Хочу ради объективности сказать несколько хороших слов о моем тесте.
Как многие промышленные люди, то есть инженеры, он все пытался делать сам,
иногда это у него даже получалось, например, он варил мыло, шил костюмы,
делал самогон, который специалисты-дегустаторы не могли отличить по вкусу
от коньяка. Это был особый процесс. Начиналось все с обычной томат-пасты.
Потом тесть покупал остальные компоненты, вез откуда-то мускатный орех,
добавлял в готовый спирт на кончике ножа ванилин, находил где-то на помойках
импортные бутылки и получался коньяк. Знатоки пили его понемногу, закусывали
и очень благодарили.
Однажды мы сидели с ним в сарае, он настраивал паяльную лампу, чтобы
можно было опалить кабанью тушу, играла моя любимая симфония, я помогал
ему и одновременно слушал музыку, вдруг он удивил меня, сказал ее подлинное
название -- G-Минор, я не ожидал от него такой просвещенности, я думал,
что он занимается хозяйством и прочими нужными делами в ущерб чему-то другому
, чтению, музыке, семье. Я просто близко знал некоторых деятелей, в прошлом
-- гениальных художников, которым ради карьеры пришлось забросить искусство
и даже развестись со своими женами. Поэтому я ошибочно считал, что когда
мой тесть проектирует новую баню, то он не уделяет внимания домашним, своему
внуку, жене, дочери, а все оказывалось совсем наоборот, у него была огромная
коллекция книг в добротных обложках, невообразимая груда пластинок и музыкальных
записей, тут было хоровое пение во всевозможных вариантах, джаз, военная
музыка, шоферские песни.
Мой тесть раньше был шофером, водил грузовик, отсюда -- полный рот
золотых зубов и выражение «Не делай холостых рейсов». Я часто слышал от
него эту поговорку, она всегда произносилась с наставительной интонацией,
правда, не всегда -- к месту. Каким-то образом он успевал делать все, научил
играть в домино моего сына, бесконечно обсуждал с соседями, какие надо
вносить удобрения; он знал также, какие вредители бывают у кустов смородины
и как лучше поливать крыжовник. Соседи, приземистые люди, уважали его,
называли по имени-отчеству.
Дача находилась в деревне с названием Чудово. Это очень тихое место,
деревянные спокойные постройки, стоят всего два каменных дома, но они уже
почти обрушились -- это школа и магазин. Есть искусственный пруд, в который
обещают пустить зеркальных карпов и других рыб. У тестя здесь был дом с
надежными воротами, дом с печью, запасом консервов и полным набором садового
инвентаря. Здесь у тестя стоял граммофон, который превосходно царапал старые
пластинки, старые певцы громко пели, иногда доводя тестя до исступления.
Тесть сам был похож в этот момент на оперного артиста, за окном проходила
какая-нибудь равнодушная корова с прекрасными зелеными глазами, а он все
сидел неподвижно на своем табурете, совершенно потрясенный откровенной
глубиной звучания.
Рядом жила молодая соседка, женщина интересная, огород ее был основательно
запущен, там рос, конечно, щавель и укроп, но соседка не ухаживала должным
образом за своим хозяйством, пила, гуляла напропалую, жила то с милиционерами,
то с бандитами, разобраться в этом было трудно, ухажеры иногда поправляли
покосившуюся теплицу, помогали посадить картошку, но в основном, буянили,
били стекла, включали целый день радио с одной-единственной песней -- «Молодая»
-- и угощали нас шашлыком. Соседка была дочерью местного тракториста, очень
важного человека с красным широким лицом. Он иногда появлялся на огороде.
Работал он истово, бешено причесывал граблями землю, словно главная цель
его сейчас была -- найти среди прошлогодней соломы гнилое яблочко, подавленное,
мягкое. Взгляд его был, не в обиду, конечно, такой же подавленный и мягкий,
но в то же время цепкий и многоопытный. Глаза его были зарыты в соломенных
бровях, их надо было еще там разглядеть, обнаружить, а они-то, эти необычные
глаза, я подозреваю, тихо сидели и видели абсолютно все. У него часто проявлялся
удивительный практический ум, он ловил в речке рыбу, легко управлялся со
всеми инструментами -- пилой, лопатой, граблями, -- выращивал на окошке
красный жгучий перец, всем давал какие-то простые советы, хотя, допустим,
мне они казались само собой разумеющимися. Так или иначе, в трактористе
присутствовало золотое сечение. Видимо, он был человек религиозный. Когда
он копал землю у себя на огороде, то делал это основательно, не торопясь,
приговаривал: «Ешь -- потей, работай -- мерзни, смотри, на грабли не наступи,
слышал, наверное, эту историю? Лучше, лучше работай. Землица как пух, это
тебе не с дамкой в кровати валяться. Захватывай, захватывай граблями! Любишь
зимой огурчики небось? Землица сегодня, как пух. Не можешь-научим, не хочешь-заставим!»
Его как будто забавляло, что он может все это сказать самому себе,
он посмеивался, стоял в своем широком пиджаке и черных старых штанах и
опирался на лопату. Закопченный трактор был поставлен во двор -- ему вечно
не хватало каких-то деталей и горючего.
Все это было страшно давно, а теперь все переехали в кирпичные самолетные
дома, где имеются огнетушители и каждому желающему дают опохмелиться. Здесь
пахнет так же, как в театре -- леденцами и лимонадом. В этих воровских
подъездах на тебя посмотрят с презрительным любопытством, тебя здесь знают
уже давно, местные жители привыкли слушать крики из окон, а по ночам граждане
забираются на дерево и ждут одинокого прохожего, его окликают, при этом
ему кажется, что неизвестный назвал его имя, он доверчиво останавливается,
а они неожиданно спрыгивают сверху и немилосердно грабят несчастного .
Это искусство передается из поколения в поколение. Здесь зубы чистят зубным
порошком, как в старое доброе время. Одна щепотка этого порошка заставит
вас поверить в то, что в холодильнике кто-то всегда держит для вас зажженный
свет, а двери лифтов раскрываются исключительно благодаря человеческому
уму.
В этих домах люди долго нюхают бутерброды, перед тем, как съесть их,
в душе презирая самих себя. Душа! В этом несгораемом понятии соединилось
многое -- способность собирать земляные плоды, ходить в униформе и вздыхать
в холодную погоду. Непредвиденный ужин: люди накроют стол, поморщатся,
поставят размытую бутылку и темный салат, а потом станет тепло, они будут
пританцовывать, изумленно рассматривая гибкий столовый нож, обязательно
будут что-то обдумывать вслух или в плотной казарменной скуке откровенно
будут храпеть, размазывая бурое пятно на тарелке.
Мой тесть не был глупым человеком, он просто считал себя Единственным
Очевидцем Всего Происходящего С Нами. Остальных людей, меня в том числе,
он воспринимал людьми, ничего не замечающими вокруг и тем более не могущими
как-то описать все это, чтобы оживить в памяти какие-то важные эпизоды,
поэтому он стремился передать всем нам свою легендарную мудрость, постоянно
ходил с карманной рулеткой и всем доказывал, что они неправы. Люди почти
никогда с ним не спорили, он успевал подавить их инициативу, вставлял в
их реплики Хм и Угу, переспрашивал, от этого все сильно замедлялось, люди
спотыкались на словах, таким образом, у него совсем не стало нежелательных
соперников. Он делал все лучше других, хотя бы тот же самый коньяк.
Коньяком тесть угощал свое бессменное начальство, руководители часто
навещали его в его обители, они дрожали от нетерпения, когда принимали
из его рук чистую склянку. Потом уже они выписывали ему любой технический
пропуск, переводили его на должности, защищали его, даже иногда уступали
ему свое место и вообще, заботились всячески о нем. Коньяк давал им возможность
снова почувствовать себя детьми, они снимали свои потертые пиджаки, набитые
купюрами и развешивали их тут же, на стульях, бегали, чтобы только размяться,
забывали печали, гонялись за воронами, сохранив тупость и стремительно
выплескивая озорное благородство. При этом начальство хотело, чтобы окружающие
искренне проявляли заинтересованность и недоумение, иначе никакого послабления
не жди. А уж потом, потом... Они говорили всем, что запутались, и было
это очень, кстати, убедительно.