Speaking In Tongues
Лавка Языков

Роберт Данкен

Из книги «Черновая работа II»
(1987)


Перевел Александр Уланов

 
 

СТИКС

 
 
И десятая часть Океана дана темной ночи
десятиной чистой воды под землей,
ясные ключи текут по каменному лицу,
слезы стремительные из пещер и расселин
вниз бегут, вырезают ранящие, пробуждающие дороги
                                                           в упорстве базальта,
режут, жнут глубину, входят в слои, что уложены временем,
Гайей, когда она спит —
 
 
холодная вода, черный мчащийся проблеск,
вниз — бросок, прибой, болтовня, золотой песок,
фонтан над корнями, грохочущий валунами в потоке,
журчащий в глубинах, широко сверкающий в водопадах —
 
 
и десятая часть яркого ясного Океана,
его круговоротов — туманов, дождей, пространств и листов,
                                                             надкрылий и ножен
лжет — лежит — в ядовитых глубинах, в черной воде.
 
 
Стикс — резчик пещер под нами.
Стикс — черной воды течение вниз.
 
 
Глубоко источник. В его тишине
наши слова окликают эхо.
Отзвук следует отзвуку.
Волны звучаний приходят к нам.
 
 
Мы тянем черную воду, чистую и холодную.
И свет дневной не настолько ярок,
как этот кристальный поток.
 
 
Три тысячи лет мы учим его достоинство
по Гесиоду.
                        И двадцать пять тысяч
с тех пор, как лед отдернулся от земли, и мы
вышли наверх из царства пещер,
где река под землей. Мы знаем,
что вернемся туда.
 
 
Стикс льется вниз, в источник, из ледникового своего удаленья,
из черного льда.
 
 
Пятьдесят миллионов лет — от начала того, что мы есть —
мы хорошо узнали ту глубину.
 
 
Пятьдесят миллионов лет глубины — но знание наше все глубже
                              — время все глубже —
                                                эту тихую воду
мы желаем пить                               и страшимся в снах.
 
 

ХЕРУВИМ

 
 
Поперек ковчега             крылья
смешивающиеся
прикосновенье в прикосновенье
до желания
каждого из двух скрыть
                  тьму
и спящие глаза
львиноликий
по-человечески пристальный взгляд жадный по-птичьи
светлый                       облако огня
шелестящего. То что мы видели
было лишь тенью
мгновенья еще полной
и одушевленной.
 
 
                               Что мы слышали...
что мы чувствовали...            было
мгновенным приступом связавшим
обещанье                 до нас
                          ведущим            еще сейчас
после нас                 преследующим.
 
 
Для этого — из идущих я говорящий
из поступи злой что идет за нами сквозь время
сопровождающий крылья
окружающий голос         что я боюсь         мы
                                слышим
                                           и вы...
 
 
в чем-нибудь человеческом
но в этот миг укрывшемся
временем пролетевшим над их
полетом успокоением колебаньем
 
 
две половины мира
окутывать до возвращенья
— до прикасанья —              их приближения
                  в страхе
                  ожидая
 
 
протяженных по ту сторону самих себя              и здесь
именно там где каждое
крыло лишь коснулось
проявляется стих.
 
 

ДЛЯ СОЗДАНИЯ НАСТРОЕНИЯ

 
 
тайна улыбки
 
 
перешла в запас ума
                 во время и перемену ума.
 
 
В центр, о котором мы помним
                это со-общение
                мы возвращаемся видеть
во внутреннем пристальном взгляде,
                возвышение в уста
                этой тайны
 
 
запас         возвращенный
               и помнящий;
 
 
перешел в ручную работу
               глаз праздновал в улыбке
перешел эту дорогу
               работу дерева перейдя,
 
 
скрытый огонь
               поднимающийся внутри улыбающегося
               впечатанный в поверхность
               зимнего сна деревьев
               и в еще одном
жизнь сознания           так что мы видим
               дерево       и мы видим
готовность образа,
                выявленного в этом,
 
 
так что образ завершает себя в нашем
               взгляде и мы не
дадим ему уйти         от нас.          Искусство!
                искусство, к которому мы обращены
 
 
перешло в запас ума,
                в царство нашей задумчивости,
в наше восхищение.            Запечатанная улыбка
                отдыхает           до нас
и ум собирается полностью
                перейти в эту страну
в образ         Вечного Разума
 
 
более верный для нас               сейчас это кажется
                Вечное Присутствие
чем события, перемены,
                горение сквозь и над          Жизнь
в нас,          наше существование
                в использовании нашего хлама
 
 
перешла в перегонный куб,
                в обработку воздуха,
поглощение, в работу
                слякоти и наводнения, порчу
и разбрасывание клочков, в огонь,
                обжигание, разъедание, земные
элементы
 
 
работают сейчас над тайной, что такое
                 улыбка,
присутствие работы огня
 
 
медленное истирание времени в улыбке
 
 
что тоже ставит печать там
 
 
ум
принимающий         глубину
                ожога, клейма, ручья.
 
 

ЧАСОВЫЕ

 
 
Земные совы в древних норах тяжело ступающего
сонного настоящего. Я вернусь посмотреть.
Нет других частей праха. Я желал сов
и приносил их обратно. Серо-коричневая землей любимая
трава, и кустарник, и птицы в кустах
близки к смерти, как семейная фотография,
тишина, как если бы звуки веселья были пропущены,
совы, движущиеся в тишину, чащу, яму
чуткими, невозмутимыми свидетелями, разрастающимися там,
как всегда — я желаю только закрыть глаза и идти.
Покой этого поля и собеседники.
Я был посреди в этом месте потерянных — тени людей,
проходящих между, которым я был видением,
бодрствующим, старательным, записывающим, пятном
впитавшимся и почти стертым, незамеченным событием.
Это было ночью. Холод и свет были
прозрением. Я закутывался
в одеяло от ветра. Я
не мог — не хотел — не пытался
заучить на память покой. Это — серый день без солнца.
Это — место без громкого звука,
глухое пространство ожидания с этим местом согласно.
Царапанье моего пера, моя напряженная мысль
отодвинулись от этого края и возвратились. Утро усыхало.
Совы разбивались вдребезги о тайны земли.
Я начинал видеть, как смотрел в яму, которой страшился,
и после видел других в тяжелых шагах травы.
Я был спящим, где я спал — выходил свет,
и в нем они затемняли свой облик и ставили
часовых у стаи сов-мыслей, совещающихся.
Я помню всегда молчанье и чуткость, что скрыты во всех вещах.