Speaking In Tongues
Лавка Языков

Эзра Паунд

CANTO I

Перевел Алексей Цветков







Затем спустились к кораблю,
Киль на воду, в божественное море и
Воздвигли мачту, отбыли на черном судне,
Где овцы на борту, и с ними наши плачем
Обремененные тела, и ветер от кормы
Нас нес под вспученными парусами,
На судне Кирки, богини с тонко убранной прической.
Затем, на палубе, где руль затерло ветром,
Напрягши парус, морем шли до края дня.
Почило солнце, тень над целым океаном.
Мы прибыли в предел бездонных вод,
В край киммерийцев, людных городов,
Одетых тонкой изморосью, непроглядных
Для солнечных лучей,
Ни для простертых звезд, ни для чернейшей
С небес простертой ночи над жалким людом.
Вспять ринул океан, и мы пристали к месту,
Что предвестила Кирка.
Здесь совершили обряды Перимед и Эврилох,
И вынув меч из ножен,
Я вырыл углубление в сажень;
Мы возливали каждому из мертвых,
Мед, после сладкое вино, с мукою белой воду.
Затем я многие молитвы вознес безгласным черепам;
Как заведено на Итаке, из лучших и бесплодных быков
Для жертвы, горы на костер добра,
И черную овцу Тиресию.
Кровь темная текла во рву,
Души Эреба, трупные исчадья, невест,
Юнцов и старцев, согбенных бременем;
Души в пятнах недавних слез, в расцвете девы
И многие мужи в увечьях копейной бронзы,
Жатва битвы, с их оружьем скудным,
Столь многие вокруг толпились, с криком,
Бледнея, я воззвал к моим, прося еще скота;
Стада под нож и бронзой забой овец;
Возлил елея и воззвал к богам,
К Плутону мощному, к премудрой Просерпине;
Достав из ножен узкий меч,
Я сел отваживать назойливых бессильных мертвых,
Покуда не проговорит Тиресий.
Но прежде прибыл друг наш Эльпенор,
Непогребенные, поверженные наземь
Останки, брошенные нами в доме Кирки,
Без слез, без облачений, ибо понукала нужда.
Тень скорбная. И в торопливой речи я вскричал:
«Что, Эльпенор, ты прибыл на брег сей темный?
Пришел ли пешим, упредив суда?»
                                                         И тяжек его ответ:
«Злой жребий и обилие вина. Я спал у очага у Кирки.
Сходя неосторожно по длинной лестнице,
О притолоку грянул,
Нерв вдребезги хребетный, и душа ушла к Аверну.
Но помни, царь, о неоплаканном, непогребенном,
Сложи мое оружье, на берегу могилу надпиши:
«Без жребия и с именем в грядущем здесь лежащий.»
И водрузи весло, что заносил я среди живых».


И Антиклея пришла, я отмахнулся, и фиванец Тиресий,
При золотом жезле и, распознав меня, сказал:
«Ужели вновь? Зачем? О муж злосчастный,
Лицом к бессолнечным умершим, к безотрадной юдоли?
Отпрянь от рва, оставь мне мое кровавое питье
Для прорицанья».
                             И ступил я прочь,
И укрепившись кровью, он молвил: «Одиссей
Вернется по злопамятству Нептуна, по темным хлябям,
Всех спутников утратив». И тогда явилась Антиклея.
Лежи в покое, Див. То есть, Андреас Див,
В officina Wecheli, 1538, из Гомера.
И он отплыл, к сиренам, а оттуда прочь и дальше,
В пределы Кирки.
                              Venerandam,
По критскому присловью, Афродиту, в золотом венке,
Cypri munimenta sortita est, веселую, orichalchi, в золотых
Нагрудных лентах, темновекую тебя,
Со златолистой ветвью Аргикиды.