Он воздевает, предостерегая, сомкнувшиеся
конусы времен:
Вот здесь, сходясь в единое «сейчас»,
Ушедшее с Грядущим
Текут песком зыбучим.
Рэндалл Джаррелл
«Рыцарь, Смерть и Дьявол»
1
Несколько долгих минут после того, как отворилась дверь в ординаторскую,
Пол Фидлер не мог сдвинуться с места.
«Не та дверь? Дверь та — за дверью не то!»
Его рука, протянутая к кнопке звонка в футе от дверного косяка, натыкалась
на книжную полку. Пораженный, он заглянул в комнату и увидел, что большой
стол стоит не на своем месте, стулья переставлены, и все остальное — не
так как должно быть.
«Опять миссис Гловер со своими штучками?»
Миссис Гловер была бездетной пятидесятилетней вдовой, и Чентская больница
стала для нее чем-то вроде дома: она жила здесь уже десять лет, то как
пациентка, то как уборщица, потому что во всем мире у нее не было ни места,
куда пойти, ни живой души, которой было бы дело до того, жива она еще или
уже умерла. Раз или два в году становилось ясно, что период ее здравомыслия
закончен: кто-нибудь входил в комнату и обнаруживал, что все в ней, вплоть
до ковра на полу перевернуто вверх ногами. Миссис Гловер, между тем, как
ни в чем не бывало продолжала заниматься своими делами.
На этот раз, однако, она была не при чем. Случились два весьма полезных
события — привезли, наконец, давно заказанные книжные полки, и какой-то
доброхот потратил свой обеденный перерыв на то, чтобы аккуратно расставить
медицинские журналы, валявшиеся в беспорядке на столе.
«Хорошо, что я первым пришел пить чай. Посмотрел бы кто на меня, точно
сказали бы, что в детство впал.»
Но на этой теме ему не хотелось бы задерживаться. В детстве его иногда
посещали кошмары, когда он, проснувшись утром, оказывался в мире чужих
людей: родители не узнавали в нем своего сына, а школьные учителя не могли
вспомнить, что у них есть такой ученик. И однажды, много позже это стало
слишком похоже на правду.
«Стоп. Что за глупости из-за какой-то мебели!»
Переведя дух, он сообразил, что новый стеллаж закрывает теперь кнопку
звонка. Он огляделся, ища какую-нибудь замену, и поморщился.
«Если уж что-то менять, так эти идиотские обои. До следующего года
точно не получится. В любом случае, чтобы в этом месте появилось хотя бы
подобие хорошего вкуса, надо сначала поменять экономку.»
На журнальном столике он увидел колокольчик, протянул руку и позвонил.
И в ту же секунду ожившие где-то высоко башенные часы заставили его вздрогнуть.
За дневной круговертью он умудрялся не обращать на них внимания, но ночью,
во время дежурства…
Банг-бум-клинк. Пауза. Банг-бум-клинк. Пауза.
«Боже, неужели кроме меня это никому не действует на нервы?»
Клинк-бум-банг. Клинк-банг-бум. И с невыразимым облегчением, словно
освободившись от мучительной пытки, он услышал, как часы принялись отмерять
свои обычные удары: бом-бом-бом-бом.
«Не удивительно, что тот бедолага, о котором рассказывала экономка,
пытался в 63-м залезть на башню. Наверно, ему просто захотелось тишины.»
Кстати о колоколах… Он собрался уже позвонить опять, когда в дверном
проеме появилась голова официантки Лил.
— Ой, это вы, доктор. Простите, я еще не привыкла. Этот звонок гораздо
тише электрического. Чай будет сию минуту.
В ожидании Пол взял с заслонившей кнопку звонка полки первый попавшийся
журнал.
«Хлорпромазин три раза в день? И что тут нового? А, да , улучшение
на двадцать восьмой день после первой инъекции. Надо запомнить, это может
пригодиться. Только…»
Только эти слова никак не складываются ни во что осмысленное. Мешает
распечатанное письмо в кармане.
— Ваш чай, доктор.
Лил стояла над ним, держа в руке блюдце с чашкой и неустойчиво качавшимися
на нем двумя бисквитами. Чай уже успел остыть несмотря на то, что появился
здесь всего минуту назад. Бездумно помешивая ложечкой гораздо дольше, чем
необходимо, чтобы растворился сахар, он посмотрел в окно.
Весь день над землей висел плотный слой серых, похожих на грязную вату
облаков, проливавшихся время от времени равнодушным дождем. Но сейчас,
перед самым закатом, холодный ветер отогнал облака на восток, и в просветы
между ними пробивался солнечный свет.
«Интересно, кому-нибудь еще этот пейзаж кажется таким ужасным, или
мне одному? Господи, надо это срочно прекратить, или я скачусь к другому
детскому наваждению, к бесконечным вопросам солипсизма: откуда мы знаем,
что то, что мы видим красным, действительно красное.»
Когда он только сюда приехал, ему нравились эти места: необычные, полные
драматизма, словно спрятанные под красной почвой красные камни исподволь
готовили себя к титаническим усилиям, необходимым, чтобы подняться горами
Уэльса. В ландшафт как нельзя лучше вписывались древние замки, созданные
для героических дел и благородных свершений.
«Или чтобы стать декорацией для краха Пола Фидлера.»
Он пытался отогнать от себя эту мысль, но та не отпускала. Вид из окна
этому только способствовал. Парк был когда-то частью великолепной усадьбы,
за ним и теперь иногда ухаживали, преимущественно — пациенты в порядке
трудотерапии. Но сейчас он походил на девственный лес гораздо больше, чем
на роскошный сад, и надежно отгораживал больницу от повседневной жизни
городка и окрестных ферм. Кто-то другой мог бы, пожалуй, восхититься его
дикой красотой, но Полу он больше напоминал провололочные заграждения и
минные поля.
Вокруг долины громоздились холмы: когда-то они казались ему величественными.
Теперь он видел в них только огромную стену, призванную отгородить его
от внешнего мира. Местами серо-зеленые, местами поросшие деревьями, сейчас,
в феврале, голыми, но кое-где покрытыми густой хвоей, они сжимали со всех
сторон городок, больницу, Пола Фидлера. Через это окно — а в его кабинете
такого не было — он мог видеть точку, где единственная в округе автотрасса
прорывала кольцо, но и там его воображение отказывалось представить открытое
пространство, простор, свободу. В той же стороне видны были две охладительные
башни электростанции, словно часовые охранявшие выход из долины, форпост
той силы, что держит его в тюрьме.
«Нормальный человек не должен радоваться тому, что его жена не вернется
домой в обещанный срок.»
Факт. Бесспорно. Целый день он отталкивал от себя эту мысль. Но сейчас
она прорвала остатки обороны. И…
«Проклятье, нельзя же врать самому себе. Я рад.»
Он отодвинул в сторону чай, до которого едва дотронулся, и достал из
кармана письмо Айрис. В который уже раз принялся разглядывать торопливые
строчки.
Ни адреса. Ни даты кроме торопливого «Вт.»Ни даже обращения. Это как
раз понятно. Едва ли мужа уместно называть «Уважаемый Пол», как в официальный
письмах, и если словечко «милыйf нормально проходило в разговоре, то равнодушно
написанное на бумаге, оно звучало бы настолько фальшиво, что даже Айрис
это почувствовала.
«Боюсь, что задерживаюсь дольше, чем обещала. Берта и Мэг уговаривают
меня остаться еще на несколько дней, и я не могу им отказать. Надеюсь,
ты не будешь слишком скучать…»
Дальше читать было незачем. Он сунул письмо обратно в карман.
«Вот и хорошо. Почему? А какая разница? Я ведь прекрасно знаю причину.
И то, что я придумал, когда она только собиралась уезжать: мол, будет больше
времени для занятий, — не при чем. Причина в том, что жизнь с Айрис — не
прекращающееся ни на минуту напряжение.»
Ему стало легче после этого приступа откровенности. Но анализировать
все вытекавшие оттуда последствия уже было выше его сил: как всегда, когда
жизнь подходила к некой критической точке, воображение принималось перебирать
возможные исходы, все множившиеся и множившиеся, пока он не терял им счет,
а некоторые были настолько правдоподобными, что казались реальностью. Он
просто стоял у окна, наблюдая безо всякого интереса, как западный ветер
несет с собой новые облака, и те затягивают клочок ясного неба, которому
удалось ненадолго прорваться сквозь серость февральского дня.
2
— Что случилось, Пол? Ты языку проглотил?
Он вздрогнул и обернулся. Две вещи он терпеть не мог в человеке по
имени Мирза Бахшад: способность двигаться абсолютно бесшумно и то удовольствие,
с которым тот коверкал английский язык.
— А… Привет, Мирза.
Пакистанец плюхнулся в лучшее кресло и грациозно потянулся.
— Стелажу, наконец, привезли, — прокомментировал он. — Однако, не спешиля
они… Лил! Ли-ил!
Не отходя от окна, Пол наблюдал, как девушка принесла чай и бисквиты.
— С глазурей, — удовлетворенно отметил Мирза. — Мои любимые.
— Специально для вас, доктор, — сказала Лил и, хихикнув, выпорхнула
из комнаты.
«Чертов Мирза! Бывают у него хоть когда-нибудь неприятности?»
Но горечь покидала его. Мирза был дьявольски красив, несомненно умен
и дико обаятелен, разве мог кто-нибудь его не любить?
«Только Айрис…»
Пакистанец отхлебнул чай, поморщился и поставил чашку на подлокотник.
Провел пальцем по тонкой линии усиков над верхней губой, словно проверяя,
на месте ли они, и уставился своими черными блестящими глазами на Пола.
— У тебя вид под стать погоде. Что случилось?
Пол пожал плечами и, повернув ногой тяжелое кресло, сел.
— Ты разучился говорить по-английски, — констатировал Мирза. — Удивляюсь,
как вы все не сошли с ума в этой стране. Иногда, мне кажется… Хорошо, попробую
догадаться. Очередная консультация с Сопливым Элом?
Он имел в виду доктора Нока Элсопа, консультанта, с которым Пол работал
особенно часто.
— Нет, не сегодня, — пробормотал Пол. — Отложили на завтра. Какое-то
заседание, ему там обязательно надо быть.
— Значит, Дырявая Голова, а? — правая бровь Мирзы приняла форму вопросительного
треугольника.
Когда-нибудь доктор Джозеф Холинхед узнает о целом
семействе каламбурных прозвищ, которым наградил его Мирза, и пух и перья
полетят до небес. Пока, однако, слухи до него не доходили.
— Отчасти, — согласился Пол. Прохладные отнощения с Холинхедом стали
неотъемлемой чертой его работы, и сегодняшнее утро не было исключением.
— Только отчасти? Святой Джо — самый большой дундук
во всей округе, и я иногда испытываю непреодолимое желание запереть его
ненароком на ночь в женском буйном. Может тогда он поймет, что к чему.
— Он сделал неопределенный жест, словно отметая все подобные варианты.
— Тогда остается только твоя очаровательная, но неприветливая жена. Что
случилось на этот раз?
— Она решила завтра не приезжать, — нехотя проговорил Пол.
Наступила короткая пауза, во время которой двое мужчин смотрели друг
на друга: Пол — подавляя желание отвести взгляд, Мирза — беспокойно покусывая
губу.
— Что я могу сказать, Пол? — произнес он наконец. — Если то, что думаю,
ты тогда решишь, что я обижен на нее за то, что она так неприветливо меня
встретила. Я не обижен — предрассудки, принятые при дворе раджи, достаточно
выветрились из моей головы чтобы считать, будто женщины обязаны мне поклоняться.
Меня больше волнует, как она относится к тебе. Она хочет тобой руководить,
вот что плохо.
— Понимаешь Мирза, — начал было Пол, но неожиданно для себя остановился:
он осознал, что слов, способных выразить то, что он хочет, не существует.
От сложных объяснений его спасло появление коллег: Фила Керанса, Натали
Радж, Ферди Сильвы. Немедленно, с более чем британским тактом, Мирза вернулся
к вариациям на тему фамилии Холинхеда, и все посмеялись, дав Полу возможность
прийти в себя и даже изобразить на лице вполне сносную улыбку.
«Черт подери, что бы я делал без Мирзы?…»
Рассеянно проглотив остывший чай и даже не почувствовав вкуса, Пол
обвел взглядом коллег.
«Отношение к людям. Мы пользуемся специальным жаргоном, чтобы втиснуть
его в спектр от любви до ненависти. Но люди — не линии на плоскости. Они
искривляются под разными углами в энном количестве измерений. Куда поместить
равнодушие? Куда-нибудь в воздух, над поверхностью бумаги. Оно не тяготеет
ни к отвращению, ни к восхищению. Точка пустоты.»
Нельзя сказать, чтобы он был абсолютно равнодушен к своим коллегам.
Просто… как-то равнодушен.
«И что в этом плохого?»
Возьмем ирландца Фила Керанса. В сорок с небольшим он точно знал, что
не достигнет того, что у Мирзы будет наверняка, а у Пола предположительно,
— статуса консультанта. Он будет честно делать свое дело в этой или другой
больнице, пока не уйдет на пенсию: средняя, нейтральная личность. Но его,
похоже, это уже не заботит. Пол сравнивал свое предполагаемое будущее с
будущим Керанса и не знал, в какую сторону повернуть знак неравенства.
«Натали.»
Впервые он увидел ее со спины и был сражен красотой черных волос, тяжело
струившихся в ярком флюоресцентном свете. Настоящий же шок наступил, когда
она обернулась, и он увидел плохо сложенную фигуру и скошенный назад подбородок,
делавшей ее не то чтобы совсем уж безобразной, но очень невыразительной.
А тежду тем, она обладала поразительной способностью возвращать к жизни
совсем уже охладевших и отдалившихся от нее людей в сложных случаях хронической
гериатрии.
«Она мне нравится? Так же, как и Фил, — и да, и нет. Отношение, равноудаленное
от симпатии и от антипатии, но лежащее вне линии, которая позволила бы
мне достичь одного из них.»
То же касалось и Ферди Сильвы, иммигранта, как и Мирза, уроженца Британской
Гвианы, желтокожего флегматичного человека, чьей отличительной чертой была
полная невозмутимость.
«Не вызывает у меня энтузиазма это качество.»
А что вызывает? Есть хоть что-нибудь? Не сегодня, не сейчас. Его мозг
отказывался принять то, что Мирза сказал прямо, и то, что он сам понимал
умом, но не мог принять окончательно, боясь вновь ввергнуть свое сознание
в череду псевдореальных видений. Лучше как можно дольше пытаться выкрутиться.
Он чувствовал, что балансирует во времени, так же, как невообразимо
медленно балансирует волчок в последние секунды перед падением. Он почти
физически ощущал вращение земли, проносившее его мимо дверей удачи, открытых
навстречу его альтернативному будущему. В его власти было двинуться туда,
куда хотел, войти в двери, за которыми ждал полный провал, выбрать одну
из полужюжины тех, где можно начать жизнь с начала, или сесть в поезд,
доставивший бы его к краху, виноват в котором будет только он сам. С болезненной
ясностью он мог бы нарисовать в воображении картины любого из своих будущих.
Ему оставлен выбор только одного из них.
Он безучастно ухватывал обрывки разговоров.
— Кажется, молодой Рейнольдс идет на поправку. Сегодня он с пылом объяснял
мне, какие цветы когда надо сажать. Нужно узнать, нет ли у нас подходящего
участка.
Напрягшись, Пол связал имя с человеком — юношей, начавшим с того, что
говорил матери, будто идет на работу, а сам целый день катался на автобусах,
и закончившим тем, что вообше отказывался вставать с постели.
«Вылечить клочком земли и пакетиком семян. Господи, как прекрасно,
что бывают иногда такие простые решения.»
— В следующий раз следите за Либерманом. Сегодня утром у него под подушкой
опять нашли ключ.
«Либерман — гениальный слесарь. Видит что-нибудь закрытое — открывай.
Что — неважно. Его прислали сюда, когда он добрался до зоопарка Дадли,
и вот…»
Пол позвякал тяжелой связкой ключей в кармане куртки.
«Какая разница между мной и тютемщиком? Никаких призов за правильный
ответ.»
— Пол, ты какой-то бледный сегодня. Что-нибудь стряслось?
Глаза Натали внимательно смотрели на него из-за толстых линз.
— Спал плохо, — стал поспешно оправдываться Пол. — Дежурство. Да еще
эти проклятые часы…
— Если бы ты не был таким неженкой, ты бы их не замечал, — сказал Фил
Керанс. — Я научился не обращать на них внимания в первую же неделю, как
только здесь появился.
— Только не сейчас, — заметил Фред Сильва, бросая взгляд на часы. —
Пора.
Раздалось звяканье сразу нескольких чашек, шипение гасимых сигарет.
Солнце уже почти село, а ветер усилился настолько, что в декоративных зубьях
больничных стен стоял теперь несмолкаемый вой.
— Я знаю, как поправить больничный бюджет, — сказал Мирза. — Сдать
ее в аренду компании по производству фильмов ужасов. «Дракула встречает
головорезов»вполне подойдет для этой блошиной дыры.
— Нам здесь хватает своих ужасов, — отозвалась Натали. — Как у нас
с загрузкой, Пол?
Пол представил себе намозоливший глаза график в своем кабинете.
— Рекорд, — фыркнул Керанс. — Надеюсь, вы не будете о нем распространяться,
иначе нам пришлют еще двадцать пациентов.
Пробили часы. Натали преувеличенно вздрогнула и посмотрела на Пола,
ожидая его реакции, которую он ей продемонстрировал, правда несколько запоздало,
и вышла из комнаты. Остальные потянулись за ней.
— Ты занят сегодня, Мирза? — спросил Пол, когда они вышли на улицу.
— Может, заглянем куда-нибудь перед ужином?
— Я бы с радостью, — ответил Мирза. — Тебе, конечно, нужна компания,
но…
— Ты же сегодня не дежуришь?
— Нет, дежурит, кажется, Натали, — Мирза хитро улыбнулся. — У меня
свидание, и было бы слишком… гм… рисковано заставлять ее ждать.
— Новенькая? — Пол поймал себя на том, что пытается смотреть на Мирзу
глазами женшин: высокий, стройный, кожа не смуглее обычного загара, по-английски
говорит лучше многих англичан, черты лица классически правильные…
«Вот дьявол!»
— Я тебе уже объяснял, — сказал Мирза, усмехаясь. — Это профилактика.
Боюсь, наш Святой Джо устроит мне на собрании выволочку, уж больно он не
одобряет моего поведения, — а чего еще ждать от идиота, который умудрился
сбежать от жены Потифара? Но даже если его гнев падет на мою голову, я
скажу ему то же, что и тебе: я защищаю мораль. Все ваши несчастные закомплексованные
бабы, которым просто необходимо, чтобы их изнасиловали негры, будут мои,
и я не смог бы бросить их на произвол судьбы, даже… хм… даже если бы имел
адекватную замену.
Самоосуждающая ухмылка вдруг исчезла с его лица
— Пол, когда я вчера вечером познакомился с этой девушкой, она была
с подружкой, — лакомый кусочек. Или тебя это не интересует?
Пол покачал головой, чувствуя, что во рту стало сухо, как в пустыне.
— Брак, подобный твоему, — недостаточная основа, чтобы понять женщину,
— сказал Мирза, и это прозвучало настолько профессионально, что обидеться
было невозможно. — Попробуй взглянуть на нее с другой точки зрения. Может
оказаться полезным… Прости, Пол. Пожалуйста, прости.
Он тронул друга за плечо и ушел.
3
После первой пинты пива Пол начал подумывать о второй, а пока направился
в туалет привести в порядок мысли. Усталость сковывала тело — напряженная
работа продержала его в кабинете гораздо дольше положенного времени, —
но возвращаться домой не хотелось, и тому имелась вполне объективная причина,
даже если не считать за таковую пустой дом и перспективу поедания холодных
консервов: за окнами паба висела безнадежная морось.
«С другой стороны, какая радость торчать в этой унылой дыре?»
В надежде немного освежиться он плеснул себе в лицо холодной водой.
Вытеревшись бумажным полотенцем, — опять забыли поменять, — он скрутил
его полностью, до белой пластиковой основы, торчавшей наружу, словно бледный
вялый язык изо рта динозавра, и принялся рассматривать себя в зеркало.
Невыразительная личность этот Пол Фидлер. Слишком круглое лицо, с отнюдь
не выдающимися чертами, глаза спрятаны в почти правильные окружности, составленные
из глубоких теней внизу и густых бровей наверху. Темно-каштановые волосы,
вьющиеся и непослушные; ниже скромный недорогой костюм, белая рубашка,
зеленый галстук…
«Полюбуйся — Керанс номер два.»
Такое направление собственных мыслей его встревожило. Он резко отбросил
полотенце, словно то обожгло ему руки, и быстро направился обратно в бар.
Нужно снять напряжение. Он заказал скотч и понес стакан к угловому столику,
за которым сидел раньше.
«Я как будто чего-то жду. Но… чего, черт, побери?»
Это чувство было ему знакомо, что, однако, не делало его приятнее.
Оно исходило из каких-то глубинных линий, где была записана его жизнь,
и, предвещая перемены в существовании, неважно, счастливые или нет, порождало
в его воображении огромное количество возможных миров: мир, где он не получил
обещанную стипендию, где его не приняли на медицинский факультет, где он
терял Айрис, потому что не соответствовал ее ожиданиям, или не проходил
по конкурсу на должность психиатра Чентской больницы. Иногда по утрам,
между сном и явью, эти нереализованные возможности казались ему столь реальными,
что он путал их с действительностью и ходил потом целый день, не в силах
отделаться от привидевшихся кошмаров.
«Но тогда, во время срыва, они были реальными.»
Он втянул в себя полстакана виски, пытаясь стряхнуть наваждение. Постепенно
тяжелые мысли отпустили. До поры до времени.
«Ну нет. Следующее событие выглядит уж очень банальным: крах семьи.»
Он огляделся, инстинктивно выискивая что-нибудь, способное дать глазам
и голове хоть мимоленое развлечение, но «Иголка в стоге сенаf не могла
похвастаться ничем, кроме своего названия. Он и пришел-то сюда только потому,
что заведение находилось под самым боком больницы. Тридцать лет назад местность
была сельской и, должно быть, куда более интересной; сейчас же Бликхем
практически слился с Йемблом, и беспорядочная россыпь послевоенных домов
превратила эту бывшую деревню в его пригород.
Самое большее, на что оказался способен паб в смысле развлечения, —
показать ему, как какой-то молодой прилизанный щеголь в кожанной куртке
покупает сестре Дэвис порцию шерри. Сестра Дэвис была уроженкой Тринидада:
шоколадная кожа и глубокие ямочки на щеках; родителей ее ухажера хватил
бы удар, если б они узнали, за кем увивается их сынок.
Но от подобной мысли прямая дорога вела к тому, что предлагал недавно
Мирза, а это, в свою очередь тянуло за собой целый вагон сегодняшних раздумий,
так что он предпочел остановить взгляд на пустой стене.
«На самом деле, какого черта отказывался? Я ведь почти уверен, что
этот вкрадчивый ублюдок Геллерт и Айрис… Нет, страсти не для нас. Мы внутри
пустые. Постучи мне по ребрам — услышишь эхо.»
Посетители, заглянувшие пропустить рюмку после работы, разошлись по
домам ужинать, а те, кто просиживает здесь обычно до закрытия, еще не появились.
Осталось лишь несколько твердолобых крестьян и он сам. Официанты смотрели
телевизор; Полу из своего угла экран казался узкой белой полосой, а звук
— раздражавшим бормотанием. Сестра Дэвис и ее приятель ушли. Оставив за
собой недопитые стаканы.
«Как на поминках. И на поминках, и на свадьбе. Может, взять еще? Ланч
был ужасный, и я даже тот бисквит не доел. А-а, к черту.»
Скрывая раздражение из-за того, что ее оторвали от телевизора, хозяйка
плеснула ему из большой бутыли виски, добавила содовой из сифона. Он думал,
что она возьмет деньги и молча удалится, но женщина заговорила.
— Тяжелый день, доктор? Вид у вас замученный.
— А? Да… что-то я устал.
«Она, должно быть, знает все больничные сплени, сюда ведь каждый день
полбольницы заваливается. И обо мне тоже. Интересно, какие.»
Он уже собрался было спросить напрямик, но хозяйка собрала со стойки
монеты и отошла к кассе.
Сев опять за свой столик, он едва успел достать сигарету, как дверь
с шумом распахнулась. Все вздрогнули. Все вытаращили глаза. Человек в проеме
дверей был похож на привидение.
Без шляпы. Голова замотана шарфом, алым от крови, сочившейся из раны
на лбу. Глаз заплыл огромным черным кровоподтеком. На левой щеке три длинных
царапины. Грязь облепила его брюки, ботинки и полы мокрого светло-коричневого
плаща. Левой рукой он обхватывал правую, укачивая ее, как ребенка и очень
боясь задеть за дверной косяк.
— Гарри! — пораженно воскликнула хозяйка, а ее муж, откинув крышку
стойки, бросился к вошедшему.
— Боже, что случилось? Авария? Фло, быстро налей бренди!
Все, кто был в баре, включая Пола, повскакивали с мест и машинально
двинулись туда, куда хозяин повел пострадавшего.
— Скорую помощь, — простонал человек. — О, господи, рука.
Хозяин трясущимися руками усадил его на диван и рявкнул на жену, все
еще возившуюся с бренди.
— Гарри, здесь же доктор Фидлер, — сказала она, держа стакан в руке,
но почему-то не торопясь его наполнить.
Пол пытался понять, что произошло с этим человеком. Автомобильная авария?
Предположим; он мог свалиится с дороги в грязь, а потом карабкаться по
насыпи обратно.
И тут он услышал собственный голос, говорящий раненому.
— Да, я врач. Позвольте вас осмотреть. — И к хозяину: — Принесите теплой
воды, что-нибудь дезинфецирующее и что-нибудь вроде бинтов. Только быстрее!
Люди вокруг возбужденно загалдели. Пол рявкнул, чтобы они расступились,
уложил человека на принесенную хозяйкой подушку и опустился на колено.
«Интересно. Следы на щеке: от ногтей? Очень похоже.»
Но это было не самое тяжелое ранение. Он достал из кармана носовой
платок и осторожно отодвинул волосы, уже слипшиеся от крови. Мужчина дернулся
и часто задышал, пытаясь унять боль. Рана оказалась не такой серьезной,
как на первый взгляд; конечно, нужно будет сделать рентген, но перелома,
похоже, нет. То же и с глазом: обычный кровоподтек — с виду страшный, но
не опасно.
«Остается рука.»
Хозяин принес таз с водой и сказал, что жена пошла за пластырем и ватой.
Пол нагнулся к раненому.
— Вы можете выпрямить руку?
Отрицательное движение головой, свистящий выдох сквозь стиснутые зубы.
— Вам больно еще где-нибудь кроме головы, лица и руки?
Опять нет. Хорошо: глубина дыхания определенно свидетельствует, что
с грудной клеткой все в порядке.
— Где боль сильнее — выше локтя или ниже?
Человек шевельнул пальцем, указывая на плечо.
«Так, похоже на перелом плечевой кости. Возможно даже со смещением.
Нет, сустав прощупывается нормально.»
Пол поднялся на ноги.
— Дайте мне, пожалуйста, ножницы, — обратился он к хозяину. — Или бритву.
— Лежите, — успокоил его Пол. — Нужно разрезать одежду и посмотреть,
что с рукой.
— Это же мой лучший костюм, а плащ я купил три дня назад! — Бледный
от шока, раненый тем не менее умудрился сесть, да так быстро, что Пол не
успел его остановить.
— Но вы только что сказали, что не можете выпрямить руку, — воскликнул
Пол. — Если начать снимать плащ, обломки костей будут тереться друг о друга,
а это дикая боль
— Вы уверены, что она сломана?
— Я не могу быть уверен, пока не осмотрю, но думаю, что да.
— Но я только три дня назад купил этот плащ, — снова запротестовал
мужчина. Взгляд его наткнулся на хозяина, протягивавшего Полу набор бритвенных
лезвий, и он попытался здоровой рукой стащить с себя плащ.
Брюки его были безнадежно разорваны, так что сквозь прорехи видны были
белые трусы.
Кое-кто из зрителей начал хихикать в кулак и толкать локтями соседей.
Пол хотел было прикрикнуть, что не видит здесь ничего смешного, но был
слишком занят раненым, который чуть не потерял сознание от боли.
— Я вас предупреждал. — сказал Пол. — Плащ вы купите новый, с рукой
так просто не получится. Я постараюсь все делать как можно осторожнее,
но, боюсь, все равно будет больно.
Разворачивая принесенные хозяином лезвия, Пол спросил:
— Кстати, вы вызвали скорую?
Хозяин смущенно заморгал
— Ну… Вообще-то нет.
— Почему, черт побери? Вы что, не видите, в каком он состоянии?!
— Но я подумал, что вы просто заберете его к себе в больницу, — возразил
хозяин. — Это же всего несколько ярдов отсюда.
— Больница, — вскинулся раненый. — Здесь так близко больница? Тогда
чего вы мне морочите голову?
— Боюсь, она вам не подойдет, — сказал Пол. — Вам нужно хирургическое
отделение. Мы отвезем вас в Бликхем.
— Сейчас позвоню, — смущенно пробормотал хозяин и бросился к стойке.
Изумленный раненый, казалось, не слышал последних слов Пола. Он упрямо
и жалобно повторял:
— Больница в нескольких ярдах… Вы оттуда?
— Да.
— Тогда почему не подойдет? Больница и больница.
— В ней нет оборудования для лечения травм, — сказал Пол, чувствуя,
что теряет терпение. — Вам нужно сделать снимок черепа — это во-первых,
— наложить на руку гипс, у вас могут быть и другие травмы. У нас нет для
этого условий.
— Какая же это, к черту, больница?
— Психиатрическая.
— Что?! Тогда все ясно! — Раненый вытаращил глаза, насколько это позволил
синяк.
— Что ясно?
— Черт подери, а как вы думаете, я попал в этот переплет? На меня напали,
будь они прокляты, меня избили! Лучше надо караулить своих проклятых придурков!
4
— Скорая будет через несколько минут, — тяжело дыша, проговорил хозяин.
— Хорошо бы еще и полицию, — сказал человек с кислым лицом, стоявший
слева от Пола. — Как-никак, псих сбежал.
«Пойдут теперь сплетни…»
— Чепуха, — отрезал Пол, — я прямо с работы. Все пациенты на месте.
— А, вы можете говорить все, что угодно, — не угомонялся кислый. —
И потом, вы здесь уже два часа. Достаточно, чтобы какой-нибудь придурок
успел удрать. — Он произнес эти слова с таким смаком, что у Пола, наконец,
лопнуло терпение.
— Вы женаты? У вас есть дети, которые будут за вами ухаживать, когда
вы состаритесь и впадете в маразм?
«Глупый вопрос. Счастливый семьянин не будет торчать целый вечер в
этом гнусном пабе…»
— А вам какое дело? — воинственно спросил человек.
— Такое, что большинство наших пациентов не придурки, а старые одинокие
люди, которые не хотят уходить потому, что никто и нигде не будет ухаживать
за ними лучше, чем в больнице. Понятно? А теперь заткнитесь и дайте мне
выяснить, что там произошло на самом деле!
«Мне должно быть стыдно. Но такие люди выводят меня из себя.»
Разрезая последовательно плащ, пиджак, рубашку, чтобы добраться до
сломанной руки, он попутно расспрашивал раненого и получал ответы вперемежку
со стонами
— Я ехал в сторону Бликхема — полегче, черт подери! Меня зовут Фабердаун.
Дерьмо, понятно? Удобрения и коровьи лепешки. Фирма перевела меня сюда
в прошлом месяце, и я ни фига еще не знаю — Господи, я же просил полегче!
Заблудился, не там свернул. Потом заехал в лес в полумиле отсюда, остановился,
чтобы осмотреться, понятно пока? Темно, что делать? И пока я разминал ноги…
Он замолчал, но на этот раз не из-за боли.
«Любопытно.»
Пол осторожно ощупал поврежденную руку. Насколько он мог судить, перелом
был чистым, и с ним не должно возникнуть проблем, но шину нужно наложить
обязательно. Отрезая остатки всех трех рукавов, он напомнил:
— Ну, и что же дальше?
Раненый с трудом проглотил комок.
— На меня набросились. Просто набросились, и все. Я ничего не сделал,
ничего не говорил. Ни с того, ни с сего. Мне расцарапали все лицо, подбили
глаз, а когда я попробовал защищаться, схватили, и как по телевизору показывают,
швырнули о дерево.
Зрители слушали, боясь пропустить хоть слово.
«Просто упиваются, а? Видели бы они хоть толику того, с чем я имею
дело каждый день…»
Пол отбросил эту мысль. Он смотрел на Фабердауна, пытаясь проанализировать
впечатления. Тридцать с небольшим, немного жуликоват — ирландский костюм
в стиле «деревенский джентльмен»и явно не настоящий старый школьный галстук,
чтобы добавить джентльмену солидности. Полноват. Такого даже борцу-профи
трудновато было бы бросить о дерево.
— Вы сможете опознать того, кто на вас напал?
— Все произошло так быстро… — Коммивояжер опять конвульсивно сглотнул.
Но после следующих его слов стала ясна причина предыдущих колебаний. —
Могу только сказать, что это была женщина.
— Женщина?!
— Да, черт подери, я мог бы перепутать, если бы на ней был хоть клок
одежды.
«О, Боже! Завтра все газеты будут орать, как полоумные: Голая женщина-маньяк
разгуливает на свободе.»
Дверь бара распахнулась.
— Скорая помощь, — возвестил жизнерадостный человек в кепке с козырьком.
— Сюда, — позвал Пол и добавил с преувеличенной любезностью. — Вы чертовски
быстро приехали.
Пока коммивояжера укладывали на носилки, — тот пытался возражать, шок
настолько им завладел, что он даже заявил, что вообще в полном порядке
и не нуждается в лечении, — бар начала заполнять вечерняя волна посетителей,
которой тут же сообшались все подробности произошедшей истории, от них
она пересказывалась новым прибывающим, и так далее. Пол, отойдя в сторону,
закурил и, не обращая внимания на болтовню, попытался решить, был ли в
словах Фабердауна хоть гран правды.
«У нас есть буйные женщины?»
Ответ был, конечно, положительным, но способных разгуливать в феврале
по лесу голыми и нападать на ни в чем не повинных коммивояжеров, держали
обычно в специальных боксах со стальными решетками и тремя надежно запертыми
дверями.
«Либерман?»
Вряд ли. Но сегодня утром у него нашли самодельный ключ, и слесарь
не скрывал, что вознамерился пооткрывать в больнице все замки.
«Да, не исключено.»
Однако не логические умозаключения заставили его, в конце концов, действовать.
Это сделал случай, занесший в паб миссис Веденхол.
Он едва был с нею знаком, но увидев миссис Веденхол однажды, забыть
ее было уже невозможно. Мускулистая женщина пятидесяти лет, одетая сейчас
по случаю дождя в армейскую накидку поверх неизменного твидового костюма,
шерстяных чулок и грубых туфель, она пополняла свой бюджет разведением
собак в специальной псарне недалеко от Йембла, но, к сожалению, это занятие
оставляло ей слишком много свободного времени, чтобы совать свой нос в
дела других. Она была мировым судьей, а на последних выборах умудрилась
даже попасть в муниципалитет: избиратели оказались слишком чувствительными,
чтобы рискнуть ее расстроить.
Она бодро ввалилась в паб, осведомилась зычным баритоном, что, черт
подери, происходит, выслушала ответ и энергично кивнула. После чего во
всеоружии полученной из третих рук информации, она шагнула к Полу и обратилась
к нему тем покровительственным тоном, по которому легко отличить людей,
закончивших среднюю школу в двадцать восемь лет.
— Говорят, кто-то из ваших… гм… подопечных разгуливает среди холмов.
Если вы мне скажете точно, где напали на этого несчастного, я возьму с
собой пару борзых. Они быстро загонят ее в угол, можете мне поверить.
Пол смотрел на нее и не верил своим ушам. Он видел тяжелый второй подбородок,
начинающийся прямо от нижней челюсти, мощный торс, на котором невозможно
было себе представить женскую грудь, сильные ноги в шнурованных ботинках,
занимающих на полу никак не меньше четверти квадратного фута.
— Вы всерьез предлагаете устроить на нее охоту? С собаками?
— Черт подери, это будет быстрее, чем искать ее по всему лесу с голыми
руками. Попробуйте найти дурака, который согласится подставлять свою шею.
— Вы видели раненого? — вкрадчиво спросил Пол.
— Скорая уехала сразу, как я пришла.
— Довольно крупный мужчина, — сообщил Пол. — Та женщина, что его разукрасила,
должна быть очень крепкого сложения. Сильной. Мускулистой.
— Тем более нужно делать так, как я говорю.
— Короче, — продолжал Пол, игнорируя ее слова. — Я представляю ее очень
похожей на вас.
Он ушел, не дожидаясь эффекта, который произвели его слова.
Когда он открывал машину, руки его тряслись. Ветер утих, но теплее
от этого не стало — разве что морось стояла теперь на месте, а не летела
в лицо.
«Чертова баба! Устроить бы ей то же, что Мирза предлагал Холинхеду!»
Он доехал до выезда со стоянки и остановился. Фабендаун, по его словам,
не знаком со здешними местами — он сказал только «лес в полумиле отсюда».
Но паб стоит как раз на перекрестке.
«Наверно, Корнминистерская дорога. Если бы он ехал в Йембл любым другим
путем, то наткнулся бы на жилье раньше, чем на "Иголку". Значит…»
Лесом, о котором говорил Фабердаун, была на самом деле запущенная роща,
мимо которой он каждый день ездил на работу, в нее еще был очень удобный
въезд, куда свободно проходила машина. Ее когда-то разбили вокруг прекрасного
особняка, в депрессию он сгорел до фундамента, и его так и не отстроили
заново. Ходили слухи, будто владелец сам устороил пожар, чтобы получить
страховку.
«Я не верю, что нападение не было ничем спровоцировано.»
Эта мысль возникла из ничего, словно озарение, и он уже почти поехал
к Корминистеру, уверенный, что найдет в той роще тихую безобидную идиотку,
не нуждающуюся ни в чем, кроме соответствующего лечения. Нет, это несерьезно.
Рука у коммивояжера действительно сломана, а глаз подбит далеко не слабым
ударом.
Он вывернул руль и поехал к больнице.
«Слава Богу, Айрис оставила машину. Иначе — бродить мне под дождем,
да торчать на остановках с мокрыми ногами…»
Она могла, конечно, с полным правом забрать ее с собой. Машину покупали
на ее деньги, а не на его.
Он проехал мимо черно-белой вывески «Чентская психиатрическая больница»,
мимо привратника, впустившего его с таким выражением, мол, чего это доктору
Фидлеру здесь на ночь глядя понадобилось.
Само здание зловеще возвышалось над ним своими фальшивыми башнями.
Осколок претенциозной роскоши викторианских скупендяев, оно так же мало
подходило для лечебницы, как и для чего угодно другого, — наполовину нечто
замкообразное, наполовину — воплощение усилий сделать из него что-либо
полезное, вроде пристройки из красного кирпича, где размещалось отделение
для буйных, или неизменной высокой трубы, увенчанной блестящим громоотводом.
Жуткое это строение подарили больнице наследники бывшего владельца
в благодарность, что после того, как в восемьдесят с чем-то лет он превратил
их жизнь в настоящий ад, его признали, наконец, душевнобольным. Из-за вечного
дефицита средств приходилось довольствоваться тем, что есть.
«Но на пациентов это должно действовать угнетающе. Представьте: быть
доставленным сюда в состоянии острого нервного расстройства, например,
и увидеть сперва все эти ужасные стены и зубья, а потом услышать, как за
тобой с грохотом закрывается кованая дубовая дверь. Какое уж тут лечение!»
Скрежеща по гравию, он затормозил и направился ко служебному входу.
Дверь закрывалась после шести, но ключ для Пола являлся важным приложением
ко владению кабинетом. В холле он нос к носу сролкнулся с Натали.
— Пол! Что ты здесь делаешь? Шучу, я рада тебя видеть.
Он смотрел на нее рассеянным взглядом.
— Ты не обрадуешься, когда узнаешь, зачем я пришел.
— Из-за того, что сбежал псих?
— Это наш больной? Я думал, это невозможно…
Она сделала нетерпеливый жест.
— Конечно, нет. Я все перепроверила, как приказала полиция. Все в целости
и сохранности.
— Так это полиция тебе сообшила?
— Они звонили десять минут назад. Я, правда, не очень поняла, что произошло.
Что-то с мужчиной, на которого напала сумасшедшая голая женщина. Так?
Пол опустил плечи.
— Да, боюсь, это правда. Он ввалился в «Иголку» весь в крови и со сломанной
рукой.
— Значит, месяц или два наши милые соседи будут шарахаться от нас,
как от прокаженных, — без улыбки сказала Натали. — Ты вернулся, чтобы убедиться,
что она не наша?
— Да. И раз так, придется идти в лес, иначе миссис Веденхол спустит
на нее своих собак.
5
«Натали наверняка решила, что я шучу про миссис Веденхол. Хорошо бы.»
Пол включил дальний свет и поехал по крутым виражам Корнминистерской
дороги. Жилые дома здесь кончались, хотя, если ехать от перекрестка в другую
сторону, они тянутся на несколько сот ярдов дальше. Через несколько секунд
поворот скрыл от него последние следы человеческого обитания, и теперь
его окружали лишь крутые холмы, пересеченными мокрыми изгородями кустов.
«Душевная болезнь — одиночество во внутреннем мире. В некотором смысле
это извиняет миссис Веденхол. Калека остается личностью, а как быть с тем,
кто потерял рассудок? Человек — это сознание, клубок мыслей, спутанный
мозгом, однажды оно исчезает, и остается лишь оболочка. Иногда, правда,
удается отыграть потерянное. Личность невозможно создать, она должна вырасти
сама, можно только осторожно, заботливо и внимательно склеить вместе разлетевшиеся
осколки.»
Он почувствовал, как задние колеса машины заскользили на мокрой дороге,
и сбавил скорость. Лучше все же добраться до места целиком.
«И вся королевская конница, и вся королевская рать… Меня вот собрали.
Теперь я их должник.»
Темный, как сама судьба, купол ночи наваливался почти осязаемой тяжестью.
На мгновение возник давно известный страх: кончится эта дорога, он вернется
обратно к знакомым людям, но они не узнают его, будут смотреть, как на
чужого, и разговаривать на непонятном языке.
«Я сам выстроил себе ловушку, пустую и черную, как эта дорога. Я должен
был рассказать Айрис правду, даже если бы это означало, что она не выйдет
за меня замуж. Моя семья хранила молчание, потому что это стыдно, а я пользовался.
Уловками и недомолвками избежал признания и отделался жалкой полуправдой:
психиатрия — перспективная наука, область, которую ждут великие открытия,
передний край медицины, самое подходящее место для честолюбивого новичка…
И словно в насмешку, весь мой анализ уничтожается одной лишь банальной
фразой: "Врачу, исцелися сам". Чем хороши клише? Следуй штампам,
и рано или поздно примешь стандартную форму. Прощай индивидуальность, здравствуй
нормальный человек!»
Он резко затормозил. Он был у цели и теперь уже ясно, с миссис Веденхол
шутки были плохи.
В ярком свете фар стояли три машины. С мокрых веток капли падали на
форд-фургон, должно быть принадлежащий Фабендауну, полицейский уолсли с
голубой мигалкой на крыше и старый бентли миссис Веденхол с проволочным
багажником для перевозки собак.
Он прижался как можно ближе к обочине, выключил мотор и сразу услышал
глухой лай: звук между кашлем и рычанием, на который обращал внимание всегда,
когда проезжал мимо Йембла. Он поспешно выскочил из машины.
Миссис Веденхол была тут как тут и держала на коротком поводке двух
волкодавов — здоровеннных мускулистых псов, вобужденных неожиданной ночной
прогулкой. Она что-то говорила костеблю в непромокаемом плаще, и подойдя
ближе, Пол уловил конец фразы.
— …Но нельзя же допустить, чтобы сумасшедший терроризировал одиноких
фермеров до самого Корминистера!
«Боже, это же какая нужна страсть, чтобы успеть вернуться домой, взять
собак и приехать сюда.»
— Господин полицейский, — окликнул Пол, — что происходит?
Явно довольный перерыву в разговоре, полицейский обернулся.
— Я здесь не просто так, сэр, — предупредил он. — Мы получили сообшение
о…
— Спасибо, я знаю. Меня зовут Фидлер, доктор Фидлер. Я психиатр Чентской
больницы.
Полицейский усмехнулся.
— У вас пациент не терялся?
— Нет, конечно. Я только что из больницы. Что вы намерены делать?
— Мы прочешем территорию, сэр. Я уже послал за людьми и собаками. —
Косой взгляд на миссис Веденхол. — Я только что объяснял этой леди, что
мы очень благодарны ей за помощь, но предпочитаем иметь дело со специалистами.
— И где же они? — проскрежетала миссис Веденхол. — Хотите или нет,
но вам придется принять мою помощь. Я приказала своему работнику на псарне
обзвонить соседей и поднять всех, до кого можно добраться. С оружием. —
Она агрессивно выпятила подбородок.
«Мне это снится. Мне это просто снится.»
Пола слегка качнуло: сказывалось выпитое на голодный желудок пиво и
виски.
— Мы однозначно не можем этого допустить, — твердо проговорил полицейский.
— Не знаю, кем вы себя считаете, мадам, но это наша работа, а не ваша.
— К вашему сведению, молодой человек, я Барбара Веденхол, мировой судья,
и если вам когда-нибудь придется обратиться в суд, обещаю, что не забуду
ваше лицо.
Полицейский побледнел и отвернулся. И тут Пол не выдержал.
— Миссис Веденхол, — громко позвал он.
— Да?
— Вас когда-нибудь пытались изнасиловать?
— Что? — Ее хватило только на возмущенный возглас, но и тот быстро
захлебнулся, и миссис Веденхол осталась стоять молча с выпученными глазами.
— А вы когда-нибудь видели насильника, костебль? — Пол повернулся к
полицейскому.
— Ну… Да, сэр. Я арестовывал одного пару месяцев назад.
— Он был расцарапан?
— Вполовину меньше, чем несчастная девушка. Но… Вообще-то, да, у него
все лицо было исполосовано, она пыталась защищаться.
«Может я возвожу не бедного Фабердауна напраслину? Да нет, вряд ли.»
— Миссис Ведденхол не видела жертву этой, как она утверждает, сумасшедшей
женщины. У него на щеке три глубоких царапины, точно как следы женских
ногтей. Понимаете, о чем я говорю?
Полицейский открыл было рот, но потом просто кивнул.
— Это как минимум означает, что нападение было спровоцировано. Подумайте
сами. Кроме помешательства могут ведь быть и другие причины, заставляющие
женщину — да и мужчину, все равно — демонстрировать невероятную силу, необходимую,
чтобы поднять с земли взрослого человека и бросить его о дерево. Например,
безумный ужас.
— Значит, вы думаете, он полез к ней первым? Может быть…
— Может быть. Это очень важное слово. Вы будете выглядеть на редкость
глупо, если устроите облаву с ружьями и собаками, и найдете в результате
бьющегося в истерике подростка.
«Непонятно только, что этот подросток делает в лесу голышом, но такой
вопрос вряд ли придет в голову миссис Веденхол.»
Издалека донесся шум машины, и полицейский заметно приободрился.
— Это инспектор Хоффорд, — сказал он с облегчением.
Хоффорд оказался кряжистым мужчиной в твидовом плаще и с трубкой в
зубах. Он выслушал доклад костебля, коротко побеседовал с миссис Веденхол
— Пол не слышал, о чем они говорили, но результатом стало водворение собак
обратно в машину, — затем обратился к Полу.
— Значит, вы полагаете, что пострадавший сказал не всю правду?
— Я просто высказываю свое мнение, — ответил Пол.
— Я с вами согласен. Могу я попросить вас осмотреть со мной место происшествия?
Я всегда рад помощи экспертов, если только они не являются без приглашения.
— Он мотнул головой в сторону бентли. — У вас случайно нет фонарика? —
добавил он. — В этом лесу хоть глаз выколи.
— Он у меня в машине. Одну минуту.
Под каменным взглядом миссис Веденхол он достал фонарь и присоединился
к Хоффорду, который отошел к воротам за низким подлеском и лучом фонаря
освещал теперь траву под ногами.
— Насколько я понимаю, он вышел по естественным нуждам. Вряд ли бы
он стал продираться через калитку, она вся намокла и заросла мхом. Давайте
посмотрим.
Луч фонарика закачался вдоль ржавой проволоки, огораживавшей деревья,
и остановился на сломанном столбе, с которого она свисала так низко, что
через нее легко можно было перешагнуть.
— Похоже, здесь, — пробормотал инспектор и перекинул ногу через ограду.
Пол удивился про себя точности его догадки — не далее, чем в пяти ярдах
от лаза оказалась полянка с сильно примятой травой, в основном, куманикой.
Его фонарик наткнулся на какой-то круглый предмет коричневого цвета, повисший
на колючках. Твидовая кепка. Он показал ее Хоффорду.
— Надо думать, принадлежит жертве, — прокомментировал инспектор. —
Благодарю вас. — Он повертел кепку в руках и заметил: — Крови нет, хотя
понятно, дождь. Теперь мне нужна ваша консультация, доктор. Эта женщина
останется поблизости или постарается унести ноги?
— Трудно сказать. Если она в здравом уме, и мужчина действительно на
нее набросился, она убежит, но вряд ли доберется до ближейшего жилья, раньше
потеряет сознание из-за шока. Это очень тяжелая вещь — изнасилование. В
противном случае, если она больна, она может с равным успехом быть в пяти
милях отсюда или гулять в прострации по соседней поляне.
— До чего же сложные создания, человеки. — Хоффорд повернулся к дороге.
— Ладно, я, пожалуй проверю сначала окрестные дома, вдруг кто-нибудь видел
у себя на пороге ревущую девчонку. Если нет, придется прочесывать территорию.
Ну и мерзкую же ночь она выбрала для своих приключений.
Пол не пошел за ним к машинам. Звук капель, падающих не голые ветки,
в добавление к ранее выпитому, привел к известному результату, и он решил
воспользоваться моментом и покончить с этой малой проблемой до того, как
она начнет серьезно ему мешать.
Неуклюже продираясь через цеплявшуюся за ноги куманику, он забрался
в глубь подлеска, и, поеживаясь от холода и темноты, остановился перед
деревом.
«Мирза со своими триллерами. Вот и название: Охота Веденхолов.»
Он выключил фонарик, чтобы сберечь батарейки, и черная тоска голого
леса навалилась на него всей своей тяжестью. Тишина оставляла желать лучшего,
зато темнота была полной. Мокро бормотал дождь, будто природа жаловалась
на его вторжние; голоса доносились слабо, слов не разобрать, и от этого
возникало ощущение, что он попал в какой-то другой, изолироваггый мир,
и хотя сквозь деревья он видел свет фар и машины, фигуры возле них казались
не людьми, а бледными тенями, и, так же как голоса, расплывались и таяли
в воздухе их перемещения, движения, жесты. Руки и ноги растворялись в переплетении
веток, головы — в черном небе.
«Узник платоновской пещеры, наблюдающий за тенями огромного мира. А
минуту спустя на дороге: кто вы такой, что вы здесь делаете? Инспектор
Хоффорд, я доктор Фидлер, мы же с вами только что разговаривали. Меня зовут
не Хоффорд, вас не Фидлер, а весь этот мир — ложь и обман, палатка иллюзиониста,
и представление закончено…»
Пожав плечами, он повернулся, чтобы вернуться той же дорогой, торопясь
немного больше необходимого, потому что это мгновенное видение уж слишком
соответствовало окружающей его обстановке.
— Тириак-но?
Голос возник из ниоткуда и произнес это единственное непонятное слово
на возрастающей, вопросительной ноте. Пол в смятении замер, луч фонарика
заметался по стволам деревьев. Голос, говорящий на незнакомом языке здесь
и сейчас, мог означать только то, что его видение стало явью.
Затем он увидел ее, беспомощно прикрывающую глаза от света, и ужас
бесследно исчез.
«Не может быть! Господи, какая крошечная! Как кукла!»
Но еще труднее было бы предположить, что сразу две женщины разгуливают
по лесу без одежды.
6
Она стояла в луче фонаря, бледная, почти жалкая фигурка. Мир застыл
ровно настолько, чтобы Пол мог сразу и до конца, с болезненной ясностью
вписать ее образ в свое сознание.
«Ноги до середины икр скрыты в траве, но все остальное поразительно
пропорционально, так что… Не выше пяти футов. Возраст? Двадцать, может
восемнадцать-девятнадцать, но я почему-то думаю, старше. Убери-ка руку,
дай мне рассмотреть твое лицо. Большие глаза. Никогда не видел лиц такого
типа. Явно европейское, но со складкой эпикантуса. Может, предки были китайцы?
Понятия не имею, сколько поколений держится этот признак. Грудь маленькая,
соски почти не пигментированы; пупок не втянут, потому что на животе ни
грамма жира, только мышцы; узкие бедра, ноги все расцарапаны колючками,
а на боку пятно грязи, как если бы ее толкнули и она упала на сырую землю…»
Она все еще стояла неподвижно, равно готовая и убегать и защищаться.
«Если ты действительно та девчонка, которая отлупила Фабердауна, то
ты настоящая дикая кошка. Веса в тебе не больше восьмидесяти фунтов. А
я еще говорил — похожа на миссис Веденхол.»
Эта несуразность чуть было не заставила Пола рассмеяться, но вспомнив
жалкий вид коммивояжера, он вмиг отрезвел. Он был один на один с девушкой,
которая легко сломала руку взрослому мужчине, а значит нужно вести себя
очень и очень деликатно. Он перебрал в голове варианты и остановился на
фразе, которая показалась ему самой спокойной.
— Здравствуй. Я доктор. Я тебя ищу.
Она подняла обе руки со сжатыми кулаками, но не угрожающе, а наоборот
жестом страха и растерянности. Потом что-то ответила, но он не смог разобрать
ни единого слова.
— Английский, — проговорил он медленно и четко. — Ты говоришь по-английски?
Ее голова метнулась быстрым движением, и Пол узнал этот жест — так
мотали головой работавшие у них в больнице сестры-киприотки: балканский
эквивалент отрицания.
«Тупик.»
Он вдруг заметил, что дрожит. И если ему холодно, то каково должно
быть ей? Он взвесил факты: сломанная рука коммивояжера против того обстоятельства,
что она заговорила первая, хотя он спокойно мог пройти мимо, никого не
заметив.
«Посмотрим. Давай не делать скоропалительных выводов из того, что тебе
не нравятся типы в фальшивых старых школьных галстуках.»
Как бы то ни было, нужно спешить, иначе Хоффорд заполнит лес орущими
людьми, и тогда томительный страх, написанный у нее на лице, обратит ее
в бегство. Пол медленно, одной рукой, растегнул плащ.
— Надень, — проговорил он, пытаясь интонацией выразить то, что не могли
донести слова.
«Опять какое-то странное движение головой. Может она гречанка? Понятия
не имею, на что похож греческий язык. Но, черт побери, что она здесь делает?»
Она настороженно взяла плащ и заскользнула в него одним быстрым движением,
не спуская с Пола настороженных глаз.
«Если подойти поближе, она испугается? Что с ней сделал кретин Фабердаун?»
Плащ был ей невероятно велик, так что застегнуть пуговицы не представлялось
никакой возможности. Она затянула пояс и глубоко вздохнула, словно выпуская
вместе с воздухом всю свою настороженную отвагу. Она вытянула вперед руку,
и, припадая на правую ногу, двинулась к Полу. Он сжал в ладони ее маленький
холодный кулачок и повел к дороге.
— Инспектор, — позвал Пол. — Она со мной!
Девушка всхлипнула, но даже не попыталась вырвать руку. У перелаза
в свете фар полицейского уолсли показался силуэт Хоффорда и одного из его
костеблей. Луч фонаря прошелся по их лицам.
— Это она? — воскликнул Хоффорд. — Она же совсем ребенок!
За спинами мужчин Пол с изрядной долей злорадства заметил миссис Веденхол.
«Не многовато ли для кровожадного маньяка, за которым надо охотиться
с собаками и ружьями. Только вряд ли это тебя хоть чему-нибудь научит.»
Закутанная в плащ девушка, опираясь на руку Хоффорда, перелезла через
проволоку, и Пол увидел, почему она хромала, — порез над мизинцем правой
ноги, не слишком глубокий, но наверняка чувствительный.
— Да нет, не ребенок, — сказал Пол Хоффорду, — просто слишком миниатюрная.
И одному Богу известно, что она тут делает. Похоже, иностранка, и по-английски
не понимает.
Хоффорд удивленно заморгал.
— Вы уверены? Может это… гм… шоковая немота, так это, кажется называется?
— Так. Но она не нема. Я бы ее не заметил, если бы она не заговорила
первая.
Несколько озабоченных лиц не сводили с девушки глаз. Она же вытащила
руку из ладони Пола и принялась рассматривать окружающие предметы, причем
особый интерес вызвали у нее машины. Она подняла глаза на Пола, словно
спрашивая разрешения, и подошла поближе к полицейскому уолсли. Водитель,
разговаривавший в этот момент по рации, посмотрел на нее очень нервно.
Она потрогала дверцу машины так, словно никогда раньше не видела ничего
подобного, зашла сзади, сначала оглядела, затем потрогала номерной знак.
— Вы не боитесь, что она удерет? — прошептал Хоффорд Полу.
— Не думаю. Но совершенно не понимаю, что происходит.
Девушка повернулась от полицейской машины к бентли. Два волкодава встретив
ее взгляд, залаяли и стали бросаться на стекло.
Она закрыла лицо руками и заплакала.
Пол успокаивающим жестом дотронулся до ее плеча — она вздрогнула, но
увидев его сквозь растопыренные пальцы, затихла и позволила отвести себя
к остальным. Плач превратился в короткие всхлипы; он чувствовал, как ее
бьет сильная дрожь.
— Следующий вопрос, — сказал Хоффорд, — что мы будем с ней делать?
Ваша больница представляется мне наилучшим вариантом, доктор, потому что,
даже если вы правы, и человек, которого она… — Он замялся, понимая, что
слово «избила»звучит абсурдно применительно к мужчине, который был по меньшей
мере на фут выше и в два раза тяжелее этой полудевушки-полуребенка. — Я
имею в виду, все равно странно, что она гуляет тут по лесу, ну и все остальное.
Пол кивнул.
— Вы можете взять ее в свою машину? Я поеду следом. И, если можно,
попросите ваших людей связаться с дежурным врачом и сообщить о нашем приезде.
— Да, конечно. О'кей, моя девочка, поехали!
Но не сопротивляясь явно, она все же отшатнулась от протянутой руки
Хоффорда и придвинулась ближе к Полу.
— Она вас полюбила, — прокомментировал инспектор. — Наверно, умение
обращаться с больными, или как там это у вас называется.
— Я могу посадить ее к себе, — с сомнением предложил Пол. — Правда,
машина двухместная, но…
— Не стоит, — перебил Хоффорд. — Кто знает, что она выкинет, хоть и
кажется беззащитной. Костебль Эдвардс — шофер класса «А». Пусть он ведет
вашу машину, а вы поедете с нами.
— Слава Богу! Знаете, я уже думал, что придется арестовать мирового
судью за оскорбление должностного лица… Ладно, поехали.
Несмотря на то, что делать каждый шаг заставлять ее пришлось чуть ли
не силком, они подвели девушку к автомобилю Хоффорда.
— Как будто впервые видит машину, — пробормотал инспектор, открывая
заднюю дверь. — Садитесь первым, ей тогда будет легче.
Пол забрался на заднее сиденье и протянул девушке руку. Вцепившись
в нее, словно утопающий в спасательный круг, она заползла в машину и села
рядом.
«Словно дикое животное, которое заманивают в клетку, — перепугано насмерть,
но еще больше боится начать драку с врагом, которого не понимает. Надеюсь,
это не клаустрофобия; ей ведь придется провести некоторое время в изоляторе,
пока ее не обследуют по полной программе.»
Мотор завелся, и девушка вздрогнула. Затем, как ни парадоксально это
показалось, она наклонилась вперед и принялась внимательно следить за манипуляциями
водителя: как он переключает скорости, включает задний ход, выруливает
машину в нужную полосу. Она зачарованно не спускала с него глаз.
Пол постмотрел на Хоффорда и прочел на лице инспектора такое же изумление,
какое исптывал сам.
«Что толку гадать? Все само скоро выяснится. Человек не может просто
так вывалиться из ниоткуда в чужой стране, без одежды и без единого слова
на местном язвке. Тем более такая девушка, крохотная и милая: наверняка
кто-нибудь заметил, а значит и вспомнит.»
Мысли стали сбиваться на профессиональный жаргон.
«Возможно, истерия. Воздействие попытки изнасилования на излишне возбудимую
личность… Да, но кроме твидовой кепки никакой одежды, а Фабердаун со своей
сломанной рукой вряд ли стал бы ее прятать… Ох, стоп. Как сказал Хоффард,
люди слишком сложные создания, и нельзя расчитывать разобраться в них с
наскока.»
А девушка, кажется, успокоилась. Она смотрела то в одно окно, то в
другое, словно боялась пропустить что-нибудь интересное. Он дотронулся
до ее плеча, чтобы привлечь ее внимание, и постучал себя рукой по груди.
— Пол, — сказал он.
— П'ол, — послушно повторила она. Гласная звучала не так — впрочем,
все звуки, которые она произносила раньше, не имели ничего общего с английскими.
Он повернул руку, указывая теперь на нее.
— Арржин, — проговорила она.
— Как она сказала? Арчин? — усмехнулся Хоффорд. — Вполне подходит.
Я сам подумал «пацан», как только ее увидел.
«Хорошо. Пусть будет Арчин.»
Пол улыбнулся, и после короткой паузы она попыталась улыбнуться ему
в ответ, но из этого ничего не вышло.
1. В данном случае — от англ. «Hole-in-head»
— «дырка в голове». — Здесь и далее — примечания переводчика.
2. «Joseph — Иосиф — Святой Иосиф
— Holy Joe» — так переиначивает Мирза имя Холинхеда.
3. От англ. «urchin» — «пацан,
беспризорник, сорванец».