне Халида. Разозлился, сам не заметил, как выпалил: "Ты, наверное, подстрекаешь ее, чтобы она со мной не встречалась".
-- Сама ничего не понимаю, -- сказала Халида. -- Не может она тебя забыть, вспоминает. А когда муж ее бывший, он у нас в ссоседней бригаде работает, попал в больницу, она его навещала...
Началась летняя сессия. Потом мы поехали в студенческий отряд. Кохоз. Снова учеба. Хотя я понимал, что мы с Разилей не встретимся, еще жила во мне какая-то надежда. И только когда встретил Халиду на автовокзале, снова открылась рана моего сердца. Муж ее вышел из больницы, а Разиля продолжает его навещать, заботится о нем. Я разозлился и на ее мужа, и на нее. Я не мог понять их отношений. Хотя, конечно, что плохого в том, человек попомгает человеку, попавшему в беду...
Вскоре я потерял Разилю из виду. Соседка моя, Халида тоже вышла замуж и переехала куда-то -- домов-то строилось у нас много, не век же ей было в общежитии жить. Бывало, придешь, а там только толстая старуха-вахтерша вечно пьет свой чай. Потом и ее не стало.
После института меня взяли в аспирантуру. Потом я защитил кандидатскую, а через пятнадцать лет -- и докторскую. Теперь я профессор, заведующий кафедрой, проректор в своем институте. Мама и бабушка давно умерли. Отец-- старик в деревне, женился на нашей соседке, матери Халиды. Мои братья и сестры давно уже закончили свои институты, живут по всей Башкирии. Младший брат -- в Москве, женился на москвичке. А я вот не женат. А ведь счастье было так близко -- осталось выиграть только один раз. К сожалению, игра не кончилась, полвина дужки до сих пор у меня, другая половина -- у Разили...
-- Дужка! Ятас!
-- Помню.
Помню до сих пор.


1986