Speaking In Tongues
Лавка Языков

Василий Геронимус

ВОЗДУХ ЗИМЫ





* * *



Синий ветер равнинный в пустой ледниковой тоске
Наступающим утром окрестности выбелил мелом.
Аккуратный словесник на аспидной школьной доске
Стародавние буквы рисует по чёрному белым.


У кириллицы робкой в тетрадях застыли века,
Сколько их у иззябшей земли остаётся в запасе,
Что нас ждёт за могилой?… не стоит гадать, а пока
Парты к Новому году старательно вымыты в классе.


Ну а где-то в холодном тумане свистит паровоз,
Тихий пригород зимний опутан дорог круговертью.
Мне бы в утреннем свете, учась геометрии роз,
Только взглядом одним хоть на миг приобщиться к бессмертью.




* * *



И в зеркале декабрьского дня
Песчаник бел, как кубик рафинада,
Но сладкого степной душе не надо,
Иная канитель зовёт меня.


И вдохновенье розовым конём
Влетело вдруг в судьбу бетонных стенок,
Но ясен трезвой горечи оттенок:
А нужно ли играть с таким огнём?


Кто разуму внимая без участья,
Внезапный свет зажёг неосторожно?
Но совершилось то, что невозможно,
И кажется я слышу голос счастья.




* * *



Голос флейты извечный звучит почему-то невнятно,
даже бывший левак в повседневной болтается тине.
Лишь мелькают во мраке отдельные светлые пятна,
Незаметные проблески сил в безотрадной картине.


За пределами города в лиственной роще, как прежде,
Иногда соловья раздаётся под солнцем разбойное пенье.
Я гуляю по улицам города в смутной надежде,
Что за будничной гарью последует вдруг воскресенье.


Возникаети в сознании правильный номер трамвая,
Ибо и одиночество станций имеет границы.
Я к обретенной точке в пространстве иду, оживая,
В крайней темени теплятся дивного света частицы.




* * *



И присыпана нежно крупой снеговою
Фонарей подмороженных жёлтая жуть.
Я напрасно о стену не бьюсь головою,
И уже ничего не хочу вернуть.


Пусть же грустные зори сознанье дразнят,
Лучше вместо того, чтоб рыдать втихомолку,
Люди мира, давайте устроим праздник,
Свежих блёсток накупим, нарядим ёлку.




* * *



Кругом Москва раскинулась просторная,
Где здания парадные теснятся,
Где голубеет Авиамоторная
И Планерная в синь зовёт подняться.


У неба на краю по вечерам
Рябины куст горит, как искра Божья.
И я иду, открытый всем ветрам,
Безвременья солдат и бездорожья.


Число цветка рисуется в уме,
Тревожит землю ранняя распутица.
И вдаль меня влечёт любовь к зиме,
Рассеянья невидимая спутница.




* * *



Отмеченные небом поневоле
В немом бреду своих черновиков,
Мы жители степные, ветры в поле,
Мы странники, мы просто пыль веков.


Достались нам печальные картинки
У жизни в беспорядочном лото.
Мы пыль, что оседает на ботинки,
Повсюду мы чужие, мы -- никто.


Мы прах земной, рассеянный по свету,
Безадресная рвань, разрыв-трава.
В огромном мире места нет поэту,
И всё-таки мелодия жива.




* * *



Я смотрю, беспокойный, в немую даль,
Что же в жизни ненастной со мною станется?
Только пара стихов от меня останется
И ещё вот это: облаков неведомая печаль.


А на юге цветут бесподобные флоксы,
Раз над ними разогнаны серые тучи,
Так что жизнь продолжается в радостной буче.
Например, у меня есть знакомые: Оксы.


Неподвижно окна лобовое стекло.
Что же будет со всеми, совсем не понятно.
Лишь роятся в тумане сумбурные пятна,
И отдельные цифры горят на далёком табло.




* * *



За окнами заснеженный пустырь,
Как эта даль невидимо чиста!
Перед глазами царственная ширь
Рассеянного белого листа.


И я застыл над ним, открывши рот,
О чём писать?.. дана судьбы канва.
О это счастье!.. От его щедрот
Я будто забываю все слова.


Так жизнь, белые раскинув крылья,
Готова иногда свести к нулю
Сознания напрасные усилья,
Лишь есть три слова: я тебя люблю.




* * *



Грустно думать подобно крыловской вороне:
Здравствуй жизнь! от света глаза сощурим,
Коротая часы, постоим на осеннем перроне,
В ожиданье конца напоследок покурим.


Только трезвый бессмертник в беде невредим,
Долго поезда нет в азиатской глуши,
Ну а как не печалиться, мы поглядим,
Будем зиму встречать, не растратив души.


Неприветливо в ночь петухи кукарекали,
И уже рассвело… Ну а наши с тобой поезда
Видно загодя тронулись и уехали
По линии в никуда.




* * *



Белым днём под солнцем декабря
В городе не жарко мыкать горе.
Слышится в случайном разговоре
Медленная поступь словаря.


Много мест в наличье у зимы.
Не тревожься, выбирай любое;
Покрывает небо голубое
Вид предновогодней кутерьмы.


Вольво, Мерседесы, Чайки, Форды
Бешено по улицам снуют.
Но зданиями чистыми встают
Из воздуха свободные аккорды.




* * *



Чистый гений блуждает в воздушной петле,
Близок к небу -- своему постоянному местожительству.
Иногда он подолгу гостит на осенней земле,
Где работает временно -- по совместительству.


И кажется, будто скитальцев живёт миллион,
На него в этом мире безумно похожих.
Но немного отсутствует всё-таки он
В привокзальной толпе непонятных прохожих.


И когда он идёт вдоль проезжей части,
Не нарушив дорожных правил своими аккордами,
Даже окна домов говорят ему «Здрасьте!»,
И проспекты кивают трамвайными умными мордами.




* * *


Тих пригород. Зима идёт как надо,
Заснеженная даль белым-бела,
И там, где дремлет рощи колоннада,
Мертвы обыкновенные дела.


В сиянии незнаемой судьбы
Дан смысл беспорядочным чертам,
И воздуха прозрачные кубы
Разбросаны свободно здесь и там.


Предместья одинокие пусты,
Ползёт состав по линиям усталым.
В обители морозной чистоты
Звенит снежинка блещущим кристаллом.




* * *



Бежать на свет от мелкой суеты,
Скитаться долго в чащах чёрно-белых.
Навеют что-то белые цветы
В вагонных снах на стёклах запотелых.


Загадочны их правильные формы,
Какая-то неведомая вязь.
Мелькают одинокие платформы,
В растерянности мимо проносясь.


Куда-то исчезают без следа
Разрозненные жизни впечатленья,
И тянутся в печали провода,
Связавши наспех адресные звенья.


Земные вёрсты пролетают мимо,
И ветер рядом носится со свистом,
Большой состав идёт неотвратимо,
Ведомый вдаль спокойным машинистом.


Надёжные кирпичные дома
Одеты в новогоднее убранство,
А я хочу на станцию Зима
В безадресное белое пространство.