«Аскази па пицессу на гаёшине», -- заказывает Малыш. Гамма неподвластных
ему согласных с трудом поддается передаче на бумаге -- родной язык он учит
пока весьма недолго и поэтому говорит ещё с сильным акцентом страны небытия,
из которой перед тем прибыл.
Итак: «Расскажи про принцессу на горошине», -- заказывает он.
«Про принцессу на горошине ты и без меня знаешь», -- возражает Взрослый.
-- «А впрочем, слушай», -- и он начинает плести историю из обрывков застрявших
в памяти сказок, газетных статей и собственных переживаний, нарочито пичкая
туда побольше непонятного, чтобы Малышу стало скучно и он скорее заснул.
«Жили-были маркиз и маркиза де Карабас. Жили они в своем фамильном
замке. Замок этот был красивый, но неуютный. Только снаружи он казался
большим, внутри же все место занимал длинные переходы и винтовые лестницы,
ведущие в маленькую квартирку: вот, вроде нашей. Совсем недавно маркизы
провели себе в замок электричество и отопление, а то раньше приходилось
все вечера топить камин, и все равно к утру в спальне было сыро и холодно.
На ремонт у них ушли последние деньги, так как все принадлежащие когда-то
де Карабасам земли были давно проданы и жили они на пенсию, которую маркиз
получал как отставной офицер.
«Несмотря на свою бедность, на отсутствие со стороны соседей не то
что почтения, но хотя бы интереса к знатным именам, сами де Карабасы очень
гордились своим древним родом и ни за что не согласились бы переехать из
наследственного замка в более просторный, светлый и дешевый дом, как предлагал
им сын.
«Этот сын звался Шарлем, учился в Сорбонне и снимал комнату в центре
Парижа вместе со своей подружкой, на которой хотел жениться. Родители,
хоть подружки этой в глаза не видели, были решительно против свадьбы, потому
что маркиз не может брать в жены простолюдинку. Шарль говорил им, что невеста
его на самом деле принцесса, просто разорившаяся, как и они сами. Старшие
де Карабасы не слишком ему верили, но решили устроить девушке испытание.
«И вот пригласили они ее вместе с Шарлем к себе. Старый маркиз показывал
гостье разные разности, например, портрет основателя и этого рода, и этого
замка, висящий в гостиной. Предок Шарля был изображен сидящим в кресле
и держащим на коленях любимого серого кота, белые задние лапы которого
под торопливой кистью художника вышли словно обутыми в сапоги. Предполагаемая
принцесса правильно определила возраст портрета, но не слишком им заинтересовалась.
«Де Карабас пустился в разные семейные предания, относящиеся ко времени
крестовых походов или французской революции, и собеседница снисходительно
поправляла рассказчика, так как изучала историю и куда лучше знала, какая
война была при каком короле и кто у кого какую битву выиграл.
«Наконец наступила ночь, и гостью отвели в отведенную ей опочивальню,
где на постели возвышалось семь матрацев, семь перин, семь одеял и двадцать
одна подушка! Шарля же родители просили остаться на их половине.
«Утром маркиза де Карабас пригласила девушку к завтраку, а заодно спросила,
как спалось гостье на новом месте.
-- Ах, ужасно! -- воскликнула та. -- Я всю ночь не могла сомкнуть глаз,
как будто лежала на острых валунах!»
«И они поняли, что она принцесса!» -- до кошмарного бодрым голосом
возвещает Малыш, уловив, наконец, с ликованием знакомую тему.
«Да нет же! Маркизы поняли как раз, что она никакая не принцесса, а
просто невоспитанная капризная девчонка, которая вечно будет всем недовольна
и на все жаловаться и, как мягко ей ни стели, будет подо всеми перинами
и матрацами искать горошину.
«И Шарль тоже все это увидел и ее бросил.»
«Ты неправильно рассказываешь», -- говорит Малыш недовольно.
«Как же я могу рассказывать неправильно, если я эту скаазку сам придумал?»
-- возражает Взрослый, зевая уже сам: его-то отяжеленному сознанию стоит
только соприкоснуться с морем сна, как оно тонет в нем, точно камень. Это
легонькая душа Малыша долго-долго не погружается в сон, выталкивается его
плотной средой на поверхность, покуда не пропитается хорошенько дремой,
проникающей во все её поры. Тогда погрузится на дно сонного океана и она,
да так основательно, что, пока отлив этого дна не оголит, лишь большими
усилиями можно будет извлечь спящее детское сознание из этой пучины на
поверхность реальности.
Малыш молча сопит какое-то время. Обиженно? Сосредоточенно? Потом объявляет:
«Я придумал лучше.»
«Хорошо. Сейчас спи, а завтра сказку рассказываю не я, а ты.»
«Нет, не завтра! Сейчас!»
«Тоже про принцессу на горошине?»
«Нет. Про два богатыря.»
«Ну, давай рассказывай. А потом сразу спать! Договорились?»
«Договорились.» -- Малыш на минуту замолкает, собираясь с мыслями перед
долгим рассказом. Совсем как большой. И удивительно, что это удивляет.
«Один богатырь («Баатый», -- произносит Малыш весьма отчетливо) со
всеми воевал. А другой богатырь -- далеко -- об этом услыхал и поехал его
победить. И вот он едет-едет и встречает гномика, и птичку, и грибочек,
и деда, и бабу, и все говорят, что он хороший.»
«Кто?»
«Тот другой богатырь, который воевал. Он всех их спас и помог. А те,
с кем он воевал -- все злые. И богатырь это узнал и решил, что он его друг
и он будет ему помогать. И он ехал-ехал дальше и заблудился, и его Кащей
унес (тут я еще не совсем придумал). А когда он, наконец, приехал, то тот
богатырь уже всех победил и уехал домой. Вот.»
«И ты это сам придумал?»
«Я это не сейчас придумал. Я это раньше сам придумал. Давно.»
«Знаешь, ты действительно придумал сказку лучше, чем я. Ты очень талантливый.»
«А что такое тала-тавай?»
«Это значит, что когда ты вырастешь, ты сможешь стать знаменитым...»