Speaking In Tongues
Лавка Языков

 Константин Дмитриенко

Метафизическая Река Heliotis Sp.

 
 
…will you find your lost dead among them?
E. Pound
 
 

I
 
 
Мы стали как люди.
Совсем как люди.
Заполнены воздухом,
закованы в воздух,
пыльный и спертый,
по слюдяному мутный,
среди нафталина белесых зерен,
всходов не давших, –
мы стали как люди,
экскурсией скучной
идущих шаг в шаг,
взглядом скользящих,
совсем как те люди
шепчущие о нас.
Застыли
над нами, как льдины
серые льдины:
стекло и еще раз стекло
за которым
мир кажется плоским,
еще одним залом, –
подобием зоомузея.
 
 
Мы уши, пустые уши.
Известковые завитки.
Дырочки в перламутре, которым нет дела
до серег и клипсов.
Звуки блуждают
ближе и глубже.
В нас.
В нас теряются
смысл и вера,
волны и жемчуг.
Все потерялось.
Мы – уши.
Пустые, оглохшие уши.
Если кто нас и запомнит, то только
подобием эха, –
далекими всплесками ветра над морем.
 
 
Мы стали как люди,
совсем как те люди,
что, высосав устрицу,
без страсти целуются,
привычно расходятся,
платят за пиво,
вино или девочек…
 
 
Бессмысленной формой,
тенью окраски,
жестом застывшим
на пол дороге и от того бесполезным
и от того бесполезным,
как гашеные марки
 
 
Мы стали
как люди…
 
 
 
 
Кого мы пугаем?
Себя ли?
Едва ли…
Кого восхищаем?
Себя ли?..
 
 
Скольжение взглядом
не возбуждает
в нас ни движения.
 
 
Скорлупки эрекции
без капли влаги
пустые и хрупкие –
мы стерильные люди,
совсем как те люди,
что между паклей под перьями,
глиной под шкурами,
костями на проволоке
откапывают стерильные звуки
в мертворожденных,
под пылью бледных ушах
Мы – в этих рядах.
 
 
Мы – будто бы.
Люди – оглохшие уши,
телам не нужные.
 
 
Мы что-то шепчем,
почти говорим,
но где наши губы?,
где наша гортань?..
 
 
 
 
Кто примет нас в жертву?
Где тот алтарь?
Где жрецы, что готовы
принять наши души?
 
 
Леди! Леди!, всегда неужто,
сатир будет гнаться
за застывшей как столб каменный,
девственницей?
 
 
Разве время не может забыть
нашу бездушность?
О том, что мы – уши пустые,
раковины забывшие о морях,..
скорлупа,
разве не может простить нам этого время?
 
 
Где алтарь
на котором мы можем
быть в жертву принесены?
 
 
Леди, Леди!
Неужто для нас
не найдется
самой малой капли
твоей вселенской любви???
 
 
Смерть зовем…
 
 
IV
 
 
тем еще временем,
вечер как горло
сухое и в трещинах
огонь от того горяч,
что ему смертельно холодно…
топка кремирует город
небо обрезав о стекла
и пепел и пепел
не наших слепых алебастровых лицах
ни тени ни тления
серая ряса
смерть провисла
среда нас слепила такими
такими застыли
сатир догоняет застывшую нимфу
ни эха влечения
обвисший пенис
вечная заполночь в часах без стрелок
застывшие цифры
как караульные мавзолея
мраморная плева
девственна на века
мы не знаем греха
в коридорах музея
пыль в древних коврах
серых шагов среда
 
 
 
 
Раковины без моллюска,
высосанные вчера, –
устрицы португальские:
запах лимона храним пока еще,
но чашка, уже, пуста.
 
 
Пуговица зрачка,
голова безо рта,
забитая пылью ноздря,
вечно падающая звезда,
в никуда.
Никогда
не заревет, вызывая тайфун маяк.
В нас пустыня.
Высосанная до скорлупы
обетованная наша среда.
 
 
Над стеклом,
множась в зеркале,
и еще одном, и еще одном и еще одном и еще одном
чучело-альбатрос,
привязанный леской к крючку,
кличет шепотом перьев,
призрака-корабля.
 
 
С потолка
сыплется времени пепел
на наши
известняковые тела.
 
 
 
 
Три бледных пантеры в коралловых кустах.
Скелет в платяном шкафу.
Леди, ты знаешь меня.
Леди, ты тянешь меня.
Ко дну?
В небо?
 
 
Голову гулкую как тамтам,
желудок и печень,
прочие ливерные кишки,
как колбасу на витрине у мясника,
вывешиваешь меня…
 
 
Или ты ищешь душу? Alas! Eloy!
 
 
Леди.
Три бледных пантеры
в твоем платяном шкафу,
чей это скелет
в коралловых кустах?
Что тебе, Леди,
неужели душу мою?
Alas!
 
 
Продана…
Если бы даже была…
Продана.
Осталось:
мясо и кости,
жилы, кожа и жир…
На корм пантерам своим
застывшим в коралловых кустах,
хочешь?..
 
 
Леди,
Не жалко,
Бери.
 
 
 
 
Может быть я все забыл?
Но,
когда приходил бред, то
в самом конце оборванной тропы:
там не было звуков,
там не было жестов,
там не было взглядов,
дыханий, касаний,
не было там
и не могли проявиться они…
может быть я все забыл
о просторах этой страны…
 
 
кукурузное поле
камешки под босой ногой
шляпа на голове
рюкзачок за спиной
красные ленточки – типа – кровь
бисерные наручники
глиняное колье
 
 
МОЖЕТ БЫТЬ Я ВСЕ ЗАБЫЛ
то, что явилось мне?..
 
 
Рот, раскрытый для смеха,
Схема движений незнакомого языка,
Тоска в пустынных глазницах,
И кто-то,
Возле левого плеча,
Чуть сзади,
Как будто бы, что-то пытается рассказать…
 
 
Может быть я все забыл?
Может быть, в самом деле, А?
 
 
Ветер высох,
в пыль превратилась кровь,
в гипсовый пепел,
изображающий ветер в складках одежд…
Дорога делает поворот.
Может быть я и это забыл?
Не было жестов, слов,
касаний и взглядов, –
последняя встреча… А дальше – откос и
протухающая река.
Мертвая раковина у губ.
Капля портвейна…
Цурюк! Zuruk?
Naturlich, ZURUK!
 
 
 
 
Вымершая
шахматная страна.
Огонек замерзает
не в силах согреть себя.
После смерти богов –
мат королю.,
два хода.
Мрамор, паркет, стена стекла.
С глаз павлиньего хвоста
в пыль не стекает слеза.
 
 
Гиганты вывернутые из каменного угля,
стучат горшками костей.
Наступает пора сбросить оковы
и рассыпаться в прах.
Шахматная игра до пяти утра.
С переменным успехом –
так, и так,.
Высосанные раковины,
уши, не понимающие языка,
окружают выстроенный оскал,
вымершего царя.
Подобно свите закрывшей глаза
но голое тело под которым – скелет…
Не поверишь, не верь, я и сам без веры…
Последняя встреча.
Леди могла бы коснуться меня,
или что-то сказать,
да хотя бы взглянуть.
Кастаньетами, или зубами дрожа,
раковины стучали свое Hare, Rex!
окаменевшему трупу царя.
Пляски вокруг памятника
глухому к движеньям, божку.
Moretures, de solutand!
 
 
 
 
Леди, Леди,
Взгляни!
Труп воды обезображен,
Леди, Леди,
В своем царстве
Разве не ты правишь?
Немы губы твои,
Поцелуем не запечатаны,
Бедра пеплом присыпаны
И голодны.
Не подняться и мне
Ни орлом, ни вороном,
Чтобы сверху взглянуть
На это царство и –
Камнем в твою пыль…
Воздух совсем не плотен.
Не использовать как костыль…
 
 
Леди, Леди
От нежности
Содрогаться я должен,
Конвульсивно кончать
И хрипеть от любви.
 
 
— Ты меня так хочешь?
— А ты?
— Да.
— Где же этот автобус
Fly Dutch,
с альбатросом на нити,
автобус маршрутный
to …hell Express?
 
 
 
 
Нет ничего здесь.
Эхом шурша,
в наших раковинах ушей,
мы приходим молиться камням,
выгнивающим пням, и
бога не находя
(в этом зале – одни чучела)
смотрим в тухлую реку.
понимаем, что лучше
язычником быть и платить ВСЕМ Богам,
чем, выбрав себе одного,
того, что нас создал,
предавать и его, и свою надежду на страсть,
в тысячный раз…
 
 
Возможно я – все. Забыл?
Было бы – хорошо, но…
 
 
Латы без веры,
святая земля без креста,
крылья без воздуха в перьях,
кожа да кости просят гвоздя,
третий рим,
владивосток – москва,
поезд №1,
оружие без мощей,
молодое вино в штопаные меха:
 
 
Легче чем облака,
готовая смерть принять жизнь.
Леди!
Ты – Слышишь – Меня
 
 
Мы – пустые горшки,
те, что боги из праха лепили.
Души проданы, даже если когда-то были…
Мы – теперь
известковые уши,
не ловящие звуков.
совсем как люди,
те люди,
что нас посещают от скуки,
люди, глазеющие в наши
перламутровые уши,
полные дыр, не ведающие о том,
что такое святых голоса…
 
 
 
 
взрывом ли шорохом крысы в пустой груди
бздением или совсем никак
визгом ли вспышкой паденьем звезды
очередь наша
нашим порожним телам
миру застывшему пришла пора
и я верую
ибо я не прав
ибо виновен я
между предательством и расплатой;
между жертвой и обвинением;
после огня, перед плетью –
КРЮК И ПЕТЛЯ
 
 
That dust, as my bloody tears,
My bloody tears as dry leaves,
On the rotten tree.
Amber and pearl is the only stone tar.
 
 
At the crossroads:
Lady, what’s your name?
Is it my Love?
Yes. You are my Death.
This world will not End.
It never ends.
 
 
между Созданием и Армагеддоном;
между Сознанием и Инстинктом;
до Пресыщения и после Жажды –
ВЕНЫ ЦЕЛУЮЩИЕ СТАЛЬ
I am praying in Dance.
This world will not End.
It never ends.
Into the center of the deaf shells,
I whisper my dance-prayer.
They pass it back to me,
They Abort to me,
My self-prayer.
This world will not End.
It never ends.
Lady.
Please me, tell me,
Am I really right?
– Go into the night my knight.
 
 
между прицеливанием и выстрелом;
между свинцом и костью;
перед желанием и после надежды –
ОСИНОВЫЙ КОЛ В МЕРТВОЕ СЕРДЦЕ
Lady, find my soul,
My lost soul.
Please take my soul.
– Come to me, my warrior,
Do you have trouble? Yes?
Come on soldier,
Let me kiss you,
Should you stay, or should you go.
 
 
между вдохом и приходом;
после любви, перед жизнью;
между действием и раскаянием –
СВЕТ НЕОЖИДАННЫХ ФАР
исчерпавшим себя…
Мы готовы!
Ёб твою мать!
Жертвенник где?, где жрецы?,
всем начхать?
Ни души, ни тела,..
Леди! О, Леди!
Дай мне пантер клыки
в коралловых мертвых кустах!
это и есть
и я глух
ибо я знаю тебя
ибо это моя вина
       великая вина
 
 
Lady, save me.
Between the desire
And orgasm…
– Falls the Religion.
 
 
между мужчиной и женщиной;
после смерти и до возрождения;
между страхом и мужеством –
УЗКОЕ ЛЕЗВИЕ
My kingdom is waiting for you.
Do you want it?
This world will not End.
It never ends.
But not here?…
Other lands are OK.
World will Never end.
 
 
– Do it my hero,
Body or soul,
Word or Idea.
 
 
– Come on my warrior.
To my nightmare kingdom.
 
 
И МИР НЕ КОНЧИТСЯ
МИР НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ
путы рву, блюю собственной кровью,
МИР НЕ КОНЧИТСЯ
НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ
здесь, в ином –
НИКОГДА
 
 
Так и будет.
МИР НИКОГДА
 
 
И да будет так.