Магнитофон издал трубный звук, возвещая конец мелодии. Сестра Вудсайд
заметалась по залу, не зная, как избавиться от Рили, оглядела собрание
и тут заметила Арчин. Сердитое выражение исказило ее симпатичное лицо,
и она решительно направилась к девушке.
— Сестра! — прошипел Пол. Он успел догнать ее несколькими длинными
шагами.
— Что?.. А, это вы, доктор. — Изящным движением сестра Вудсайд откинула
назад светлые волосы. Она была несомненно хороша сегодня — в черном платье
с красными полосами, скрадывавшем ее габариты Юноны. — Я думала, эта девушка
Арчин должна быть в боксе.
— Должна. Только не надо устраивать суматоху. Расспросите, пожалуйста,
вокруг, может кто-то помог ей выбраться.
Он с неудовольствием заметил на себе пристальный взгляд Рили. Когда
сестра отправилась выполнять поручение, Рили перехватил ее по дороге, приглашая
на очередной танец; та отказалась, видимо слишком резко, и он, нарочито
громко топая, направился к столу.
«Надеюсь, он не станет устраивать сцен.»
Пол определенно сочувствовал Рили. Обстановка, из которой он попал
в больницу, целенаправленно делала из него гомосексуалиста — он был единственным
ребенком сверхдеспотичной матери, которая видела в подругах сына лишь угрозу
своей власти над ним. Это давление, которому Рили сопротивлялся с восхищавшим
Пола упорством, довело его однажды до того, что он избил свою мать, разгромил
ее квартиру, после чего и был доставлен в Чент — вполне обоснованно, поскольку
к тому времени оказался действительно невменяем. Но сейчас, когда мать
была далеко, он быстро поправлялся, и Пол надеялся, что скоро сможет выпустить
его на свободу.
Тем не менее, нрав у парня был ужасным.
В зал хлынул новый поток пациентов-мужчин под бдительным присмотром
Олифанта, одетого по такому случаю в синий костюм и красный галстук. Некоторые
больные, чтобы скрыть смущение — своими манерами они напоминали подростков,
впервые пришедших на танцы, — принялись преувеличенно радушно здороваться
с Полом, так что ему с трудом удалось от них отделаться, и выслушать отчет
сестры Вудсайд.
— Доктор, кажется, она выбралась сама. Никто не разрешал ей открывать
дверь, и я не представляю, чтобы это мог сделать кто-то из пациентов.
— Придется проверить бокс, — вздохнул Пол.
В пустой женской палате царил разгром, словно на корабле, откуда в
панике бежали пассажиры: скомканая одежда на кроватях и в шкафах, брошенные
в спешке косметика, зеркала и расчески, все вещи — в таком виде, будто
их хозяева дематериализовались в тот момент, когда держали их в руках.
Как и другие боксы, тот, в котором находилась Арчин, запирался старомодным
замком, врезанным прямо в дерево и закрытым изнутри толстой металлической
пластинкой. Краска на двери стараниями буйных больных давно уже облупилась,
так что невозможно было понять, когда и как последний раз пытались открыть
дверь. Пол пожал плечами.
— Что ж, она выбралась наружу, и нам вряд ли удастся затащить ее обратно.
После утреннего представления я, по крайней мере, не стал бы этим заниматься.
Нужно только следить за нею, пока не закончатся танцы. Она накачана транквилизаторами,
так что вряд ли у нас будут проблемы.
Однако возвращался он в зал с дурным предчувствием. Арчин стояла там
же, где и раньше. Правда, теперь ее заметил еще и Рили, который вполне
обоснованно решил, что она гораздо привлекательнее прочих женщин, и настойчиво
пытался пригласить на танец. Из его усилий ничего не вышло, зрители захихикали
над неудачей, и это явно вывело его из себя.
«Бедняга. Кто, кроме сестер, годится ему в партнеры? Большинство молодых
девушек здесь — с врожденным идиотизмом и не могут даже толком держаться
на ногах.»
С мрачным видом Рили оставил свои попытки, заметил сестру Вудсайд и
направился к ней. Та хотела было ускользнуть, но встретив молящий взгляд
Пола, со вздохом протянула Рили руку.
Через некоторое время Пол заключил, что Арчин просто интересно наблюдать
за танцами, и что ее вполне можно предоставить самой себе. Он обогнул зал,
подошел к магнитофону, и здесь, после унылого топтания с каким-то пожилым
пациентом, к нему присоединилась Натали.
— Спасибо, что выбрался, Пол, — пробормотала она. — Еще полчаса, и
все будет в порядке. Двадцать пар уже вовсю танцуют, скоро и остальные
разойдутся.
— Мирза не собирался?
— Нет, после Рождества он на танцы не ходит, и я, честно говоря, рада.
— Почему?
— Женщины чуть не устроили из-за него драку. Тебя что, при этом не
было?
— М-м… нет. Айрис уговорила уйти пораньше.
Натали кивнула.
— Мирза слишком красив, в этом вся беда. И, между прочим, прекрасный
танцор… Обещал заглянуть Холинхед. Будет с минуты на минуту.
К ним подошел какой-то мужчина и робко пригласил Натали на танец. Она
кивнула Полу и ушла.
Некоторое время он просто стоял, не в силах заставить себя сделать
необходимое — станцевать несколько танцев с разными женщинами. Минут через
десять их почтил своим присутствием Холинхед, как они это между собой называли;
он перебросился несколькими фразами с персоналом, но до пациентов не снизошел.
Пол наблюдал за его появлением из противоположного угла зала, когда к нему
подошла сестра Уэллс, нескладная даже в нарядном платье с голубыми розами.
— Телефон, доктор Фидлер. Ваша жена. Пройдите, пожалуйста, в ближайший
кабинет.
«Айрис? Что ей понадобилось в субботу?»
Недоумевая, он зашел в кабинет, закрыл дверь, чтобы не так громко звучала
музыка, и поднял трубку.
— Айрис? — нейтрально сказал он.
— Что ты там делаешь? Я звоню домой, и никто не отвечает. Что у вас
за шум?
— Танцы для пациентов.
— А-а. Слушай, забери меня отсюда.
— Что? Ты где?
— Умираю от холода на Бликхемском вокзале.
— Ну… может ты возьмешь такси?
— Слушай, не путай меня со своими больными, — язвительно откликнулась
Айрис. — Если бы я могла попасть домой, я бы давно там была. Но я уезжала
от Берты и Мэг в такой спешке, что забыла ключи.
Пол почувствовал пустоту где-то под ребрами.
«Вообще-то, наверное, можно. Натали прикроет, хотя очень не хочется
ее просить. Можно сгонять в Бликхем, отвезти ее домой и вернуться обратно
— все это займет минут сорок. Но… черт побери, у меня нет ни малейшего
желания.»
— Пол, ты где? — резко спросила Айрис.
— Да, конечно… Понимаешь, это не очень удобно. Я сегодня дежурю.
— Без тебя — ну никак. — Слова ее были полны сарказма. — Большое дело.
Можно подумать, ты из врача превратился в пациента, так крепко они тебя
там держат.
«О, Господи! Не хватало только, чтобы она узнала… Нет, просто глупая
шутка. Но что делать, ехать или нет?»
— Ты бы хоть предупредила заранее…
— Я сама не знала до четырех часов.
«Какая-то ужасная пустота в голове. Я могу придумать слова, но не могу
их выразить. То, что я хочу сказать...»
Дверь кабинета вдруг с треском распахнулась, и на пороге, тяжело дыша,
возникла сестра Уэллс.
— Доктор, быстро!
— Что? — Пол закрыл рукой трубку.
— Рили. Беда.
— Сейчас, — быстро сказал он, и добавил в телефон. — Дорогая, тут неприятности.
Не вешай трубку, я сейчас вернусь.
— Не надо, — продребезжала Айрис. — В крайнем случае, разобью окно.
— Прости, я должен бежать.
Он положил трубку на стол, рассчитывая продолжить разговор, но короткие
гудки неслись за ним вслед, пока он бежал от кабинета до зала.
«Теперь будет скандал, и я, как всегда, окажусь виноват, хотя, если
бы знал, что она приедет, легко мог поменяться с кем-нибудь дежурствами…»
Но все личные проблемы испарились в тот миг, когда он вошел в зал,
где совсем недавно мирно шли танцы. Картина была четкой, как на фотографии.
Больные и сестры испуганно жались к стенам, и только две фигуры оставались
в центре комнаты: сестра Вудсайд и Рили. Лицо девушки было белым, как мел.
«Не удивительно.»
Потому что Рили взял со стола бутылку, отбил дно и теперь стоял, выставив
вперед зазубренный край.
Движение возобновилось. Натали выключила магнитофон. Сестра Вудсайд
попыталась сделать шаг назад, но угрожающий взмах бутылкой заставил ее
вновь замереть на месте. Олифант и несколько других санитаров стали пробираться
среди застывших пациентов, надеясь выйти из поля зрения Рили и схватить
его сзади. Но он разгадал маневр и принялся поворачиваться вслед за ними,
описывая дугу, в центре которой находилась несчастная сестра. Словно загипнотизированная,
она поворачивалась тоже, оставаясь все время к нему лицом.
— Что случилось? — шепотом спросил Пол сестру Уэллс, стоявшую рядом,
вцепившись зубами в костяшки пальцев.
— Кажется, он хотел ее поцеловать, а она не позволила, — пробормотала
сестра Уэллс. — Потом он заорал, что все равно ее заставит, схватил эту
бутылку, а я побежала за вами.
Пол быстро обвел глазами комнату.
— Доктор Холинхед ушел?
— Несколько минут назад. Кто-то за ним побежал, но, наверно, уже поздно.
«Значит, я.»
Мысль была ледяной; она замораживала время. Из неимоверного далека
он услышал вкрадчивый голос Рили:
— Решайся, милая, или я сделаю так, что больше никто не захочет тебя
поцеловать.
Пол набрал в легкие побольше воздуха, подал Олифанту знак следовать
за собой, и не чувствуя ничего, кроме фантастической обреченности, выступил
на середину зала.
— Рили! — громко позвал он и с нелепым облегчением отметил, что слово
прзвучало нормально, не тонко и не визгливо. — Довольно! Положи бутылку
и вымети отсюда весь этот мусор, который ты набросал! — На последние слова
его вдохновил хруст бутылочных осколков под ногами.
Его вмешательство сломало гипноз, и сестра Вудсайд вдруг закатила глаза,
побелела еще больше и безвольно повалилась на пол.
— Боитесь? — с издевкой проговорил Рили и развернулся к Полу, блестя
зажатыми в руках стеклянными зазубринами. — Боитесь сумасшедших придурков!
Мы ползаем перед вами на карачках, а вы все это время ссыте от страха.
Давай, покажи, на что ты годишься! А куда делся наш великий Холинхед?
«Нужно как-то его схватить. Ничего другого не остается. Неужели, кроме
меня некому? Ну, же кто-нибудь! Нет, только я…»
Натали за спиной Рили сделала неуверенный шаг. Ему вдруг стало стыдно,
что он до сих пор стоит на месте, и ноги сами двинулись вперед. Пользуясь
тем, что внимание Рили было приковано к Полу, Олифант сделал резкое движение,
вытаясь выхватить бутылку. Но он действовал слишком медленно. Рили увернулся,
взмахнул рукой — и по пальцам Олифанта побежали красные капли.
Пол вскрикнул и бросился на Рили. Он хотел схватить его за правую,
вооруженную бутылкой руку, но промахнулся, и понял это, только когда оказался
слишком близко. Отчаянным движением он вцепился в его одежду. Левая рука
намертво держалась за рукав чуть выше локтя, но Рили был слишком силен
— сердце бухнуло и куда-то пропало, а зазубренный край бутылки, словно
дрожащий раскрытый рот пиявки, навис прямо у Пола над глазами, бесконечный,
как туннель. У него было несколько секунд, чтобы приготовиться к боли,
и он еще подумал со странным равнодушием, что ослепнет.
«Вот мы и соединимся с тем другим Полом Фидлером, а видения станут
жизнью. Я всегда знал, что это когда-нибудь случится.»
Пол зажмурил глаза в последней детской надежде, что если не видеть
обломанный край бутылки, он исчезнет.
К его изумлению боли не было. Вместо этого раздался звук бьющегося
стекла — бутылки об пол, затем глухой удар — упал Рили. И вопль — Рили
схватился левой рукой за правую.
Пол открыл глаза. Все были на тех же местах: Олифант, Натали, сестра
Уэллс. Пол смотрел не на них. Он видел только стоящую над распростертым
Рили маленькую решительную фигурку Арчин, которая только что сделала… что-то…
так, что он остался жив.
20
Потом всё более-менее успокоилось.
Рили накачали успокоительными и заперли в боксе, после чего попытались
сделать вид, что ничего не произошло, и продолжить танцы, но идея, разумеется,
была абсурдной. Пациенты с воодушевлением обменивались сплетнями, и это
вызывало у Пола почти физическое отвращение. В конце концов он, все еще
передергиавясь от пережитого ужаса, распорядился отправить всех спать.
Но и это оказалось не таким простым делом — самым возбужденным пришлось
выдать по дополнительной порции транквилизаторов.
Обиднее всего, что нарушили традицию, согласно которой вечер должен
был завершиться сентиментальной песенкой в исполнении Либермана. Он, надувшись,
уселся в углу, вытянув обиженное лицо так, что оно стало похоже на его
скрипку, и упорно не реагировал на все попытки вытащить его оттуда, пока
два санитара попросту не унесли его на руках в палату.
Сестра Вудсайд, придя в себя, извергла содержимое желудка прямо посреди
зала — к истерической радости пациентов. Но Пол этого не видел. Он осматривал
Рили, не в силах понять, что Арчин с ним такого сделала. На правой руке,
за которую он схватился с таким жутким воплем, не было никаких следов,
если не считать царапин, которые он заработал, катаясь по полу среди битого
стекла. И только совершенно случайно Пол заметил под лопаткой небольшой
кровоподтек, как раз по размеру пальца Арчин.
Неуклюже вывернув руку, он дотянулся до соответствующей точки у себя
на спине и обнаружил, что там проходит весьма чувствительный нерв.
«Господи, и где же она умудрилась так хорошо выучить анатомию. Полдюйма
в сторону — и палец безо всяких последствий уткнулся бы в кость.»
Но как бы то ни было, именно болевой шок заставил Рили выпустить бутылку.
«И сохранил мне глаза, а то и жизнь. Вот только как теперь выразить
благодарность?»
Словами или без них, но попытаться было необходимо; однако, отослав
Рили, он узнал, что Арчин без лишнего шума вернулась к себе в бокс. Он
заглянул в смотровое окно, увидел, что она лежит в постели, свет погашен,
и решил, что не стоит ее беспокоить.
Он еще некоторое время посидел с Натали в ординаторской, поддерживая
пустячный разговор, во время которого одна-единственная мысль не выходила
у него из головы: только позавчера, вопреки уговорам Олифанта, он распорядился
перевести Рили из буйного, и теперь именно из-за Рили у Олифанта оказалась
порезана рука. Рана пустяковая, но сам факт многозначителен.
Когда Натали ушла спать, от открыл учебник и тупо уставился в страницу.
Уходило время и сигареты, а его мозг упорно отказывался воспринимать написанное.
Никогда прежде он не был так близок к гибели. Но его пугала не смерть.
Сегодня утром ему уже приходила в голову чудная мысль о другом,
в чем-то даже более реальном Поле Фидлере, попавшем в момент одного из
кризисов на иную, катастрофическую линию жизни: теперь именно реальный
опыт этого «второго я»вызывает в его воображении столь живые картины.
Пол Фидлер в мире, где он уже умер, был непостижим для Пола Фидлера, еще
живого и дышащего.
Но Пол Фидлер ослепший, безнадежно стонущий сквозь кровавую маску…
Он машинально вытянул руки перед собой, словно хотел удостовериться,
что видит их. Потом резко встряхнулся, вытащил свое непослушное сознание
обратно в настоящее и опять тупо уставился в учебник.
«Ладно. Допустим, я настоял, чтобы Арчин все-таки заперли в боксе;
кроме нее, никто бы не остановил Рили. Предположим, Натали не уговорила
меня остаться на танцах до перерыва, и я ушел раньше, как и собирался:
кому бы тогда пришлось драться с Рили — самой Натали или кому-то из сестер?
Стала бы Арчин спасать кого-то другого?»
Эти вопросы были слишком отстраненными, чтобы вызвать соответствующие
видения, и не затрагивали его непосредственно. Тем не менее, они вертелись
у него в голове с тупым занудливым постоянством, и книга оставалась открытой
все на той же странице.
Полночный кланг-клинк часов стал последней каплей.
— К чертовой матери! — крикнул он и хлопнул книгой по столу.
— Что за…? Пол! Ну и вид у тебя!
Мирза, должно быть, оказался на лестничной площадке и собирался входить
к себе в комнату. Привлеченный шумом, он просунул голову в дверь.
— У нас тут было ЧП на танцах, — виновато объяснил Пол. — Рили бросился
на меня с разбитой бутылкой.
— Что?! Еще бы тут не побледнеть! Сейчас что-нибудь придумаем.
Мирза взял со стола две пустых чашки и исчез. Из его комнаты донеслось
бульканье; затем он вернулся, и на стенках чашек дрожали свежие капли.
— Вот то, что тебе нужно, — быстро проговорил он, протягивая Полу одну,
на три пальца заполненную виски.
— Не знал, что ты пьешь, — неуклюже пошутил Пол, однако принял чашку
с нетерпеливой благодарностью.
— Ну конечно, меня с детства пугали алкоголем, однако учили думать
своей головой, вот я и думаю, что тебе надо выпить. Садись и рассказывай
дяде Мирзе все, как на духу.
Запинаясь и путаясь, Пол подчинился. Мирза внимательно слушал. В самом
конце рассказа он вскочил на ноги.
— Это ты из-за часов так громко ругался?
Пол кивнул.
— Ясно. Слушать их всю ночь — как раз то, что тебе нужно. Это твоя
сумка? Забирай и уходи.
— Но …
— Я сегодня дежурю, а не ты. Вот с этой самой минуты. И вали побыстрее,
пока я добрый.
«Боже, храни Мирзу. Хотя не знаю, что лучше, ругаться дома с Айрис
или не спать в больнице…»
Фонари не горели вдоль всей улицы; местная власть в приступе экономии
решила выключать их в полночь. Разворачиваясь перед домом, он приглушил
свет фар. Все окна были темны.
«Может отложить до утра, пока она спит? Лечь в гостиной на диване?»
Он неслышно подошел к двери. Как Айрис попала в дом? Разбитых окон
не видно. Наверно он не закрыл кухонную дверь; он очень торопился утром.
Пол едва успел повесить на вешалку плащ, когда зажегся свет, и Айрис
появилась на лестнице в короткой прозрачной пижаме.
— Ну, — сказала она. — Как же твое важное дежурство?
Жмурясь от яркого света, Пол растерянно смотрел на нее. Почему-то за
время отсутствия он зрительно представлял ее только при полном параде и
косметике; и сейчас ее лицо, вычищенное перед сном и лоснящееся от какого-то
ночного крема, казалось ему лицом посторонней женщины с тем же именем.
Он ответил:
— Я сказал Мирзе, что ты приехала, и он вызвался подежурить вместо
меня.
— Кому сказал? — Она спустилась с последних ступенек, обхватив себя
руками, словно хотела закрыться от его взгляда.
«Как там говорил Мирза: "очаровательная, но неприветливая"…
Не уверен, что "очаровательная" подходящее слово. Хорошенькая,
да … наверно.»
С опозданием, но он все же ответил на ее вопрос.
— Моему другу пакистанцу, которого ты так грубо тогда встретила.
Она застыла на месте. Возможно, она собиралась поцеловать его и не
выяснять подробности, но такой ответ менял дело.
— Если бы я знала, какая встреча ждет меня дома, я бы вообще не приезжала!
Битый час проторчать на вокзале, а когда, наконец, дозвонилась, ты не только
не приехал, но даже не соизволил поговорить и убежал к своим драгоценным
психам!
— Но ты же как-то добралась до дома? — огрызнулся Пол. — Наверное,
как следует поискала и нашла ключи!
— Ничего подобного! Мы с таксистом обошли дом, и увидели, что кухонная
дверь не заперта. Кто хочешь заходи и бери все, что угодно.
«Не лежит у меня душа. И нет сил грести против течения.»
Пол повернулся и упал в кресло.
— Прости, что разочаровываю, — устало сказал он, — но я не могу ругаться.
Я только что еле увернулся от сумасшедшего с битой бутылкой в руке.
— Что?
— То, что слышишь. Он угрожал сестре. Именно поэтому я убежал от телефона,
и именно поэтому, не собираюсь извиняться за то, что не забрал тебя с вокзала.
— Ты серьезно? — спросила она совсем другим голосом.
— Нет. Это я так шучу. Я провел прекрасный вечер, и сам не понимаю,
почему до сих пор не визжу от восторга.
— Дорогой, ну я же не знала, — произнесла Айрис после паузы. Она стала
неуверенно приближаться, вглядываясь в его отчужденное лицо. — Господи,
это ужасно… Послушай… ах… Берти Пэрсон дала мне с собой бутылку водки.
Хочешь?
«Я сам не знаю, чего хочу. Только выйти. Остановите мир, я сойду.»
Равнодушный ко всему, он сидел в кресле, сумев заставить себя только
зажечь сигарету, пока она бегала в спальню за халатом и наливала в стаканы
водку.
— Кто это был?
— Парень по имени Рили. Я думал, он уже поправляется, последнее время
с ним все было в порядке. Я ошибся.
— Как это получилось? — Она вложила ему в руку стакан, потом сняла
с соседнего кресла подушку и устроилась у его ног, помешивая угли в камине,
который разожгла, наверное, когда приехала.
— Он хотел поцеловать сестру. Сестру Вудсайд. Ты видела ее на рождественских
танцах. Симпатичная, но очень высокая, почти с меня ростом.
Она положила кочергу и теперь сидела, обхватив руками колени. Голубые
глаза, не отрываясь смотрели на Пола, большие и влажные.
— Наверно, это очень противно.
— Противно! — он коротко рассмеялся. — Ты когда-нибудь видела битую
бутылку перед глазами?
— Расскажи, как все было, — настойчиво сказала она, прижимаясь к его
ноге.
«Откуда это неожиданное волнение? Я не видел тебя такой уже почти год!»
Автоматически, пока рассказывал всю историю, он проанализировал причину
и проклял свою профессию, которая заставила его это сделать.
«А ведь это тебя возбуждает. Кровь бегает быстрее. Мысль о том, как
Рили заставлял сестру Вудсайд себя поцеловать: ты дышишь часто и с легким
хрипом. Я же слышу.»
Он опрокинул в рот остатки водки и грубо сунул руку в вырез ее халата,
нащупывая пальцами сосок. Прикосновение заставило ее напрячься и задрожать.
Он швырнул окурок в камин и сполз с кресла на пол.
— Пол… — сказала она, но слова захлебнулись в волосах, которые из-за
его движений упали ей на лицо.
— Молчи, — проговорил он, проводя губами по ее шее. — Я не видел тебя
две недели, еще два дюйма, и не увидел бы никогда вообще. А теперь я хочу
это отметить.
— Но я…
Губы ее еще пытались протестовать, а руки сами срывали с него одежду.
«Господи. Женаты четыре года, почти пять, и выяснить это после того,
как меня чуть не убили.»
Это была его последняя мысль, прежде чем он полностью отдался толчкам
ее тела под собой.
21
Воскресный день выдался прохладным и по-весеннему солнечным, они с
Айрис съездили в Ладло, а на обратном пути с удовольствием пообедали в
Корнминстере. Другой Пол Фидлер держался на расстоянии; здесь, среди просыпающейся
от зимней летаргии природы, мысли о смерти и слепоте уходили, отгоняемые
свежей зеленью на деревьях и солнечными бликами над живыми изгородями.
Но когда Пол пришел в понедельник на работу, «второе я» вернулось и
прочно поселилось где-то на краю сознания. Мобилизовав всю свою волю, он
разгреб до удобоваримых пропорций накопившиеся дела и только тогда позволил
себе взяться за то, что занимало все его мысли: что делать с Арчин, чтобы
хоть как-то отблагодарить ее за все, чем он ей обязан.
Он достал блокнот и стал набрасывать нечто, получившее грандиозное
название «Проект Арчин». Почти тотчас зазвонил телефон.
Досадуя на помеху, он снял трубку.
— Это Барри Тимберлоу, — произнес голос. — Вы, кажется, меня искали.
Я звонил в субботу, но вас не застал.
«Ну, конечно, я сорвался в Бликхем и совсем о нем забыл.»
— Мне нужна небольшая консультация, — сказал Пол. — У нас есть больная,
которая совершенно не говорит по-английски, а я хочу измерить ее коэффициент
интеллекта.
Несколько секунд в трубке было тихо.
— Понимаете, — сказал, наконец, Тимберлоу, — это не совсем по моей
специальности. Я знаю, как оценивать интеллект у детей, потому что это
часть моего… гм… арсенала, но… Вы имеете в виду взрослую больную?
— Да.
Тимберлоу пощелкал языком.
— М-да… Ага! Похоже, вы все-таки обратились по адресу. Я был недавно
на конгрессе и прихватил оттуда материалы об тестах на коэффициент интеллекта
для глухонемых взрослых. Там должны быть какие-то подходящие невербальные
таблицы… Есть. Корреляция коэффициента g различных методов тестирования
с полностью исключенной вербальной составляющей. Это должно подойти.
— Идеально, — согласился Пол.
— Тогда я их вам одолжу на время, — пообещал Тимберлоу и повесил трубку.
Пол, довольный, вернулся к прерванному занятию.
Для начала он решил перечислить все известные ему факты в том порядке,
в котором они проявлялись, как сыщик из детективного романа собирает воедино
улики. В результате картина может и прояснится, но пока он чувствовал себя
совершенно сбитым с толку.
«Она спокойно переносит магнитофон, но боится фотокамер. И, господи,
что так напугало ее в обычном рентгенаппарате?»
Он исписал три страницы, затем вернулся к началу и стал составлять
к каждому пункту список каких-либо действий, которые могли бы дать ответ
на поставленные вопросы. Снова зазвонил телефон, и он, вздохнув, снял трубку.
— Доктор Фидлер? Моя фамилия Шумахер. Вы посылали нам ленту и образцы
письма одной из ваших больных.
— Да, да… — Пол подался вперед. — Вы определили язык?
— Ммм… Боюсь, что нет. Но я понял из вашего письма, что информация
нужна срочно, и решил сообщить, как идут дела. Видите ли, ваши материалы
свалились на меня очень неожиданно, я как раз был в субботу на работе,
когда они прибыли. Я забрал образцы письма домой — с ними, понимаете, легче
разобраться, чем с лентой, устных языков, знаете ли, несколько тысяч —
и я проштудировал весь «Алфавит» Дирингера, это самое полное исследование,
и, знаете, ничего не нашел
— Вы уверены?
— Я могу, конечно, предположить, что Дирингер что-то пропустил, но
это представляется мне маловероятным. По способу написания букв это отдаленно
напоминает руническое письмо, но звуковые детерминанты, взятые отдельно,
однозначно не позволяют отнести его к рунической системе.
— Странно, — сказал Пол.
— Да-да, очень странно. — Шумахер замялся. — Не принимайте, пожалуйста,
мои слова за окончательный приговор. Я сделаю все, что смогу: дам послушать
ленту всем, кто может быть полезен, и, если ничего не получится, сделаю
транскрипцию и отправлю в Лондон, в лабораторию фонетики. Но, вы знаете,
мне пришла в голову любопытная мысль: если эти материалы получены от душевнобольной
женщины, может быть, это искусственный язык?
— Я думал об этом, — сказал Пол. Краем глаза он заметил, что дверь
кабинета приоткрылась, и нетерпеливо махнул рукой, приказывая посетителю
подождать. — Но, мне кажется, придумать абсолютно новый язык невозможно.
— Вы правы. Такое изобретение неизбежно несло бы на себе следы… гм…
лингвистических пристрастий автора. Знаете, в конце прошлого века была
история, когда одна французская девушка объявила, что общается телепатическим
образом с марсианами, и долго морочила всем голову, пока один филолог не
доказал, что она говорит отнюдь не по-марсиански, а на испорченном варианте
своего родного французского. Тем не менее, я был бы вам очень признателен,
если бы вы выяснили точно, что мы не тратим время и силы на то, что она
высосала из своего пальца.
Пол пообещал сделать все, что сможет, и телефон наконец умолк. Обернувшись,
он обнаружил, что посетителем, которого он так опрометчиво заставил ждать,
был доктор Элсоп.
— Простите, ради Бога! — воскликнул он.
Элсоп отмахнулся от его извинений.
— Я понял, что-то важное: о чем это, кстати?
Пол коротко рассказал о «Проекте Арчин» и протянул Элсопу блокнот.
— Весьма основательно, — благодушно одобрил консультант. — Некоторых
вещей я не понимаю, но, видимо, потому, что мы еще о них не говорили. Что
еще за рентгенаппарат?
— Спасибо, что напомнили. Чуть было не пропустил. — Пол взял блокнот
и дописал: «Знание анатомии, карате или других приемов рукопашного боя».
Потом описал Элсопу субботние события в Блакхемской больнице и на танцах.
— Да, такую полезную личность лучше иметь в друзьях, — пробормотал
Элсоп. — Вопрос, как вам удается удержать ее здесь, если вы не можете с
ней разговаривать?
— Вообще-то она пытается учить английский.
— Всерьез или для того, чтобы привлечь к себе внимание?
— Всерьез, насколько я понимаю.
— Тогда это становится интересно … Можно посмотреть еще? Спасибо. —
Элсоп быстро пробежал глазами все три страницы. — Вы весьма детально все
описали. Что вы собираетесь с этим делать — статью, или серию?
«Лечить девушку.»
Но вслух Пол сказал совсем другое:
— Пока рано судить.
— Очень разумно. Вы всегда можете рассчитывать на мой совет. Я давно
ждал, когда вы, наконец проявите честолюбие и перестанете тонуть в повседлевной
рутине — рад, что не ошибся.
Следующие слова Пол выбирал очень осторожно.
— За что я был бы вам очень признателен, так это за небольшую поддержку.
Если вдруг возникнут трудности с какими-то моими просьбами, о дополнительном
оборудовании, например. Доктор Холинхед…
— Не продолжайте, — улыбнулся Элсоп. — Иначе это будет нарушением субординации.
Но можете на меня рассчитывать.
Он хлопнул ладонями по столу.
— Займемся все же делом. У меня большой прием в клинике, так что опаздывать
нельзя. Кстати, я уезжаю на выходные в Лондон и хотел бы захватить понедельник
тоже — надо поговорить с издателем. Не могли бы вы провести вместо меня
прием?
«Прогресс!»
Все время, пока они беседовали с пациентами, как это было на сегодня
запланировано, Элсоп с интересом поглядывал на Пола. И едва за последним
больным из пожарного списка закрылась дверь, он наклонился к его уху и
конфиденциально прошептал:
— Вы ничего не говорили, молодой коллега, я сам догадался. Ваша жена
приехала. Я прав?
Несколько секунд Пол ошеломленно молчал, потом изобразил на лице кривоватую
ухмылку, на что консультант радостно фыркнул, удовлетворенный своей проницательностью.
У Элсопа были еще какие-то дела до приема в клинике, и он попросил
Пола приехать к нему в Бликхем позже. Довольный впечатлением, которое произвел
сегодня на консультанта, Пол вернулся к себе в кабинет и занялся обычными
делами, не думая больше о несчастьях, которые могли на него свалиться.
До тех пор пока не зазвонил телефон, и голос Холинхеда не ворвался
в его ухо, грохоча, словно айсберг, раскалываюшийся на части в штормовом
море.
— Фидлер? Немедленно ко мне!
22
Пол резко захлопнул за собой дверь и без приглашения сел. Холинхед
неодобрительно насупился и принял свою излюбленную позу директора школы,
расположив локти на ручках кресла и переплетя пальцы.
— Мне доложили, Фидлер, что за последние дни вы совершили несколько
грубейших профессиональных ошибок. Мне редко приходится дважды в неделю
объявлять выговор одному и тому же сотруднику, да еще занимающему столь
ответственную должность. Когда дело касается младшего персонала, которому
не хватает опыта, это еще можно понять, но для вас подобные вещи абсолютно
недопустимы.
Пол непонимающе смотрел на него.
«Может, Айрис была права. Может, я действительно не гожусь для этой
работы. Но что делать, если психиатры бывают еще более сумасшедшими, чем
их пациенты!»
Совершенно позабыв правила общения с Холинхедом, в которых он проявил
такое мастерство прошлый раз, Пол сказал:
— Не понимаю, о чем вы.
— Мне не нравится ваши манеры, Фидлер, — рявкнул Холинхед.
— А мне не нравятся ваши обвинения. Либо объясните, в чем дело, либо
извинитесь.
Слова повисли в воздухе, словно дым. Пол почти физически ощущал, как
гнев кипятит кислоту в его желудке так, что она вот-вот вырвется наружу.
— Вы будете отрицать, — Холинхед заговорил свистящим шепотом, — что
именно вы дали указание перевести Рили из буйного отделения, и что именно
это ваше распоряжение привело к тому, что одна из моих сестер чудом избежала
смерти?
«Господи. Как мне это вынести? Получите: "Ваша жена вернулась."
Терапевтическое значение оргазма. Двусмысленно, зато убедительно.»
— Вы знакомы с анамнезом Рили?
— Что? Фидлер, в мои обязанности входит изучение историй болезни всех,
кто попадает в Чент!
— Тогда вы не могли пропустить пункт о гомосексуальных наклонностях,
которые играют такую важную роль в его случае. Он прилагает героические
усилия, чтобы вернуться к нормальной ориентации, но в его возрасте он все
еще девственник, просто потому, что не имел возможности установить нормальные
отношения с девушками, что закончилось импотенцией. Держа его под замком,
мы только усугубляем проблему, потому что лишаем его даже простого общения
с женщинами. Я настаиваю на переводе и сделаю это завтра же, если будет
возможность, более того из-за этого решения, я рисковал собственной жизнью.
Это вам не забыли сообщить?
— По-вашему, сестра должна была целоваться с ним посреди зала?
— По крайней мере, не делать того, что она сделала, — не давать ему
понять, что он ей неприятен. Она оттолкнула его с таким ужасом, словно
он собирался ее изнасиловать. Он на это не способен, как нам известно.
Ему нужно было только, чтобы окружающие видели в нем мужчину и тем самым
подтвердили его нормальность. Доктор Элсоп обратил мое внимание на работу
одного шведского психиатра, в которой тот исследует связь между сексуальностью
и преступностью, и этот случай прекрасно подтверждает его концепцию.
Произнося эту тираду, Пол сумел взять себя в руки. Последнюю фразу
он сказал весьма учтивым тоном, что, по общему мнению, действовало на Холинхеда
неотразимо, и надеялся, что смог вернуть обратно завоеванную территорию.
Теперь все зависело от того, что имелось в виду под второй профессиональной
ошибкой.
«Мне никогда не добиться его симпатии, но Божьей помощью, он станет
бояться меня раньше, чем я уберусь из этой мерзкой дыры.»
— Факт остается фактом, — произнес Холинхед, однако уже с гораздо меньшим
апломбом, — ЧП на танцах так же мало подтверждает вашу теорию по поводу
Рили, как происшествие в Бликхемском рентгенкабинете вашу же теорию насчет
девушки, которую вы решили назвать Арчин. Сестра серьезно ранена.
— Сделать ей рентгеновский снимок посоветовал не кто иной, как доктор
Элсоп. Я принял все меры предосторожности, включая то, что перед рентгенкабинетом
отвел ее к фотографу, как просил инспектор Хоффорд — я рассчитывал, что
непонятная, но безопасная процедура подготовит ее, и она сможет так же
спокойно перенести рентген.
— И вместо этого выяснилось, что она не только не склонна к сотрудничеству,
но и просто опасна!
— Но в тот же вечер она проявила не только склонность к сотрудничеству,
но и недюжинную храбрость. — Пол бросил взгляд на часы и продолжил, не
дав Холинхеду себя перебить. — Я должен встретиться с доктором Элсопом
в его клинике, но у меня есть еще несколько минут, и я могу изложить вам
проект, который мы разработали сегодня утром. Мы предполагаем провести
всесторонний анализ поведения Арчин с целью устранить имеющиеся противоречия
в…
Когда он выходил из кабинета, его била дрожь. Он пропустил ланч, и
сейчас должен был на ходу заглотить свою порцию, чтобы не опоздать в клинику.
И все-таки он победил. О профессиональных ошибках больше не было сказано
ни слова.
Однако, разговором дело не закончится. Он не питал иллюзий насчет того,
какую цену придется заплатить за победу над Холинхедом. До сегодняшнего
дня неприязнь главврача была абстрактной; он любил, когда подчиненные ему
льстили, и в этом смысле относился к Полу даже лучше, чем к Мирзе.
После этого же разговора все менялось. Полчаса назад Пол вступил на
арену больничной политики и сделал при этом заявку на собственную линию.
Поглощенный мрачными мыслями, он приехал в клинику на пять минут раньше
назначенного времени.
Элсоп разбирал оставшиеся после недельной давности приема записи; взглянув
на Пола, он воскликнул:
— Привет, куда делось ваше прекрасное настроение?
— Улетучилось, — кисло ответил Пол. — Стараниями доктора Холинхеда.
— Ждете, чтобы я вас расспрашивал? Говорите самое худшее.
Он выслушал Пола, рассудительно покачивая головой.
— Придется последить за собой, — заключил Элсоп. — Уступите немного
в случае Рили, например; быть все время правым — лучший способ усугубить
ситуацию. Тактика, мой юный коллега, происходит от слова такт. Стратегия,
однако, у вас верная, и если вы будете ее придерживаться, надолго отобьете
у своего начальника желание открывать на вас рот. Договорились?
Не дожидаясь ответа, он сменил тему.
— Один вопрос пришел мне в голову, как только я выехал за ворота. После
того, как Арчин ударила сестру, как ей могли позволить идти на танцы? Почему
ее не заперли в боксе?
Пол почувствовал озноб в позвоночнике, словно кто-то провел у него
по спине холодной мокрой рукой.
«На чем висела моя жизнь? На нитке, волосе, паутине?»
— Знаете, это начисто вылетело у меня из головы. Ее заперли в боксе,
и мы до сих пор не знаем, как она оттуда выбралась.
— Как говорил папа Фрейд, — усмехнулся Элсоп, — не позволяйте счастливому
избавлению скрыть от себя потенциально значимые факты. — Он неожиданно
рассмеялся. — И не позволяйте ему увести вас по ложному следу, вроде того,
который только что пришел мне в голову.
— Что?
— К какой профессии вы отнесли бы более чем симпатичную молодую женщину,
которая — а) владеет приемами рукопашного боя, и б) умеет отпирать неотпираемые
замки. В любом сериале, она непременно окажется чьим-нибудь секретным агентом.
Все, время уходит. Попросите сестру позвать первого пациента.
23
В углу бормотал телевизор, и сероватый свет экрана играл на лице Айрис.
Пол уже давно научился работать, не обращая внимания на говорящий ящик.
Сидя за кривоногим столиком и подперев руками голову, он листал досье Арчин,
пытаясь разобраться в очередной порции несуразностей.
Подробный анализ лишь малой их части займет не меньше месяца, из каждой
выведется какая-нибудь гипотеза, и все они заведут в тупик. Группа крови,
к примеру, у нее AB — и без того самая редкая — плюс отрицательный резус,
что свидетельствует об уникальном сочетании генов, что и так ясно, если
просто посмотреть на ее лицо, в котором эпикантическая складка мирно уживается
с абсолютно европейскими чертами.
Но смысла во всем этом нагромождении он не видел.
Он так глубоко задумался, что, когда Айрис вдруг заговорила, поначалу
не обратил внимания, приняв ее слова за телевизионную болтовню. Потом откликнулся.
— Прости, что ты сказала?
— То, что программа сегодня ужасная, — Айрис пожала плечами. — Чем
ты так занят? Что-то для диплома?
— Нет, это история одной нашей больной; ее нашли в лесу недалеко от
Йембла.
«Полуправда: когда-нибудь я попадусь и в эту ловушку. Почему-то кажется,
что Айрис будет неприятно узнать, что Арчин — та самая девушка, которая
спасла меня от Рили. Я уже собрал целый склад полуправд-полусекретов.»
— По-моему, это безобразие — они заваливают тебя работой, — сказала
Айрис.
— Я сам вызвался.
— Господи, неужели тебе мало диплома?
— Пригодится. Мы разработали этот проект вместе с доктором Элсопом,
консультантом.
«Волшебное слово.»
— О! — включился интерес. — Теперь я вспоминаю, ты говорил, что он
предлагал тебе писать статью. Это...?
— Вполне возможно.
«Если только у меня хватит ума разобраться.»
— А что особенного в этой больной?
— Ну, боюсь, это слишком специальные вещи.
— Ты всегда так говоришь, — Айрис надулась. — Почему ты никогда не
рассказываешь о работе? Я, конечно, не училась медицине, но не настолько
же глупа, чтобы закрывать от меня половину своей жизни.
«Все это мы проходили. Стоп: у нас была очень неплохая встреча. Давай
попробуем подольше продержаться на этом настроении.»
Упрощая до невозможности, он пустился в объяснения и говорил, пока
Айрис не стала красноречиво зевать; тогда он прервал себя на полуслове
и предложил пойти спать, на что получил в ответ выразительную улыбку.
— Мне нравится слушать о твоей работе, — сказала она. — Я, конечно
не все поняла, но очень интересно.
Пол постарался скрыть горечь.
Заклинания. Вот что ты вилишь в моих рассказах, и ведь не только ты.
Волшебные слова, которыми из душ одержимых изгоняют бесов. Только нет тут
никакой магии. Просто… ремесло. Закручивание гаек и болтов. Берем обломки
личности и собираем из них, что получится, да еще стараемся, чтобы покрепче
держалось.
Но объяснять ей не хотелось — на часах было двадцать минут двенадцатого.
Он оставил ее слова без ответа, ласково улыбнулся и, обняв двумя руками,
уткнулся носом в шею.
Она высвободилась и быстро прошептала:
— Сейчас, милый, я только заскочу в ванную.
И неожиданно ярко, как удар молнии:
«О Господи! Та ночь после танцев, когда Мирза отправил меня домой.
Первый раз, единственный раз за все время, я не слышал этого "заскочу
в ванную".»
Он сжал кулаки, словно боясь выпустить наружу поднимающееся изнутри
ликование. Где-то далеко, в глубине его сознания голос разума пытался возразить,
что шансы на самом деле очень малы, но его заглушал шум крови в ушах.
«Если только, если только… Господи, пусть это будет правда. Пусть это
будут двойняшки.»
И пьяный от еще не наступившей радости, он взлетел вслед за Айрис по
лестнице.
В начале семейной жизни Пол не меньше Айрис старался избежать зачатия.
Ее отец был еще жив, и хотя она рассчитывала унаследовать почти все его
деньги, да и тогда уже имела кое-что, оставленное дедом, все же неразумно
было при его зарплате новоиспеченного врача заводить ребенка. Столь ответственное
мероприятие следовало отложить до того, как он получит, ну, скажем, должность
регистратора.
Постепенно, однако, видя, что Айрис отказывается даже просто говорить
об их будущих детях, он заподозрил у нее какое-то психическое предубеждение
против материнства и почему-то решил, что разговоры смогут его разблокировать.
Это было ошибкой. Результатом стала первая и самая тяжелая из всей череды
отвратительных сцен, во время которых она кричала, что он обращается с
ней, не как с женой, а как с домашним психом. Раз или два у него возникало
подозрение, что Айрис, как и он сам, хранит какую-то тайну, но потом эту
идею отверг.
Нет: она просто не хотела взваливать на себя заботы, которыми дети
всегда награждают своих родителей.
Если бы она просто боялась родов, Пол был готов усыновить ребенка;
опыт подсказывал ему, что на личность куда сильнее влияет на воспитание,
чем хромосомы. Но чужой ребенок привлекал Айрис еще меньше, чем собственный.
Наконец он смирился и признал то, что Мирза со свойственной ему проницательностью
назвал «хочет тобой командовать». Довольно мягко сказано.
В действительности суррогатом ребенка для Айрис стал он сам. Руководя
его карьерой, она давала выход инстинктам, которые в нормальной ситуации
направлялись бы на сына или дочь.
Парадоксально, но это открытие — запоздалое, поскольку признать его
означало дать самолюбию ощутимый щелчок, — указывало выход. Он мог теперь
действительно относиться к ней как к пациентке, которую можно лечить. Но
все его намеки, зонды и маневры так и не не смогли выбить ни одного кирпича
в стене, которой она себя окружила.
Сейчас ему на помощь приходил случай. Прогноз был неутешительным: шок,
отвращение, слезы, но Пол оптимистично надеялся, что Айрис примирится с
fait accompli, несмотря
на то, что он так и не смог убедить ее пойти на это сознательно.
Почему-то он вспомнил смешное определение, которое Мирза дал нежелательной
беременности: fetus accompli.
Если повезет, он его получит. Но Айрис он не сказал ни слова.
«Господи. Какая же брешь в моей душе заделана навязчивым желанием стать
отцом? Я вдруг почувствовал себя сверхчеловеком. Завали меня работой —
и я скажу: давай еще; принеси полный ящик бумаг — я разбросаю их, как ураган;
дай мне самый трудный учебник — все теории сами заскочат мне в голову;
приведи безнадежного больного — и я не стану тратить время на раздумья,
я доберусь до сути, и даю один против десяти, что сделаю это с первого
раза. Сопливый Эл будет визжать от восторга, и даже Холинхед сменит свою
вечно кислую мину!»
Тем не менее, и это приходилось признать честно, приподнятое настроение
не давало ему сил перейти от мечтаний к действиям — он все откладывал разговор
с Айрис точно так, как когда-то отодвигал в сторону признание в своей давней
болезни до тех пор, пока оно не потеряло всякий смысл.
24
Зазвонил телефон.
— Доктор, с вами хочет поговорить инспектор Хоффорд, — сказал оператор,
— Минутку.
«О, боги. Неужели это конец арьергардным боям за Арчин, когда я все
откладывал приговор? Я не стану писать, что она сумасшедшая. И мне плевать
на всех этих экспертов, которые в один голос кричат, будто ее языка не
существует — черт возьми, она нормальнее половины умников в этом мусорном
ящике. Пусть пишет кто-нибудь еще. А я не буду.»
Он так рассердился, что не сразу понял, что Хоффорд говорит прямо противоположное
тому, что он собирался услышать.
— Доброе уторо, доктор. Знаете, вы были правы насчет Фабердауна!
— Я… что? Не может быть! Как вы узнали?
— Он не дурак выпить, и вчера вечером надрался в том кабаке, куда любит
заходить мой констебль Эдвардс. Он еще станет настоящим детективом, этот
парень. Фабердаун трепался, сколько комиссионных он потерял из-за своей
сломанной руки, пока кто-то не спросил, как это случилось, а он… гм… стал
жаловаться на девушку. Сказал, что она показалась ему такой маленькой и
беспомощной, вот он и решил, что запросто с ней справится.
Пол, волнуясь, ловил каждое слово.
— Ну вот, Эдвардс оприходовал его как только закрылся паб. Не самая
простая процедура, но обошлось без проблем. Он зажал Фабердауна в угол
и объяснил, что если он не оставит это дело, то судить будут не девушку,
а его. И сегодня утром он явился ко мне и не знал, куда девать глаза. Он
хочет спустить дело на тормозах, потому что это нехорошо судиться с бедной
крошкой, у которой, к тому же, не все дома.
— Передайте Эдвардсу мою огромную благодарность.
«Блаженны алчущие бед, ибо получат они их на голову свою!»
Пол, посмеиваясь, повесил трубку. Его уже начинало беспокоить то, как
переменилось его настроение после появления Арчин — он хорошо помнил, как
раньше ерундовая перестановка мебели вгоняла его в необъяснимую панику.
Сейчас все поворачивалось совсем иначе, и он почти поверил, что ухватил
за хвост волшебную силу, которой подчинялись даже не зависящие от него
события, вроде этой истории с Фабердауном.
Дверь затряслась, как будто в нее лупили ногой, и в кабинет ворвался
посыльный, с большой картонной коробкой руках.
— Доброе утро, док. Вам посылка.
Бросив взгляд на адрес, Пол понял, что это то, что он давно ждал: материалы
для тестов, описанные в статье, которую прислал ему Тамберлоу.
Он открыл коробку. Нашел среди оберточной бумаги инструкцию, бегло
ее просмотрел и решил, что написана она весьма понятно. Он прошел в свое
время через множество тестов, правда, больше в роли испытуемого, и, несмотря
на то, что не проводил их уже несколько лет, проблем не предвидел.
«Хорошо же составлено! Коррелятивные таблицы, сравнительные факторы,
список стандартных отклонений… Да с этим надо будет поиграть. Когда?»
Он достал расписание.
«Если начать в час тридцать. Весь набор плюс рисовальный тест займут
около часа; значит осмотр в два тридцать отодвигается на полчаса, потом…»
Он быстро перечеркал расписание, позвонил по соответствующим номерам,
потом на склад и попросил прислать ему секундомер — засекать время ответов.
После чего распорядился ровно в половине второго привести Арчин к нему
в кабинет.
Наскоро проглотив ланч, он поймал сестру Дэвис, и та с готовностью
согласилась помочь протестировать Арчин. Девушка оказалась очень понятлива,
и Полу не пришлось долго объяснять, что от нее требуется.
Он предложил ей сигарету и закурил сам — нервы были слишком напряжены,
— потом вдруг, поддавшись неожиданному импульсу, спросил:
— Сестра, эта девушка Арчин здесь уже довольно давно. Что вы о ней
думаете?
Ямочки на щеках сестры Дэвис стали заметно глубже.
— Она странная, доктор. И какая-то неправильная.
— Что вы имеете в виду?
— Все, что с нею происходит, как-то между собой связано, вы понимаете
меня?
Пол задумался.
— Вы считаете, что она все-таки больна?
— Что за смешной вопрос!
— Дайте смешной ответ, — быстро сказал Пол.
— Я не знаю ответа, доктор. Но… Ладно, попробую. По-моему, она какая-то
чужая. Не сумасшедшая — чужая.
Раздался стук в дверь, и сестра Фоден привела Арчин точно в тот момент,
когда часы наверху прозвякали полвторого.
Пока она, как всегда осторожно, усаживалась за специально приготовленный
для тестов стол, Пол внимательно рассматривал загадочную девушку.
«Осторожна, да. Но не перепугана. Возможно поняла, что ей не желают
зла… Сестра Дэвис говорит, что она чужая. Господи, но чья же тогда?»
Он уже получил заключение филологов насчет ее языка. Они так и не смогли
ничего распознать; фонетически он отдаленно напоминал угро-финскую группу,
письмо — руническую, но ни один из экспертов не решился назвать этот язык.
Толку от них в результате оказалось не больше, чем от доктора Джевела,
когда тот, ничтоже сумняшеся, заявил, что эпикантическая складка на ее
веках является признаком монголоидного идиотизма.
«Монголоиды склонны к болезням и рано умирают, а эта девушка более
чем жива, и мне не нужны некакие тесты, чтобы понять, что она не идиотка.»
— Добрый день, Пол, — сказала она, старательно выговаривая каждый звук.
Слова прозвучали почти без акцента и сильно отличались от ее первых неуклюжих
попыток говорить по-английски.
— Добрый день, — ответил он.
— Что мы сегодня делали? — Язык старательно поворачивался во рту так,
словно она на ходу останавливала его и заставляла двигаться по-другому.
— Нет, что мы сегодня будем делать?
«Видимо, ей не хватает слов. Она старается запоминать их идиоматически.»
— Очень хорошо, — одобрил он. Но тем не менее объяснять ей словами,
что он планировал, было бы пустой тратой времени. Проще показать на примере.
Однако он продолжал говорить все время, пока демонстрировал первый тест
— на распознавание геометрических форм, больше подходящий сообразительным
детям или отсталым подросткам.
— Когда я скажу «старт», ты должна будешь вложить карточки в отверстия
так, чтобы совпадало по форме.
Она выполнила это ерундовое задание так быстро, что не стоило даже
засекать время. Пол перешел к более сложному варианту, когда нужно было
сложить из кусков разной формы цветную картинку. Сестра Дэвис, молча сидевшая
в дальнем углу кабинета, отметила в специальном листе время.
Пол ожидал, что первые признаки затруднений появятся у Арчин, когда
дело дойдет до обратной цветовой последовательности — теста, в котором
нужно восстановить фигуру, используя карточки контрастных цветов. Но она
ухватила суть так быстро, что сестра Дэвис едва успела нажать кнопку секундомера.
«Черт возьми, можно не смотреть в инструкцию — она бьет все рекорды.»
Он повернулся, чтобы достать из коробки следующий набор: тест Пассалонга,
дальний родственник хорошо известной детской головоломки, где за определенное
время нужно восстановить разрезанный на куски квадрат. Вернувшись к столу,
он обраружил, что Арчин выкладывает из кусочков картона, оставшихся от
предыдущего теста, забавные фигурки мужчины и женщины.
Подняв на него глаза, она рассмеялась, смахнула в сторону свою мозаику
и наклонилась вперед, чтобы заняться Пассалонгом. Он выждал некоторое время,
потом решив, что она поняла, что от нее требуется, скомандовал начинать.
Она некоторое время сидела, не прикасаясь к тесту, так, что он уже
подумал, что надо повторить объяснение. Но как только он собрался это сделать,
Арчин вдруг встрепенулась и несколькими быстрыми экономными движениями
сложила картинку. Насколько он мог судить, она выбрала самый рациональный
путь, причем с первого раза, не перекладывая заново.
«Она движется к отметке 150. Может, даже немного выше.»
Дальше шел последовательно-осязательный тест: разложить наощупь карточки
в том же порядке, в каком показывает экзаменатор. Сначала всего четыре.
Потом больше. Когда она безошибочно справилась с семью, прилагавшимися
к этому тесту, Пол не устоял перед искушением и добавил еще две из другого
набора. Арчин так же быстро и без единой ошибки расправилась со всеми девятью.
«Я сам даже близко не могу сравняться с ее способностями!»
Вздохнув, Пол достал из коробки последний набор. Если она так же легко
справится и с этими заданиями, придется искать усложненные, а они уже без
слов наверняка не обходятся.
Последняя группа тестов призвана была проверить распознавание образов:
сначала простое сравнение, потом задачи на понимание топологической идентичности,
включая инверсию, зеркальное отражения и деформацию, и к концу шли действительно
сложные — такие, за которые Пол сам бы не вдруг взялся, основанные скорее
на аналогиях, чем на идентичности.
Здесь наконец-то нашлось несколько задач, с которыми она не справилась,
но они были среди самых трудных, и Арчин приняла совершенно правильное
решение, отставив их в сторону, раз не смогла додуматься сразу, так что
закончила задание в положенное время.
«А ведь ей это нравится. Посмотри, как сверкают глаза.»
Что ж… Оставался один тест, слишком субъективный на его взгляд, но
по мнению экспертов адекватно коррелирующий с коэффициентом g. Он
дал ей лист бумаги, карандаш, убедился, что она понимает слово «рисовать»
и попросил изобразить человека.
Пока она занималась рисунком, Пол подошел к окну — посмотреть таблицу,
в которую сестра Дэвис записывала время. Он сравнил результаты с нормативами
и ошеломленно покачал головой.
— Что-нибудь не так, доктор? — озабоченно спросила сестра.
— Если бы, — буркнул Пол. — Было б не так жалко держать ее в Ченте.
— У нее ведь очень хорошие результаты, правда?
Пол кисло усмехнулся.
— Она уложилась по времени почти во всех тестах, значит, набрала почти
сто восемьдесят баллов. И это бессмысленно. Один мой профессор говорил,
что тест на коэффициент интеллекта достоверен до ста двадцати, сомнителен
до ста пятидесяти и смешон выше, потому что объект тестирования может оказаться
умнее автора. Но время, кажется, истекло.
Сестра Дэвис подошла к Арчин и заглягула ей через плечо. Через секунду
она весело рассмеялась.
— Поздравляю, доктор. У вас теперь будет, что повесить на стену!
Пол недоуменно уставился на рисунок Арчин. Сестра Дэвис была права.
Он держал в руках один из самых искусных карандашных портретов, которые
когда-либо видел, и изображен на этом портрете был он сам.