Speaking In Tongues
Лавка Языков


Лена Васильева

ОТ РЕДАКТОРА: Родилась в 1964 г. во Владивостоке. По специальности -- инженер-гидролог. Автор книги стихов «Зона молчания» (1995 г.), публиковалась в поэтическом альманахе «Серая лошадь» (Владивосток, 1997).


Город
Холодных дней пустая тишина
Когда в душе щипковый инструмент
Проходит день, и два, и добрый вечер
Однажды целый рой моих иллюзий




Город



1



Красно-желтый закат --
горизонта сгорающий взгляд:
вдаль глядят
века очи незрячие, вещие птицы.
А над морем великим
бесшумно, безвестно летят
облака, облака --
голубые мои небылицы.

Синь равнин,
горный праздник морских островов.
Дар-мой-плен! --
сколько звёздных ночей над заливом кружились...
Мне б чуть-чуть подождать,
задержаться на стрелке веков,
перед новым витком
этой бешено сжатой пружины.

Подождать, подгадать
новый мир, золотую страну, --
ровно столько, чтоб жить захотелось,
как ветру на волю,
повстречать третью тысячу волн
и запомнить одну --
ту, с которой глаза твои
связаны небом и солью.

А пока -- неизбежный закат,
и не вспомнить никак
сколько дней и ночей
эти волны седые качали.
Облака, облака мои,
разве потушат века
человеческих глаз и стихов
вековые печали?..




2



Смородиной и морем пахнет ветер.
Как на огромной ёлке огоньки
развешены оранжевые звёзды.

И кое-где жирафы фонарей,
каких ещё не съел энергокризис,
жуют чернично-апельсинный пудинг ночи.

По всем дорогам рыжий осьминог
на дизельно-бензиновых жестянках
играет городской полночный джаз.

Затихли голоса крикливых чаек,
уснули под аплодисменты волн
и ультразвуковой дискант дельфинов.

Пытается луна проникнуть в окна --
настроить биоритмы и флюиды
функционально на «Get down, make love...»

И я по праву творческого бденья
смотрю с тревогой лотовой жены
с холма Буссе на желто-чёрный город.





3



Ярлыки, ярлыки
                арлекины, мальвины, машины.
Шины в гравий -- слышней,
                чем в часовне на Троицу хор.
Море -- вышло из моды,
                как труженик моря -- с картины;
море -- это вояж
                и насыщенный чем-то раствор.

Модно быть начеку,
                торговать и иметь далматина.
По субботам -- встречаться
                и ехать вдвоём в «Пеликан».
Можно не надевать
                на высокой платформе ботинок,
но не знать Тарантино
                уже неприлично слегка.

На бомжей не смотреть,
                не пугать и не трогать руками.
Впрочем, нам невдомёк,
                что в обновках из мусорных куч,
как в тюрьме, непреступно
                и также нестыдно, как в храме,
а не хватит на водку --
                найдут дармового чайку...

А из моря и неба,
                везде -- коромыслые горы
выдвигают свои
                аргументы -- и «против», и «за».
Ты как сложный кроссворд,
                как большая загадка, мой город:
то ли гонишь меня,
                то ли веришь меня удержать...





4



«Гамлеты, спать!»
В. Крыжановский



Не затем этот город, чтоб верить в хомут и вериги.
Закрываешь глаза -- и плывёт журавлиный туман,
наколдуешь февраль -- и шуршат неистлевшие книги,
а спасает не сон, не синица, а светлый обман...

Потому и не спишь, что растает и то, и другое.
Просыпаться и жить -- так же просто, как плакать в пургу,
легче, чем написать: у меня в самом деле такое --
только птицы по небу, да кони на том берегу.





* * *



Художнику И.,
в день открытия выставки

Холодных дней пустая тишина
в которой мир до дна от самой крыши
нуждается в присутствии вина
и имени знакомого в афише

и нескольких карминно-красных слов
из области торжественных секретов
согласия стаканов над столом
и лёгких споров в дыме сигаретном

определит маршрут для мотыльков
и бабочек из желтого трамвая
смотреть как трезв сегодня тигролов
как черный волк сегодня неприкаян.





* * *



С.П.-б.



Когда в душе щипковый инструмент,
когда в коре конкретная дыра,
и парус ищет ветра перемен,
и жаждет тихой гавани корабль,

когда заботам не хватает рта,
когда набор кармических долгов,
когда в печать выходят три из ста,
но даже в них не ясно ничего,

и ни за что не вылепить в словах
ни Памятник, ни Город Золотой...
тогда любовь как первая Нева,
и значит, мы увидимся с тобой.





* * *



Проходит день, и два, и добрый вечер,
цыганка-ночь, как часто -- I love you...
шансон в фойе, предвыборные речи,
предсмертные награды соловью...
Прийди, мой друг, мне бесконечно скучно,
почти что тошно, чуда больше нет...
Скорей, Сезам! раскройте шторы, тучи,
я слепну в темноте, включите свет!
Зажгитесь, звёзды -- тем, кто будет после,
пока (пора ли нам?) -- пора не им;
а вы пишите -- Саша, Аня, Ося...
что в голосе металл, что в сердце дым.




* * *





Однажды целый рой моих иллюзий
покинет свой унылый тесный край
и полетит лохматой серой тучкой
над старомодным мировым пространством.

И станет ей видна как на экране
моей души рождественская кроха,
и будто к ней уже идут волхвы,
и пастухи застыли возле входа...

А время, оказавшись в ноль-минуте,
скатает в свиток мысли и слова,
и будет вечен миг и верны два,
и золотые токи Рождества
пронзят сердечник мой до самой сути...

И будет мир начавшимся едва.