Speaking In Tongues
Лавка Языков
Елена Азизян
CЕРДЦЕ ПОД КАМНЕМ
(60-70-е гг.)
* * *
Пусть это будет тайной.
Наверно, еще не пора
Прозаизм моей жизни случайной
Развеивать на кострах.
Еще не покончены счеты
С зарплатой, службой, корытом.
Заперт рояль. Утеряны ноты.
Наглухо в доме окна забиты.
* * *
Зачем пишу стихи я?
Сладка графоманов стихия...
Отделываюсь от боли
Что ли?
Пусть одиночество — страшный зверь —
Диктует список моих потерь,
Элементарнейше блаженствую —
Рифму за хвост поймала женскую,
Будто сняла вериги пудовые...
Или одела новые?
* * *
Куда ни кинь — всюду клин.
Что-то бесформенное и безобразное
Вклинилось в сердце, вклинилось в разум.
Помириться или помериться со всем разом?
* * *
Наверно, пора подводить итог
Страстей и любвей, поражений и бед.
Воспоминаний забытый стог
В поле не убран уж много лет.
* * *
Господи, Боже мой,
Что за обида?
Разве быть брошенной
Женщине стыдно?
Стыдно ли в поле
Травушке скошенной
Или лесной избушке заброшенной?..
С.К.
Ты говоришь,
Что без тебя я
Должна жить.
Ты говоришь,
Что без весла я
Должна плыть.
Ты говоришь,
Что я без хлеба
Должна есть.
Ты говоришь:
«Ничего не было!»
Я: «Все есть!»
* * *
Злобная накипь!
Была ты звездой,
Засиявшей во мраке.
Ты птицей влетела
В темницу мою.
Жила я и пела
В том птичьем раю.
Только у птицы
Короткое лето.
А мы, слава Богу,
Не знали об этом.
* * *
Прости, страстей порвалась нить
Пора опять за пряжу.
Все сучим, сучим эту нить,
Пока на стол не ляжем.
И как нам всем не надоест
Обман их сладко-горький!
А сердце, старый хищник, ест
Все жадно и без толку.
* * *
Не может дождь
Велеть траве не расти.
И солнце не может — не в его это власти.
Так и ты не можешь
Меня от себя отлучить,
Спасти от боли ненужной...
Бесплодной страсти.
* * *
Любовь! Ты радостью была,
Бездольем и ненастьем,
Страстей разгулом роковым
И умственным бесстрастьем.
Ты пела вьюгой под окном,
Стонала роженицей,
Но вспоминалась мне потом
Всегда в полете — птицей.
Любовь! Да сгинь ты сотни раз
И сотни раз воскресни,
Чтоб синей птицей пронесясь,
Влететь, как в клетку, в песню.
* * *
Снова меня, любовь, затянула ты в сладкий свой плен
Страстей, ожиданий, страданий, разлук, измен.
Я улыбаюсь отважно.
Будто бы и не важно,
Что уплыло мое счастье,
Что на дворе ненастье,
Что отпылало лето
И что моя песенка спета...
* * *
Я неопытна в любви, как в деле ратном новобранец.
Разве можно в ней быть опытным, всезнающим и мудрым?
Первоклассницей однажды пробужусь я ранним утром
И вскочу, чтобы потрогать свой блестящий новый ранец.
* * *
Неумолимо
Годов теченье.
Неутомимо
Судеб круженье.
Ни шагу назад —
Вперед, вперед!
Все ближе закат,
Все дальше восход.
Не рыпайся, сердце!
Тебе не пристало.
Юна, легкокрыла любовь...
И как ты, проклятое,
не устало
Гонять, горячить кровь?
* * *
Запри накрепко
Двери, ворота.
Кричи накрик,
Поверь, не воротишь.
А может, и лучше,
Что все изжито.
Чернее тучи —
Тучнее жито.
Хмельная сила
Ушла в колос.
А мы не верим —
Ревем в голос.
* * *
Тебе не спится, у тебя бессонница.
Сегодня очередь твоя.
Несется с гиком розовая конница
В опаловых морях.
О, утони скорей в блаженстве нежности!
Ведь только миг
Дают тебе, чтобы безбрежность
Любви постиг.
О иго страсти! Ты и не заметил
Ее вериг.
Тебе, как всем, казался светел
Тот темный лик.
* * *
Бей по сердцу молотом!
Жизнь сурова!
Заплачено золотом
За запах жаркого.
И овцы не целы,
И волки не сыты.
И бала не было.
Хоть шеи мыты.
На страсти смотришь ты
Иронически.
Целуешь руки мне
Платонически.
Меня ты любишь
Любовью брата.
И не объятья —
Миры разъяты.
* * *
Замело, мело, мело.
Все кругом белым-бело.
Может быть, бело от снега.
Может быть, бело от боли.
Заволакивает небо.
Обволакивает волю.
Завыванью ветра вторя,
Души слабые стенают.
Нет исхода им от горя.
Всюду — снежная стена.
Замело, мело, мело.
Все кругом белым-бело...
Где ты?
Выведи, вожатый!
Сердце страхом диким сжато.
* * *
Отчизна! Странная любовь...
Какая ты заботница...
Равно ль ты любишь всех сынов
И всех своих работниц?
Хоть для судилища богов
Сие не так уж важно,
Неразделенная любовь
Печальней и отважней.
Ты вместо хлеба и тепла
Порой совала камни.
Суровой мачехой была,
Хоть матерью слыла мне.
Ну, а порой всех матерей
Щедрее на дары:
Леса твои, поля твои,
Стихии и порывы...
Приговорив меня к себе
Навеки и пожизненно,
Любви моей не просишь ты,
А требуешь всей жизни.
(1967 г.)
* * *
Коль смогу, опять настрою
Неусталую струну
И в поэзии уеду
Неусталую страну.
Пусть дневная кутерьма,
Повседневная тюрьма,
Душу тянет вниз,
Ты, тело опустелое,
Рванись!
Если силы не иссякли,
Плачь, хоть накрик,
Потому что этот стон,
Этот плач
Радостней тоски осенней
Ваших будничных удач.
(1967 г.)
В. М.
Быть может, побывав на грани бытия,
Ты начинаешь чувствовать иначе.
На высоте остались только ты и я,
И сердце можно в руки взять, как мячик,
И каждую травинку приласкать,
И улыбнуться нежно каждой луже...
Признанье здесь, стыдясь, бежало б вспять,
Страшась назойливым быть и ненужным.
Здесь фальшь была б видна, как камешки в ручье,
Как хоровод пылинок
В солнечном луче.
Глаза в глаза. Рука в твоей руке.
Вниз не гляжу. Мир тает вдалеке.
Здесь наверху в кольце твоих лучей
Бесстрашна я, как мартовский ручей.
(1977 г.)
* * *
Безмолвно растет трава...
Наверное, она права,
Сдержав родовые стоны.
Так королева достойно
Рождает наследника-сына.
Так в цирке, когда трюкач
Над бездной повис, ловкач,
И замер оркестр в страхе,
И сердце, как будто на плахе...
Какое мне дело до трав,
Ведь ветер был тоже прав,
Шумя и витийствуя бурно.
Молчит гробовая урна,
А мельница Дон-Кихота
Скрипит в неустанной работе.
И д'Артаньян со шпагой
Безумной полон отвагой.
Гремит соловьиная песня,
И нет этой песни чудесней.
И рвется из сердца признанье —
Такое уж наказанье!
(1977 г.)
* * *
Все, что я пишу, наверно,
Кто-то (и лучше) написал до меня.
Но такая же в сердце моем каверна,
Как у вас, дорогая родня.
Пушкин, Есенин, Лермонтов, Фет,
Борис Пастернак,
Много у нас с вами было Атак.
С Анной Ахматовой
Нас прохватывала
Страсть-блаженство
Совсем не женская.
О Марина, Марина!
Ты ведь тоже себя дарила-
Раздаривала, не затоваривала...
Александр Александрович Блок!
Мы с вами — с одной планеты.
Только жаль, что я — есть,
А Вас — нету...
Ну что ж! Каждый жил как мог.
Один искал Прекрасную Даму,
А другая (Я) была просто мамой,
Хотя, впрочем, это совсем не просто
Быть матерью двух беспокойных подростков.
Всех ближе судьбой мне Вильмор Марселина —
На кухне, по детской стихи рассорила.
Ты боль свою превращала в алмазы...
Была ли ты счастлива?
Нет, ни разу.
Жила и любила, писала стихи,
Никогда не считала чужие грехи...
Согнулась спина
От тяжкой работы,
А мир и не знал,
Что ты и кто ты.
В блаженстве страстей,
В беспамятстве бед
Никогда ты не думала,
Что ты поэт...
* * *
Мы познали друг друга.
Не бойся, мой друг, этой фразы.
Мы познали друг друга,
Но только, конечно, не сразу.
Мы стремились друг к другу,
Как потоки и реки
К морю синему,
Как человек к человеку.
Наши воды смешались, слились,
Опрокинув все шлюзы.
И неясно, где ты и где я
В этом буйном союзе.
Мы открыли друг друга.
И было открытие мудрым.
И простым, словно хлеб.
Чистым, будто весеннее утро.
Вот бы здесь и остаться -
На самых началах познанья,
Не теряли б тогда
Мы от боли сердечной сознанья.
Затеряться бы где-нибудь в детстве,
В шалаше том еловом,
И твердить бы всю жизнь аксиомой
Единственно верное слово,
То, которого мы не сказали когда-то друг другу,
Обрекая себя на жестокую зимнюю вьюгу...
* * *
К черту всех диалектиков!
Только в любви — постиженье.
Мы познали друг друга,
Как сорок Ньютонов — движенье.
По прямой ли летим,
Иль летим мы с тобой по параболе,
И вернется ль на землю
Наш быстроходный корабль
Мы не знаем. Нам знать не дано.
Мы летим в темь и глушь. Все равно...
* * *
Запрограммировав заранее
Все учащенья пульса,
Горим мы ровно, не сгорая,
Пока не выйдет дурь вся.
Как скучно точно знать диагноз,
Застраховав эмоции,
Себя мы только водим за нос,
Включив рассудок — лоцмана.
Но лишь рассудка свергнем иго,
Страстей мы впустим свору,
Застыв над бездной в страхе диком,
Клянем лихую пору
И терпим кораблекрушенье,
Хотя оно незримо.
Что ж, говорят, любовь — внушенье.
Скорее мимо, мимо...
* * *
Нет горше повинности,
Чем любить без взаимности.
Какое сиротство —
Любить и безмолвствовать.
Глаза отводить,
Удерживать губы,
Нежное сердце
В кулак, грубо.
Одето тело
В панцирь дружбы.
Даны пределы
Любви недужной.
* * *
Ревность слепая —
Страшная сила.
Острой косой
Меня ты скосила.
Оцепенело, окаменело
Все, что вчера трепетало и пело.
Хоть знаем точно
Развязку драмы,
Но вечно дочки
Не слушают маму.
Давно известно —
Конец печален.
Все ж интересно,
Куда причалим?
Даром ли Божьим
Или судьбою —
В чем-то мы схожи,
Милый, с тобою.
Только на йоту
Несовпаденье
Наших программ,
Но оттого-то
Мы и расходимся
По домам.
Ты уезжаешь —
Я приезжаю.
Разводишься ты —
Я детей рожаю.
Я влюблена —
Ты смотришь вкось.
Я холодна —
Ты не можешь врозь.
Что бы тебе или мне догадаться
Где-то немного, чуть-чуть задержаться,
Остановить бы
Шальное мгновенье
И отменить бы
Несовпаденье.
* * *
Бьет ключом вокруг такая мертвечина,
А не жизнь, а жизнь течет по тайным,
Неизвестным никому каналам,
Прорываясь изредка величьем,
Красотой иль песней, взрывом чувств,
Гениальностью, пророчеством, безумьем...
Погружаясь в жизнь, как в непробудный
Тяжкий сон, мы и не замечаем,
Как становимся мы пешками, и кто-то
Движет нами, на потеху, видно,
Ведь давно запрограммированы судьбы,
Даже столь нелепые, как наши.
Ничего уж под луной не ново.
Все слова уж сказаны стократно.
Только боль сердец неповторима,
К ней нельзя привыкнуть, притерпеться.
С новой силой каждый раз по сердцу
Ударяет ревность и разлука,
Ненависть, неискренность и ложь.
* * *
Если ты ручей,
Обернусь я речкой.
Обернусь травой,
Если ты овечка.
Прудом обернусь,
Если ты карась,
Только бы меня любил ты,
Как любил вчерась.
(1965 г.)
* * *
Гроза...
Будто залп
Орудийный
Ворвался в библиотеку,
И научные, тихие люди
Вздрогнули, на минуту очнулись,
Глотнули озона и —
Перевернули страницы.
* * *
И стало вдруг очень тихо на свете...
И мы снова, как дети,
Горы, море и всю эту округу
Дарим друг другу.
Подари ты мне лунную эту дорогу,
Алмазную россыпь звезд,
Горькой крымской полыни немного
И светлых камешков горсть.
Эти звезды так близко,
Эти звезды так низко.
А горы совсем как ручные,
И в уши вливаются звуки ночные,
И тело все наливается звоном,
Поет и смеется
Каждой клеткой влюбленной.
Так жили мы просто.
Так жили мы мудро.
И песнею начиналось утро,
И все затихало к ночи,
У которой свои полномочья...
Но ведь кто-то считал эту ночь тоскливой,
А моря шум неотвязным,
И нашу саклю счастливую
Бесформенной и безобразной...
(1966 г.)
* * *
Где у человека
Находится нос?
Дурацкий вопрос.
Посредине, конечно.
Да, посредине,
Если он — труп.
У трупов носы правильные.
А если он живой?
Вот у человека раздуваются ноздри от гнева,
Вот он сморщился от умиления, наклонившись к ребенку.
В общем и целом
Нос, конечно, остался посредине
Но — только в общем и целом,
А в частности — он
Весьма эксцентричен.
А брови!
Вчера один критик-любитель
Отставной моряк
Рассвирепел,
Увидев на выставке
Портрет старика
С несимметричными бровями.
И при этом брови у него самого
Вздернулись,
Как весла у плохого гребца,
Вразброд,
И опустились так же неровно.
Я, смеясь, указала ему на это,
На что он мне ответил:
«Но я ж — не позировал!»
Да, если бы ты позировал,
Старый морской волк,
Ты придал бы своему лицу
Соответствующее выражение,
Привел бы в симметричный порядок,
Как крейсер перед парадом,
Свое лицо, брови, глаза и руки,
И нос укрепил бы неподвижно
В самом центре лица.
Все было бы в полном порядке,
Как у трупа.
Но подумай, ведь самое несимметричное,
Что есть в человеческом организме,
Сердце,
Пустило корни
И в твоем теле
Не совсем посредине,
А где-то в левом боку.
Это оно,
Асимметричнейшее,
Постоянная причина
Всех наших диссонансов
И асимметричных изменений души и тела.
Это оно диктует
Психологические алогизмы,
Когда человек,
Любя, бежит от любви,
Равнодушный, обнимает смелее,
Желая добра людям,
Ожесточает их души.
Ты скажешь, конечно,
Что все это декадентство
И тебе не свойственно.
Врешь. В тебе это есть,
Как и во всех людях.
И доказательство этого
Твое «Я ж не позировал» .
Ведь где-то в глубине подсознания
Ты стыдишься своих волосатых рук
И неровно расползшейся лысины.
Потому что все и вся
В этом негармоничном мире
Тайно
И открыто.
Наивно по-детски
И по-старчески мудро
Стремятся к гармонии.
* * *
Сердце под камнем...
Странно, не бьется,
Странно, не любит,
Хотя с перебоями —
Вот уже, кажется, остановилось
И снова забилось
Неуверенно, робко и виновато,
А тело
Как из ваты...
А ведь совсем недавно
Оно звенело, и пело, и радостно вздрагивало
От каждого удара сердца.
А теперь оно — как здание
С затемненными, зашторенными окнами,
(Как во время войны),
Свет только изнутри...
И мне мучительно стыдно,
Что не могу по-другому:
Гореть всеми окнами,
Открыв все ставни,
Выставив двойные рамы.
Гимн Однообразию
Однообразнейшее разнообразие
Окружает меня:
То попадаю из грязи в князи я,
То в полымя из огня.
Как утомительно разнообразие
Жадности, злобы и скверности
И упоительно однообразие
Твоей неизменной нежности!
Очень хочется
Однообразного,
Такого, как хлеб и вода,
Сверхтаинственного,
Прекрасного,
Твоего неизменного «да»!
* * *
Ты — ничей:
Не ее и не мой.
Как ручей,
Мутный ручей,
Что порожден весной.
Из него — не напиться:
Мутна водица.
Никого не поит, не питает
И, побурлив, испаряется, исчезает.
* * *
Почему-то, когда я вспоминаю
Любивших меня, я вижу
Не тела, не руки, не губы,
А глаза около моих глаз,
Пристальный, вбирающий меня до дна
Взгляд,
Завораживающая заводь.
Хочется нырнуть,
Только очень страшно,
Потому что чувствую
Страстное желание этой бездны
Поглотить,
Утопить меня в себе,
Чтобы даже после
Не всплыло тело.
* * *
Я люблю тебя так нежно,
Безысходно и ревниво,
Говорю ж с тобой небрежно,
С равнодушием ленивым
Про политику, про маму,
Что-де одолели зубы,
А в виске стучит упрямо:
«Почему же он не любит?»
* * *
Ты меня не прощаешь,
И своим непрощеньем
Каждый раз удивляешь:
Как? Любил — и кончено?
Любил — и прошло?
И мое удивленье
Для тебя — оправданье.
Тебе немного смешно
И очень грустно:
Любил — и баста.
Любил — и пусто.
* * *
К сожалению,
К сожалению,
Ничего не будет,
Не сбудется.
Никому не прибавится
И ни от кого не убудет.
К сожалению (зря я кусала подушку),
Ты оставлен ею на улице
И так редки встречи...
К сожалению, к сожалению,
Мы расстанемся в этот вечер.
Руку пожмем друг дружке.
Все движения, касания
Краткие, точные.
К сожалению, к сожалению,
Любовь наша так прочно кончена.
* * *
Ты меня уважаешь —
До дверей провожаешь,
Руку жмешь осторожно
И обнять — невозможно.
(Как будто дотрагиваешься
до электрических проводов с
испорченной изоляцией).
Вот сейчас надо отдернуть руку.
Иначе — ударит током.
Отдернул.
Слава Богу, обошлось.
И пожатье мужское,
Уважительно-нежное,
Осторожно-небрежное
И чуть-чуть деловое...
За тобой дверь закрою
И тихонько завою.
* * *
Запри накрепко
Двери, ворота.
Кричи накрик,
Поверь, не воротишь.
А может, и лучше,
Что все изжито,
Чернее тучи —
Тучнее жито.
Хмельная сила
Ушла в колос,
А мы — не верим.
Ревем в голос...
* * *
К черту небесную мудрость, гармонию!
К черту телесную гегемонию!
Да здравствует случай, божественный случай!
Вольем вино в пустые меха,
Посадим розы в навозные кучи
И азбуке будем учить по бессмертным стихам!
* * *
Вы очень нежные
В белоснежных воротничках,
Вам очень хочется
Ветра снежного
И счастья — краткого и мятежного,
Чтоб все соседи сказали: «Ах!
Какая смелая, какая сильная,
Она сгорела... Ее скосили...»
А мне вот, скошенной,
Порою хочется
Быть с нежной кожицей,
Плечами ежиться,
Быть нежной-нежной
В белоснежных воротничках,
Мечтать о грешном и мятежном,
Чтоб все соседи сказали: «Ах!»
* * *
Не надо, уже не надо
Любви, песен, страсти.
Не надо, моя отрада,
Не распогодишь ненастья.
Туча исчерна-синяя
В небе над морем стала.
Невыносимо.
Больше не в силах я
Ждать парусов алых.
Видишь вдали на темном небе
Крови алой пятно...
Был мой корабль, или не был —
Теперь уже все равно.
* * *
Научи меня
Искусству не ждать,
Искусству не жить,
Не влюбляться,
Не растрачиваться,
Не отдаваться,
Искусству не верить каждому слову
И быть к потерям всегда готовой.
Научи забвения
Труднейшему искусству,
Научи презрению,
Чтоб без Бога не было пусто.
Научи меня
Соразмерности чувства
И безмерности долга,
И самому удивительному твоему искусству -
Любить безнадежно и долго.
* * *
Ты убегаешь от меня,
Как человек от ветра снежного.
От рук моих, от глаз моих,
От слова нежного.
Ты убегаешь от меня,
Как волна от берега,
Как солнце от ночи,
Как трава от росы,
А может быть, очень
Нужно, чтобы всегда были вместе
На белом свете:
Трава и роса,
Берег и море,
Человек и ветер.
* * *
Неужели уже наступила трезвость,
И не холод осенний, отчаянный,
А жестокий и ясный мороз.
Завязала беду в узелок — отрезала.
И никаких вам иллюзий нечаянных,
Неожиданных слез.
И могу повелеть я себе не влюбиться,
Не обожать, не молиться,
И снесу одиночества
Вериги пудовые,
Не струшу,
Не воздам тебе, мертвому,
Почести новые.
Заложив бессмертную душу,
И уже вырываюсь
Из пут повседневных
Не для тайный свиданий и робких грехов,
А скитаюсь по пыльным читальням
В поисках истин
Банальных и неизменных
В пене стихов.
* * *
Неужели уже наступила
Проклятая трезвость?
Сердце, повремени...
* * *
Тот гром, что я услышала,
И те молнии, что меня опалили,
Были невидимы и неслышимы.
Удалось даже скрыть от всех
Дым моих пепелищ...
(1965 г.)
* * *
Опоздала, опоздала,
За рукав не удержала,
У ворот не догнала,
Трое суток не ждала...
(1965 г.)
К.М.
«Ты свистни, тебя не заставлю я ждать...»
Р. Бернс
Ты б свистнул, тебя не заставила б ждать,
Я очень легка на сборы.
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Со мною — сынок мой веселый
С попкой, созданной для шлепков,
Толстый и непослушный,
Он-то, конечно, всегда готов
Улететь, как шарик воздушный.
Да только никто не свистит,
А время летит, летит...
(1965 г.)
* * *
«Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь.»
А. Блок
Белый дом у синего моря,
Куча детишек, играющих с солнцем и морем,
И любовь мужчины и женщины.
Наверное, все это счастье?
* * *
Отчизна — плата за любовь...
Не правда ли, немало!
Тяжелая, хмельная кровь
Вскипает пеной алой...
За все тебя благодарю —
За нежность, слезы, счастье,
За всех, рожденных мной сынов,
За всех, зачатых в страсти,
За наш счастливый белый дом,
Наш остров в океане,
Он служит верным маяком,
Блуждающим в тумане...
* * *
Отчизна — плата за любовь,
И не переиграешь...
Кукушкой, что ль, своих сынов
По свету раскидаешь
И под березки приползешь —
Не сдохнуть б на чужбине.
Последний вздох твой — не солжешь —
Об африканце-сыне...
* * *
Мещанских драм я не терплю.
Убила — разлюбила.
Не бойтесь. Я не оскорблю
Ваш взор слезой унылой.
Любители трагических
Концов, скажите, где еще
Средь будней прозаических
Такое будет зрелище?
Не будет боль моя тупей
От ваших толкований,
«Разумных» разрешений
Судьбы моей, судьбы твоей
Космических смещений.
Пусть сердце насмерть истомит
Любовь, страданье, горе,
Хотя, наверно, это миф —
Наш белый дом у моря...
* * *
Отчизна — плата за любовь...
Проклятая уродина!
Зачем мою ты студишь кровь,
Кромсаешь сердце, родина?
В плену у счастья задурю
И смертно затоскую,
Прости, родной, благодарю,
Но не хочу другую...
(1965-1966 гг.)
* * *
Ты помнишь ворох мокрых роз,
Которые ты мне принес,
В портфель запрятав чудо?
Тебя с тем ворохом цветов
Наверно, не забуду.
Меня засыпать был готов
Ты с головы до пяток...
На воске памяти моей
Нетленен отпечаток.
Зимние стихи
Потрясающе жутки
Эти зимние шутки,
Эти шутки всерьез.
Расставанья без встречи
И усталые плечи
Не расправить без слез.
Без конца снегопады —
Дети очень им рады...
И весна лишь во сне...
Добывание пищи,
А кругом холодище,
А кругом мокрый снег.
* * *
«Он сердцем милый был невежда.»
А. Пушкин
Все было: шумные друзья,
Весенние признанья,
И ожиданье до утра,
И бурные страданья,
И угловатость робких рук,
Нелепые одежды,
Избыточность сердечных мук,
Ведь сердцем мы — невежды.
Неясности весенний дым
Рассеян в небе мглистом.
Все стало ломким и сухим,
Но твердым, белым, чистым.
Определен и друг и враг
И ясен взор усталый,
А также ясно, что пора
Довольствоваться малым.
Есть в марте запах огурца
И чахленькой мимозы.
Все это веселит сердца
Не хуже майской розы.
Ты помнишь ворох мокрых роз,
Которые ты мне принес,
В портфель запрятав чудо...
Тебя с тем ворохом цветов
Наверно, не забуду.
Меня засыпать был готов
Ты с головы до пяток...
На воске памяти моей
Нетленен отпечаток.
(20 января 1982 г.)