Speaking In Tongues
Лавка Языков

ДМИТРИЙ СКИРЮК

ОСЕННИЙ ЛИС

роман  


Оправа: ГОВОРЯЩИЙ

 

 

11

 
 
«Холодно.»
Жуга кивнул в ответ. Солнце садилось, близилась ночь, и пора было подумать о ночлеге. Травник, однако, не спешил уходить.
«Давно вы расстались?»
— Неделя прошла.
Медведь помолчал.
«Значит, ты больше ничего не хочешь мне сказать?»
— Остальное ни к чему. — Жуга поднял взгляд. В сгущавшихся сумерках медведь казался бесформенной тёмной глыбой. — А вот что ты мне скажешь?
«Я проголодался. Дай мне ещё мёду.»
Жуга кивнул и вынул короб.
— У меня ещё лепёшки есть, — сказал он.
«Ах-р!!! И ты молчал?!»
Некоторое время слышалось лишь чавканье, сопение и удовлетворённое урчание хозяина лета. Затем умолкло и оно. Стемнело полностью. На небе загорались звёзды. Травник потёр зудящее запястье. Камень на его браслете матово мерцал.
— Странное чувство, — нарушил молчание Жуга. — Ты ничего мне толком не сказал, а мне кажется, ещё немного — и я сам пойму, что происходит.
«Так и должно быть.»
— Почему?
«Вопрос важней всего. Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать половину ответа. Ты задавал вопросы.»
— И какой же твой ответ?
«Смерть, — сказал медведь. — Месть, безразличие...»
— Я помню, помню, — оборвал его Жуга. — Но что с того? Кто я такой, зачем всё это — мне по-прежнему неясно.
«Неясно... Хм... Но там недостаёт ещё одной вещи.»
По спине у травника забегали мурашки. Он вдруг понял, что же тот имел ввиду.
— Рождение... — выдохнул он.
«Рождение, — кивнул медведь. — Ты прав. Его там не было. Вот потому-то и нельзя сказать наверняка. А после всё узнаешь сам.»
Жуга помедлил, прежде чем задать ещё один вопрос.
— Почему король дварагов назвал меня сыном четырёх народов? Люди, гномы... кто ещё? Эльфы?
«Может быть.»
— А кто тогда четвёртый?
«Ты забыл про богов.»
Теперь Жуга умолк надолго.
«Становится совсем темно.»
— Я вижу в темноте.
«Хочешь ещё о чём-нибудь меня спросить?»
— Нет. Больше ничего. Я тебе что-нибудь должен?
Медведь, почти невидимый во тьме, помотал головой.
«Ты уже заплатил мне сполна.»
— Но я...
«Потрогай свой браслет.»
Пальцы травника коснулись колючего металла, ощутили холодную гладкость камня и нащупали подвеску.
Одну подвеску.
— Я... оборвал её? Когда?
«Во время разговора. Шар. Он означает...»
— Я знаю. Понимание.
«Да. Шар вбирает всё и собирает воедино.»
— Ну а тебе-то с этого какая выгода?
«Плох тот мудрец, кто не желает стать ещё чуть-чуть мудрей. Ты до сих пор не понял? Подвески всегда действуют на двоих. Всегда.»
Жуга молчал.
«Прощай, — сказал медведь. — Когда мы снова встретимся, ты, наверное, будешь другим.»
Зверь повернулся и исчез без шума, словно бы и вовсе не был.
А ещё через некоторое время тьма поглотила человека на холме.
 
 

ЛИС

 
 
Листы у колдовской книги были изорванные и обгорелые. Коричневая кожа переплёта покрылась тонкой сеткой бесчисленных трещин, причудливо изогнутую медь кованых застёжек затянула патина. Рука, листавшая страницы, двигалась медленно и осторожно. Шуршал пергамент. Мелькали заглавия.
«О просветлении металлов...»
Не то.
«Коловращенье воздуха, инако смерчем именуемое...»
Не то.
«Заклятие лунной тьмы...», «Огнистый столп...», «Крашение стекла...», «Об отыскании источников...», «Кровавое безумие...»
Не то. Не то. Всё — не то!
Внезапно рука замерла. «Заговор воды»— гласил заголовок. Читавший наклонился поближе к странице.
 
Сей ритуал способен показать картину происходящего
далеко от тебя, а расстояние то способно быть дву на
десять вёрст а может и поболее и всё показан
будет верно истинно и неизменно ежели толь
было заранее искривлено. Для того же, чтобы загово
сей произвесть и увидеть то чего желаемо потреб
сосуд широеглубокий с тёмными дном и тёмны
же стенкалнить его водой прозрачною и чистою
а после занить окна а быть горящей лишь одно
свече из воску. Добавь туда крови немного соли мал
щепоть и см ы сосновой. Кр лучше взять ребячию
али бабы носях, а гово ри том потребно так:
ода ключева ебе об и глаз те
скау
 
 
— Вот чёрт... — пробормотал Реслав и закусил губу. Перевернул страницу и снова повторил: — Вот же чёрт...
Остальное было уничтожено огнём.
 
 

* * *

 
 
В то утро Реслав отправился к колодцу самолично. Вообще, конечно, по воду ходить — работа не для мужика, но что тут поделаешь, когда жена вот-вот должна родить? Не таскать же ей вёдра! А в конце лета не так уж и много работы.
Над землёй стлался туман. Небо посветлело, близился восход. Замшелый сруб колодца на углу двора был холоден и влажен. Реслав рассеянно столкнул с поребрика ведро и потянул за верёвку. Журавель заскрипел, нагибаясь, в глубине колодца глухо плюхнуло. Реслав наполнил до краёв одно из принесённых вёдер, вытянул ещё одно и вдруг замер, удивлённый.
Отражения в воде не было.
«Сплю,» — решил Реслав, зачерпнул горсть воды и плеснул себе в глаза. Утёр лицо полой рубахи и снова заглянул в ведро.
Ничего не изменилось. Сквозь прозрачную воду прекрасно виднелось дно и стенки ведра, но больше — ничего. Реслав качнул ведро и задумался: не лучше ли вылить от греха подальше? Наклонился над вторым ведром — вода, как вода. И отражение на месте.
— Ну и дела...
Реслав поскрёб в затылке и уже собрался вылить воду вон, да вновь остановился. Всмотрелся вглубь ведра и похолодел.
Отраженье появилось. Только отражала вода почему-то не Реслава, а совершенно чужое лицо. Человек что-то говорил — губы его беззвучно шевелились. Реслав склонился ниже, постепенно узнавая знакомое скуластое лицо, белеющий шрамом висок и рыжую копну взъерошенных волос.
— Жуга... — оторопело выдохнул Реслав. Протёр глаза и снова заглянул в ведро. — Чтоб мне сдохнуть — Жуга!
Откуда шло виденье? Где он находился? Судя по всему, Жуга не слышал Реслава и не видел — говорил он с кем-то другим. О чём он говорил, Реслав не мог понять, хоть порою казалось, что ещё чуток, и шевеленье губ оформится в слова, по ходу дела обретая смысл, но — нет, не обрело. А через несколько минут поверхность воды вдруг подёрнулась рябью, рыжий лик ведуна растаял, и из тёмной глубины ведра на Реслава уставилось немного ошалелое отражение его собственной бородатой физиономии.
В хату Реслав вернулся непривычно задумчивый, вылил воду в бочку и уселся у окна, подперев голову рукой.
— Ты куда запропастился? — осведомилась Ганна. — Или случилось чего?
Просыпалась теперь Ганна поздно, да и полежать в постели предпочитала подольше. Живот её округлился, взгляд синих глаз сделался мечтателен, рассеян и немножечко тревожен. Заметно отросшие волосы свои она держала в роспуске, рубашки носила свободные, и от этого всего заметно похорошела.
— Всё хорошо, — сказал Реслав, улыбнувшись. — Просто — вёдра заодно помыл.
В другое время Ганка непременно уловила бы фальшивые нотки в его голосе, но сейчас, подобно многим женщинам в тягости, она немного отупела. Мысли её сейчас способны были течь лишь в одном направлении, что Реслава вполне устраивало: рассказывать о странном водяном видении ему совсем не хотелось.
За завтраком Реслав всё больше молчал, а после с головой залез в сундук, выволок оттуда старую книгу мага Рохобора, прихваченную год назад вместе с прочим барахлом из замка пана Пелевешича, перелистал ее, но ничего, что могло бы объяснить произошедшее, найти там не сумел.
Вот разве заговор воды...
Он бросил беглый взгляд на Ганну. Палец у неё был перевязан — ранила вчера, покуда наполняла самовар. Кровь вполне могла попасть в ведро. Да и соль со стола тоже. Реслав вздохнул и в сомнении покачал головой: а как же наговор? Нет, не то. Всё — не то.
К полудню заявился Довбуш. Посидели с пивом, а попутно сговорились съездить в город на другой неделе. Когда ж старик направился домой, Реслав засобирался тоже: «Провожу.»
— Ты вот что, Довбуш, — начал он, едва лишь вышли со двора. — Такое дело у меня, что надо бы из дому мне на время уйти.
— Уйти? — немного удивлённо хмыкнул тот. — Надолго ли? Зачем?
— Надолго, нет — не знаю. А вот зачем, не сразу и расскажешь. Ты Жугу-то помнишь ещё?
— Как не помнить! А чего вдруг ты о нём? Неужто объявился?
Реслав поскрёб в затылке.
— Вроде, как и не поймёшь, — сказал он. — Видел я его сегодня. Где и как — не спрашивай, это я и сам толком не уразумел, но только кажется мне, что неладно что-то с ним... Пойду искать.
— Найдёшь ли?
— Попытаюсь.
Довбуш помедлил с ответом, затянулся трубкой и выпустил дым.
— Что, Ганке не сказал?
— Не сказал, — признал Реслав. — Забоялся. Не хочу напоминать, что было. В тягости она, так мало ли чего... Скажи ей, мол, что в город я уехал на недельку, ладно?
Довбуш не отвечал.
— Пойми ты, — продолжал увещевать его Реслав, — друг он мне! Надо мне сыскать его, Довбуш, во — как надо, а не то не будет мне покоя! Ну?
— А хватит ли недели? — оборвал его старик. Реслав кивнул. — Ну что же... — Довбуш затянулся, — будь по-твоему. А я уж за дочкой пригляжу, чай, мне не привыкать. Эх, молодость... Так значит жив он?
Реслав в ответ развёл руками:
— Я не знаю.
— Ладно. Поутру приду, чтоб зря не беспокоилась. Дождёшься?
— Ну.
Реслав сложил в котомку хлеба, сыру, чистую рубашку, прихватил из сундука свою старую тетрадь, и ранним утром, пока жена ещё спала, ушёл из дома. Довбуш проводил его до околицы села.
— Я скоро, — обещал ему Реслав. — Ты уж не серчай.
Старик помолчал. Пожевал губами. Поднял взгляд.
— Найди его, — сказал он. — Обязательно найди.
 
 

* * *

 
 
Поначалу шаг его был ровен и уверен, но едва лишь спящая деревня скрылась за поворотом, Реслава начали одолевать воспоминания.
Почти что год прошёл со времени, когда они втроём — Реслав, Балаж и горец со странным именем Жуга вот также вот отправились искать пропавшую девчонку. Реслав вздохнул. Он редко вспоминал всё это время о пропавшем друге, всё как-то было недосуг, и потому сейчас чувствовал себя немного виноватым перед ним. Сперва, по возвращении сыграли свадьбу, дальше надо было обучаться как-то жить вдвоём (а норов у девчонки оказался тот ещё!), но как-то всё образовалось, стерпелось-слюбилось, и сейчас Ганна ждала ребёнка. Реславу хотелось мальчика, и Ганна в общем-то, разделяла его желание, но... а, бог их, женщин разберёт. Реславу было несколько неловко от того, что он ушёл сейчас, не предупредив ее. Но Довбуш как-никак был рядом, да и до срока оставалось минимум ещё месяца полтора. Главной заботой сейчас было совсем другое.
Реслав не знал, куда ему идти.
Вначале он думал искать Жугу посредством колдовства, но полиставши на привале свои старые записки, сделанные им когда-то во время обучения у мага, понял, что изрядно поутратил всё своё умение. Оставалось надеяться только на случай, или...
«Или на чудо,»— додумал свою мысль Реслав. Имея дело с рыжим ведуном, он привык считать чудеса делом обыденным.
Так, в размышленьях о былом и в заботах о насущном, Реслав и не заметил, как ноги сами принесли его на ту давнишнюю дубовую поляну. Реслав помедлил — здесь он тоже не был целый год, вздохнул, нагнулся и зашарил в густой траве. Было тихо. Длинный августовский день клонился к вечеру. Чуть в стороне негромко журчал ручей. С треском взлетела и скрылась в зарослях сорока.
Памятное давнее кострище наконец отыскалось. Впрочем, толку от него было мало — травяные стебли спутались корнями, дернина приросла. Поразмыслив, Реслав махнул рукой, развернул одеяло и распаковал провизию. «Обойдусь без горячего,»— решил он и вынул нож. Ломоть слезящегося сыра лёг на хлеб. Реслав аккуратно расправил примятые перья зелёного лука, глотнул из фляги молока, разинул рот на хлеб и сыр...
...и позабыл его закрыть.
Прямо перед ним, на траве сидела лиса. Сидела она от него в двух шагах, неподвижно, смотрела в глаза и даже словно бы немного усмехалась. Путнику оставалось только недоумевать, как ей удалось подобраться незамеченной. Да и что могло заставить лесного зверя самовольно пойти к человеку?
Реслав опустил бутерброд. Помедлил, отломил от него кусок и протянул лисе.
— Хочешь?
Пушистый, рыжий с белым кончиком хвост качнулся. Если это и был ответ, то Реслав его не понял, однако положил и хлеб и сыр на землю. Лиса еду не тронула, но встала и прошлась туда-сюда. Направилась к кустам и оглянулась на Реслава — мол, пойдём?
«Э, — вдруг осенило Реслава. — Да она ж, никак, зовёт меня!»
— Иду, — сказал он. — Сейчас иду.
Лиса терпеливо ждала, пока Реслав не уложил обратно в сумку одеяло и еду, и двинулась вперёд, к одной лишь ей известной цели. Реслав направился следом.
Постепенно темнело. Дубы неровными громадами возвышались со всех сторон, раскидистые ветви сплетались решёткой на фоне вечернего неба. Реслав шёл быстро, на ходу дожёвывая хлеб и еле поспевая за своим поводырём, и вскоре вновь услышал шум воды взамен оставленного позади. Лиса взбежала на пригорок и остановилась на краю дубравы. Остановился и Реслав.
Немного впереди, у излучины реки маячил огонёк костра. Рядом сидел человек.
— Так-так... — пробормотал Реслав. Заложил ладони за пояс. — Мне что, идти туда? А?
Он покосился на лису, затем с недоуменьем огляделся по сторонам. Лиса ушла. Исчезла, испарилась, будто бы её и вовсе не было. Реслав помедлил и зашагал к костру. И если сперва он был ещё в чём-то неуверен, то по мере приближения к огню последние сомнения исчезли — у костра сидел Жуга. Реславу было видно только спину и затылок, но не узнать травника было невозможно.
Жуга был занят делом; он подстригался. Огромные, до жути несуразные овечьи ножницы отрывисто щёлкали, длинные волосы прядь за прядью падали в костёр, свиваясь тонкими трескучими колечками под натиском огня. До костра Реславу оставалось сделать всего несколько шагов, когда Жуга вдруг опустил ножницы и уставился в темноту.
— Привет, Реслав, — сказал негромко он, не оборачиваясь. — Давно не виделись.
— Здравствуй, Жуга, — Реслав сглотнул. Нелепо повёл руками. — Я... Вот...
Он не знал, о чём говорить и потому молча уселся по ту сторону костра. Жуга поднял взгляд.
— Как ты меня нашёл? Лиса привела?
Реслав кивнул, и травник криво усмехнулся.
— Неугомонная... — Он потёр запястье. — Вьётся и вьётся вокруг, а близко не подходит...
Он умолк. Широкие лезвия ножниц серебристо поблёскивали, у основанья одного из них чернела гравировка — вскочивший на задние лапки зверёк. Неярким красным сполохом переливался камень на браслете. Реслав вдруг подловил себя на мысли, что все подвески с браслета исчезли. Впрочем, нет, поправил он себя, не все — одна ещё была покуда тут. Рубаха травника лежала на песке, на его загорелой спине белел давнишний шрам. Жуга совсем не изменился, был всё такой же худой, скособоченный, а в неясных отблесках огня казался ещё несуразнее. И лишь короткая неряшливая стрижка делала его каким-то не таким как раньше, по-новому подчёркивая скулы, худой овал лица, и оттеняя синие глаза. Всклокоченные рыжие вихры совсем по-детски торчали во все стороны. Ни коня, ни вола рядом не было, Жуга путешествовал пеш. Что-то булькало в котелке. Дрова горели жарко, горячим чистым пламенем, Реслав в который раз подивился умению Жуги палить такие вот бездымные костры.
— А я женился, — как-то вдруг некстати произнёс Реслав. — На Ганке. Поженились, значит, мы.
— Поздравляю, — кивнул Жуга.
— А кошка принесла котят.
— Какая кошка?
— Ну этот твой... Сажек. Кошка оказалась, а не кот. Ганка её теперь Саженькой зовёт.
— Как она? Жива-здорова?
— Кошка?
— Ганна.
— Да нормально. Вот, ребёнка ждём...
Жуга впервые улыбнулся, и Реслав оттаял. Старый друг всё таки рад был его видеть, а значит, он не зря пришёл.
— Спасибо, что пришёл, — как будто подтверждая его мысль, сказал Жуга. Уселся поудобнее, пошарил за спиной и вынул длинные прямые ножны от меча. Покачал ножницы на ладони, хмыкнул; лезвия щёлкнули в последний раз, серебристый металл потёк как ртуть, ножи слились в один и скрылись в ножнах.
Такого Реславу раньше видывать не доводилось.
— Недавно мы с Довбушем в Марген ездили, — сказал он, не сводя взгляда с меча. — Так там какие-то ребята местные теперь чудачат. Выступают возле рынка, ходят по углям. Называют себя нестинарами. Запало им в душу, как мы тогда с тобой плясали по углям. Такие вот дела. А ты как жил весь этот год?
— По-разному, — Жуга пожал плечами. — Ты уверен, что и в самом деле хочешь знать?
— Не знаю. Да. А может, нет... Не знаю. Я увидал тебя в ведре, ну, в смысле — отражение, и вот, пришёл.
Жуга поднял с песка, отряхнул и надел рубаху. Простая, с незатейливой вышивкой, она изрядно выцвела и пообтёрлась на локтях, но Реславу почему-то показалось, что Жуга её носит не потому что нечего надеть на смену, а просто потому что он ею дорожит. Прорехи и дыры были заштопаны грубыми, неровными, но прочными стежками, Жуга вообще, похоже, питал непонятную слабость к старым вещам — этот его всегдашний пожелтевший овчинный кожух, этот заплечный мешок, эти стоптанные до дыр горецкие башмаки-царвули... Реслав вновь покосился на таинственный травников меч и отвёл глаза. Жуга перехватил его взгляд.
— Я расскажу тебе о нём, — пообещал он. — Чуток попозже.
Рассказ его не затянулся. Говорил Жуга устало, сухо, опуская многие подробности и рассказывая, в основном, о себе. Бесцветный голос, скупые жесты, сбивчивая речь; слова сочились, словно кровь из раны. От всего этого за версту веяло холодом какого-то душевного надлома. Реславу то и дело приходилось переспрашивать, а под конец Жуга и вовсе махнул рукой и попросту умолк на полуслове. Реслав был друг. Реслав был учеником колдуна. Реслав был должен всё понять.
Реслав всё понял.
— Да, странные дела, — признал он. — Не нравится мне всё это.
— А ты думаешь, я в восторге? — усмехнулся тот.
— Нет, что ты. Просто эти заговоры, колдовство...
— А что — колдовство?
— Ну, — Реслав подвинулся к костру и откашлялся, прочищая горло. — Ты ведь раньше всё больше наговоры плёл, ну, цвет там, то да сё... А сейчас, я вижу, что ты попросту берёшь в потоке силу, словно воду черпаешь ковшом, и все дела. А такой колдун долго не живёт. Исчезают они куда-то, что ли... Помнится, Тотлис как-то мне рассказывал про это. В колдовском искусстве надо быть поосторожней с такими вещами. Эх, да чего уж там... Скажу прямо — я не знаю, чем тебе помочь. Вот разве что браслетка твоя... Коль так дела идут, то чего тянуть? Одна висюлька только и осталась. Нечего терять.
— Я пробовал, — сказал Жуга. — Не обрывается.
— Ну, ведь говорил же тебе косолапый: завсегда она действует на двоих. Второго надо? так вот он я. Чего осталось-то там?
— Ладья.
— Хм… — Реслав нахмурился и покачал головой. — Нет, не знаю. Ну-ка, дёрни.
— Зря ты это. Не хочу тебя с собой тащить, куда попало. Может быть, не надо?
— Как тут угадать! Рви, а там посмотрим.
Травник потянул за фигурку на браслете. Та не поддалась. Он дёрнул посильнее.
— Ну-ка, помоги.
Потянули вдвоём. Без толку.
— Да, — проговорил задумчиво Реслав. Подбросил на руке браслет. — Как видно, срок не подошёл. Это всё равно, что бабе рожать… — Жуга едва заметно вздрогнул. — …заранее и пытаться нечего. — Он поднял взгляд на травника. — Ты куда сейчас путь держишь?
Жуга вздохнул, снял с огня котелок и вынул из сумки две ложки.
— На запад, — ответил он. — Туда, где я когда-то умер.
И повторил, помедлив:
— Хорошо, что ты пришёл.
За разговором они уснули.
 
 

* * *

 
 
На следующий день жара сменилась облаками.
Путь до предгорий был неблизок. Шли два дня, дорогой обсуждая разные свои дела. Жуга рассказал Реславу про свой меч; штуковина и вправду оказалась удивительная, если не сказать — чудесная: потребен был топор — Жуга вытаскивал топор. Нужна была пила — меч делался пилой. Сам Жуга, однако, от него был не в восторге.
— Слишком уж покладистый, — ответил он, когда Реслав спросил его об этом, — если иду, куда надо... Как бы чего не вышло.
— У него есть имя?
— Да. Есть. Его ковали гномы.
И всю дорогу вслед за ними, то забегая вперёд, то отставая и прячась в кустах, неотступно следовала лиса.
Деревню Чедовуху обогнули стороной. Погостить у Реслава Жуга отказался.
На второй день с неба хлынул дождь.
На третий день Жуга сошёл с ума. Во всяком случае, Реславу именно так и показалось.
— Какого чёрта ты за мной увязался?! — срываясь на крик, наседал на Реслава рыжий ведун. — Я тебя не звал! Чем ты хочешь мне помочь? А? Убирайся к своей бабе! Она же в тягости, дурак!
Жуга ругался, швырялся камнями в лису, гонялся за Реславом, норовя огреть по спине ножнами; Реслав убегал, чтоб снова возвратиться. Вспышки беспричинной ярости сменялись столь же внезапными приступами полного безразличия: Жуга, не оглядываясь, брёл по дороге, бессильно опустив руки и едва переставляя ноги. Иногда ходил кругами. Дважды оставлял свой меч и оба раза за ним возвращался. Грозил кулаками то небу, то земле, срывал мимоходом какие-то коренья, стебли, тут же их выбрасывал. Подпалил зачем-то муравейник, спохватившись, сам же затушил огонь и долго сидел неподвижно над развороченной кучей, глядя на обуглившихся мёртвых насекомых и не обращая внимания на укусы живых. Потом поднялся и медленно двинулся дальше.
Со стороны всё это могло бы выглядеть смешным, но Реславу было не до смеха. Он догнал Жугу, когда уже стемнело. Травник сидел у горящего костра и молча смотрел в огонь. Меч был при нём. По другую сторону костра сидела лиса. При появлении Реслава она тут же поднялась и бесшумно затрусила в сторону кустов. Растворилась во тьме. Реслав не без опаски приблизился и сел. Травник искоса псомотрел на него. Опустил взгляд. Глаза его были пусты.
— Прости, — сказал негромко он. Камень на его браслете светился. Реслав не нашёлся, что ему ответить, и лишь молча кивнул.
— Ты уверен, что надо туда идти? — спросил он.
— Туда нельзя идти.
— Откуда ты это знаешь?
— Я не знаю.
— Тогда какого чёрта?!.. — вскричал Реслав, глянул на травника и осёкся. Повернулся в сторону кустов. — Лиса сказала?
— Осень приближается, — устало произнёс Жуга.
Больше он не проронил ни слова.
К вечеру следующего дня они достигли гор.
 
 

* * *

 
 
Скала вздымалась вверх крутым отвесом локтей на двести. «Или на пятьсот,» — подумалось Реславу. Попробуй измерь с непривычки... Особой разницы впрочем, не было — наверх они лезть не собирались. Идти вдоль скал почти что не пришлось, чему Реслав был до чрезвычайности рад — дорог здесь не было вообще, приятели уже без малого сутки шли по глухому лесу. Даже тропы сюда не вели.
Жуга наконец остановился и долго молчал, глядя вверх.
Деревья здесь стояли пореже, а у самой стены и вовсе росли лишь несколько чахлых одиночных сосенок. Из земли, на ширину ладони выдавалась почти квадратная, со стороной в двенадцать стоп, плита замшелого серого камня. Жуга не произнёс ни слова, но Реслав почему-то сразу вдруг уразумел, зачем они сюда пришли. Взгляд его скользнул вверх по сосне. Пара-тройка ветвей были сломаны и висели на полосках сорванной коры, рыжея жухлой, увядшей хвоей.
— Рука, — сказал Жуга, подтверждая догадку Реслава.
— Что?
— Я распорол там руку, когда падал.
— Как это было?
— Не хочу рассказывать... Помоги мне.
Он скинул мешок и опустился перед камнем на колени. Потянул из ножен меч — серебристый клинок блеснул, растекся, рукоять принялась расти в длину, и через миг в руках у травника была лопата. Лезвие вонзилось в землю, с треском разрывая корни и мох. Реслав помедлил, вынул нож и начал рыть с другой стороны.
— Глубоко не копай, — буркнул Жуга.
— Угу.
Работа продвигалась споро. Земля здесь оказалась мягкая, податливая, да и Жуга, к тому же, вовсе и не собирался раскапывать всю эту глыбу целиком. Он просто хотел убедиться. Да Реслав и сам уже всё понял — прямые ровные углы, груботёсанные грани каменного куба со следами давней обработки ясно давали понять, что здесь находится.
— Алтарь... — произнёс Реслав, внутренне холодея. — Жертвенник... — Он повернулся к травнику. — Тебя что, угораздило разбиться об этот камень?
Жуга кивнул и отложил лопату. Постепенно темнело.
— Разведи костёр, — сказал он.
И отвернулся.
«Что теперь?»— хотел спросить его Реслав и промолчал. Также молча он смотрел потом, как травник снял с руки браслет, одним коротким движением оборвал последнюю подвеску, и положил его на каменную плиту, в самую её середину. Отступил назад. Разжал кулак.
— Времени почти не осталось, — сказал он. Взглянул на Реслава. — К осени я должен был уйти.
— Уйти? — нахмурился Реслав. — А... в смысле... умереть?
— Нет, — покачал тот головой. Зеленоватого металла крохотный кораблик на его ладони распадался на глазах. — Я — лис. Осенний Лис. Такой же, как она, — он кивнул на край поляны. Реслав украдкой посмотрел туда, и еле различил во тьме неясный силуэт сидевшей на земле лисицы. — Она пришла за мной... Пришла, чтобы меня остановить. Я оборвал почти всё, и теперь, по осени, должен был уйти к ним... навсегда.
Жуга стряхнул с ладони кучку серой пыли и поплотней закутался в мохнатую овчину кожуха. Помолчал. Лиса придвинулась поближе, вступила в колеблющееся пространство светового круга и уселась, словно бы тоже желая послушать. Было тихо. Горел костёр. Мерцал браслет на алтаре.
— Почему?
— Так надо, — помолчав, ответил травник. — Так заведено. Она пришла, чтоб увести меня с собой. Она была когда-то девушкой, и у неё тоже не было родных... — Он посмотрел Реславу в глаза, и снова тот вздрогнул от непонятной и нечеловеческой тоски, блестевшей в тёмной глубине зрачков. — Мы нелюди, Реслав, — сказал Жуга, — хоть и рождаемся людьми. В нас смешано четыре крови. Заранее неясно, кто есть кто. У неё, — он кивнул на лису, — тоже был подобный браслет. Хотя, вру — не браслет. Ожерелье. Также обрывалась бусина за бусиной, а потом она поняла, что должна уйти. И ушла с охотой. В осень.
— А ты...
— А я не знаю. Не хочу.
— Она счастлива теперь? — спросил Реслав.
Жуга пожал плечами.
— Для чего мы здесь?
— Что-то пошло не так. Тот, в башне, помнишь? — Реслав кивнул. — Он меня предупреждал, чтоб я был осторожен, но это... Это... Я... — Жуга умолк, и некоторое время просто сидел, нервно расплетая и сплетая пальцы. — Простого превращения не будет. Реслав, я перестану быть собой, — сказал он наконец. — Там, внутри что-то... Не могу объяснить. В общем, я решил, что лучше самому пойти навстречу этому.
— А стоит ли?
Лиса отрывисто тявкнула. Жуга усмехнулся.
— Вот и она тоже говорит, что не стоит.
Тем временем стемнело совсем. Костёр прогорел, рассыпался на угли. Приятели не сразу заметили, как перестал мерцать камень на браслете. И лишь когда лиса, ощерившись и прижимая уши, припала к земле и попятилась назад, оба вскинулись и повернулись к алтарю. Реслав нащупал в темноте ладонь Жуги и судорожно сжал.
— Слышишь?
— Да. — Травник осторожно, но решительно высвободил свою руку и встал. — Это оно.
От каменной громады потянуло холодом. Плита пошла трещинами. Бурая накипь лишайников рассыпалась в пыль, и пыль эта заклубилась, серебрясь в непонятно откуда идущем прерывистом мерцании. Тьма сгущалась, постепенно обрисовывая силуэт высокой фигуры. Засветились зелёным два глаза.
— Корабль должен кого-то возить, — не глядя на Реслава, медленно говорил Жуга. — А ковчег заключает в себе частицу бога... Я так и думал. Так и думал...
«Ах-хх-х... — долгим выдохом раздалось в темноте. — Долго же я ждал
— Господи Исусе... — выдохнул Реслав.
Это был лис. Огромный чёрный лис.
 
 

* * *

 
 
Зверь потянулся, словно разминая затёкшие после долгой спячки мускулы, и одним большим прыжком покрыл расстояние между камнями и двумя странниками. Приземлился, разметав костёр, и замер, гибкий, чёрный. Головни вспыхнули, язычки пламени заплясали возле ног. Когти рвали мох. Пушистый хвост мёл белый пепел. Реслав заопасался (вспомнился вдруг холод алтаря), что лис сейчас растрескается, в точности, как камень до него, но похоже, зверю было всё равно. Он глянул на Реслава, на Жугу, и осклабился в усмешке.
«Ну что ж, — сказал он. — Хорошо. Я в тебе не ошибся.»
Голос шёл как будто ниоткуда, гулко, резко отдаваясь в голове.
— Кто ты такой, что строишь на меня свои планы? — спросил Жуга. Реслав предпочёл промолчать.
«У меня множество имён, — вновь ухмыльнулся чёрный Зверь. — Не вижу большой беды, если я и назову тебе парочку-другую. Хочешь знать? Пожалуйста. Земиал. Верверей. Локи...»
— Дьявол! — выкрикнул, не выдержав, Реслав.
«Можешь звать и так, я не обижусь,»— ответил тот.
— Локи? — Жуга всмотрелся в морду зверя. — Вот как...
«Да. Хотя это не важно. Теперь, благодаря тебе, я смогу говорить, что некогда меня звали — Жуга. Ты доволен?»
Воцарилась тишина. Жуга молчал. В неровном красноватом мареве сверкающих углей лицо его казалось слепленным из гипса — бледное, с глубокими темными впадинами глазниц. Внезапно он поднял голову и усмехнулся.
«Я вижу, ты согласен?»
— Даже не надейся, — был ответ. — Я не предам себя в твои руки.
«Ты смеешь спорить с богом?!»
— Смею! — рявкнул травник и шагнул вперёд, к самому носу чудовища. Остановился, глядя глаза в глаза. — Да. Ты ждал меня. Подталкивал. Умело. Всю дорогу. Это у тебя неплохо получалось! И если б ты дождался осени...
«К чему весь этот спор? Я — это ты, а ты всегда был мной. Мой меч признал тебя по праву. Осталось сделать только один шаг. Хочешь, чтобы я взял тебя силой?»
— Не выйдет, — криво усмехнулся травник. — Знаешь, почему? Подвеска действует на нас обоих, и ты в моей власти настолько же, насколько я — в твоей. Я опередил тебя, хитрец, явился раньше срока. Ты не готов. А что до остальных...
«Я убью тебя!»
«Ты не посмеешь,»— донеслось у травника из-за спины.
Реслав оглянулся и беззвучно ахнул.
В спор двоих вмешался третий. И какой третий!
Темнота расступилась, и к костру из чащи леса, высоко неся увенчанную тонким рогом голову, вышел единорог. Он шёл уверенно и гордо, невысокий, стройный, ясноглазый, совершенно не похожий ни на лошадей, ни на неуклюжих тупомордых пони. Тому, кто хоть раз в своей жизни видел единорога, становится потом невыносимо больно даже смотреть на лошадей. То был шаг хищника, бесшумный, мягкий — на ногах единорога не было копыт, лишь пальцы с грубыми, похожими на роговые полумесяцы ногтями. Длинная стройная шея, искрящийся витым изгибом рог и никакой роскошной гривы, которую так любят изображать на своих картинах художники, только густая щётка белых волос, и всё. И надо было быть последней сволочью, чтобы обозвать мордой этот светлый лик.
Так, или почти так думал Реслав, глядя, как единорог подходит к огненному кругу. Подошёл и замер — серебристая тень.
«Ты не посмеешь, Лис,»— повторил он.
И Лис не посмел.
За кустами мелькнула лиса. Ещё одна. Ещё. Реслав заоглядывался. Лисы собирались на краю поляны. На другом краю бесшумными белёсыми тенями проявились волки. Вышел и сел под сосною медведь. На западе заблестели глаза собак.
«Он мой! — ощерился Лис. — Мой по праву! В нём течёт моя кровь!»
«Мы не принадлежим своим родителям, — сказал единорог. — Он честно разменял свой Драупнир и оборвал последнюю подвеску для тебя. Он имеет право выбирать. Кто хочет что-нибудь сказать?»
На мгновение над маленькой поляной у скалы повисло молчание.
«Он помогал другим,» — сказала, сделав шаг вперёд, лиса.
«Он просил нас помочь,» — уточнил белый волк.
«Он расплатился вперёд,» — проревел медведь.
«Он украл мою добычу!» — провыл-пролаял пёс дождя.
Единорог помолчал. Затем повернулся... к Реславу.
«Ну, а ты что скажешь?»
От неожиданности тот опешил. Посмотрел на собравшихся вокруг зверей, на травника, и сжал кулаки.
— Он мой друг, — сказал он. — Он спас жизнь мне, моей жене и моему неродившемуся сыну. И если вы хотите навредить ему, то сперва вам придётся убить меня. А всё что вы сказали про него, так это сделал бы и любой другой человек!
Единорог кивнул, принимая ответ, и повернулся к травнику.
«Твоё слово.»
Жуга молчал довольно долго.
— Время не бежит вспять, — сказал он, наконец. — Я сам пришёл сюда, и сам позвал его. И если он хочет вырваться из плена, куда его заточили другие боги, это его право. Не беспокойся: я помню, ты предупреждал меня, тогда, на поляне... Но теперь выбираю я.
Он повернулся к замершему Чёрному Лису.
— Пускай попробует.
Слова прозвучали, и Единорог склонил голову в знак согласия.
«Это справедливо. Что ты хочешь?»
— Огня, — сказал Жуга.
И угли вспыхнули огнём.
 
 

* * *

 
 
Жуга сбросил меч, башмаки, и шагнул на горящие угли. Лис встал на дыбы и людское обличье принял. Они зашагали по кругу, танцуя на пламенной сцене. А звери молчали, поляну кольцом окружив. Они танцевали вдвоём. Загорелись штанины. Жуга вспоминал, забывая про пламя в ногах. Он был не один в этот миг. Из подвесок браслета он не оборвал ничего для себя одного. Был Вайда-рифмач (травник слышал сейчас его лютню). Был брат Леонард, Збых-кузнец и Ружена, сестра кузнеца. Был Яльмар, и Янко, плясал на углях Зимородок, и Влана, и Зерги с Линорой — они были тут... Был рядом Рагнур, скалил зубы насмешливо Роджер, и много других. Тёк слезами янтарь на груди...
Жуга танцевал. На востоке вставало светило.
Жуга танцевал для того, чтоб остаться собой.
Жуга танцевал. Обгорали лохмотья рубахи.
Жуга танцевал: «Да пребудет со мной моя боль!»
Реслав еле видел его, заслоняясь руками от жара.
Все звери молчали.
Два тела горели.
Жуга танцевал...
танцевал...
танцевал...




...