Чуть раньше в этом году в Нью-Йорке, на Пятой Авеню обнаружили Микеланджело.
На прошлой неделе, в Лос-Анжелесе, я осознал, что птичья купальня у меня
в саду принадлежит Рафаэлю. Я проходил мимо нее тысячу раз; как и множество
продюсеров, актеров, исполнительных директоров и время от времени приблудного
сценариста. Ни один из них никогда и не упоминал о ее принадлежности Рафаэлю.
Никто не побеспокоился вообще кому бы то ни было ее приписать, что удивляет
меня, поскольку я заметил, что большинство моих гостей проводит много времени,
обсуждая эту птичью купальню. Я пытаюсь направить разговор в сторону моих
фильмов, моих выступлений на телевидении и моих ранних работ, но когда
я эти темы поднимаю, то часто слышу: «Какая очаровательная купальня для
птичек!» Для меня это еще одно свидетельство того, что она принадлежит
Рафаэлю: от нее просто невозможно оторвать глаз.
Много шума было поднято по поводу того, что Рафаэль никогда не был
скульптором, но мало известно, что он разработал множество утилитарных
предметов, которые мы теперь воспринимаем как должное, включая портик,
доставку конфет к празднику и маргарин «Олестра» без холестерола. Купальня
для птиц вполне вписывается в канон шедевров Мастера. Моя, например, стилистически
характерна для его работ, включая триангуляцию (инвертированную), психологически
заряженное отрицательное пространство и лепную Мадонну, держащую на руках
младенца, выглядящего лет на пятьдесят. Идентичные купальни для птиц появляются
в тринадцати из его полотен; существует и портрет Рафаэля, пишущего купальню
для птиц, кисти Вазари; и, наконец, в его последнем дневнике найдены каракули,
в переводе означающие: «Отправьте мою купальню для птиц в Глендэйл», где
я ее, собственно и приобрел на барахолке.
В каждом человеке -- даже в самых глупых -- дремлет художественный
критик, и я уверен, что критик, дремлющий в вас, требует какого-то удостоверения
подлинности, особенно в нынешнее время, когда каждый день Рембрандт ван
Рейн низводится до Рембрандта-Два-Тридцать. Существует два способа подтвердить
подлинность произведения искусства: Ученость и Интуиция. Ученость кое-какие
вещи доказывает, но последних шагов за вас она не сделает. Именно Интуиция
всякий раз подтверждает принадлежность работы. Сколько раз сидел я у себя
в саду, посасывая лед от коктейля из Прозака и Хальциона и совершенно игнорируя
шелевр мирового искусства, стоявший у меня перед самым носом? Для всех
нас, тем не менее, наступает мгновение, когда цензор наш откидывается,
город ускользает в сторону, когда шум у нас в голове приглушается настолько,
что мы осознаем: мы сидим перед купальней для птиц работы Рафаэля. Именно
тогда я решил, что есть только один способ доказать мою интуицию всему
миру. Я должен посетить усыпальницу Рафаэля в римском Пантеоне.
Я стоял перед склепом, в котором Рафаэль покоился уже больше четырехсот
пятидесяти лет. Прежде, чем пересказать, что произошло дальше, я должен
немного познакомить вас с тем, что представляет собой Пантеон. У него один
из крупнейших куполообразных потолков в мире. Купол вместо потолка, может,
и круто в мире архитектуры, но в мире шепота это штука паршивая. Все возвращается
к вам в три раза громче, и даже дикция ваша улучшается. Поэтому когда я
прошептал: «Это ты сделал мою купальню для птиц?», меня услышали все присутствовавшие,
кроме Рафаэля, который уже умер. Я прошептал еще раз, громче: «Это ты сделал
мою купальню для птиц?» Несколько минут спустя ко мне подошел человек,
прошептал: «Да, и Широкий Человек хочет зеленую лужайку,» вручил мне конверт
с пятьюстами миллионами лир и отполз. Голос Рафаэля достиг меня лишь несколько
часов спустя, когда я сидел, любуясь Пантеоном и потягивая синтетический
кофе с низким содержанием жиров, смешанный с разрешенными (в Италии) вариантами
Ксанакса и мелатонина. Голос испустился из Пантеона и подошел к тому месту,
где я сидел. Он подтвердил, что купальня для птиц -- действительно его,
и что ему понравилась моя работа в фильме «Придурок», но после него не
понравилось ничего.
Купальня Мартина, как ее сейчас называют некоторые исследователи (я
сначала возражал), по-прежнему стоит у меня в саду под присмотром круглосуточного
вооруженного охранника, который уже начал мне нравиться. Не думаю, что
Чарли знает, что именно он охраняет, но это не имеет значения, если он
по-прежнему будет отгонять от нее птиц. Это дело непростое, поскольку для
птицы птичья купальня есть птичья купальня, кто бы ее ни сделал, Рафаэль
или Джей.Си.Пенни. Иногда ночи мои пронзают автоматные очереди. Я люблю
животных и терпеть не могу их убивать, но если бы голубь приземлился на
Мону Лизу -- что ж, прощай, голубок.
Я не собираюсь продавать Рафаэля. Я даже не буду упоминать о нем своим
гостям, если не почувствую, что это куда-то меня приведет. Наверное, если
я увижу, как кто-нибудь вылупился на него так, словно на голову ему опустился
операторский кран, я, конечно, отведу такого человека в сторону и просвещу.
Я скажу ему, что он стоит в присутствии мастера, что он касается мощи веков
и заслуживает обесценившегося в употреблении, но по-прежнему значимого
определения «тонкая душа». После этого я направлю его расслабиться в моем
шезлонге, разработанном Гогеном, и насладиться зрелищем. Откуда я знаю,
что это Гоген? Гоген-Гоген -- я просто знаю и всё.