Speaking In Tongues
Лавка Языков

РАЙМОНД КАРВЕР

СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР





Перевел Иван Ющенко









Возле дома стояла машина Веры, других не было, и Берт поблагодарил за это Бога. Он въехал в проезд и остановился возле пирога, который вчера уронил. Пирог по-прежнему валялся на асфальте -- перевернутая алюминиевая тарелочка в нимбе из тыквенной начинки. Первый день после Рождества.
На Рождество он приезжал навестить жену и детей. Вера его предупредила заранее. Дала полный расклад. Заявила ему, что он должен уехать к шести, потому что ее друг со своими детьми приезжает на ужин.
Они сидели в гостиной и сосредоточенно разворачивали подарки, которые привез Берт. Открывали его пакеты, а другие, обернутые праздничной бумагой, стопкой лежали под елкой, дожидаясь шести часов.
Он смотрел, как дети открывают свои подарки, а Вера пока развязывала ленточку на своем. Стянула бумагу, открыла крышку коробки и вытащила кашмировую кофту.
-- Как мило, -- сказала она. -- Спасибо, Берт.
-- Примерь, -- сказала дочь.
-- Надень, -- сказал сын.
Берт поглядел на сына с благодарностью за то, что тот его поддержал.
Она примерила. Ушла в спальню и вышла в кофте.
-- Как мило, -- сказала она.
-- На тебе мило, -- произнес Берт и почувствовал, как сдавило в груди.
Потом открыл свои подарки. От Веры -- подарочный чек в мужской универмаг Сондхайма. От дочери -- набор из расчески и массажной щетки. От сына -- шариковая ручка.




Вера принесла содовой, они немного поболтали. Но в основном -- смотрели на елку. Потом дочь встала и начала накрывать к ужину, а сын ушел к себе.
Берту же не хотелось вставать. Ему нравилось сидеть у камина, со стаканом в руке, в собственном доме, у себя дома.
Вера ушла на кухню.
Время от времени появлялась дочь и ставила что-нибудь на стол. Берт глядел на нее. Смотрел, как вкладывает сложенные льняные салфетки в бокалы для вина. Как ставит тонкую вазу в центр стола. Как вкладывает в нее цветок, осторожно-преосторожно.
Поленце из воска и прессованных опилок горело в камине. Коробка с пятью такими же стояла перед очагом. Он поднялся с дивана и положил их все в огонь. Посмотрел, как запылали. Потом направился к задней двери. По пути увидел на буфете шеренгу пирогов. Взял, сложив стопкой, все шесть -- по одному за каждый десяток ее измен.
На проезде впотьмах он выронил один, пока возился с дверью.
Передняя дверь теперь постоянно была закрыта -- после того, как в замке сломался ключ. Он обогнул дом. На задней двери висел рождественский веночек. Берт постучал в стекло.
Вера была в купальном халате. Увидев его, она вздрогнула. Чуть приоткрыла дверь.
Берт произнес:
-- Я хочу извиниться за вчерашнее. И перед детьми тоже.
-- Их нет дома. -- Она стояла на пороге, а Берт -- во дворике, возле куста филодендрона. Он снял какую-то ниточку с рукава.
Она сказала:
-- У меня нет больше сил терпеть. Ты пытался спалить дом.
-- Не пытался.
-- Пытался. Мы здесь все свидетели.
Он ответил:
-- Можно, я войду, и мы об этом поговорим?
Вера запахнула халат на горле и отступила.
Он зашел.
-- Мне где-то через час надо идти.
Осмотрелся. Мигала елка. В углу дивана лежала стопка цветных бумажных салфеток и блестящие коробки. На блюде в центре стола грмоздился остов индейки. Жесткие объедки на ложе из петрушки. Как в жутком гнезде. Зола горкой лежала в камине. Там же валялись пустые банки из-под газировки «Шаста». След копоти подымался по кирпичам до самой каминной полки: дерево, за которым след прерывался, обгорело до черноты.
Он повернулся и пошел обратно на кухню. Спросил:
-- Во сколько вчера ушел твой друг?
-- Если ты опять за старое -- можешь уходить сразу, -- ответила она.
Он выдвинул табуретку и сел за кухонный стол, прямо перед большой пепельницей. Закрыл глаза и снова открыл. Отодвинул занавеску и выглянул на задний двор. Увидел перевернутый велосипед без переднего колеса. Увидел полоску травы вдоль декоративного штакетника.
Вера набирала воду в кастрюлю.
-- Ты помнишь День Благодарения? -- спросила она. -- Я тогда сказала, что это последний праздник, который ты нам портишь. Есть яичницу с беконом вместо индейки в десять вечера!..
-- Я знаю, -- произнес он. -- Я же сказал, извини.
-- Что мне твои извинения?
Сигнальный огонек опять не работал. Она стояла у плиты, пытаясь зажечь газ под кастрюлькой.
-- Не обожгись, -- сказал он. -- Осторожно, а то загоришься.
Он представил, как загорается ее халат, он выпрыгивает из-за стола, швыряет ее на пол и перекатывает до самой гостиной, где накрывает ее своим телом! Или лучше сбегать в спальню за одеялом?
-- Вера?
Она взглянула на него.
-- У тебя есть что-нибудь выпить? Я бы сегодня не отказался.
-- Там немного водки в морозилке.
-- С каких пор ты держишь водку в морозилке?
-- Не спрашивай.
-- Ладно, -- ответил он. -- Не буду.
Он достал водку и плеснул немного в чашку, которую нашел на стойке.
Она спросила:
-- Ты что, вот так и будешь пить из чашки? -- Потом добавила: -- Господи, Берт. О чем ты, в конце концов хотел поговорить? Я же тебе сказала -- мне нужно кое-куда. У меня занятия по флейте в час.
-- Все еще занимаешься флейтой?
-- Я же только что сказала. В чем дело? Выкладывай, что там у тебя, и мне надо собираться.
-- Я хотел извиниться.
-- Уже говорил, -- ответила она.
Он сказал:
-- У тебя сок есть какой-нибудь, я бы водку разбавил.
Она открыла холодильник, попереставляла что-то.
-- Вот яблочно-брусничный.
-- Сойдет.
-- Я пошла в ванную, -- произнесла она.
Он выпил чашку сока с водкой. Подкурил сигарету и кинул спичку в большую пепельницу, которая всегда стояла на кухонном столе. Исследовал лежавшие в ней окурки. Некоторые -- от сигарет, которые курила Вера. А некоторые -- нет. Некоторые даже были лавандового цвета. Он встал и вытряхнул их под раковину.
Пепельница, вообще-то, была не пепельницей. Большое керамическое блюдо, которое они купили у бородатого гончара на рынке в Санта-Кларе. Он сполоснул блюдо и вытер его. Снова поставил на стол. А потом затушил в него сигарету.
Вода на плите забулькала. Как раз, когда зазвонил телефон.
Он услышал, как открылась дверь ванной, и Вера крикнула ему через гостиную:
-- Ответь! Я как раз собиралась залезть под душ.
Кухонный телефон стоял в углу на стойке, за сковородой. Он отодвинул сковороду и снял трубку.
-- Чарли там? -- спросили в трубке.
-- Нет, -- ответил Берт.
-- О'кей, -- сказали в трубке.
Пока он готовил кофе, телефон зазвонил снова.
-- Чарли?
-- Нет его, -- сказал Берт.
На этот раз он не стал класть трубку на рычаг.




Вера вернулась на кухню в джинсах и свитере, расчесывая на ходу волосы.
Он насыпал растворимого кофе в чашки с кипятком и капнул в свою немного водки. Перенес чашки на стол.
Она взяла трубку, послушала. Спросила:
-- В чем дело? Кто звонил?
-- Никто, -- ответил он. -- Кто курил цветные сигареты?
-- Я.
-- Я и не знал.
-- Вот, курю.
Она села напротив и выпила свой кофе. Они покурили, стряхивая пепел в блюдо.
Были вещи, которые он хотел сказать, горькие вещи, утешительные, разные.
-- Я выкириваю по три пачки в день, -- сказала Вера. -- Если ты и впрямь хочешь знать, что тут творится.
-- Господи Боже, -- произнес Берт.
Вера кивнула.
-- Не затем я сюда пришел, чтобы это услышать, -- сказал он.
-- А что ты пришел здесь услышать? Что ты дом спалил?
-- Вера, -- произнес он. -- Рождество на дворе. Вот почему я пришел.
-- Вчера было Рождество, -- сказала она. -- Рождество приходит и уходит, -- сказала она. -- Глаза б мои его больше не видели.
-- А я что? -- сказал он. -- Думаешь, жду не дождусь праздников?




Снова зазвонил телефон. Берт снял трубку.
-- Кто-то спрашивает Чарли, -- сказал он.
-- Что?
-- Чарли, -- повторил Берт.
Вера взяла телефон. Разговаривая, она отвернулась от Берта. Потом повернулась к нему и сказала:
-- Я буду разговаривать из спальни. Так что, пожалуйста, положи трубку, когда я там возьму. Я услышу, так что положи, когда я скажу.
Он взял трубку. Вера вышла. Он держал трубку возле уха и слушал. Ничего не слышно. Потом откашлялся мужчина. Потом Вера взяла другой телефон. Крикнула:
-- О'кей, Берт! Я взяла трубку, Берт.
Он положил трубку и постоял, глядя на нее. Открыл ящик со столовым серебром, пошурудил там. Открыл другой. Заглянул в мойку. Сходил в столовую, вернулся с ножом. Подержал его под горячей водой, пока жир не стаял. Потом вытер лезвие рукавом. Подошел к телефону, согнул провод пополам и перерезал без всяких усилий. Осмотрел концы шнура. И запихал телефон обратно за сковородку.




Пришла она. Сказала:
-- Телефон отключился. Ты что-то делал с телефоном? -- Посмотрела на аппарат. Подняла его со стойки.
-- Сукин ты сын! -- закричала она. -- Вон, вон, катись, откуда пришел! -- Она потрясла перед ним телефоном. -- Хватит! Я добьюсь от суда, чтоб тебя и близко сюда не подпускали, вот что я сделаю.
Телефон дзинькнул, когда она хрястнула им о стойку.
-- Я пойду к соседям и вызову полицию, если ты сейчас же не уберешься!
Он взял пепельницу. Он держал ее за край. Он застыл с ней, как человек, собирающийся метнуть диск.
-- Пожалуйста, не надо, -- сказала он. -- Это же наша пепельница.
Он вышел через заднюю дверь. Ему смутно представлялось, что он смог что-то доказать. Он надеялся, что сумел что-то прояснить. Главное, скоро у них будет серьезный разговор. Есть вещи, о которых нужно поговорить, важные вещи, которые нужно обсудить. Они поговорят снова. Может быть, после праздников, когда все войдет в русло. Он ей скажет, что эта пепельница, черт бы ее драл, это, черт его дери, блюдо, например.




Он обошел пирог на асфальте и сел в машину. Завел мотор и дал задний ход. Было трудновато, но потом он положил пепельницу на сиденье.