Speaking In Tongues
Лавка Языков

Анна Глазова

«Аэропланы в Брешии» Франца Кафки и Гая Давенпорта:
столетие технического прогресса





Аэропланы в Брешии -- так назывался первый опубликованный текст Франца Кафки, так же, как и первый рассказ, с которого началась примерно шестьюдесятью годами позже писательская деятельность Гая Давенпорта. Рассказ Давенпорта опирается частью на фельетон Кафки, частью на биографию Макса Брода, а его персонажи -- сам Кафка, Отто и Макс Брод, Виттгенштейн, Д'Аннунцио, Пуччини. Это свойственно всем текстам Давенпорта: он пишет о местах и временах, в которых он никогда не был, и изучать и восхищаться которыми он может только издалека, как совершенно посторонний:


Его фиктивная реальность исходит не только из действительных событий, но и из континуума возможных вариантов развития хода событий в определённый исторический момент -- так, как эти варианты видятся из настоящего. Пример из Аэропланов пояснит, что имеется в виду: Виттгенштейна не было на описываемом зрелище в северной Италии, но он мог бы там быть -- эта фантазия вкладывается и во временной отрезок, и в круг интересов Виттгенштейна. Целью Давенпорта было предоставить Кафке (оказавшему такое большое влияние на литературу ХХ века) и Виттгенштейну (то же самое -- в философии) возможность почти встретиться:




Давенпорт конструирует дифференциальное, сжатое измерение, в котором площадь непересечения Кафки с Виттгенштейном сокращается до ширины лётного поля. Свою технику он описывает следующим образом: «Я председательствовал в рассказе, как игривый кальвинистский Бог, которому известно, что случится в грядущие годы. […] О всех моих involucra (3) можно сказать, что я надеюсь, в них содержится смысл, но я в этом не убеждён. Я доверяю образу; моё дело -- пришпилить его к бумаге (4) Оставляя в стороне упоминание божественной сущности -- что он понимает под тем, что должно случиться в «грядущие годы»? Что составляет эссенцию времени от начала века Кафки до нашей смены тысячелетия для профессора сравнительной литературы, переводчика с древнегреческого и автора многочисленных эссе на тему литературы и изобразительного искусства?
Первый абзац Аэропланов полон летящих объектов; другой рассказ из того же сборника, Татлин!, начинается похожим образом с описания летательных машин, китайских драконов, икаровых крыльев и прочего. Между этими рассказами есть ещё одно сходство: Татлин построил странный Летатлин; Кафка посещает первое в истории лётное шоу, рассматривает архаичные самолёты и восхищается пионерами воздухоплавания. Самолёты же -- тот сорт машин, который, наверное, лучше всего символизирует преодоление природы человеком: вечная человеческая мечта о подъёме в воздух, дедалов крылатый миф совершился, чертёж Да Винчи улучшили и построили. Начинается время, в котором мифы, эти остолбеневшие человеческие сны, прячутся, испуганные машинами. В воздухе носится настроение «последнего дня человечества» (Крауз), «Затмения Бога» (Верфель), «сумерок богов» (Ницше), мир секуляризуется, душа обретает психоаналитическую, а не божественную сущность; обиженные боги покидают мир (по мнению Ницше -- на тот свет), который остаётся полон тоски по ним, утерянным. Какова позиция Кафки к духу его времени? Хайнц Политцер пишет:




Из этого угла зрения Кафка, «создатель», кажется, решил проблему безбожного мира самым близколежащим способом: взяв на себя роль бога, действовать универсально. И в произведениях Кафки можно найти подобный «крайний случай» с такими же универсальными способностями, а именно -- старого коменданта из В исправительной колонии:




Это -- убойная машина, которая так или иначе умеет летать (пике), и заботится о жизни (творение) и смерти. Если растянуть метафору старого коменданта и машины на весь богом оставленный мир, получится приблизительно следующее: Бог покидает мир, и нам, в нашем технологическом веке, остаётся машина для исполнения его заветов. Часть кафкиной машины, предназначенная для образцов надписи называется «народным обозначением» «рисовальщик». В приведенной выше цитате путешественник спрашивает офицера, был ли старый комендант всем, в том числе -- рисовальщиком (для сравнения -- моисеевы скрижали бог начертал собственноручно). И теперь машина, аппарат с надписями, вступает на божественное место. В этом контексте не лишней представляется цитата из Давенпорта: «Вишнёвый цвет, лирически белый и настолько прекрасный знак, насколько природа может подать, должно рассматривать и как тысячу новых деревьев in potentia, как возможное ветвление дерева логоса, машины (на языке нашего настоящего), которая производит углеводы из солнечного света и атомов.» (7) Вопрос только в том, насколько долго человек сможет управлять этой машиной -- ведь убойная машина старого коменданта разваливается за неимением запчастей.
Обращает на себя внимание интерес к технике, к технологии, развивающийся во время жизни Кафки в изобразительном искусстве. Ханс Арп, руководствуясь теорией Chance (8) Тристана Тцары, резал бумагу на куски при помощи гильотины, давал им пикировать на пол и называл получающиеся формы «квадратами, упорядоченными законом случая». Один из кафкиных афоризмов звучит так: «Вера -- как топор гильотины, так тяжёл, так лёгок.» В обоих случаях центральный момент -- гильотина, которая вместе с liberte превратилась в ключевое слово, связываемое с французской революцией. Доктор Гильотен, на самом деле, имел добрые намерения: его сооружение должно было избавить осуждённого от мук. Тем не менее, было установлено, что голова, отрезанная гильотиной, живёт после этого ещё несколько минут и ощущает себя таковой -- головой без тела.
Ещё один пример: коллаж Рауля Хаусманна под названием «Татлин дома» изображает анонима (вырезанного из модного журнала), чью голову заменяет механизм. Сам механизм состоит из гигантской перьевой ручки, махового колеса и невозможного количества деталей, определить функцию которых не представляется возможным. В Беспокойстве отца семейства Кафка описывает полувещь-полусущество Отрадок:



Ближе к концу отец семейства говорит: «Напрасно спрашиваю я себя, что с ним станется. Может ли он вообще умереть? Всё, что умирает, имеет ту или иную цель, то или иное назначение, от которого оно в конце концов изнашивается; в случае Отрадока это не так,» и сожалеет: «представлять себе, что он меня ещё и переживёт, заставляет меня почти испытывать боль.» Здесь Кафка попадает в область экзистециального вопроса о природе материи: мертва ли материя или жива? Живёт ли Отрадок, свободно перемещающийся, смеющийся, не имея лёгких (это звучит, как шелест в опавшей листве -- в листьях, которые уже неживы, но ещё красивы и свежи, как цветы), и иногда разговаривающий, когда он не «нем, как дерево, из которого он кажется сделанным». Умирая, Кафка сравнил себя с цветами, стоящими у его постели -- он сказал, что похож на них: ни живой, ни мёртвый.
Несколько более развитый в человеческом направлении родственник Отрадока -- охотник Гракх из Oktavheft B. В этом «сказании» мёртвый охотник Гракх ездит по свету, потому что на том свете произошла ошибка -- он остался с неправильной стороны. Бургомистр Ривы, куда приплывает лодка с не-трупом Гракха (в тексте) и откуда Кафка с друзьями отправляется на прогулку в Брешию (в действительности), хотел убедиться наверняка: «"Вы мёртвый?" "Да," -- сказал охотник. "Как видите."» -- То, что он мёртв, должно быть заметно невооружённым глазом, при этом он остался среди живых. Можно ли из этого заключить, что среди них, живых, найдутся и другие с такой же судьбой? Если после смерти есть шанс остаться среди живущих, то слово «мёртвый» теряет своё значение. Давенпорт в Ernst Machs Max Ernst задаётся тем же вопросом: «В рамках темы технологического логоса я задаюсь вопросом […]; жива материя или мертва?» По его словам, он пытается затрагивать этот вопрос в своих текстах и объясняет:




На одну чашу весов он кладёт кажущуюся космически стерильной планетную систему (в которой скрывается обитаемая Земля), на другую -- кажущуюся живой машину. В Аэропланах присутствуют оба элемента: действие происходит в Риве, Кафка долго наблюдает за озером, за игрой света и тени и отмечает, что свет определяет окружающий мир:




Солнце, мёртвое тело, источник жизни, определяет её содержание: в Риве оно другое, не такое, как в Праге, даже если пражская обстановка описана с ссылкой в большей степени на тексты Кафки, чем на реальность. Также и Италия полна аллюзий на рассказы Кафки; всего один пример: «Плакат на стене, древней как сами Гракхи […]» (11) -- это древнее римское имя, позаимоствованное Кафкой для охотника Гракха из-за его этимологии: gracchus означает галка, по-чешски kavka. И сам Кафка в рассказе -- производная, ссылка, линк на настоящего Кафку: «Мой Татлин не Татлин,» -- говорит Давенпорт (как и Татлин Хаусманна был некто или даже нечто другое -- кострукт, «смонтированный» Хаусманном, конструкция конструктивиста).
И когда действие перемещается на лётное поле -- начинаются небольшие, но заметные искажения реальности. Кафка: «Повсюду сожалеют о том, […] что "Зодиак", знаменитый итальянский дирижабль, никак не доберётся до места.» Давенпорт: «Все задрали головы. Из ниоткуда возник дирижабль "Зодиак" и теперь величественно подплывал к главной трибуне.» Дирижабль в небе как будто с неба упал, творение «игривого Бога», примерно так же, как неземные лошади попадают в свиной хлев в Сельском враче.
В обоих рассказах зрители напряжённо следят за происходящим, Блерио выигрывает гран-при. Самое время отправляться домой, если не собираешься проделать весь путь пешком. «Нам по счастью достаётся свободный экипаж, кучер устраивается перед нами на корточках (облучка нет), и наконец снова став независимыми личностями, мы трогаемся с места,» -- Кафка. А Давенпорт:




Несмотря на то, что давенпортов Отто Брод говорит: «Следующее Wiedergeburt придёт от инженеров,» ни Кафку, ни Виттгенштейна это не радует. Виттгенштейн всё время массирует левое запястье, как будто оно болит, а Кафка даже плачет в конце, пока его вместо повозки уносит поезд, в который его усадил Давенпорт. Обе эти «независимые личности», видимо, не могли радоваться «тучной доброте мира.» Давепортову Кафке не по себе на этом празднике летательных машин, покоряющих северо-итальянское чистое небо на глазах у публики. В возрождение он не верил.









1. Из: Davenport, Guy. «Ernst Machs Max Ernst», in «The Geography of the Imagination». San Francisco: North Point Press, 1981, перевод мой.
2. Аэропланы в Брешии, перевод М. Немцова
3. оболочка, наружная мембрана
4. Ernst Machs Max Ernst, перевод мой
5. Heinz Politzer, Kafka, der Kьnstler, перевод мой
6. здесь и далее: В исправительной колонии, перевод мой
7. Ernst Machs Max Ernst, перевод мой
8. Эту теорию можно вкратце описать так: искусство должно использовать и восхвалять случай как единственный постулат творчества.
9. Беспокойство отца семейства, перевод мой
10. Ernst Machs Max Ernst, перевод мой
11. Аэропланы в Брешии, перевод М.Немцова
12. ibid.